Самолет стремительно поднимался к небесам. Два двигателя, сжирая из атмосферы по семь десятков килограмм воздуха в секунду, толкали машину на струях форсажной тяги в восемь тонн каждый. Но все равно, слишком медленно я шел наверх, слишком долго пытался дотянуться до врага. Поле зрения сужалось все сильнее, мутило как никогда в жизни, но нельзя было позволить себе выключиться. Этого гада чудом засек на покрытом «снегом» экране радара, когда пытался наладить связь с кем-либо из командования или других летчиков, тщетно, разумеется. Пришлось пройти сквозь толстенную ножку одного из пыльных грибов, выросших на земле, ведь облетать его – лишь потерять наведение на цель. К счастью для меня, там наверху улепетывал со всех ног уже устаревший «Брюнет», безнадежно проигрывавший по максимальной скорости. Но он был высоко и далеко. Конечно, я догонял его, но, как уже было сказано, слишком медленно. Как бы то ни было, отечественная промышленность взяла верх – радиоприцел смог зацепиться за бобра, его экран мигнул и показал шесть километров. Все еще много, но уже получше. Вдруг ровный гул двигателей прервался скрежетом и визгом, обороты левого резко рухнули, замигали огоньки автоматической системы пожаротушения. Ну ничего, по прямой, на одной высоте хватит и оставшейся тяги. Вспышка с хвоста заставила на мгновенье прикрыть глаза, но я немедленно открыл их – если поддаться слабости, то умру, так и не дав ни одного боя врагу. Задача стала сложнее, дальномер вновь вышел из строя. Но сейчас он и не понадобится, ведь цель уже вошла в коллиматор прицела, а на фоне бомбардировщика замигали огоньки, будто бы неведомый сварщик приступил к работе. Конечно же это открыла огонь хвостовая турель, но я немедленно бросил машину вправо, уклоняясь от невидимых снарядов, после чего с трудом вновь поймал цель и, не колеблясь, откинул предохранительную плашку и с кривой улыбкой зажал гашетку.
	Громкий, четкий и равномерный стук четырех пушек калибром сорок миллиметров показался почти музыкой, задающими ритм ударами барабанов. К беглецу обманчиво неспешно потянулись красные трассера, едва заметные на фоне пылающей земли. Первые попадания лишь высекли искры из обшивки, но затем… несущийся быстрее звука самолет будто бы врезался в трос аэростата, как бывало когда-то на прошлой войне. Его крыло развалилось на месте одного из двигателей и отправилось в самостоятельный полет, а остальную часть «Брюнета» развернуло поперек потока. Экипаж, наверняка, вырубило от перегрузок, но это было не важно, ведь струя снарядов еще не закончилась. Вспышки разрывов расцвели на всем алюминиевом покрытии бомбардировщика, и тот исчез в огне. Ухожу вверх, снова едва удержавшись в сознании. Бой окончен. Теперь нужно спасти машину, техники смогут ее подлатать, заменить двигатель и вновь поставить на крыло. Ну а я уже живой труп – схватил смертельные дозы за какие-то жалкие пару часов, разделившие жизнь на до и после. Хотя, какое уж тут после, просто дотянуть бы до какого-нибудь уцелевшего аэродрома и суметь приземлиться. Экран радара все еще покрыт «снегом» взбудораженного электромагнитного поля, но, кажется, прекратились вспышки взрывов. Тот, сзади, был последним. Земля пылала. Там, где должны быть сложные переплетения железных дорог, выверенные прямые улицы из новостроек, коробочки складских цехов – все это поглотили пыль и огонь. Дымные грибы, казалось, заслоняли горизонт. Проиграли ли мы? Неизвестно. Но точно знаю, что и там, за проливом, все выглядит точно так же. Покрутив пеленгатор, внезапно засекаю рабочий маяк привода. Уцелел как минимум один из аэродромов, а это значит, что есть куда возвращаться. Ложусь на новый курс, после чего осматриваю левое крыло. Дымит, но огня не видно, приборы показывают полную остановку двигателя и постепенно падающую температуру внутри. Тем лучше, не хотелось бы собрать жатву среди наземного персонала, им и так сейчас нелегко. Мутит еще сильнее, в глазах все плывет и темнеет, голова кружится как руль машины, едущей по ухабистой дороге. Читал про одного летчика, который сумел сесть на авианосец с крупнокалиберной пулей в голове. Чем же я хуже?
	Когда я долетел до маяка, поле зрения сузилось до предела. Несмотря на это, смог разглядеть чудом уцелевший полноценный аэродром. Или, скорее, аэропорт, судя по зданиям пассажирского терминала и высокой диспетчерской вышке. Пытаюсь связаться с землей, но слышно лишь статику взбудораженной взрывами атмосферы. Ну и ладно, аккуратно, насколько это возможно в моем состоянии, захожу на посадку. Ближний маяк, пролет над бетонкой, касание… шины протестующе взвизгнули, но с неимоверным напряжением удерживаю самолет на курсе и торможу. Скорость постепенно падает, и вскоре я уже медленно качусь к съезду с полосы. Тут-то окончательно и накрыло. Останавливаюсь и открываю фонарь кабины, пытаясь вылезти, но тщетно. Без сил падаю, наполовину перевалившись наружу, замечая подъезжающий джип. Успеваю лишь поднять пластиковое забрало гермошлема. Бегут люди, но тело окончательно изменяет мне, вниз летит кровавая рвота, а глаза полностью застилает черная пелена. Звуки медленно стихают, слабость полностью поглощает тело…

Где-то очень далеко…
	Студенты привычно галдели перед входом в аудиторию. Второкурсники, они уже не выглядели как комнатные собачки, внезапно оказавшиеся снаружи без хозяина. Обтесались, попривыкли, и с некоторым снисхождением поглядывали на робко проходящие мимо группки первокурсников. По плану, у них должны быть практические занятия по призыву. Весьма сложный предмет, но и довольно зрелищный. Некоторые предвскушали изучение плетений и ритуалов, другим же не терпелось взглянуть на всякое, что может попасться в иномирье. Вот появился преподаватель, тощий на вид эльф, золотовласый и высокий, как и всякий из них. Только одежда была той, которую редко можно увидеть на представителе столь возвышенной расы – потрепанная темно-зеленая роба, грубые высокие сапоги из традиционной травяной кожи. Он стремительно вошел в аудиторию, за ним плотным потоком вошли студенты. Быстро установилась тишина и десятки разумных в ожидании уставились на эльфа.
	- На этом практическом занятии мы не будем ничего делать, поскольку у вас еще не было лекций. Но Академии кое-кто необходим, поэтому вы можете понаблюдать за ритуалами призыва – невозмутимо произнес тот.
	Студенты были не очень довольны, но куда деваться? Впрочем, любопытство вновь наполнило их глаза, когда преподаватель приступил к делу. Выстроив на специальной обсидиановой плите защитную септемграмму, он быстро расставил свечи и некоторые ингредиенты, после чего немедленно приступил к чтению. Так и пролетело почти все занятие – ученики следили за словами и жестами, после чего рассматривали призванных существ, передаваемых на поруки другим магам, входящим в аудиторию по мере необходимости. Разумеется, эльф перед и после ритуала комментировал свои действия и кратко рассказывал о призванном существе. Иногда в септемграмме появлялось не что-то живое, а предмет, например, меч, их уносили в ящиках из особого дерева.
	- Под конец я призову «Душу Мстителя». Это существо – какой-то разумный, которому было и есть за что мстить, и, пускай он погиб пытаясь, его воля оказалась настолько сильна, что мы можем обнаружить и выдернуть ее из межмирья. Это простой ритуал с весьма дорогими ингредиентами, но использовать его возможно лишь каждые пять десятков лет жизни. Если попытаетесь чаще, то умрете не самой приятной смертью, возможно, призвав что-то не то, и это что-то будет весьма злобным и голодным. Академия, да и все остальные, кто их вызывает, используют их для… а, впрочем, неважно. Призванный, скорее всего, согласится помочь, но это зависит от прижизненных убеждений разумного. Едва-ли вы сможете заставить бывшего клирика или паладина устроить кровавую резню в центре столицы той-же Империи, например. Итак, я приступаю, следите внимательно, хотя вы вряд ли что-то поймете.
	Снова полились слова на древнем языке. Пространство внутри септемграммы, казалось, забурило, и в нем проявилась фигура. Скорее всего, это был человек, но вот одежда была мягко говоря странна, а на голове был непонятного рода шлем, весь белый, с прозрачным забралом, и сделан он было точно не из металла. Лицо его выражало неимоверную усталость, а серые, безразличные глаза, казалось, смотрели куда-то вдаль.