Абсолют Доброты

	Я никогда не видел китайцев. Да, самых обычных китайцев. По телевизору часто показывают, как живут племена в Африке или еще где-то. Но как живут китайцы? Слышал, что у них коммунизм, как и у нас, но какой он? Такой же, или со своими особенностями?
	Завтра в школе спрошу у Мишки, у него вроде дядя на границе с Китаем жил, может он что-то знает. Мишка друг мой, мы с ним простые советские ребята. Дружим с детства. Всегда горой друг за друга. Не разлей вода так сказать. Однако есть у нас одно различие он в коммунизм верит, а я нет.
	Постоянно вечерами читает книжки и из дома его хрен вытащишь. Тихий малый, но если кто-нибудь начинает говорить плохое про партию, то Мишу уже не остановить. Сперва он аргументами уничтожит твою уверенность, а если тебе этого недостаточно, то и вмазать может, за правое дело ведь не поругают.
	Коммунизм он называл «раем», а его обитателей «ангелами». Он так шутил, потому как его отец был капелланом, а отца он своего за веру как раз и не любил. Все детство отец его учил церковным обрядам, а Миша бунтовал как полагается настоящему коммунисту. Революционер получал свою порцию священно-армейской порки. Но Миша только сильнее разочаровывался в церкви. Духовные корни его познания не касались почвы храма, ведь рос он на воде знаний отца своего.
	Отец вечно в разъездах, вечно на войне. А матери его все некогда у нее самой мать больная. Вот утром она на работе, после работы у бабушки, а уже под ночь домой возвращается. Так Миша и вырос в самостоятельного гражданина.
	Утром, как всегда, мы вместе шли в школу, встречались возле ворот двора и топали минут десять, перекидываясь словами о своих мыслях.
— Миша, помнишь ты говорил, что дядя твой на границе с Китаем жил?
— Ну говорил и что?
— Да вот интересно, видел ли он китайцев?
— Зачем тебе китайцы то?
— Интересно стало как они живут, у них ведь тоже коммунизм?
— Да, я читал что у них там все партии доверяют, ни как у нас.
— А что, если это они для нас это пишут, а на самом деле все как раз-таки как у нас?
— Зачем им врать то нам? Мы же с ними считай, что лучшие друзья. А друзья не врут друг другу.
— Мы же про себя плохое тоже не пишем, а оно есть.
— Зачем про плохое писать? Плохое везде есть, про него писать незачем. Это как писать о том, что у тебя голова болит, кому это интересно будет?
— Верно ты подметил, однако хочется о китайцах что-нибудь интересное узнать.
— Ну раз хочется, пойдем после уроков к дяде моему зайдем, может он расскажет что-то про них.
— Было бы здорово.
	После уроков мы направились к Мишиному дяде. Благо жил он от нашего двора не далеко. Хотя в нашем городе все живут не далеко друг от друга. Он был киргизом и звали его Талгат, по-киргизски это означало что-то вроде «красивый». Правда красивым его сложно было назвать. В начале афганской войны его контузило, точнее во второй день ввода войск. Ранение было не сильным, но осколки гранаты оставили след на лице в виде шрамов.
	Неделю он не слышал и не говорил, поэтому его и отправили домой. А как домой приехал еще месяц пролежал в госпиталях. И слух вернулся, вот только шрамы не заросли. На передовую он сам больше не рвался. Живой остался и на том спасибо. Друг по службе позвал его на работу в Благовещенск на границу с Китаем, работали они с ним там, но что делали он не рассказывал.
	Как к нам приехал все время пил, да байки военные травил, причем постоянно. Только воевал он два дня, нам казалось, это смешным. Два дня отвоевал, а историй на целую энциклопедию по на рассказывал.
	Мы зашли в подъезд проведать старого «вояку». Долго стучали в дверь, но нам не открывали. Подумали может ушел куда-то. Уже развернувшись, мы услышали, как скрипнула дверь и заветное: «Проходите».
Талгат любил чтобы его кто-то слушал, а особенно дети готовые поверить во что угодно. За историями он в карман не лез. Выдумывал их буквально на ходу. Мы понимающе кивали, хотя догадывались, что он многое привирает. И тут Мишка прервал его и спросил:
— Слушай дядя, а можешь про Китай рассказать что-нибудь, а то вот нам интересно стало, как они живут, что делают?
— Да что про них рассказывать такие же люди, как и мы, живут себе поживают.
— Вот видишь, я же говорил, обыкновенные люди, что о них говорить. – сказал мне Миша.
— Может и обычные так что теперь про них не говорить. — сказал я возмущенно.
— Ладно ты не горячись, расскажу я вам одну историю про них, только обещайте никому не говорить, договорились? — Спросил нас Талгат.
	Мы сражу же машинально кивнули, услышать от Мишиного дяди историю не про войну было чем-то нереальным. С нетерпением мы уставились в его разъеденное шрамами лицо. Возможно, мы ждали этой проповеди как божественного откровения, которое вот-вот наступит.
	Мишин дядя заговорил: «Вряд ли вы мне поверите ребятки, но работал я не в Благовещенске, а в Китае. На одном берегу Союз а через реку рукой подай и уже Китай. Не знаю рассказывал ли я вам раньше, но в детстве я часто писал в газеты статьи. И получалось у меня это очень хорошо, мне даже деньги платили, предлагали остаться работать в газете, но выбор мой пал на службу. Хотел себя испытать, понять, чего я стою, пошел в армию, а затем вы знаете.
	Когда в госпитале лежал ничего не слышал, и говорить нормально не мог после контузии. Дали мне тетрадь, ручку, и сказали пока говорить не начнешь, пиши все на бумаге. Если что принести или где заболит, все пиши. Скучно мне там стало поговорить я ни с кем не мог, да и сам не слышал. Начал писать обо всем, ибо умел я это делать в совершенстве.
	Однажды, с проверкой к нам в палату зашел какой-то полковник, спросил, как дела, как самочувствие, я ему в тетради написал, что мол так-то так. Он тетрадь взял и начал мой рассказ читать, да так увлекся, что тетрадь с собой забрал. Через пару дней опять пришел, и начал мне говорить, что ничего лучше в жизни не читал, что у меня талант есть. А талан применять нужно, сказал, что как поправишься приезжай в Благовещенск, и оставил в тетради контакты, куда и к кому обращаться.
	Я домой приехал, в госпитале отлежался, слух начал возвращаться. Выписался, домой пошел обдумал чем мне дальше заниматься. Понял, что война это не мое, в армии мне нравилось, а на войне не очень. Пока думал пить начал, да так сильно начал что ни о чем другом кроме водки и не думал. Неделю пропил или две не помню. Сосед мой тоже тогда не лучшие свои годы пропивал. Зашел он ко мне и говорит: «У тебя водки нет? У меня как раз рыбка есть под это дело». Отказать я ему не смог, а что бы стол не пачкать, подложил тетрадь, свою из госпиталя.
	На следующий день после душевных разговоров я проснулся лицом в своем рассказе. И подумал, что всю жизнь так и пропью дальше, если ничего делать не буду. Взял тетрадь с рассказами и поехал в Благовещенск по адресу, написанному полковником. Приехал в часть воинскую, зашел в нужный кабинет. Меня там не особо ждали, но выслушали. Сказали побыть в городе неделю, со мной свяжутся.
	Неделя прошла, за мной приехали люди в форме. И тут я понял, что попал не туда куда хотел, думал буду армейские газетенки писать или рассказы. Но мне явно намекнули что работать я буду в Китае. Хоть и языка я не знал, мне приставили переводчика. Майор в форме начал говорить: «Задание у тебя простое, ты будешь «адвокатом правды» будешь освещать все самое положительное, хвалить в газетах любой хороший поступок, даже самый мелкий, мы хотим сделать все плохое абсолютом зла. Довести мораль до такого предела что любой плохой поступок становился вне закона. И всего то.»
	Писать о добре я любил с детства, это задание было для меня подарком судьбы, который я не мог упустить. Мы с переводчиком уехали в небольшой Китайский город. Где и началась наша работа. Нам приносили кипы китайских газет, переводчик вычленял оттуда коммунистически и морально правильные поступки, а я уже придумывал трогательный сюжет, в котором добро всегда поощрялось. Со временем и вправду плохого становилось меньше. Китайский городишко становился настоящим райским местом, где нет места для зла.
	Моему счастью не было предела, все шло как по маслу, даже майор приехал ко мне и вручили орден «правды». Я понимал, что занимаюсь правильным делом, ведь освещать добро это как отделять зерна от плевел.
	Переводчик вбежал в комнату и кинул газету на стол. Я не понимал китайского, но увидел человека в петле. Он сказал, что его повесили из-за то, что тот отказался давать милостыню бедняку, хотя сам был богатым человеком. Я недоумевал, и сказал переведи полностью текст. Со слов переводчика:
	«В наш век, помощь людям, это необходимая мера вещей. Каждый из нас старается помочь другому вне зависимости от своих возможностей. У тебя много денег, но ты не можешь подать мелочь старику. Тогда зачем тебе сердце, если ты им не пользуешься». И фото повешенного человека.
	Я не мог поверить своим глазам, они возвели добро в идеал, убивающий все что ему перечит. Самый незначительный проступок вызывал в них злобу. Я настроил их любить только правду.
	За малейшую провинность людей прилюдно избивали, такие случаи заполонили весь город. Газеты стали освещать только плохие новости. Смертельные происшествия становились не редкостью. Вскоре майор отвез меня обратно в Благовещенск. Он ничего не сказал, и забрал у меня орден «правды»». После этого Талгат замолчал.
	Начинало темнеть и мы быстро двинулись по направлению к дому.
— Ну что узнал о китайцах? — спросил меня Миша.
— Странный у тебя дядя.
— Нет, это китайцы странные.