На небольшой арене возле комнаты для тренировок как всегда несло гнилью, кровью и мочой. На местах для зрителей, где практически всегда собиралась хотя бы пара-тройка бездельничающих бород, на удивление не было никого...
Никого, кроме дварфийки, скрывшейся в полутьме. Та имела огенно-рыжие короткие волосы, собранные в небольшие косички, грубо обрезанные низкокачественными ножницами, была одета в легкий кожаный доспех, на ногах она носила широкие штаны из ткани свинохвоста, ее талию обтягивал кольчужный пояс, за которым располагался поблескивающий из темноты редкими бликами топор, на ее ногах виднелись поношенные башмаки. Дварфийка расположилась рядом с рычагом, с ее позиции хорошо проглядывалась вся арена. Стояла она твердо и спокойно, скрестив руки на груди, она глядела своими аквамариновыми глазами в сторону прохода, перекрытого деревянными решетчатыми воротами с металлическими клепками. Нижняя их часть была воткнута в гравий, коим был покрыт весь пол арены. По периметру ямы, на ее стенках, были закреплены тускло горящие факелы, а прямо перед вторым проходом на арену лежал медный меч со множеством сколов на нем.
Внезапно раздался скрип каменных шестерней и ворота, на которые пристально глядела дварфийка, отворились. Через пару мгновений на арену вошел молодой дварф с короткой бледно-русой бородой и средней длины волосами того же оттенка. Взгляд аквамариновых очей дварфа прошелся по всей арене, заострил взгляд на дварфийке.
Бибан вспоминал, как вместе с братом они шли за своей матерью. Та была воительницей, поэтому при любом нападении на крепость она была на передовой. Прорубая себе путь через полчища гоблинов, дварфийка оставляла за собой шлейф из трупов и отрубленных конечностей. Изредка Бибан и Увел добивали раненых, коим не посчастливилось умереть от топора их матери.
Молодой дварф со шлемом на голове был одет в гамбезон и кольчужные поножи, надетые поверх кожаных штанов, на ногах он носил высокие сапоги из кожи рептилии. В левой руке он держал треугольный бронзовый щит, а в правой - тяжелую серебряную булаву, опущенную к полу. "Серебро - лучший материал для ударного оружия, да и против нечисти всякой поможет." - говорила воительница, проводя очередную тренировку для своих сыновей.
Бибан легонько кивнул, глядя в аквамариновые очи своей матери. Та безмолвно опустила рычаг. Снова раздался скрежет каменных шестерней. Теперь поднялись другие ворота, преграждавшие второй выход на арену. На свет вышел красноглазый гоблин, размерами сравнимый со среднестатистическим дварфом. Бравые инженеры крепости часто хвастались своими новыми ловушками, с помощью которых можно было ловить набегающую гоблоту и использовать ее в качестве мишеней для арбалетчиков или мяса для разогрева бывалых гладиаторов перед боями.
Было очевидно, что факелы зажгли именно для противника дварфа, дабы хоть как-то уравнять условия боя. Гоблин со злостным рыком встретился взглядом с Бибаном и подбежал к старому мечу, быстро подобрал его и помчался на дварфа с яростным криком.
Воительница понимала, что Бибан был довольно молод для дуэли с гоблином. Она понимала, что его сын мог погибнуть в этой схватке. В случае опасности она была готова в доли секунды оказаться на арене и защитить сына. Но она была в нем более чем уверена, потому стояла неподвижно и глядела на арену взглядом, полного спокойствия и даже некоего безразличия.
Бибан ничуть не растерялся и встал в стойку, с которой начиналась каждая тренировка все те долгие годы ровно с того момента, как он начал ровно стоять на ногах и мог держать в руках оружие. Грубая воительница не давала форы своим сыновьям и учила их так, как учила бы взрослых бородачей. Заслонив все свое тело щитом, он настороженным взглядом смотрел в кроваво-красные глаза мечущегося на него гоблина.
Подбежав на достаточное расстояние, гоблин совершает прыжок, выставив меч в сторону молодого дварфа. Тот немедля сделал шаг вперед, направляя щит в сторону оружия противника. Заблокировав
удар, Бибан совершает шаг в сторону и замахивается, чтобы нанести удар по гоблину...
Слишком медленно. Противник среагировал раньше и успел заехать дварфу локтем по шее, отчего тот на мгновение потерял равновесие...
"Потерял равновесие в бою - считай, подох." - воительница проходила рядом с братьями, дерущимися в спарринге деревянными тренировочными топорами. Она никогда не отличалась многословностью или ораторскими способностями. В бою они не нужны. Важно - четко и быстро сообщить необходимую информацию. Это - главное. Слова матери четко прозвучали в голове Бибана. "Но если случилось такое, то сразу же..."
Дварф резко ударил стопами обоих ног в пол, восстанавливая при этом равновесие. Парируя очередной удар своей булавой, он пнул гоблина в живот, после чего нанес удар щитом по голове противника. Тот явно не ожидал таких действий, потому, будучи в прострации после полученных ударов, он даже не успел заметить, как Бибан уже раздробил ему колено ударом сбоку. Падающего противника дварф прижал к земле захватом левой руки и ударил гоблина по лицу своей серебряной булавой.
Бибан отпрянул от гоблина кривой поступью. Развалившись на гравии с продавленным лицом, тот все еще был жив, это на момент ужаснуло молодого дварфа. Не колеблясь, он довершил дело еще парой ударов своей булавы.
Мать учила своих сыновей отнимать жизнь быстро. Это было своего рода профессиональной солидарностью к противнику, таким образом ты не обрекаешь его на продолжительные страдания. Она считала, что предназначение воина - убивать, а не наслаждаться мучениями противника.
***
"А это, мои друзья, плечевая и подмышечные артерии." - длиннобородый дварф преклонных лет в окровавленном фартуке и с повязкой на лице придерживал расширители в разрезе на правой руке трупа дварфа. Взору братьев предстали те самые артерии, о которых говорил их отец. На них также были надеты повязки с прослойкой из угольной пыли и целебных трав, дабы защитить органы дыхания от трупного яда. Увел как всегда отвлекся от процесса обучения на маленького подземного светлячка, летающего под потолком морга. Бибан же был полностью поглощен учебой. Он любил учиться и был очень похож на своего отца в плане характера, мировоззрения и принципов, потому всегда с благоговением, словно губка, впитывал знания, которые передавал ему его тятька.
Как говорил ему отец: "Учись, обучайся, набирай знания и опыт, пока у тебя есть сия чудесная возможность. Нужно постоянно совершенствоваться и развиваться. Без развития неизбежна деградация, помни об этом". В отличие от своего неугомонного братца Увела, Бибан всегда был послушным, спокойным и, в какой-то степени, мудрым. Мать настаивала на том, чтобы братья выучились врачеванию, чтобы в случае опасности они могли помочь друг другу, но в итоге вышло так, что более-менее компетентным лекарем стал только Бибан. Не удивительно, ведь Увел практически всегда был инициатором всякого рода авантюр, в которых с равным энтузиазмом участвовал и сам Бибан. Так как он был старше Увела, ему приходилось отвечать за все те проделки, совершаемые чаще всего младшим братцем. Данный уклад сделал Бибана вдумчивее, расчетливее и, в какой-то мере, трусливее брата.
Часто отец читал вслух книги с различными дварфийскими легендами. То были истории о Ликоте Мыловаре, крепости Убитых Лодок и множества других. Бибан и сам часто читал, воображая себя на месте главных героев рассказов.


***
Почти всю свою жизнь в горном доме Бибан провел бок о бок со своим братом. Несмотря на их полную противоположность, жизнь их протекала спокойно и размеренно, за играми, шалостями, тренировками и обучением. Они были очень близки и практически всегда были вместе.
Возмужав, они часто сражались на арене плечом к плечу. То была не смертельная забава и хорошая возможность отточить навыки боя. В то время они хорошо научились работать сообща и своим стилем боя отлично дополняли друг друга. Бибан и Увел часто побеждали, но проигрышей было не меньше, ранения превратились из ужасного
события в некое подобие обыденности, они стали легче переносить боль. Также, благодаря обучению у одной из лучших воительниц крепости, они научились контролировать свой переход в состояние боевого транса, что часто помогало им в бою с превосходящими силами противника.
Спустя годы, Бибан начал задумываться о крайне философских вещах...

***
Солнце резало глаза, Бибану приходилось хорошенько щуриться, чтобы видеть хотя бы сгорбившуюся спину своего отца, идущего в сторону поляны для сбора целебных трав. С трудом сдерживая рвотные позывы, которые преследовали Бибана, ввиду того, что долгое время у него не было желания и возможности выбраться наружу и у него успела развиться солнечная болезнь, так характерная для всех дварфов огромного горного дома, он решил завести с отцом разговор на довольно серьезную тему:
- Бать, давеча я поразмышлял над одной чертовски печальной вещью... В нашей крепости такое количество разных бород. Есть и славные воители, и лекари-чудотворцы и все они - мастера своего дела. - он опустил взгляд на дернистую землю перед своими ногами, - А что я могу дать крепости? Я не легендарный воин, да и вряд ли им стану, набегов гоблинов не было уже третий год, да и в последний раз к нам наведались какие-то оборванцы, а не бойцы. Что уж говорить, врачом меня даже назвать нельзя...
Отец внимал словам своего сына, не сбавляя темп своего шага. Похоже, он сам потихоньку понимал, к чему клонит Бибан.
- Слыхал о недавней экспедиции? Я уже все обдумал. Я отправлюсь туда и буду сражаться на благо нового горного дома.
Длиннобородый остановился, затем обернулся на месте, посмотрел в глаза своего сына и спокойно произнес:
- Еще есть возможность отговорить тебя?
- Думаю, нет.
- Тогда я попрошу тебя лишь об одном. Не геройствуй. - он подошел к Бибану и крепко обнял его. Судя по всему, отец уже давно смирился с мыслью, что рано или поздно ему придется отпустить свое чадо на поиски лучше жизни, так как понимал, что в горном доме с населением в пару тысяч бород ловить нечего.
- Конечно. Я не буду лезть на рожон.
Листва шумела, рвотные позывы всё слабели. Свет тонкими лучами проходил сквозь ветви деревьев и будто огромные золотые копья, впивался в землю. В глубине души его отец никак не желал отпускать своего первенца в опасные дали, однако критическое мышление взяло вверх над отцовской душой.