Романтики говорят, каждый рассвет по-своему прекрасен, но когда из-за них на полу красуется тень решетки, эта фраза кажется издевательством.
- Пить… - прохрипел нагой узник, который открыл глаза последним. Как и у всех здесь, его руки были прикованы к стене.
С отвращением наблюдающий за ним Кирилл только моргал – он очнулся первым и успел прокричать в сторону огромной металлической двери все, на что хватило сил, смелости, красноречия и отчаяния одновременно. Он изодрал руки и сорвал голос, но никто не очнулся, никто не вошел в камеру. Только ближе к восходу солнца в себя начали приходить и остальные. Почему-то они не буйствовали, почти не пугались и не пытались вырываться. «Кто я? Где я?» - вот первые вопросы, после чего пленники просто общались.
«Словно дети, которых не надо учить говорить», - подумал Киррил, когда первые два голоса принялись наивно и тривиально описывать друг другу свои ощущения.
Тела всех пленников были абсолютно одинаковы. Этот факт будоражил сознание. Одно дело очнуться в темноте и понять, что ты прикован к стене, другое – увидеть ряд идентичных тел и догадаться, что твое такое же. Кирилл с ужасом не обнаружил шрам от аппендицита. Раньше, до рассвета, он думал, что его просто побрили налысо, теперь нельзя было не признавать, что тело - чужое. Вот только никто из соседей не удивлялся тому же.
Оказалось, никто из них совершенно ничего не помнит. Поняв это, Кирилл решил не выделяться и умолчать о своей памяти. Странное спокойствие, граничащее с отчаянием, навалилось на него уже спустя первые полчаса в этой камере и в этом теле. Разговаривать с остальными смысла не было, крики ни к чему не привели, а вырваться невозможно. Кирилл медленно успокоился, даже дыхание немного замедлилось. Уже ни нагота, ни неудобство положения, ни настоящий абсурд происходящего не вызывали первичного шока. Самые жуткие догадки потихоньку сменились размышлениями, с которыми вполне можно было делиться с полоумными друзьями по несчастью.
«Из какого металла оковы? Почему дверь такая вычурная? Почему пол дощатый? Почему слова звучат так незнакомо?»
Опустив голову, он пытался изо всех сил забыться, пока внезапно пришедший в себя последним пленник не вырвал его из полудремы.
- Ты очнулся позднее всех, - проговорил просившему воды узнику его сосед.
Одна лысая голова испуганно уставилась на другую. Кирилл наблюдал за ними почти что отстраненно, но с каждой секундой росло его раздражение. Раны на предплечьях начинало щипать.
- Где я?
- Никто не знает.
Очнувшийся открыл рот еще шире. Его взгляд скользнул в сторону – так люди уходят в страшную задумчивость, понимают нечто ужасное.
- К-кто я?!
Этот диалог утопал во множестве перешептываний, но говорившие были ровно напротив, и поэтому Кирилл старался слушать только их. Он насчитал пятнадцать прикованных человек на противоположной стене, а значит, всего здесь было тридцать невольников. Возможно, каждый из них мог что-то значить, но почему-то очнувшийся последним вызывал интерес – он единственный просил воды, выглядел откровенно жалко и слабо, хотя внешность всех людей в камере была словно скопирована. Кирилл же напротив – нашел в себе силы на крик, отчаянные попытки освободиться и удары ногами в гранитную стену, а усталость не чувствовал даже сейчас – только легкую панику. Но их объединяла возможность бояться. До сих пор каждый заключенный воспринимал все как данность.
- Спокойно, друг, тут никто не помнит, кто он есть.
- Мы… прикованы. – Он словно выдавил из себя это слово. Приходящие в сознание люди, похоже, могли использовать какие-либо термины, только столкнувшись с обозначенными ими объектами.
- Видимо, - гулко разразился голос с конца камеры, - так устроен мир!
Все лица сделались задумчивыми, и Кирилл внезапно почувствовал страх. Потом стало ясно, что возле окна обсуждалась суть света.
- О чем он говорит? – спросил один из заточенных. Абсолютно все в камере отвлеклись на них.
- Этот свет, - ответил точно такой же голос, - видимо появляется со временем.
- Он был всегда.
- До того, как ты очнулся, его не было.
Двое споривших уставились друг на друга. Кирилл почувствовал текущую по виску каплю пота.
- Что за чушь?! Если не было света, тогда что же было?
Хохот предотвратил спор, который вот-вот разгорелся бы между всеми пленниками.
«Они не знают! Они совершенно ничего не знают!»
В горле запершило, и Кирилл закашлял. Липкая струйка слюны выскользнула из уголка губ. Глаза слезились. Хотелось проснуться. Он снова ударил ногой в стену и на этот раз разбил пятку. Пол был довольно пыльным, и рана быстро начала печь.
«Это эксперимент! Над нами тут ставят опыты, а я самая любопытная лабораторная мышь!»
- Почему он смеется? – спросил кто-то.
Один из узников что-то ответил. Кирилл уже не вникал в эти бесполезные разговоры.
- Да пошли вы все! – взревел он. – Идиоты! Нас похитили! Почему вы ничего не помните?
Он пробежал взглядом по ряду одинаковых удивленных лиц. Снова рванулся. Кровь потекла по металлу.
- О чем он говорит? Похитили?
Вдруг дверь скрипнула. Узники испуганно уставились на нее, и только Кирилл заулыбался. Наверное, он глупо смотрелся, но губы выгибались сами собой.
- Что-то новенькое… - лениво проскрипел голос из-за двери.
Пленники стихли и замерли. Кирилл слышал свое лихорадочное дыхание.
Сапоги гулко застучали по грязным доскам. Высокий старик с короткими седыми волосами вальяжно зашел в камеру. Его окаймленные морщинами глаза презрительно щурились. Причем он не был слаб или худ – чтобы открыть большую металлическую дверь, ему хватило одной руки.
- Не успели научиться говорить, а уже рассказываете друг другу анекдоты? – Старик небрежным движением заправил грязную рубаху в бриджи.
Он скорее походил на фермера, зашедшего в сарай, чем на ученого или преступника. Собственное дыхание обжигало Кирилла.
«Чем хуже – тем лучше!»
- Та-ак! – протянул старик, размерено вышагивая. Пленники не сводили с него глаз. – Кто здесь такой громкий? – По мере продвижения он всматривался в лицо каждого.
- Я! – крикнул Кирилл, не дожидаясь, когда тот преодолеет половину камеры.
Морщинистое лицо обратилось к нему. Секунду все молчали. Потом старик сделал несколько резких шагов. Его брови резко метнулись вверх, когда он рассмотрел стекающую по оковам кровь. Кирилл ликовал в мыслях. Наверное, это отразилось на взгляде и выражении лица, потому что в старческих глаза танцевал испуг.
- Это… это…
- В чем дело, дед? – ухмыльнулся Кирилл. Он уже представлял себе, как расскажет жене эту историю.
Разумеется, произошедшее – просто нелепая ошибка. Сейчас эксперимент прекратят. Заложников отпустят. Покажут, где скрытая камера. А грим смоют, и Кирилл снова увидит свой шрам в правой нижней части живота. И они с Викой посмеются над всем этим.
Старик долго молчал, словно хороший шоумен. Его расплывающееся лицо медленно покачивалось. Кирилл облизнул слезы на губах.
- Что такое? – попытался он съехидничать, но вышло надрывно.
Дед не ответил, только покачал головой. Тогда скованные руки напряглись, и по камере пролетел отчаянный стон. Кирилл в очередной раз захотел проснуться за миг до того, как потерял сознание.