В душной забегаловке разразилась ссора влюблённых. Всё было как надо: нервные, рваные фразы, упрёки и восклицания. Cразу после невыполнимых ультиматумов девушка дрожащим голосом сказала:
	— Знаешь, я вот тебя не понимаю…
	И вышла.
	Парень с бритой головой долго смотрел на грязную дорогу и серый снег на обочинах дороги сквозь заляпанное стекло. Он тёр лысину и осматривал ларёчек затуманенным взглядом.
	Парень достал из кармана скрипящей кожанки сигареты и закурил.
	— Молодой человек, здесь не курят!
	Олег вздрогнул и потушил сигарету о шаурму, лежащую перед ним на пластмассовой тарелке:
	— Извините! Задумался, блин.
	Наступило молчание. Он вздохнул и покачался немного туда-сюда на табуретке. Резко повернулся к пухлой продавщице.
	— Да… Ты не думай, блин, что я лох какой, раз позвал её сюда, просто такая ситуация… Мы уже давно хотели поговорить. Вона как вышло.
	Продавщица пожала плечами и ушла вглубь ларёчка, на кухню. Почему-то стало обидно. Парень помассировал переносицу, будто это могло унять душевную горечь. Оглянулся. Пустая забегаловка убивала, казалось тесной и сумрачной, как заброшенная изба.
	— До свидания! — крикнул он в кухоньку. Ответа не дождался.
	Олег вышел на улицу, в бодрящую свежесть весеннего уральского вечера. У ларёчка сидел бомж. Возраст его было трудно определить, спутанная борода тряпкой лежала на засаленной куртке, а землистое лицо походило на стопку коричневых салфеток — наслоенных друг на друга морщин.
	— Друже, — просипел бомж. — Помоги, а?
	— Нет налички.
	— Да не, друже, я голоден, как этот…
	Бомж развёл руками, показывая “этого”. Пальцы его дрожали.
	Олег посмотрел на бомжа, вздохнул и вернулся в шаурмешную. Продавшица уже убрала его тарелку.
	— Вы ещё мою не выкинули?
	— Нет. Доедать будете? — она возмущённо цокнула.
	— Да не мне…  — махнул рукой Олег. — Хотя я об эту шавуху же сигу тушил, блин, давайте новую.
	— Какую вам?
	Олег вспомнил дрожащие пальцы бомжа.
	— Самую большую. Мяса двойную.
	Олег так же взял дополнительного сыра, двойную порцию хрустящего лука, сырный лаваш, попросил налить большой стакан горячего чая с облепихой. Что-то приятное было в том, что этот бездомный мужик с обожжёным ветром лицом, больными костями, грязный как боров, питающийся так плохо, что слово “голод” становится нормой — вопьётся в сочную, островатую шаурму. Как будто Олег сам готовился есть и предвкушал пиршество.
	Когда он вышел из шаурмечной, на улице уже сгустилась вечерняя синева, простреленная жёлтыми столбами  фонарного света. Бомж сидел там же, почти сливаясь с чернотой размытой дождями грязи.
	— На, — Олег протянул шелестящий пакет. — Жри.
	Бомж схватил пакет, неверящами глазами осмотрел шаурму, развернул упаковку, аккуратно положил её в пакет. Впился в жёлтую шаурму.
	— Друже, — пробормотал он с набитым ртом, — спасибо, век не забуду, господом богом клянусь! Дай бог тебе здоровья!
	Олег полуусмехнулся, полусморщился. Это было несправедливо. Он не сделал ничего, что стоило бы таких восхвалений, но даже такая тупая лесть сделала ему приятно.
	Бомж ел торопливо и проглотил шаурму за несколько минут почти не жуя. Потом он выхлебал горячий чай, вытер сальные губы рукавом и посмотрел на Олега. Он осознал, что парень смотрел на него со странной смесью брезгливости и интереса.
	— Спасибо, спасибо большое, как человек поел, етить, а не этот… А закурить не найдётся у тебя?
	Олег бросил ему сигареты и зажигалку. Бомж ловко выбил сигарету из пачки. Белая папиросная бумага странно контрастировала с чёрными, огрубелыми пальцами.
	— Ох, — он шумно затянулся. — Спасибо, друже.
	Бомж словно погрузился в транс: смотрел на синий табачный дым, искал в бороде кусочки шаурмы и всасывал их с пальцев с хлюпающим звуком, как обезьяны, что ищут блох. Видно было, что он делал это просто из потребности занять себя чем-то, пока размягчённый сытостью мозг отдыхал.
	Олег сел рядом, прямо на грязь.
	— А ты мне теперь не дашь подкурить?
	— Конечно! — почему-то испугался бомж и торопливо протянул ему сигареты.
	Олег закурил, подумал и вернул всю пачку с зажигалкой.
	— Бери, бери.
	— Друже, — сказал бомж дрожащим голосом. — Никогда не думал я, что таких хороших людей встречу. Всю жизнь, а жена моя даже так… она всё пилила меня, что толку…
	Он пустился в пространное, сбивчивое повествование, даже маленькие глазки его повлажнели. Олег кивал только, глядя на горящий вдалеке торговый центр.
	— … и вот, как собака тут лежу и только мечтаю, шоб мне кость швырнули. А вот ты мне мяса кусок кинул. Я только думал, как напиться, а теперь! Дудки! Вот тебе зуб — никакого бухла.
	“Врёшь, балбес, — подумал Олег. — Это ты врёшь. Ты, наверное, по пять раз на дню клянёшься, что пить бросишь.”
	Вслух он ничего не сказал, но почему-то почувствовал себя жалким.
	— Спасибо тебе, друже, — вдруг сказал бомж. — Пойду я к себе… ну, как к себе…
	Бомж улыбнулся, и Олег вздрогнул. Зубы у него были жёлтоватые и большие, как у лошади, но глаза… Глаза заблестели мягко, что-то живое и разумное заплескалось в них. Бомж протянул корявую лапу свою:
	— Арсений.
	Олег осторожно подал руку, будто бы тянулся к капкану и готовился в любой момент её отдёрнуть, но потом ещё раз заглянул мужику в глаза и выдвинул ладонь вперёд.
	Рукопожатие было шершавым и крепким, но тёплым. Арсений ещё раз поблагодарил парня и побрёл вдаль, то пропадая во мгле, то появляясь в ласковом свете фонарей.
Олег рухнул на землю, в грязь, будто холодная слякоть могла застудить беспокойство и тоску. Он всё помнил, что нечто беспокоит его, зудит, как заноза в пальце. Потом Олег вспомнил, вытащил мобильный телефон.
Гудки…
	— Да? — тихо спросили из динамика.
	— Малыш, прости, — сказал Олег с бешено колотящимся сердцем.