Наваждение

– Не стану вам врать, конкуренция на книжном рынке сейчас велика. И что я хочу сказать напоследок…– поэтесса сделала глоток воды. Она сидела на небольшой, для случая сколоченной сцене, в чёрном платье и чёрных туфельках; на костлявой руке поблёскивал агатовый браслет, пальцы были увешены перстнями; поднятые брови как бы говорили «я одна из вас, я всё понимаю», «а всё ж таки я вам не ровня» – возражали выпяченные губы. Однако это небольшое противоречие никого не смущало – книжный магазин был набит людьми: пожилыми и молодыми поэтами и поэтессами, пёстро разодетыми подростками, домохозяйками, пробующими свои силы в написании изысканных романов о доблестных рыцарях с длинными клинками, и бог знает кем ещё. Был тут и Борис Селезнёв. Стульев не хватало, люди толпились в проходах, кто-то сидел на полу, а особо неудачливые стояли на улице, пытаясь разглядеть и расслышать хоть что-нибудь через высокие запотевшие окна. Часовой мастер-класс подходил к концу.
– Что я хочу сказать напоследок, – поэтесса слегка покачивала головой, как маятником, – Простой, но жизненно важный совет, – она ударила на слово «жизненно». – Если можете не писать – не пишите!
Время будто бы остановилось, у половины пришедших были открыты рты. Поэтесса довольно улыбнулась:
– А теперь вы можете подходить за автографами. Если хотите, конечно… Никого не заставляю.
Заставлять не пришлось. Едва речь была закончена, толпа, как околдованная, повалила к сцене, и вероятно дряхлые мечты о слиянии поэта с народом были бы воплощены, но вовремя вмешались продавцы – организовали очередь.
Спустя время Борис Селезнёв приблизился к столику, колени подгибались и ему пришлось опереться на столешницу рукой. Вторая рука протянула книжку с пастельными цветами и витиеватым шрифтом на обложке.
– Да не волнуйтесь Вы так! – улыбалась поэтесса. – Что написать?
– Н-начинающему писателю, Б-Борису Селезнёву. – донеслось из носа молодого человека.
– Селезнёву? Хорошо звучит – Селезнёву. – она выводила круглые буковки – Псевдоним?
– Н-настоящая.
– Настоящая? Ну тогда не вздумайте менять! Удачи Вам и творческих успехов! – поэтесса протянула подписанную книжку.
– Спасибо… Спасибо Вам большое.

Борис вышел на улицу и зашагал к дому. Последние полтора часа виделись сладостно туманным сном, и теперь, пробудившись, он чувствовал небольшое сожаление. Но улыбка не сходила с его лица и вскоре Борис стал замечать ногами – твёрдость, телом – жизнь, ветер и желание идти вперёд.
Ровными шахматными фигурами вырастали здания, облитые ласковым светом фонарей, убаюканные мелодией засыпающего города. Кристальная ясность была во всём. И в душе Бориса не оставалось тёмных уголков, все узлы распутывались, озарённые этой ясностью, а мысли, мягко и плавно развернувшись, вытягивались в светлое будущее.
Дома Борис не разуваясь прошел в комнату и побросал стопку толстых тетрадей в пакет. В подъездной кладовке взял небольшой мангал.
Было уже довольно поздно, когда он, стоя на пустыре, чиркал спичками, нависнув над мангалом. А внизу лежало его детище – четыре тетрадки по девяносто шесть листов, исписанные убористым почерком – первый роман, будущий бестселлер. История о мрачном парне Джеймсе, вступающем в борьбу с продажной полицией и мафией. Борис задумал её, когда учился в старших классах. Конечно, в первых версиях Джеймс, скорее боролся с канцеляритом и жанровыми клише, но шли годы, Селезнёв набирался опыта, заставлял себя писать: вместо пар, после работы, на выходных. Роман заменил ему дружеские рукопожатия, походы в боулинг, задушевные разговоры и грубые шутки, семейный вечера, домашнюю еду, жёсткие ладони и всепрощающие объятья, колёса обозрения, сахарную вату, неловкие поцелуи и первую влюбленность. Нельзя сказать, что он всего этого не хотел, скорее он не был уверен в том, что достоин такой жизни, и роман должен был стать его опорой. Будет хороший роман – будут и девушки, и друзья. Постепенно Джеймс одолевал противников, становясь глубоким неоднозначным персонажем, а история наливалась красками, облачалась в кольчугу шлифованных деталей и ловко обыгрывала шаблонные повороты. Теперь роман был готов, Борис еще вчера собирался загонять его в ноутбук, чтобы разослать по издательствам, но отложил дела ради мастер-класса: очень уж хотелось увидеть реального автора, послушать старшего товарища по цеху.
Встреча оказалась судьбоносной. «Если можете не писать – не пишите!». Борис точно знал – он мог не писать. Но писал. Всё было строго и ясно. Как русский человек, он не любил компромиссов. Язычки в мангале начали свой маленький танец; тетрадные листья заворачивались и чернели. Так бы завернули и его роман в любом из издательств. Ведь мог не писать. Ах, теперь он знает секрет! Это, наверное, был неплохой опыт, но впереди ждёт кое-что получше. Борис видел свой будущий роман – правдивый, выстраданный, настоящий. Мягкие огоньки отражались в глазах, Селезнёв без сожаления приносил своё детище в жертву светлому Молоху.
Придя домой, Борис быстро и крепко уснул.

Утро родилось в мучениях. Голова Селезнёва была будто бы перетянута железными прутьями и каждое движение отдавалось давящей болью. А внутри всё перекрутило, казалось органы за ночь поменялись местами, и застыли теперь, склеенные разлившимся там же чувством стыда.
Сначала в голове было темно, но постепенно кадры стали проявляться, и вот он уже с ужасом вспомнил вчерашние огоньки надежды. Может всё это было кошмарным сном? Борис, забыв о боли, вскочил с кровати: стол, тумбочка, шкаф – тетрадей нигде не было. Селезнёв предчувствовал печальный конец.
Оставалась последняя надежда. Он вспомнил, что так и не открывал купленную подписанную книжку. Пускай! Пускай он так безрассудно доверился поэтессе, это всё не важно, ведь она знала, о чём говорит, она уже не первый год в этом деле! Сейчас он откроет сборник и со страниц польётся тягучий мёд поэзии, настоящие, выстраданные, выплавленные, согласно вселенскому принципу «Не можете писать – не пишите!», стихи. И на пару мгновений Селезнёв вернулся к вчерашнему тихому удовлетворению, опять откуда-то издалека мягко забрезжил будущий роман. Подрагивающими пальцами он открыл книжку в случайном месте:

«Пахнут-пахнут незабудки и журчит вода!
Нашу-нашу встречу не забуду никогда!
Октябрь 2017

Я была на кухне, чистила морковь,
Поняла тогда я – между нас любовь!»

Борис вскрикнул и повалился на пол. Книга упала рядом, неподвижно-тёмные глаза смотрели с обложки.