Пётр, Максим и две тысячи рублей.

Стояли в тамбуре, курили да разговаривали, один поверх другого, не слушая чужого, отдавая собственный голос в общий гул, а проводники не выгоняли, курили тоже, даже билеты не проверяли, уважали, пожалуй, нас, курящих здесь, больше, чем некурящих (а точнее курящих вне электрички на вокзале, например, или рядом с каким-нибудь ларьком, на балконе, на работе в предназначенном для того или же нет месте, а если и нет места на покурить, то всё место – место для покурить, таков закон, не юридический, но нравственный, говорю вам я, курящий в тамбуре, где плевки, грязь, пятна крови и след блевотины рифмуется на Родину мою прекрасную, пробегающую мимо окон, люди какие-то толпятся без отличительных черт, в забавных своих пузатых пуховиках перемешались все. Стоят рядом два мужика и ничем друг от друга не отличаются, один, разве что, петра курит, а второй максима
- Тебя как звать-то? – Спросит курящий максима.
- Максим, тебя как? – спросит в ответ курящий петра.
- Пётр.
Посмотрят друг на друга, подумают немного и молча поменяются пачками, после чего на станции пойдёт каждый в свою сторону, а быть может, перепутают, и Максим, покуривая папироску-тёзку, пойдёт домой к Петру, где никто не заметит, что на месте Петра Максим, потому что Пётр и Максим по сути своей – одно и то же, разное в самых деталях, которые никому не интересны, даже их жёнам. Петрова жена встретит Максима как Петра, а максимова Петра как Максима.
- Пётр, иди ешь, - скажет петрова жена
- Но я же Максим, - возразит он.
- Столько лет Пётр, а тут вдруг Максим, ага, дурью не майся, щи стынут.
«Может, путаю я, - подумает про себя то ли Пётр, то ли Максим, то ли оба одновременно, - щи-то стынут, а щи-то те же самые, что и вчера, и позавчера, и неделю назад, и месяц назад, и год назад. И всю мою жизнь назад, вероятно, щи были те же самые, и ничего не поменялось совсем во всём мире с тех пор, значит, должно быть, и имя моё не поменялось, сам я просто лишнего сегодня с мужиками выпил».
И станет смиренно хлебать свои кислые щи то ли Пётр, то ли Максим, то ли оба одновременно, после чего выйдет на балкон и окинет взглядом соседние панельные дома, неотличимые друг от друга, разве что количеством этажей. Закурит одноимённую сигарету свою, вернётся в комнату, посмотрит телевизор и уснёт в кресле, пуская вязкую слюну на воротник своей клетчатой рубашки. Проснётся посреди ночи в неприятной темени, освещённый тусклой синевой экрана. Выключит телевизор и, пробираясь на ощупь в полной темноте к кровати, на которой спит жена, будет напряжённо думать о том, кто он, Пётр или Максим. И, упав в кровать, до того сбросив с себя лишнюю одежду на пол, так и продумает о том, кто он, пока не зазвонит будильник. Встанет, оденется, позавтракает, пойдёт в сторону станции, сядет в электричку, и она умчит его из города, где он живёт, в такой же город, где он работает. Куря в тамбуре, он встретит того самого вчерашнего то ли Петра, то ли Максима и ужаснётся, будто увидел в зеркале собственное отражение, повторяющее его внешность, но не движения. Отражение улыбнётся ему жуткой улыбкой, будто знает страшную тайну, недоступную никому в целом мире, кроме то ли Петра, то ли Максима) там. А из соседнего вагона придут торгаши, сующие в карманы наши фонарики для чтения и просроченный шоколад, кутающие нас в колючие шали и пояса из собачей шерсти, но всё в обмен, конечно же, на деньги, на которые после будет куплена, например, водка, а после водки они полетят через фрукты, овощи, дошираки, опять водку, пиво, рыбу, колбасу, опять водку, билеты в кино, антибиотики для ребёнка, хлеб, макароны, гречку, майонез, ещё водку, обои и клей для них, шаурму; через множество чумазых рук полетят деньги наши сдачами, зарплатами, оплатами, взятками, откатами, гонорарами, наличными, безличными и общими через запад на восток этот грязный лепесток прилетит в твою ладонь.
- И всего-то? – Спрашиваешь ты женщину, давшую тебе, смешно подумать, две тысячи рублей за месяц работы расклейщиком.
- У меня тут написано, - прогнусавила она, возмущённо закатив зрачки свои кверху, будто бы там начерчена подсказка на подобные случаи, - что тебе, имярек, семьсот сорок рублей.
- Да как же так, - ты бегло окинешь взглядом бумажку, где самое высокое – три тысячи получки, - я с этой вашей работой, получается, на дорогу больше потратил.
- А вот не филонил бы, - она начала назидательно качать головой, - получил бы как полагается, а тут у тебя, выходит, штрафы всё поели. Мы же, знаешь по-доброму к вам, а вы все такие  умные приходите сюда как на дискотеку, а какая вам дискотека, никакой дискотеки, работа, работу работать надо, любишь саночки возить, как говорится, - с каждым словом голова её качается с большей амплитудой, распухает, карикатурно выпячивая самые характерные черты свои, большой тенью нависая над тобой, прижавшим колени к груди, забившимся в угол, лишь бы не смотрела, не касалась, прекратила, замолчала, - сам виноват. Увольняешься?
- Да.
- Ну и иди тогда, - голова её в момент сдувается до привычных своих размеров.
- До свидания.
- До свидания.
Ну что, имярек, досадно? Стоишь себе куришь злой рядом с входом.  Досадно, конечно, а как же не досадно, когда ноги все в мозолях и болят от ежедневной ходьбы туда-сюда с ворохом мудацких этих бумажек, зазывающих таких же идиотов, как мы с тобой, на работу эту издевательскую. То есть, устроился работать по такому вот объявлению, чтобы ходить и развешивать ещё объявления, чтобы кто-то потом ещё пришёл развешивать объявления, а на те объявления откликнутся и третьи, и четвёртые, и пятые, и десятые, так и будут наслаиваться друг на друга, один за другим, дураки и неудачники разных сортов. Но, честно сказать, ты помимо этих бумажек ещё визитки в домофоны просовывал, чтобы люди могли позвонить по указанному номеру и спросить относительно своего поломанного ноутбука, например, можно ли починить. Конечно можно, что вы, назовите свой адрес. Улица Имяречная, дом с калиткой, номера не помню, он отвалился давно, быть может, и не было. Хорошо. И приехал кто-то по указанному адресу, постучался в дверь.
- Здравствуйте, заждались уже, проходите.
- Извиняюсь, пробки – дело такое.
- Конечно, такое дело эти самые пробки…
- Так что у вас случилось?
- Да вот ноутбук не запускается, жму на кнопку, а он не запускается, хоть я на кнопку-то и жму.
- Давайте поглядим, что у вас тут… да вот же всё запускается.
Хуякс по голове табуреткой, и падает на пол работничек, пачкая ковёр кровью. Ну что, имярек, полегчало? Не полегчало, конечно, он ж такой же мудак, как и ты, только посолиднее. Это тебе не толстопузое твоё начальство, которое ты и в глаза-то не видел, так к чему это всё? Ковёр вот испачкал зазря. Дурак ты, имярек. Или скорее я, курящий в тамбуре, дурак, потому что сейчас вот курю в тамбуре, а через часик где-то собеседование, где тебя, имярек (то бишь меня), кинут на бабки и, отработав месяц, ты получишь назад свои жалкие две тысячи рублей, потраченные на какую-то ерунду в электричке. А про Петра-то с Максимом я к чему? Да просто так, к слову пришлось. Жуткая история.