Жизнь пыталась вернуться в привычное русло, но то уже завалило. Как раньше быть не могло. Что-то, конечно, осталось неизменным – грязь, вонь, унылый, будто сошедший с картин об Аде пейзаж. Сохранилась рутина. Слишком уж хорошо она была выстроена, да и расползшиеся по окопам непонимание и страх будто латали трещины.
	Но странное это чувство – ни единого офицера вокруг. Судачили всякое. Что командование бросило войска на произвол судьбы, что готовится что-то крупное. Никто не знал правды. Некоторые и вовсе поговаривали о конце войны и возвращении домой. С победой или поражением? Здесь без разнотолков, отступили-то фрицы.
	Ангелы Монса. Эти слова разбрелись по траншеям, прилипли к губам. Но быстро сменились словом «они». Они – те, кто бродят по ночам на ничейной земле. Они – призрачные, белесые фигуры, плывущие меж стволов истерзанного леска. Они – те, от чьих криков порой стынет кровь в жилах.
	Они – те, после кого можно недосчитаться людей.
	А Рик и Купер добровольно вызвались вдогонку твари, после чего вернулись домой. Легко было сложить дважды два. Легко поверить Эрни, видя, что творится неладное.
	Вокруг пары солдат надулся пузырь изоляции. Не все, конечно, озлобились, перестали общаться и здороваться, начали бояться и избегать. Все-таки оба водили дружбу с сослуживцами.
	Рик, пользуясь свободным временем, с головой погрузился в рукоделие. В ход шло все – гильзы, медные пояски, шелковые парашюты ракет, пули и осколки. Трофейный набор инструментов потихоньку стачивался, приходил в негодность, но из-под него выходили, порой, очень даже неплохие украшения и талисманы.
	Купер оклемался уже через два дня. Его лицо было одним многоцветным синяком, глаза превратились в узкие щелочки, а во рту зияла пара выбитых зубов. Но… он словно бы этого не замечал. А может, слишком уж сильно получил по голове. Так или иначе, рыжий бородач пытался общаться с новыми сослуживцами, из слитых с его взводами и ротой.
	И наткнулся на ту же проблему, что и Рик. Отвернулись даже некоторые давние знакомые.
	Отрыв от коллектива чувствовался остро. Что Рику, что Куперу, стоило только подойти, как угасали разговоры, взгляды переполнялись недоверием, страхом, отвращением или обычной неприязнью – у кого как.
	Потому солдаты сошлись. Болтали, ели, играли в карты. Только ни разу не вернулись к тому, что случилось во вражеских траншеях. Слишком расходились мнения.
	А происходящее будто стремилось подтвердить правоту Рика. Пополз слух о какой-то пасти в самом центре громадной воронке, в трех сотнях ярдов от колючей проволоки. Один парень утверждал, что видел червя, утыканного лезвиями.
	Что бы ни творилось, в тылах не спали. В воздухе безнаказанно носились летчики – хотя, на четвертый день, тут и там рухнули сразу трое. Все на вражеской стороне. После полетов просыпались пушки, наполняли воздух снарядами и привычной колыбелью пальбы десятков и сотен стволов.
	На шестой же день… в полдень послышались раскаты восточного грома. Засвистели, приближаясь, снаряды-тяжеловесы.
	— ЛОЖИСЬ! — вырвалось из множества глоток.
	А Рик стоял на посту наблюдателя. Ему не положено прятаться в блиндаж, под укрытие накатов бревен и металлических балок. Только узкая щель да молитвы. Кому угодно.
	Он даже успел, казалось, поймать взглядом темные точки в небе. Не успел осознать, мгновенно нырнул в щель, на дюймовый слой грязи. Едва скрючился, как рухнули первые снаряды.
	Затряслась земля. Взрывы молотом стучали по ушам. Сверху, будто подкинутая лопатой, сыпался влажный грунт – словно идут похороны. По телу растекался леденящий страх. Рик совсем один. Даже некому взглянуть в застывшие, остекленевшие глаза и понять, что взгляды-то одинаковые.
	Налет продлился всего десять минут. Мало. Так, беспокоящий обстрел, на который никто не возлагал надежды причинить сколь-либо заметный урон. Но после недели спокойствия он…  хуже холодного душа в самый неожиданный момент.
	Только стихли разрывы, как Рик высунулся из укрытия. Даже земля осесть не успела. Взрывчатка щекотала нюх, в ушах гудело. Чуть подрагивали руки, но цевье винтовки мигом привело их в чувство.
	Вокруг же дымили свежие воронки. Они разорвали траншеи, спутали колючую проволоку в крепкий клубок, в очередной раз перепахали это бывшее поле. Солдат заметил искореженный пулемет – тот торчал из земли, улетев за добрую сотню-другую футов от позиции.
	Выдох. Вдох. Сладко-острый привкус взрывчатки на языке, толи гул, толи звон в ушах. Подмокшая, грязная форма. И ни капли крови. Легко отделался, но и обстрел был не из сильных.
	Подняв голову, Рик увидел воздушный бой. Целых семь самолетов кружились в сером небе словно бабочки, носились друг за другом. Не разобрать, кто свой, кто чужой. Зато прекрасно видно, что один из них объят пламенем от винта до хвоста. И летит. Выписывает хитрый вираж. Скользит, будто собирается упасть, и несется вниз. На траншеи. Прямо на солдата. Дымит.
	Чем он ближе, тем лучше его видно. Да он же, черт возьми, давно уж должен был сгореть! Пилот, вон, до костей обгорел! Но… двигается… хохочет!?
	Замерев в ступоре, Рик не мог оторвать взгляда от пустых глазниц пилота. От белого шелкового шарфа, который развевался на ветру. А самолет пикировал прямо на него. На хвост уже сел другой, но не догонял и путался в густом, мазутно-черном дыму. Они жужжали словно шмели. Громадные шмели с бомбами и пулеметами.
	Какое-то наитие подкосило солдату ноги. Он упал аккурат вовремя – в стену щели, за его спиной, впились пули. Прогудев мимо, самолет рухнул где-то в тылу. А Рик мог бы поклясться, что слышал веселый, задорный смех.