Солнце садилось, тьма спускалась на беспокойную усадьбу Блекморов, и только бледный диск мрачной луны освещал каменную террасу, что находилась прямо за окнами трапезной. Утомлённый длительными переговорами, касательно новых путей торговли, Клод Блекмор теперь восседал в кресле, укутанный в массивный чёрный меховой плащ, прислушиваясь к пронзительно жутким звукам упругих волн, жестоко разбивающихся о камни на берегу. Но несмотря на весь свой мрак, такая обстановка была вполне под стать души главы дома Блекморов. Он наслаждался этим видом каждый вечер уже несколько месяцев и ни разу он ему не наскучил. Идиллию Клода прервал свет, пробившийся сквозь окна трапезной — слуги зажигали свечи. Вместе со светом на террасу прибыл Тибальт Сорен, по-обычному довольно улыбающийся, и с большой бутылью красного пива в руках. Не произнеся ни слова, он поставил на небольшой столик рядом с креслами две пинты и разлил напиток, а затем тяжело упал в соседнее с Клодом кресло.

— Клод, друг мой, — произнес он, наконец, — неужели тебя не тяготит такой беспроглядный мрак этой террасы? Может быть, стоит перебраться в трапезную? Слуги вовсю торопятся с ужином.

— Как сготовят, так пойдём, — мрачно ответил Клод и поднял на Тибальта свой уставший тяжёлый взгляд, — это твоё знаменитое пиво? — спросил он, указывая двумя пальцами правой руки на свою пинту.

— Самое лучшее пиво во всём Тиде! — улыбнулся Тибальт. — Попробуй, давай развеем тоску перед ужином, — сказал он и сделал глоток. — Чему обязана твоя грусть, друг мой? Мы же заключили такой замечательный договор! Вы должны быть рады долгожданной независимости. Если вас страшит способ, каким мы собираемся отправить к вам обоз, то не стоит переживать из-за таких пустяков! Я отправлю с ним несколько десятков своих гвардейцев, никакие разбойники даже и не посмеют приблизиться к тракту.

— Мне не страшен процесс, меня страшат последствия, — произнёс Клод, ни на мгновенье не оторвав взгляда от Тибальта.

Волны били всё сильнее. Вдруг, откуда не возьмись, налетела чёрная туча, закрыв собой бледный диск луны. Тибальт грустно вздохнул — не было для него погоды гнуснее, чем эта: когда, казалось бы, вполне живая природа, замирает под шумным дождевым напором с неба. Его размышления прервала яркая молния, сверкнувшая над морем. Он посмотрел на Клода, тот сидел с тем же спокойным и мрачным выражением лица (во мраке ночи его острые черты лица казались Тибальту особенно пугающими).

— Сдаётся мне, что время ужина уже настало, Клод? — спросил его Тибальт, допивая свою пинту и нервно поглядывая на бушующее море. — Может нам стоит зайти внутрь и… — он не договорил, заметив в дверях высокую фигуру лысого Фердинада в каком-то мешковатом синем балахоне. Тибальт встал с кресла и, положив руку на плечо Клода, сказал, что будет ждать его внутри.

Клод слегка качнул головой. Тибальт поспешил зайти в трапезную, встретившись в дверях с Фердинадом и мельком его поприветствовав. Вулф улыбнулся и, неспешно подойдя к креслу, занял место Тибальта.

— Какая же всё-таки гадость это красное пиво, Вулф, — тихо сказал Клод и усмехнулся, — я чуть было весь желудок не выплюнул, пока заливал его в себя.

— Они считают его лучшим, — сказал Фердинад, задумчиво вглядываясь в шумное море.

— Какие новости?

— Все донесения были отправлены, — Фердинад оторвал взгляд от мрачной стихии и посмотрел на Клода, — а у тебя?

— Я заключил прекрасный торговый договор, — с ухмылкой сказал он, затем обернулся и посмотрел в окна трапезной: Тибальт что-то обсуждал с неизвестной Блекмору девушкой.

— Принцесса Ланселия Обстрингер, — сказал Фердинад, заметив неподдельный интерес своего собеседника к этой молодой особе. — Они прибыли сюда в разных каретах, сдаётся мне — тайно.

— Тем не менее, он привёл её на ужин, — тихо сказал Клод, — уж точно не от наших глаз он её скрывает, сир Вулф. Ты не узнавал причину её пребывания здесь?

— Старый Обстрингер оборвал бы все волосы на голове, если бы его дорогая дочь пропала. Возможно, она просто путешествует. Но мне бы очень хотелось знать подробности их знакомства. Сорены и Обстрингеры, — усмехнулся Фердинад, — уж точно не друзья детства.

— Аппетит разыгрался, приступим к ужину, — сказал Клод, ободрившись, — а заодно и выведаем их маленькую тайну.

Приятели бросили прощальный взор на море, где, между тем, огромные волны вздымались всё выше и выше, а молния и гром предвещали скорое приближение дождя, а затем проследовали в трапезную — в тепло и уют. На столе было огромное количество разнообразных блюд (что редко для рациона обитателей этой усадьбы). Тибальт и Ланселия сидели по левую руку от Клода, спинами к окнам, Фердинад же сел на своё привычное место — справа.

— Милорды, разрешите вам представить, — сказал Тибальт, вставая и указывая рукой на спутницу, — Ланселия Обстрингер, дочь Дорикарда. Она прибыла в эти земли вместе со мной, но в силу некоторых обстоятельств не смогла познакомиться с вами раньше.

— Что привело вас в Чёрные земли, леди Ланселия? — с неподдельным интересом сказал Клод, вытаращив на девушку свои пронзительные карие глаза.

— Мы с моим близким другом сиром Тибальтом, — смущённо, ласковым голосом начала она, — отправились в это путешествие, чтобы увидеть вашу знаменитую усадьбу, лорд Блекмор.

Ланселия была чрезмерно стеснительна. Она не имела необычайно запоминающейся внешности, была невысока ростом, слегка полновата на лицо, но элегантна и стройна телом. Её маленький сплющенный носик, узкие брови и пухлые губки — создавали впечатление, словно она маленькое дитя, что покорно носит взрослое женское тело. Её карие глазки — не такие пронзительные, как у Клода, — бегали по всей комнате в поисках убежища от пристальных взглядов новых знакомых, а светло-каштановые волосы слегка отдавали серебром в свете луны, что вышла из-за чёрной тучи.

— Как поживает ваш отец, лорд Дорикард? — развеял неловкое молчание Фердинад.

— В последнее время он страдает бессонницей, — по-детски наивно ответила она, — наш лекарь говорит, что она может быть вызвана недавней гибелью моего брата.

— Я слышал об этой ужасной трагедии, — сказал Клод, не поднимая взгляда из своей тарелки, где он, виртуозно работая ножом и вилкой, разрезал на кусочки длинную говяжью сосиску. — Бедняга свалился с коня, когда с хмельной головой ехал верхом по болотам.

— Его смерть стала сильным ударом для отца, — вмешался Тибальт, — говорят, что он был его любимым сыном.

— Полно вам, лорд Сорен, — сказал Фердинад и перевёл взгляд на Ланселиию, — неужели молодой леди будет приятно слушать эти небылицы, касательно отцовской любви? Каждый родитель любит своих детей одинаково сильно, можете быть уверены, леди Ланселия.

— У вас есть дети, сир? — тоненьким голоском спросила покрасневшая девушка. — Мой отец никогда не любил старшего брата так, как любил среднего. При дворе ходят слухи, что он нарочно отправил несчастного Курцио на войну, чтобы наконец-то избавить его от титула наследника.

— К сожалению, а может быть и к счастью — детей у меня нет, — ответил Фердинад, — но я не смогу поверить в то, что ваш отец был так несправедлив и жесток по отношению к своей родной крови. Возможно, я сужу людей по себе и по своему отцу. Он был замечательным человеком и искусным торговцем, это он привёл меня в замок и именно благодаря ему я сейчас имею честь сидеть здесь и беседовать с вами, леди Ланселия. А благодаря вашему отцу и его заслугам во время Великого прибытия мы сейчас сидим здесь — в тепле, наслаждаясь всеми этими блюдами и запивая их вином, а не побираемся в Старой Стране, борясь за жизнь.

— Но стоит ли судить человека только по одному поступку? — осмелела она. — Будь он всю свою жизнь праведным монахом, а затем, совершив страшное убийство — станет ли он гнусным убийцей? Или наоборот, страшный разбойник, который всё отведённое ему время отдал грабежам беззащитных торговцев, а под конец своего жалкого существования вдруг спас утопающего в Королевской реке малыша, станет ли он теперь благочестивым и добрым человеком? Нет, сир! Ни в первом, ни во втором случае. Человека судят за все его поступки, за все то, что он сотворил на протяжении жизни.

— И что же? Праведный монах, совершивший страшное убийство, останется таким же праведным, леди Ланселия? — с улыбкой спросил Фердинад. Он и не думал отступать, спор разгорался и ему это нравилось.

— Я прошу вас, сир Вулф, леди Ланселия! — вмешался Тибальт.

— Отнюдь, — перебила его девушка, — если он убил человека, то понятное дело, он убийца. Но считать его недостойным жизни разбойником будет также нелепо, как считать грабителя человеком чести.

— А почему грабителя нельзя назвать человеком чести, — наступал Фердинад, — не обязательно быть праведным монахом, как ваш нынешний убийца, чтобы иметь честь. Разбойник мог быть вполне честным человеком.

— Разве честные люди могут быть разбойниками? — с недоумением спросила Ланселия.

— А разве у разбойников не может быть чести? Разбойником и убийцей можно назвать кого угодно, например гвардейцев императора, которые арестовали моего отца. Среди них могли быть знатные рыцари и верные своему императору люди, но их поступки выдавали разбойную натуру.

— Да как вы смеете, сир, называть человеком чести того, кто посмел арестовать вашего отца? — еле слышно спросила она.

Фердинанд умолк и, тяжело проглотил слюну, собирался что-то сказать, но Клод остановил его.

— Достаточно, сир Вулф. Мы не хотим напугать или расстроить нашу дорогую гостью.

— Я ни сколько не расстроена, лорд Блекмор, — по-обычному ласково произнесла она и принялась за ужин.

Остаток вечера за столом витала звенящая тишина, лишь стук посуды и звуки наливающегося в бокалы вина могли её побороть. Когда трапеза была закончена, Тибальт и Ланселия попрощались и проследовали в свои покои, а Клод и Фердинад остались за столом, задумчиво глядя им в след.

— Закрой двери, — Клод махнул рукой слуге, тот повиновался.

— Ты опозорил меня, Клод, — качая головой сказал Фердинад, — я разбит как стекло, какая-то туманная принцесса (туманными называли жителей Болотных земель, из-за природы их местности, знаменитой частыми туманами) осмелилась взять надо мной верх в споре.

— Ты бы с лёгкостью отправил её на тот свет своими колкостями, — грубо сказал Клод, — но не сейчас! Обстрингеры будут союзниками императора, когда всё начнётся. Нам ни в коем случае нельзя допустить ссоры с ними, иначе они приравняют нас к Соренам и пойдут войной на Чёрные земли.

— Допустим всё так, — задумчиво произнёс Фердинад, — но твои слова по поводу старшего сына? Неужели ты считаешь, что такое может быть? Неужели твой отец мог любить тебя или кого-то из братьев меньше остальных? Я, даже с высоты всего своего опыта, просто не могу поверить в такое.

— Сир Вулф, друг мой, — сказал Клод, вставая с кресла, — раз ты настолько щепетилен в вопросе отцовской любви, отчего сам не пытался найти своего отца?

— Найди я своего отца — ты лишился бы одного из самых преданных своих советников, друг мой, — недовольно сказал Фердинад.

Клод похлопал спинку кресла приятеля и, пожелав тому спокойной ночи, отправился в свои покои. Фердинад немного задержался в трапезной, он часто делал так, поэтому слуга с вином даже и не думал никуда отлучаться со своего места. Сир Вулф смотрел в беззвёздное чёрное небо за окнами, постукивал пальцами по столу и, попивая вино, размышлял над словами Клода об отце. А жив ли он сейчас? Был ли убит людьми Рексмонтов или пал жертвою страшной болезни где-нибудь в темнице? А быть может, вернулся в родные края и сейчас смотрит в то же чёрное небо и вспоминает своего несчастного сына? Фердинад не мог ответить на эти вопросы, но странное чувство тоски, так редко находившее на него, вцепилось в его душу и никак не отпускало. В первый раз в жизни он не допил свой бокал. Задумчиво глядя вниз и тихонько, будто боясь кого-то потревожить, что-то бормоча себе под нос, он вышел из трапезной и медленно поплёлся к себе в покои, где всю ночь провел за чтением, в надежде отвлечься от навязчивых мыслей. Заснуть он смог лишь на рассвете, когда первые лучи весеннего солнца игриво заиграли на стёклах.

2020