A ELBERETH GILTHONIEL

A ELBERETH GILTHONIEL

Человек бежал, успевая делать короткие вдохи, и делать мгновенные передышки, оглядываясь назад. Бежал долго, раскидывая огромные пятиконечные листья с розово-фиолетовыми прожилками. Сначала его рваный замшевый плащ задевал человеческий вереск и вербену, а толстые сапоги из воловьей кожи пугали зайцев и белок. Но теперь все чаще вместо ясеня и сосны по лицу била молодая поросль Aen khull crann, истинных деревьев. Вместо мелких зверей на тропинке человек видел то кого-то из рода a'rsa feorh, а однажды вдалеке мелькнула грациозная тень mantihea'er. Не успев испугаться ядовитую бестию, человек помчался еще быстрее.

...Они вылетели на поляну между серебристыми деревьями. Человек в плаще упал на колени, тяжело дыша. Поднял перед собой руки жестом, который понимали все разумные расы.

- Вот и пришёл тебе пиздец, - на чистейшем всеобщем языке произнёс один из преследователей. Пятеро серокожих громил с торчащими из-под верхней губы клыками удивительно легкими движениями окружили жертву. Вблизи беглец видел и запоминал отдельные детали: сорванный ноготь на большом пальце офицера, костяные амулеты на грубых доспехах из варёной кожи и льна, стальные наручи.

"Офицер больше похож на человека... Кровь Dh'oine? У остальных на руках попросту когти... О чем я думаю...". Мысли вертелись в голове беглеца в такт беспорядочному дыханию. - "Два коротких шестопера, один меч, копье и топор".

- Сдаюсь!!! Raine, sere, sive, sidh! Gre'as'anto! - завизжал беглец, повторяя сказанное на всех известных языках. В ответ серокожий офицер молча размахнулся коротким шестопером. Его спутники потеряли интерес к жертве, и опустили оружие: беглец оказался трусом. Сдался. Встал на колени. Таких убивают, как скотину.

Ярко-жёлтые вертикальные зрачки серокожего офицера превратились в щелчки, фокусируясь на обрывке янтарных бус, причудливо замотанных на запястье труса. И взорвались, в ослепительной вспышке, превратившей плоское желтоглазое лицо в кровавое месиво.

- Ignis!!! - выдохнул беглец, стряхивая под ноги обугленные остатки последнего амулета. Руки сами рванули с пояса шестигранный стилет, и вбили его под край кирасы ослепшего офицера.

Оставляя за собой рев и крики преследователей, он опять бежал.
"Всего четверо. Три ночи назад, когда патруль напал на его след, их было одиннадцать...". Амулеты, оружие... Ничего не осталось. Грубый складной нож из корня ореха, который приходилось таскать в городах, где опечатывали ножны... И четверо противников, ни одного из которых беглец даже в лучшие времена не одолел бы в поединке.

Под ногами журчал безымянный ручей. Оказавшись на противоположном берегу, человек оскалился. Мгновение назад он казался совсем другим: мелкие черты одутловатого лица, глубоко посаженые глаза, низкий лоб, грязные волосы, оплывшая фигура. Теперь его лицо казалось презрительным и жестоким, а поза выражала крайнюю степень самодовольства. Артистическим жестом встряхнув пальцы, он заставил вспыхнуть над ладонью синий язычок пламени, и что-то прошептал. Над поверхностью воды закружились едва заметным certa tengwar, угловато-изогнутые руны мертвого языка.

- Я сейчас жопу тебе разорву! - гулким басом зарычал один из серокожих, бросаясь в воду ручья. Неказистое кривое деревце на берегу выбросило ему наперерез длинную серую плеть откуда-то из-под корней.

- Aen nimh dair, - прокомментировал человек. - Точнее, ее споры. Ядовитая яблоня размножается посредством своей корневой системы. N’aen aespar a me - добавил он в сторону чащи.

Подломившись в коленях, серокожий упал в воду, роняя короткое копье. Успел разорвать когтями собственное горло, и окрасить ручей карминными струйками, прежде чем из всех отверстий его тела полезли белесые побеги aen nimh dair.

- Ghoul y badraigh mal an cuach! - раздался мелодичный голос. Его хотелось назвать девичьим, если бы не резкие, почти металлические нотки.

- Сама ты шлюха, берущая три хуя в рот! - отозвался один из серокожих, который явно понял смысл сказанного на Старшей Речи. И свалился под ноги товарищам, успев схватить обеими руками древко стрелы, пробившей горло. Двое оставшихся серокожих бросились бежать.

Человек в плаще рассмеялся.

- Hael, Woeddweddien.
- Hael, Orifann.

Погладив недовольно извиваюшую корни яблоню, из-за дерева вышла невысокая девушка, казавшаяся очень худой, и одетая в коричневато-землистую одежду непривычного кроя. На правильном лице с тонкими чертами застыло презрительное выражение лица. Поправив лук, она махнула рукой в толстой рукавичке:
- Король ждёт.
- Эти двое? - с утвердительно-вопросительной интонацией произнес Орифанн.
- Уже мертвы. Они не выйдут из Carn Woed. Нашего леса.

***

Скала неожиданно обрывалась, открывая за собой зеленое море, над которым застыла жемчужная дымка. Серебристо-пестрые деревья сменялись островками юной зелени, которая окружала камень древних менгиров. На плоской поверхности камня стояло плетеное кресло, рядом с которым на каменном столбе дымилась ароматная палочка. Больше ничего не напоминало о том, что они находились в королевских апартаментах.

- Твоё имя Orifann.  На нашем языке это значит "чужак". Странное имя для Dh'oine. Но оно подходит тебе.
- Твоё тоже, Rion Feainne. Кажется, оно означает "солнце".
- Да. Да. Но тебе, чужак, лучше называть меня Феайн. Голосовые связки потомка прямоходящей обезьяны, Dh'oine, все равно способны только исковеркать его.

Феайн говорил, глядя перед собой, любуясь горизонтом, и не удостаивая взглядом собеседника. Он был высок, строен и худ, как палка. Король носил черное, от кружевного камзола до высоких сапог из тонкой кожи. От взгляда Орифанна не ускользнуло то, что Феайн не носил ни единого металлического предмета, зато одежду украшали чёрные жемчужины боевого амулета. Скрытое оружие.
Поверхность скалы под их ногами покрывала тонкая резьба, складывающаяся в очертания людей, птиц и рыб, одновременно повторяющие перспективу Carn Woed.

- Если говорить честно, Феайн, то родители назвали меня совершенно по-другому. Имя Орифанн я выбрал себе сам. После одного прискорбного случая, когда я пал жертвой обвинения в коррупции.
- Несправедливого, я полагаю, - едко заметил король.
- Да, и продиктованного одной лишь завистью. Бездарных коллег по цеху, отрицающих прогресс. Выгоду. Прибыль. И новые финансовые инструменты. Так мне пришлось превратиться из королевского чиновника в странствующего... мага. По имени Орифанн.

- Ты взяточник, насильник, мошенник и вор, а к тому еще и убийца, - вздохнул король. - Однако ты не бездарен. Наше положение слишком отчаянно для того, чтобы я побрезговал выслушать даже тебя. - Король сделал несколько шагов вдоль обрыва, и опустился в кресло. - Они чуть не прикончили и тебя тоже... На нашем языке эти твари не имеют собственного имени. Летописи Aen Seidhe молчат о них. Лишь тайный язык Aen Saevherne, божественная Quenya хранит память о подобном. Их зовут sancossi. Верно?

- Сами они называют себя "орки", - ответил Орифанн. - И теперь твоя проблема - тридцать тысяч этих тварей. Прекрасно организованных, и вооружённых. Княжества людей сдаются одно за другим. Месяц Birke принесет сюда войну. Остатков Aen Seidhe, твоего народа, вряд ли хватит даже на оборону. Лес убьёт сотни. Но не тысячи. Остальные сожгут Carn Woed, и истребят саму память о вас.

- Aen Seidhe всего осталось немногим более тысячи. Для чего ты здесь, Орифанн? Я слишком хорошо знаю тебя и твое племя, чтобы поверить в то, что ты хочешь погибнуть с честью. Это забавляет меня: неужели твое появление означает какой-то шанс?

- Yea, Feainne, aen rion Aen Seidhe, - со всем возможным почтением ответил странствующий маг, сгибаясь в лицемерном поклоне.
- Ess’tuath esse, - с непонятной интонацией произнёс король. - Да будет так, - повторил он на всеобщем языке.

***
Перед фреской, изобрадающей ржущего единорога, текла вода. Она брала начало из природного источника и уходила в рукотворный сток под изразцовым полом, заставляя свет преломляться и рассыпаться звонкой радугой над рыжей гривой. Единорог казался встревоженным и злым, но при этом пугающе живым.

Орифанн перевернулся на ложе, стараясь прикрыть срам смятой шёлковой простынью. Среди эльфов ему приходилось стесняться собственного тела. Вездесущие зеркала - эльфийское изобретение, не скрывали ничего. Поверхность oro k'host отражала отвислое брюхо, двойной подбородок и рыжеватую шерсть на груди, спине и ногах. "Потомок прямоходящей обезьяны! Dh'oine!", - кричали они.

- Ори, неужели среди твоего народа не принято развлекать свою minne? - спросила обнаженная Aen Seidhe. Эльфийка.

"А она не кажется такой уж прекрасной, как это обещали легенды. Тощая. Жилистая, как подросток. Почти нет груди. Сухие, плотные мышцы. Разве что эти волосы, и глаза - перламутрово-жемчужного цвета. Невозможного цвета".  - Орифанн старался дробить свои мысли на как можно более мелкие лоскутки, потому что как всегда в присутствии власть имущих они толкали его сознание в небезопасном направлении.

- Ты прекрасна, как... - Он запнулся, подбирая подходящее сравнение. Туман? Рассвет? Заря?

- Глупый, глупый Dh'oine, - фыркнула эльфийка. - Ваш мохнатый род столкнулся с моими предками во времена, когда вы еще не придумали, что такое "красота". Ваши самки не лишены привлекательности лишь совсем юными, а это быстро проходит. Что потом? Отвисшее до пупа вымя? Горбы? Морщины? Все познаётся в сравнение, мой мохнатый друг. Рядом с вашими самками не лишена изящества даже обыкновенная geime. Козочка. Ваши легенды врут не больше, чем поверхность этого зеркала. А еще не забывай, что я - Elaine aen Feainne. Знающая нашего рода. Aen Saevherne по прозвищу Sigill.

- Я все помню, Элайн. У твоего народа тебя зовут "Молния", а у моего - Элайн Проклятая. Элайн Кровавая. Сказки юга призывают твое имя, когда капризничают непослушные дети. Если я столь уродлив и глуп... То что же я делаю здесь? - спросил Орифанн, глядя в глаза недовольному рыжему единорогу, с мокрой гривы которого лилась настоящая вода.

- Видишь ли... Теперь мы можем с уверенностью сказать, что сгубило эльфов. Странный каприз природы. Из всего животного мира только Dh'oine оказались способны иметь жизнеспособное потомство с нами.

"Правду говоришь, эльфийская сука", - усмехнулся про себя Орифанн. - "Вы способны к деторождению только в молодости. Которую предпочитали проводить за более интересными занятиями. Секс становился все более извращенным, и кто-то решил попробовать с Dh'oine. Как с козой".

-  И появились anad'enel. Полуэльфы. Как та, что тебя сюда проводила, - невозмутимо продолжила Элайн, даже не пробуя скрывать, что читает мысли. - Затем кровь ослабла, смешиваясь дальше. Но потомки обезьян получили ослабленный ген долголетия, и стали жить по сто, а не по тридцать лет, как это было вам положено от природы. И даже способность к магии. Чему пример и ты, Ори. Каким бы ты не был уродом и хамом, но в тебе есть крупица нашей крови. Но не забывайся, Dh'oine. Весь остальной ты принадлежишь вашему обезьяньему племени.

- О да, Элайн по прозвищу Молния. Ты права. Как всегда. Расскажу тебе, что я видел по пути в твои покои, - зевнул Орифанн. - Мой путь лежал по залам столь прекрасным, что для них нет подходящих эпитетов в человеческом языке. Красота гармонии, когда рукотворное соединяется с живым, а не убивает его. Среди изваяний и арф я прошёл в aen duen'snech, хранилище мудрости. Библиотеку. И повстречал там эльфа, который писал книгу. Я поприветствовал его, и лишь затем обратил внимание на книгу, которая лежала перед ним. Это был наиболее полный академический список "Легенды о ведьмаке и ведьмачке", которую я знаю очень хорошо. Я спросил эльфа, что он пишет. "Разгадал секрет портала Тор Лара? Секрет Старшей Крови?", - думал я. Но нет! Эльфийский ученый посвятил чебя доказательству того, что понял истинную мотивацию Геральта. По его мнению ведьмак страдал от того, что не мог принять свою ориентацию, и истинный смысл легенды в том, что он сублимировал нереализованную мужскую любовь. К Лютику.
Элайн звонко рассмеялась. "Не думал, что ее вообще способно что-то развеселить", - думал Орифанн.

- Значит, сублимировал? Этот мальчик, которого ты видел... Каждый dara de'rvi, второй день нашей недели, этот юноша и наш король разыгрывают сказание о Берене и Luthien. В спальне.
- И кого же изображает ваш король?

- Лючиэнь, конечно же, - оскалилась мелкими зубами Элайн. - Король любит наряжаться в платьица из сказок про Арду. Пойми, наши мужчины давно перестали интересоваться... нами. Некоторые эльфийки теряют брезгливость, и развлекаются с Dh'oin... Этот путь опасен, и плодит полукровок. Я расистка, и предпочитала девушек своей крови, - Элайн перевернулась на живот, и вытащила замысловатый предмет из двух продолговатых тел, соединённых в виде руны "V", к которым был прикреплён пояс. - Настоящий рог единорога. Гнутый. Дорого, редко и очень неприлично. Единорог символизирует девственность...

Они замолчали. Орифанн разглядывал низкий зеркальный потолок, стараясь не рассматривать отражение слишком пристально. Эльфийка нервными жестами вытащила из перламутровой шкатулки серебряную трубку, и втянула ноздрями сероватый порошок. Наркотик начал действовать, заставляя голубовптые вены надуваться под тонкой кожей, а нечеловеческие глаза покраснеть.
"Как у кролика", - мелькнула в сознании Орифанна совсем уж неуместная мысль. Когда на бесцветных губах Элайн показалась пена, он отвел взгляд, и перевернулся набок.
- О чем думаешь? - неожиданно спросила Элайн.
- Об орках. Тридцать тысяч орков...
- Лучше спи, - вздохнула Элайн. - Dearme.
-  Dearme, luned.

***

Круглый зал когда-то помнил пышные и многолюдные собрания. "Многолюдные... Многоэльфские", - усмехнулся про себя Орифанн, не подыскав в памяти этого слова на Старшей Речи. Сейчас зал казался безжизненным и пустым, потому что среди резьбы и ажурных колонн едва набралась сотня эльфов. Некоторые явились в парадной броне, некоторые в церемонных одеяниях, а двое не посчитали нужным переодеться из коричнево-зеленоватого лесного обмундирования. Девушка и ее спутник, темноволосый одноглазый эльф. Его кожа казалась серой от многочисленных шрамов.
"Полуэльфийка", - понял Орифанн, поймав взглядом девушку в профиль. - "Лучница. С границы". Ее лицо казалось Ори гораздо красивее, чем у чистокровных эльфиек. Рыжеватые брови, выцвевшие на солнце каштаново-рыжие волосы, чуть вздернутый носик, и ярко-зелёные глаза. Слишком человеческие. "Наверное, местные считают из-за этого ее уродиной. И лучница живёт в лесу, подальше от сплетников и их языков".

- Ты не дурак, человеческий Знающий, - услышал Орифанн надтреснутый голос одноглазого эльфа. - Два урода лучше всего чувствуют себя подальше от людских глаз. Я Amrun. Не коверкай наш язык, я прекрасно понимаю твой.
- Приветствую тебя, последний... Даже не знаю, как правильнее тебя назвать, - начал Орифанн.
- Последний расист, военный преступник и просто мразь, - сверкнул единственным глазом Амрун. - Худшие из ваших правителей вряд ли убили больше Dh'oine, чем удалось мне. Еще я последний в этом зале, кто помнит, что такое "война". Девочка-полукровка знает, но не помнит. Младенца из сожженной деревни подбросили на нашу границу.

- Она хорошо умеет убивать, - осторожно произнес Орифанн, ощущая капельки ледяного пота на собственной спине. Его собеседник мог прикрнчить его в любое мгновение, и немалым множеством способов.
- Дара по-настоящему талантлива. Живое напоминание о том, что сгубило мой народ. Способность скрещиваться с вами. Старость, одиночество, уродство и смерть - изумительная компания, чтобы встретить конец. - Амрун подошел ближе, и наклонил голову. - Ваш язык помогает мне выражать мысль. На Hen Llinge нет слова "старость", вместо него мне пришлось бы сказать "возраст". Но то, к чему мы пришли - именно старость, в ее совершенно человеческом понимании. Уютный дом, однополая любовь, маленькие, приятные радости и остатки искусства... Размеренность и скука, которые уничтожат другие. Дикие, голодные, с темной кожей. Не умеющие вытирать задницу. Читать. Слышать музыку. Их мир уродлив и груб, и поэтому...

(2 be continued)