Великое Кормление...

…Когда на экране появился Президент, Вера Ивановна и гости, кроме четырнадцатилетнего Владика, встали и взяли наполненные шампанским бокалы. Президента в семье Кузьминых чтили и уважали.
- Владька, встань! Президент же! – Вера Ивановна потеребила подростка за футболку, и тот нехотя поднялся.
Президент молчал.
“Волнуется, наверное”, - подумал Александр Павлович, муж Веры Ивановны, отец семейства и человек труда.
Шурин Александра Павловича Михаил нетерпеливо посматривал на запотевшую бутылку водочки. Владька со скучающим видом смотрел в экран сотового телефона, его старшая сестра Нинка пыталась справиться с чрезвычайно сильной и громкой икотой, из-за неудачных попыток надолго задержать дыхание она стала красной и запыхавшейся.
Президент молчал и, не мигая, смотрел на празднующих с экрана телевизора.
Александр Павлович нервно кашлянул. Михаил почесал небритую щеку. Нинка как-то особенно громко икнула.
Президент молчал. Александр Павлович не выдержал президентского взгляда и отвел глаза.
“Неужели в отставку подаст?” – Испуганно подумала Вера Ивановна. - “Как Ельцин тогда…”. Она даже захотела перекреститься, но в руке был бокал с советским шампанским, и это ее почему-то остановило.
- Ну, чего он тянет-то? – Недовольно промямлил Михаил. Ему хотелось водочки, и молчание Президента его начинало раздражать. – Так ничего не успеем…
- Да заткнись ты! - Нервно прервал шурина Александр Павлович, - Может война началась!
От такого своего неожиданного предположения отцу семейства стало совсем жутко. Он поставил бокал на стол - аккурат между сельдью под шубой и оливье – принялся нервно стряхивать с себя несуществующую пыль, стараясь не смотреть Президенту в глаза.
- Косяк какой-то, - хихикнул Владик. – Запись не ту поставили. Надо же так облажаться. Кому-то будет звездец!
Александр Павлович отвесил сыну подзатыльник.
- Звездец – это не мат! – Возмутился Владик.
Александр Павлович не ответил.
- А где это он? - Спросила Нинка кивнув на экран. Только сейчас все заметили, что Президент стоит не на фоне вечернего Кремля, а в каком-то мрачном помещении.
“В бункере снимали?” – Лихорадочно подумал Александр Павлович. – “Точна война будет. Вот ведь жопа.” Воевать Александр Павлович категорически не хотел, а, кроме того, боялся за сына.
Президент все так же молчал и, казалось, что ничего говорить он уже не намерен, но неожиданно изображение дернулось, потом на секунду исчезло и появилось вновь. Президент заговорил.
- Дорогие россияне! Дорогие соотечественники! Заканчивается 20… год. Этот год был непростым для вас. Непростое экономическое положение, повышение цен и тарифов, неожиданные финансовые трудности и проблемы, связанные с банковской сферой – все это коснулось почти каждого из вас. Я бы мог сказать, что наступающий 20… год будет лучше, что он принесет нам экономическое улучшение и потерянную стабильность. Но я не буду обманывать ни вас, ни себя…
- Вот, сука! – Неожиданно возмутился Михаил.
- Дорогие россияне! - Продолжал Президент. - На миру и смерть красна! Это русская народная поговорка ярко и точно характеризует все то, что предстоит вам в ближайшие дни. Я буду краток: 20… года не будет. После моего обращения на всей территории Российской Федерации, включая Крым, начнется Кормление личинок Непредставимого Пхы. Я не буду вдаваться в подробности, скажу лишь, что бежать бесполезно. И я прошу вас принять смерть достойно, подобно тому, как это делали наши предки: Святые благоверные князья-страстотерпцы Борис и Глеб, Иван Сусанин, семья последнего Императора Николая Второго, Александр Матросов и многие другие…
- Чего это он гонит такое? – Владик посмотрел на отца. Александр Павлович, бледный как смерть, механически теребил себя за запястье. Сына он не слышал.
Президент, тем временем, уже заканчивал свою новогоднюю речь. Как и обещал, он был краток.
- Потратьте эти последние часы и дни на общение с родными и близкими, на изучение нашей родной истории, на занятие зимними видами спорта и на посещение Храмов. И помните: вы отдаете вашу жизнь ради великой Цели, что есть подлинное счастье. С праздником.
После последней фразы Президента, празднующие по некой внутренней многолетней инерции подняли бокалы, но чокаться все же не стали. Ясности не было. Зато был отчетливый страх.
Президент исчез с экрана. Вместо него на черном фоне начали мелькать какие-то непонятные белые знаки.
“Двенадцать”, - отметила Вера Ивановна, глянув на настенные часы. Но вместо ожидаемого боя курантов из телевизора раздался тревожный набатный звон, а за окном раздались первые душераздирающие крики…







Старенький Камаз высыпал свой груз – сыры, колбасы, хлеб и прочую Еду – на центральной площади, почти к ногам старенького каменного Ленина, стоявшего здесь с незапамятных времен. Население маленького городка N столпилось вокруг Еды на почтительном расстоянии и молча, со смешанным чувством ожидало начала Ритуала. Подобный Ритуал происходил сегодня во всех населенных пунктах Третьего Царства. В тех, естественно, где не побывали еще личинки Непредставимого Пхы и не прошла еще процедура Утилизации Народонаселения. Сегодня, в ночь на первое мая, был праздник зарождения Непредставимого Пхы. “В эту ночь тысячи лет назад Пхы начал расти во чреве Матери-Земли”, — вещал архи-еретик К’хереилл с экрана каждого психо-корректора в стране, – И когда придет час, Великое и Окончательное Освобождение принесет Он всем вам…” Служки суетились вокруг Еды, обливали ее соляркой, шептали что-то, рисовали вокруг какие-то символы. На специальный помост, установленный на площади для проповедей и проведения судилищ, поднялся служка в одеждах Прокурора и огласил ритуальный приговор.

— Бандиты-контрабандисты — мерзавцы, мужеложцы и богоотступники — опять завезли к нам Еду! Они были схвачены, а их богопротивный груз, — Прокурор указал на кучу Еды, — будет предан очищающему Пламени. Немедленно! Население, в основном, догадывалось, что Еду эту, конечно, ни у каких бандитов-контрабандистов не отнимали, а, скорее всего, обменяли на золото или органы на том же самом Западе, но это знание почему-то отлично уживалось со злорадной мыслью: “Нечего к нам эту гадость таскать!”

— Щас, щас, — шептало население с ненавистью, — запалим жратву ихнию, богомерзкую. Дадим посасать.

Контрабандисты на самом деле давно уже не пытались ввести богомерзкую Еду на территорию Третьего Царства. Игра не стоила свеч, потому что тех, кого ловили, сразу же пускали на био-переработку для нужд Великого Кормления. А ловили, в итоге, всех. Но основная причина была, конечно, в том, что жители Третьего Царства давно отказались от Еды, как от скверны, которая будоражит ум и погружает его в пучину греховных страстей. Вместо Еды население употребляло единственный разрешенный по закону и освященный продукт – социальную Биомассу, представлявшую собой склизкую, белесую, похожую по виду на обойный клей жижу, упакованную в одинаковые консервные банки. Населению не нравился вкус Биомассы, но деваться было некуда, кроме того, служки постоянно повторяли, что это “вкус плоти Сына Человеческого”. Это значило, что спорить и противиться не стоит… Тем временем, гигантского роста служка в сером балахоне, полностью закрывающем лицо, приблизился к Еде с пылающим факелом.

— Иш’х р’хых Аошр! Ых Пхы! – Низким утробным голосом прогремел он и бросил факел на съедобную кучу. Еда заполыхала…