Я проснулся и, как следует,  зевнул. Почему-то запахло сырой землей. Взяв в руки свой небольшой модульный бас-синтезатор, я включил его и стал крутить ручки резонанса и среза фильтра, наслаждаясь звуками. Сразу же захотелось курить. А так же выпить пива и вызвать проститутку.
  Почему-то еще сильнее запахло сырой землей. Вернее, складывалось ощущение, что эту сырую землю кто-то курит. Тем не менее, я решил выйти в магазин за сигаретами. Умывшись и накинув на себя легкую куртку, я включил у себя в плеере зачем-то Курта Кобейна, не смотря на то, что не был его поклонником, и ушел в магазин.
- Остались только гусарские, - заязвила мне с порога продавщица.
- В смысле? – не понял я.
- Ну, ты же за гондонами пришел.
Вот же… Откуда она?
- Вообще-то я за пивом и сигаретами.
- Вот и возьми презервативы, - сказала продавщица и почему-то добавила. – Хуже все равно уже не будет.
  Я задумался. Обычно проститутки приезжают со своими презервативами, но можно было бы и докупить – перестраховаться. Как правило, у них дешевые, китайские, которые могут порваться.
- А есть увеличенного размера? – я решил повыебываться.
- Они и так все увеличенного размера, - уверила продавщица.
- Серьезно? – удивился я.
- Серьезно, - ответила она и стала похожа на Альберта Эйнштейна. – Относительно тебя, конечно.
- Хотите сказать, могут свалиться? – я не подал виду, что ее шутка меня хоть как-то задела.
- В плоский штопор! - расхохоталась продавщица и стала похожа на усатого капитана воздушного судна из старой и очень смешной передачи “Каламбур”.
   Мне стало как-то не по себе.  Хотя мне всегда как-то не по себе.
- Давайте свои гусарские. Но только с усиками. И пива давайте.
- Вот держи, - она протянула мне пачку презервативов, на которых был изображен женоподобный гусар с усами и бутылку пива Миллер.
- А чего пиво теплое? – запротестовал я, рассчитываясь за покупки.
- Вот ты странный… Лето же. Тепло. Вот и теплое.
  Я вышел из магазина, забыв купить сигареты. Возвращаться и разговаривать с язвительной продавщицей не хотелось совершенно. Я сделал несколько глотков  теплого Миллера и бережно поставил недопитую бутылку на асфальт, в тайне надеясь за ней когда-нибудь вернуться.
  Вопреки уверениям продавщицы о лете, было холодно, и противно моросил дождь. Но это было не самое страшное, что происходило на улице. Из стороны в сторону, неровно шатаясь, на меня шел человек в гусарской форме с пистолетом в руке. Я не разбираюсь в оружии, но мне показалось, что в руке у него был пистолет макарова. Здесь как раз в моем плеере закончил петь Курт Кобейн, и заиграла песня Маши Макаровой. Кажется, что-то про Рейкъявик.
  А тем временем гусар с пистолетом в руке неумолимо приближался ко мне. Я решил сделать вид, что мне не страшно, и пройти мимо, совсем на него не глядя. Гусару, казалось, эта идея тоже пришлась по душе. Потому что он как будто бы и не обращал на меня никакого внимания. Но черт же меня дернул посмотреть в его безумные глаза, когда мы были уже совсем рядом друг с другом.
 Гусар остановился, задумчиво переведя  взгляд с меня на свой пистолет.
- Мне пизда, - подумал я и снял свои наушники из вежливости.
- Тебе пизда, - сказал вслух гусар и убрал пистолет за пояс своих гусарских брюк.
  Я не уверен, что штаны, которые носили гусары, называются брюками и, вообще, штанами. Но для удобства я буду называть их то штанами, то брюками. То никак не называть.
- А почему это мне пизда? - спросил я гусара, кое-как взяв себя в руки.
- Ты искоса на меня посмотрел?
- Что, простите?
- Искоса посмотрел? Знаешь песню “старушки искоса на нас глядят – не узнают вчерашних забияк”? Шатунов её пел. Так ты на меня посмотрел?
- Нет, - соврал я.
- А все равно это не важно, - сказал гусар. – Ты вообще в курсе, где ты живешь?
 Я задумался. Вопрос был бы крайне прост, если бы не отягощался фактом присутствия возле меня  гусара с пистолетом макарова у него за поясом штанов. Будь передо мной кто-то из моих знакомых или друзей, я бы, не задумываясь, назвал город, улицу или район. Но в вопросе гусара чувствовался подвох, от которого, возможно, зависела моя жизнь. И гусарить сейчас как-то не хотелось. Поэтому  я поднял вверх глаза, с таким видом, будто я серьезно думал над его вопросом, и ответил.
- Нет.
- Я так и знал! - обрадовался гусар.
- Ясно, - тихо сказал я, чтобы его не злить.
- Ничего тебе не ясно, - совсем не разозлился он, а, казалось, даже еще больше обрадовался. – Ты живешь в аду.
- В аду? – переспросил я и зачем-то добавил. – А где же тогда черти?
- А ты и есть черт!
  Этим ответом он ввел меня в ступор. Нужно было как-то парировать такое дерзкое заявление, но смущал пистолет у него за поясом, а так же гусарская форма. Можно было бы ему, конечно, навалять, но вдруг он при исполнении?
  Гусар достал пистолет.
- Вот смотри, - сказал он и поднял руку с пистолетом вверх.
 Я сделал на всякий случай шаг назад. Мало ли, что у гусаров в таких случаях на уме. Судя по всему, то же, что и на языке. Но мало ли…
- Слышал, что такое квантовая запутанность?
- Да, - соврал я, совсем уже было запутавшись.
- Это когда как бы и тут и там. Наверное…
- Примерно как кот Шрёденгира?
- Примерно.
- Можно я пойду? – жалобно попросился я.
  Примерно так же я просился в школе в туалет, когда чувствовал, что меня спросят урок, который я не выучил.
- Скоро пойдешь, - уверил меня гусар. – Когда я стреляю в воздух, происходит выстрел, а когда себе в рот – осечка. И так сука всегда(((
- Это и есть квантовая запутанность? – спросил я.
- Да хуй ее знает, может и не она. Осечка она как бы для меня, и то не совсем, конечно. Суть в том, что стреляя себе в рот, я убиваю себя только для окружающих, а сам же перемещаюсь на уровень ниже.
- Ниже? Еще ниже в ад? – догадался я.
- Именно, - обрадовался гусар и закатал рукава, обнажив на левой руке татуировку – криво нарисованный человечек, висящий на виселице, с футбольным мячом вместо головы.
  Затем гусар выстрелил в воздух.
  С деревьев разлетелись птицы, заорала сигнализация на рядом стоящей машине и, насколько я понял, убежали абсолютно все собаки. И даже кот, который все это время сидел рядом, не шалил, никого не трогал и чинил какую-то хрень, тоже куда-то делся.
- Теперь понял?
- Вот теперь да, - опять соврал я, изрядно напугавшись.
В институте врать я научился. И изрядно пугаться тоже.
- На кого я похож? – спросил гусар.
- Больше всего, конечно, на долбоеба, - подумал я.
Но вслух ответил, с надеждой, что он меня всё же не застрелит:
 – На гусара, на воина, на защитника слабых…
- Я квантовый скакун! - многозначительно заявил гусар, засунул себе пистолет в рот, и нажал на курок.
  Я привык доверять гусарам, поэтому ожидал услышать осечку, как он и обещал. Но вместо этого услышал грохот. А увидел огонь, дым и кровавые ошметки, вылетающие в разные стороны из усатого гусарского рта. Было ощущение, что лопнул до отказа наполненный красной краской презерватив с усиками.
- Умели раньше жить, - почему-то подумал я и ретиво ретировался.
  Я бежал и думал. Думал всякое. За некоторые мысли мне все еще стыдно. Например, я размышлял о том, будь у гусара влагалище, было бы лучше или хуже, если бы он выстрелил в него. Или из него. С другой стороны, будь у него влагалище, то это бы был уже не он, а она…  Как Лариса Голубкина в фильме “Гусарская баллада”. Только там, кажется, во влагалище никому не стреляли. В то время цензура бы не выпустила на экраны выстрел во влагалище. И даже выстрел из влагалища выпустила бы тоже вряд ли. Примерно об этом я и размышлял – о выстрелах и влагалищах.
  Естественно меня волновали и более обыденные вещи. Я немного волновался, что полиция, которая приедет на место происшествия, может подумать, что это я убил того гусара. Тем более, я мог это сделать и просто на просто забыть, как какую-нибудь мелочь. Как, например, забыл купить сигареты, потому что не курю.  Я побежал быстрее.
- От себя не убежишь, - подумал я почему-то голосом гусара и еще прибавил немного скорости, которая осталась у меня еще со вчерашнего вечера.
  Впереди показался знакомый дом. В нем жил мой приятель – Пашка Собакоёб. Такую кличку дала ему моя мама, застукавши его, когда он трахал нашу собаку без презерватива. Хотя презервативы лежали рядом на тумбочке. Причем вместе с усиками. Собака покорно стояла и улыбалась. А через несколько лет она умерла.
- Это от старости, я тут не при чем, - объяснил мне Пашка, и мы начали дружить с ним опять.
 Вот только я не понял, это собака умерла от старости, или Пашка трахнул ее потому, что был гораздо старше меня. И даже старше моей матери.
- Надеюсь, этот твой Пашка хотя бы не педофил, - сказала мне мать на похоронах нашей собаки.
  С этой мыслью я забежал к нему в подъезд. А еще с надеждой, что он уже не спит.
- Доброе утро, Надежда Викторовна, - поздоровался я с пашкиной мамой.
- Привет, - ответила мне она и добавила. – Я ухожу. Навсегда.
- Куда?
- В секту.
- В тоталитарную?
- Нет. В деструктивную.
- Газом травить будете? – не растерялся я.
- Ага. Япошек.
- Главное, чтобы не кошек, - срифмовал я и поднялся на пятый этаж.
  Или на шестой.  Пашка жил на пятом или на шестом. В детстве занимался плаванием, борьбой со злом и прыжками с шестом. Сейчас занимается ремонтом аудиоаппаратуры и электронных музыкальных инструментов. Я люблю к нему иногда зайти и покрутить ручки на разных синтезаторах, драм-машинах и прочих семплерах. Поизвлекать  различные звуки и позалипать в них. А еще у Пашки всегда есть какие-нибудь порошки и травки в ящике стола. Так же я люблю поизвлекать из ящика и их. И позалипать в них тоже.
- Какой-то ты взвинченный, - заявил мне с порога Пашка. – Опять под скоростью?
- Я бежал, - ответил я.
- Под скоростью?
- Нет,-  я почти не соврал. - Но дело не в этом.
  Мы прошли в комнату. По телевизору извинялся и плакал футболист по имени Клаус Страфобия. Мне стало немного не по себе.
- А в чем тогда? – насторожился Пашка. – И зачем тебе столько шалфея? Горло болит? Или в предсказатели собрался?
- Ты мне все равно не поверишь, - сказал я, проходя в комнату. – Только что я наблюдал самоубийство гусара.
- Это не гусар, - засмеялся Пашка с таким умным видом, как будто это не он трахал мою собаку несколько лет тому назад, а кто-то другой. – Всё меняется, мы меняемся, наши клетки меняются на протяжении всей жизни, которая тоже меняется.
- Только не моя…
- Поэтому это не гусар.
- И поэтому же не ты трахал моего пса.
- Любишь ты вспоминать… Вообще-то это была собака.
- Для меня она была как пёс.
- Нет,  это был не я. В метафизическом смысле, конечно.
- Я не знаю, что такое “метафизический смысл”, - сказал я.
- Если мыслить линейно, стереотипно и шаблонно, как ты, - продолжал Пашка. - То это, конечно же, я трахнул твою собаку. Которая была и в самом деле как пес.
- А не гусар он, в каком смысле? Тоже метафизическом? – без особого интереса спросил я, поглядывая то на какой-то старенький синтезатор, то на ящик письменного стола.
- Нет. В самом прямом, линейном и стереотипном – это сектант. Ты что новости не читаешь?
- Нет.
- Весь город об этом гудит. Эти сектанты переодеваются в маскарадные костюмы и убивают тех, кто косо на них смотрит.
- А тех, кто не косо?
- Они оставляют в живых, но убивают себя. Они верят, что не умирают окончательно, а отправляются в другие миры. Где тоже убивают всех, кто косо на них смотрит. Таким образом, они как бы чистильщики миров от всякого говна.
- Квантовые скакуны, - добавил я.
- Что-то вроде того, - согласился Пашка.
- Он сказал, что я живу в аду, и обозвал меня чертом.
- Тогда ясно. Только не обозвал, а назвал. Ведь черти живут в аду, поэтому он тебя тут как бы и оставил, не убив. Поздравляю. Считай, с днем рождения.
- Спасибо. И много таких убийств? – спросил я.
- Ни одного. Все – сплошные самоубийства. Поэтому есть версия, что в городе орудует маньяк.
- Маньяк?
- Да. Поговаривают, что он переодевает людей, которые косо на него смотрят, в маскарадные костюмы, и убивает их, обставляя все как самоубийство.
 Пашка как-то странно посмотрел на меня. С другой стороны это был обычный взгляд человека, который несколько лет назад изнасиловал мою собаку.
- А мамка твоя в эту секту ушла?
- Нет, в другую какую-то, - да вернется она – не ссы. Она каждую неделю в какую-нибудь новую секту вступает.
- Да я и не ссу.
- А ручонки-то дрожат.
- Не каждый день, знаешь ли, при тебе гусары себе в рот из пистолета стреляют.
- Привыкнешь еще, - уверил меня Пашка. – Ты лучше посмотри, что у меня есть.
 Он подошел к серебристому прибору и нажал на кнопку. В то же мгновение из колонок начали доноситься старые и до боли знакомые звуки. Почему-то вспомнился желтый, улыбающийся смайл, разноцветные таблетки и молодые девушки в пестрых лосинах из начала 90-х годов с сильно сведенными челюстями. Видимо от стробоскопа.
- Прикольный аппарат – говорю я. – Это басовый синтезатор Роланд TB-303?
- Пенсию подняли, - почему-то пожаловался в ответ Пашка.
- В смысле? Пенсионный возраст? - спросил я.
Пашка посмотрел на меня как на психического больного.
- Мою пенсию, - ответил он, выпучив глаза. – По инвалидности.
- А ты разве инвалид?
Я пригляделся к Пашке. Кое-что вспомнил про него, не только случай с моей собакой. Вернее, случку. И опять решил, что все понял.
- Да. Они думают, что у меня психические отклонения, поэтому исправно платят мне пенсию.
- Они?
- Да. Поэтому они и подняли НДС, чтобы мне хватало на пенсию.
- Кто, они?
- Не знаю. Может президент?
- Думаешь, он?
- Просто моя пенсия называется “президентская пенсия по психиатрической инвалидности”. Значит, он. Больше не кому.
- И тебе ее подняли?
- Да. В шесть раз.
- А чего ты тогда жалуешься?
- Она и так неплохая была. На что мне её теперь тратить? Я уже весь этими синтезаторами зарос – куда их складывать? А больше меня ничего не интересует.
- Ну, не знаю, - сказал я. – На проституток можешь тратить. На собак. Детям жертвуй с отклонениями, вроде тебя. Мне отдай, наконец.
- Обойдетесь, - Пашка как отрезал. – Эта моя пенсия.
   Вот ведь жадный ублюдок… Я подошел к прибору и начал крутить ручку среза фильтра.
- У тебя же две руки, мудила, - рассмеялся Пашка. – Поэтому другой рукой ты можешь крутить ручку резонанса, чтобы было совсем уже по кислотному охуенно.
  По кислотному охуенно… Я так, кажется, и планировал. Но происходило нечто другое – ни на что не похожее.
  Я начал одновременно крутить фильтр с резонансом, стараясь поймать больше кислотно-свистящих звуков. Стало и вправду интереснее.
- У меня выход на делей есть.
- Куда? – не понял я. – На наркотики?
- На эхо, на задержку – это прибор такой. Вот смотри.
  Пашка нажал на кнопку на каком-то маленьком приборе, который был подключен поводом к TB-303. И звуки, которые я извлекал, разнеслись эхом по комнате.
- Нихуя себе, - сказал я, закручивая фильтр и добавляя резонанс. – Очень круто…
- Да уж, - сказал Пашка, подойдя к окну. – Надо же, кругом военные. Наверное, скоро война…
- Следуя твоей логике, если кругом разложены спички, то скоро будет пожар, - пошутил я.
- Как-то так…
- А если и война? То где она будет? – спросил я.
- А где бы ты хотел? - Пашка резко отвернулся от окна в мою сторону, из его рта выпорхнула непонятная бабочка с размахом крыльев до 13 сантиметров, принадлежащая к семейству бражников, а где-то вдали заблеял ягненок и, кажется, забегала по лесу молодая Джоди Фостер.
- Нигде, - уверенно ответил я. – На хрена она нужна?
- Понятно, - сказал Пашка. – Значит, будет здесь.
- Где, здесь?
- Вот прям вот тут!
 Я зачем-то, что есть силы, крутанул обе ручки синтезатора, из колонок засвистело, а у Пашки из ушей полилась кровь.
Я испугался и выключил синтезатор.
- Не бойся, - засмеялся Пашка. – Это ненастоящая. Вернее, настоящая, но не моя. Я всегда заливаю себе в уши немного собачьей крови перед тем, как продемонстрировать кому-нибудь синтезатор Роланд TB-303.
  Теперь мне стало понятно, почему у него президентская надбавка к пенсии по психиатрической инвалидности. Странно, но я ему совсем не завидовал. Что на меня, по правде сказать, не очень похоже…
- Ты убиваешь собак, чтобы залить себе в уши их кровь?
- Нет. Я делаю по-другому. Я тщательно выслеживаю подходящую собаку, которая вот-вот должна умереть, а когда она умирает, подключаю её к аппарату для артериальной бальзамации. И бальзамирую её. При бальзамации собачья кровь, заменяется жидкостью на основе формалина, и…
- Откуда он у тебя? Аппарат для бальзамации. – перебил я его.
- Я украл его из морга.
- Ты шутишь?
- Нет. Однажды я передознулся опиатами. Врачи решили, что я мертв, и определили меня в морг. Там я очнулся, украл аппарат для бальзамации. И был таков.
- То есть, сейчас ты не таков?
- Не таков.
- Пиздец меня прет, Паша, - осознавая это, сказал я. – А ведь я даже не помню, как не курил. И что это было вообще? Воняет сырой землей, и такое ощущение, как будто это я себе в рот из пистолета выстрелил, а не этот сраный гусар.
- Сам ты Паша, - сказал Паша. – Так и должно быть.
- Серьезно?
- Конечно. Это такой эффект. Ты ничего толком не вспомнишь, поэтому попробуй наслаждаться текущим моментом. Будешь помнить  просто какой-то… пиздец. Какой-то провал. Какие-то непонятные картинки, цвета, которые и цветами то и не назовешь. А деталей ты помнить не будешь.
- Какие нахуй детали, Паша, - я занервничал. – Не пугай меня.
- Хорошо, - согласился он. – Тогда я продолжу рассказ про морг.
 Я снова включил Роланд TB-303 и начал крутить ручки. Из динамиков засвистело. Меня это успокоило, а у Паши опять потекла собачья кровь из ушей. Пашка, как будто обрадовался и достал еще какую-то коробку.
- Это драм-машина Роланд TR-808.
- Охуеть?
- Я тоже спиздил её из морга, только из другого. Туда я попал тоже после передозировки, но только чего-то другого.
 Пашка подключил драм-машину к секвенсору, туда же воткнул бас-синтезатор TB-303 и все это вывел на колонки. Он начал то включать, то отключать бас-барабан и “хай-хеты”. А я крутил ручки фильтра и резонанса. У нас получалось что-то вроде эйсид-хауса.
- Бля, мы с тобой как те негры из Детройта. Или из Чикаго, - обрадовался я. – У которых ничего не было кроме никому ненужного старого синтезатора, и они изобрели эйсид-хаус.
- Вообще-то у меня в роду были негры, как у Пушкина, - сообщил Пашка и протянул мне салфетку. - Вытри кровь, а то  у тебя из ушей потекла.
 Я испугался и, скорее всего, побледнел.
- Да, не бойся ты – это собачья.
- Как? Ты и мне ее залил?
- Ты ведешь себя как параноик. Успокойся. Ничего я тебе не заливал. Она сама туда попала. Вернее, это ты попал.  Ты наказан.
- Наказан? За что?
- Помнишь того человека с красной ниточкой на руке от сглаза.
- Нет, - ответил я.
- Я его все-таки сглазил, а они подумали на тебя. Теперь у тебя в ушах тоже собачья кровь…
- Они? Паша ты Секретных материалов пересмотрел?
- Скорее, перечитал, - засмеялся он.
  Я вдруг вспомнил, что не верю во все эти ниточки со сглазами, перекрестился и успокоился. А Пашкин кот, который сидел неподалеку, никого не трогал и ремонтировал ламповый усилитель, при этом как-то странно на меня посмотрел.
Музыка у нас с Пашкой получалась достаточно интересная, хотя и простая.
- Это потому что они все аналоговые… - мечтательно протянул я, вытирая свои уши.
- Хуялоговые, - передразнил меня Пашка. – Только и слышишь от них: аналоговые инструменты лучше, чем цифровые. А в чем разница, они не знают.
- И в чем же?
- Ты все равно не поймешь, - уверил меня Пашка. – Тем более это секретная информация. Просто крути ручки, а я тебе лучше про аппарат для бальзамации расскажу.
  Я протянул руку  и открыл ящик письменного стола, в котором Пашка обычно хранил свои лекарства. Нащупал в нем несколько таблеток и достал их наружу. Я разжал ладонь, и на меня уставились несколько жёлтеньких смайликов.
- Ешь все восемь, - сказал Пашка. – Так быстрее отпустит. Меня. А то ты мне уже надоел.
Я начал пережевывать таблетки. Они были горькими на вкус и сводили челюсти. Между собой. С ума.
- Мне бы запить чем-нибудь.
- Запей кровью собачей из ушей, - сказал Пашка и зачерпнул у меня из уха.
- А мне точно ничего за это не будет?
- Точно.
Я запил таблетки собачьей кровью и мне стало немного легче. Я присел на пол.
- Я немного посижу, - сказал я.
- Я заметил, - ответил Пашка и пододвинул ко мне Роланд TB-303. – Крути ручки, не останавливайся, а не то нам всем тут пиздец.
- Расскажи про то, как ты кровь с собак сливаешь с помощью аппарата для артериальной бальзамации, - попросил я его.
  Я с усердием  начал крутить ручки, из колонок засвистело, а из наших ушей еще сильнее полилась  собачья кровь по всей квартире. Пашка, что есть силы, навалил бас-барабан, и стекла в оконных рамах разбились. А мне даже показалось, что из квартиры на улицу вылетел стул.
- Слушай, - орал Пашка, перекрикивая шум. – Короче, подключаешь одну трубку к сонной артерии, надрезав ее наполовину, на вторую сторону ставишь эту, как ее… что-то вроде пробки. А в яремную вену вставляешь другую трубку.
- Зачем?
- Когда включается аппарат, то он, наподобие сердца начинает качать по кровеносной системе собаки жидкость на основе формалина, чтобы собака не испортилась. А из яремной вены сливается кровь. Лично я сливаю ее в полторашку. Часть меняю на пиво, часть на бензин для  ингаляций, а часть заливаю себе в уши.
- А зачем это тебе?
- Так я управляю мертвыми собаками.
- А зачем?
- Мертвые собаки, в свою очередь, управляют всем остальными. Политиками, учеными, телевизионными ведущими и, как я понял, некоторыми православными священниками. А так же сейсмической активностью и воздушными массами.
- А метеоритами? – не растерялся я.
- Нет, метеоритами управляет кто-то другой, - отмазался Пашка, а глаза его стали даже не то чтобы безумными, скорее в них отражался безумный я.- Таким образом, с помощью мертвых собак я контролирую ситуацию во всем мире.
- Понял, - заорал я и выбросил зачем-то еще один стул в окно, надеясь, что он жидкий и не причинит никому вреда. - Не зря у тебя президентская пенсия по психиатрической инвалидности.
 Комната практически полностью наполнилась собачьей кровью, которая лилась из наших ушей. Волны захлестывали нас с Пашкой, и мы едва не захлебывались ею. Я посмотрел на синтезатор, который держал в своих руках и обратил внимание на форму волны, выбранную для генерации осциллятором. Была выбрана прямоугольная форма. Я посмотрел на самодовольное пашкино лицо и, главным образом, на его глаза, в которых отражался. И переключателем  поменял форму волны на пилообразную. В то же мгновение волнение в комнате резко усилилось, кровь из ушей хлынула еще мощнее, а откуда-то со дна выскочила рыба-пила и отрезала пашкину голову…
  Я выключил синтезатор и сел на пол, взяв в руки его голову. Вся кровь вдруг куда-то подевалась. Кое-как приглядевшись в отрезанную рыбой-пилой пашкину голову, я с трудом узнал в ней свой старый футбольный мяч. Рядом со мной, на полу, лежала турбозажигалка, а так же прожжённая пипетка и пакет с экстрагированным шалфеем.  Который оказался не от горла, а от всей головы. Обоих стульев в комнате не было, а окно было разбито. В углу сидел кот, который никак не реагировал и, почему-то смеялся.
  Я осторожно подошел к разбитому окну и посмотрел вниз. На асфальте лежали обломки двух стульев, и стояла моя мамка, которая планировала подняться в квартиру, чтобы дать мне пиздюлей проводом от старого Нинтендо.
- Пиздец тебе, Паша, - сказала она, глядя на меня снизу, и решительно зашла в подъезд.
  Я опять сел на пол, посмотрел на кота и заплакал. Я не знал, как мне теперь жить со всем этим.  И, кажется, до сих пор не знаю…