Кто-то из нас

                            Кто-то из нас
   Началось это давно. Я был прыщавым подростком, донашивал за Игорем вещи, которые он мне как старший брат великодушно отдавал. Сейчас уже не могу вспомнить причину или отправную точку. Как будто мы всю жизнь ехали все вместе в одной телеге – родители, Игорь, я и мелкие, но в один прекрасный момент наше суденышко подпрыгнуло на кочке, и я выпал. Я выпал из телеги и дальше самым нелепым образом потащился рядом, с каждым метром всё отдаляясь и отдаляясь. И вот все дошли до придорожного кафе, я прихожу спустя полчаса, устал и обижен, но мы вместе сидим за столом. Мы сидим вместе, но я лишний, и я смотрю на Игоря.
   Был день рождения Вити, самого младшего. Праздновали дома. Я сидел на втором стуле, если считать от окна. Это, получается, почти посередине. Мой взгляд упирался в пышный букет цветов, который Игорь преподнёс маме в честь праздника. Стол заставлен блюдами с мясом, салатами, закусками. Всем было весело. Младшие дети, Витя и Лида, ели десять минут, затем занялись привычным делом: беготня, крики, драка за игрушку, до которой им не было дела месяцев пять (с Нового года). Игорь, всегда сильный, громкий и уверенный в себе своим хрипловатым голосом заливался соловьем, а на другом конце его шутки подхватывали родители. Так они и перекидывались через меня, я был словно судья на первенстве лагеря «Маяк» по пионерболу. Рядом с Игорем сидела его жена. Мы с ней никогда не общались, но она мне почему-то нравилась. Тихая на фоне брата, вечно улыбающаяся и своя, но вместе с тем чужая за этим столом. Этой чужеродностью она была чем-то похожа на меня. Родители пытались втянуть меня в разговор, но я, как шпион на допросе, уходил от ответов. Старался улыбаться, чтобы не привлекать внимания.
   Когда подошло время чая и праздничного торта, начались традиционные чайные хлопоты. Лида, неожиданно утомившись беготней вокруг стола и поисками сокровищ под ним, села и пододвинула к себе свечу. Своими маленькими пальцами она начала медленно и методично отковыривать подтаявший парафин и лепить из него фигурки. Взгляд сосредоточен, тонкие светлые пряди спадают на большой лоб.
   — Лида, оставь свечу! — Игорь всегда бдительно следил за поведением сестры, да и вообще за всеми нами.
   Лида сначала испугалась армейского окрика, но потом с находчивостью, свойственной только пятилетним детям, подождала, когда брат снова отвлечётся на разговоры, и придумала другую игру. Она тихонько отодвинула свечу подальше и аккуратно, стараясь остаться незамеченной, начала дуть. После каждой попытки она пододвигала свечу ближе. Игорь с натянутой улыбкой слушал мамин рассказ, но искоса поглядывал на сестру, заметив её шалость. Я смотрел на брата, на его лысину, розовый лоб, щёгольскую клетчатую рубашку. От собственного долгого молчания и от одного вида брата во мне закипали злые, далеко не братские мысли. Я упивался тем, как его мощь и спокойствие рушатся от такой мелочи как непослушание пятилетнего ребенка. Вряд ли Игорь ждал, когда Лида задует свечу, нет, он сдерживал себя, сдерживал своё желание запретить. Лида – упорная девочка: когда свеча была на краю стола, она, к своей радости и ужасу, задула огонёк.
   Свет погас, Игорь вскочил, ударил по столу, зазвенели тарелки.
   На лице Лиды невинная радость сменилась страхом.
   — Лида! Ты что творишь, я кому сказал не трогать свечу!
   На девочку смотрели все: мама, папа, жена Игоря, самый младший Витя застыл с пальцем во рту.
   Дети боятся несправедливости. Лида резко отвернулась к спинке стула. Через секунду послышались всхлипывания. Ее маленькие плечи тряслись, и Лида старалась как можно сильнее уткнуться лицом в стул, чтобы сдержать плач. Я не мог смотреть на всё это, отвернулся в сторону и уставился на висевшую на стене старую фотографию, где нас ещё четверо. Во рту у меня болтался непрожеванный кусок курицы, челюсть не двигалась. В голове стоял нестерпимый шум каких-то завистливых и обиженных голосов. Почувствовав затылком движение у конца стола, я вскочил, ударил по руке Игоря, который потянулся утешать сестру, выплюнул ему в лицо злосчастный кусок и с истеричным визгом «Придурок!» ударил по лицу. От неожиданности брат завалился куда-то между столом и коленями своей жены. Злой и испуганный я побежал в прихожую, в одно движение натянул кроссовки, которые он мне отдал месяц назад. Дверь, сад, ворота, просёлочная дорога, ветер в спину.
   Бежал я долго и не сбавляя безумной скорости. Я не останавливался, потому что знал, что Игорь преследует меня. Я не экстрасенс, не провидец, но в любую секунду знаю, что чувствует мой брат. Я знаю, когда ему плохо и когда хорошо, знаю, когда он упивается своими красивыми словами и знаю, когда выходит из себя. Мы с ним соединены леской – прозрачной, жёсткой. Она натирает кожу на щиколотке и её не разорвать. Брат за мной ехал на своей белой машине. Нагнал он меня быстро и, когда бампер чуть ли не коснулся моей спины, он резко затормозил и вышел.
   — Остановись ты, сукин сын!
   Его крик прозвучал на каких-то нечеловеческих частотах. У меня заложило уши.
   Кажется, он долго стоял и смотрел, как я удаляюсь. А я уже не обращал внимания ни на усталость, ни на ухабистую дорогу. Как будто приобрёл какую-то космическую скорость и вышел на орбиту. Помнится, у Игоря в бардачке лежал травматический пистолет. Он хвастался им пару лет назад. Выстрелов я не слышал. Я добежал до края посёлка, свернул с дороги и через поле направился к холмам.
   На рассвете я поплёлся домой. Машины Игоря не было. На кухне горел свет. Мама сидела, подперев голову руками, и смотрела в окно. Когда я вошёл, она не обернулась. Я выпил воды, старался сделать это как можно громче, чтобы показать своё присутствие. Впервые за несколько лет захотелось, чтобы меня заметили. Мама не шевельнулась и всё смотрела пустыми глазами куда-то далеко-далеко. В нашей большой комнате дети мирно сопели в своих уголках. У Лиды горел ночник в виде сердечка. Я собрал рюкзак и вышел.
   Дверь, сад, ворота, просёлочная дорога. Гул приближающейся электрички.