Выживший уже несчётное время рыдал и полз. Рыдал в подобие человеку, ибо не знал подобия иного. И полз по телам, привычно не ощущая отвращения к их разложению и деформации.
В руке его был зажат металлический осколок, и острым краем он писал. Писал не на родном языке и не на том, что говорил, и не на человеческом. Он выводил иероглифы почти не знакомые ему. Царапал на коже шакхсров и людей. На белом сухом сукне и на пожелтевшем пергаменте. На спинах или груди, там где они, сухие, были повёрнуты к солнцу.
Он не ведал и не понимал того, и не ведомыми и неясными словами рассказывал. Теми значениями, что были только человеческими, ибо его язык мог лишь создавать чувства, но не рассказывать о них.
И он не поднял головы, когда его одиночество оборвали другие шакхсры. Не выжившие, сошедшие с небес перед ним. Высокий сикхр в прозрачной рясе, поднял его, обветшавшего и слабого. Выживший сжался и стал казаться ещё больше сморщеным. Сикхр оскалился.
"Аймониака владеет лишь одним миром. Почему ты боишься меня, шхаркоранг?" - Произнёс он. И несчасный в руках его задрожал, услышав родной язык.
"Аймониака владеет миллионами миров и миллиардами народов" - Словами упокойными ответил он. Теми словами, что часто слышал в шёпоте многих шхаркорангов. Что повторяли многие люди, будто подражая неведомой молитве. Но те слова, что он сам произносил впервые.
Сикхр бросило его словно мешок с иссохшей плотью.
"Прикажи отрезать ему кисти и пришить наоборот, дабы он не смог более писать." - Прорычал он в пустоту тумана, из которой выходил грагш.
У грагша не было губ, только клыки стучали друг о друга, а за ними вились обрубки языков. Он сгрёб за шею валяющееся в груде мертвецов полуживое тело и поволок его. Вслед за сикхром.
В голове выжившего тонули образы родного наречия. Какую-же ясность внесло Аймониака. Забывались иероглифы, что писал он многие часы. Терялись человеческие подобия. Он видел, как нечто неописуемое становилось простым словом. Словом столь тёплым и отвратительным в языках шхаркорангских и столь холодным и страшным в языках человеческих. Столь простое и глубокое слово, что было во всех языках. Кроме лишь единого. Того, что отвергался в разумах неведующих прозрения Аймониака. Омерзительного, древнего языка.
И через многие дни корабль с Марса прибудет на поверхность пустого мира и обнаружит сухие тела. Исписанные текстами, что запретно будет прочесть.