12 Love Between Unequals

12 Любовь неравных

Penelope covered the little world of Ulysses with her greenware, and embraced him, and coded part of herself to think like him. Penelope was trying to get to know him.

Пенелопа, пытаясь узнать Одиссея получше, обвила всю его планетку своими зарослями, и даже запрограммировала частички себя думать так же, как думает он.

Not very successfully. The humor of their mutual incomprehension was not lost on Ulysses. The surface area of a large world, even if covered by a single decentralized mind, so outmasses and can so outthink a single human, that even to compare it to an adult bespeaking a child is unfair. But the surface biomass of even a terrestrial- size planet is likewise insignificant compared to the compact volume of a moon-size logic diamond. When she visited him on his world, he was alarmingly smarter; when he visited her on hers, he was alarmingly stupid.

Выходило не очень. Что на двадцать первой Земле, что на Одиссее они друг друга недопонимали. Рассудок, целиком занимающий поверхность планеты, пусть и рассредоточенный, тяжелее и умнее разума человеческого во столько раз, что привычное сравнение взрослого и новорождённого будет недостаточно выразительно. Но и биомасса на поверхности планеты, пусть она и с Землю размером, такое же ничто рядом с плотно уложенным логическим самоцветом, занимающим целую Луну. На свиданиях на Одиссее он был до опасного умён - а на Земле, в гостях, наоборот: до опасного глупел.

So when his man-form walked alone along her planet, or when her life forms occupied but a fragment of his oceans, the love was like worship. She was an earth- goddess to him, sad but pure. He was a sea-god to her, quixotic and filled with unexpected quirks of dark humor.

Так что и когда человекоформа прогуливалась по её планете, и когда она занимала ничтожную кроху в его океанах, роман превращался в службу. Она для него - Богиня Земли, печальная, но чистая. Он для неё - Бог Морей, витающий в облаках, и разящий оттуда порой неожиданно чёрным юмором.

They spoke of their own past. She would ask him, “What was it like? To leave everything you knew?”

Говорили они о прошлой жизни. Она спрашивала:
- Каково это? Покинуть всё, что знал?

And he would ask her, “What was it like? To lose everything you knew?”
А он спрашивал:
- Каково это? Потерять всё, что знала?

13 To Lose Everything She Knew
13 Потерять всё, что знала.

Penelope was older than Ulysses. Parts of her, the oldest archival strata in her memory systems, still recalled the Old Earth of the Golden Oecumene.

Пенелопа старше Одиссея. Иные её архивные прослойки памяти не перестали хранить Изначальную Землю Золотой Ойкумены.

Like many Cerebellines of her school, in youth she had been a quintet of two men and two women, and one phaen, a member of a third positive sex invented by the biosculptors of the late Fourth Era; and her auxiliaries were leopards, golden lion marmosets, and saber-horned antelopes with beautiful, dark eyes.

Как и многие Цереброваскуляры её школы, в юности она занимала отнюдь не целую биосферу, а только лишь квинтет: двух мужчин, двух женщин, одного фаэна - представителя сваянного биоскульпторами Четвёртой Эры третьего пола, и вдобавок: несколько леопардов, златогривых обезьянок-игрунков и саблерогих антилоп с чёрными очами.

She had walked the slopes of Mount Fuji, whose loveliness is recalled forever in verse and image, and swam in the waters of the Caspian Sea, into which the Volga, celebrated in song, once flowed; and terns and gulls and seals who never saw the ocean swam and dived and soared. Beneath the waters, shining and magnificent, she saw the thousand diamond towers of Hyrcanianople, that drowned metropolis of legend, ablaze with artificial moons and stars, built by amphibious Warlocks who, prompted by a dream, anciently foreswore the surface of Old Earth and sought a return to the primal sea-life they claimed their blood cells and genetic introns yet recalled. That submerged Persian city, that lofty mountain of Japan, the terns and seals and white-winged gulls, were lost.

Она гуляла по склонам горы Фудзи, чьё уединение навек помнят стихи и картины, и она плавала в водах Каспийского моря, куда, как воспето, когда-то впадала Волга. (* Ну как сказать, Джон Райт, как сказать. "С Волгой делили мы радость и горе, Грозно над нею вилось вороньё. Кто сказал, что Волга впадает в Каспийское море, Волга в сердце впадает моё. Волга в сердце впадает моё."*) Крачки, чайки, тюлени, океана не видевшие, плыли, ныряли, парили. Видела: под волнами величественно разблистались под светом поддельных лун и звёзд тысячи бриллиантовых башен Гирцанианополя - легендарного подводного града, построенного земноводной породой Чародеев, после вещего сна вдохновлёнными отречься от Земной поверхности и переселиться назад, в моря, к которым до сих пор по памяти взывали кровяные тельца и интроны в генах. Всё потеряно было - и утонувший Персидский город, и статный японский вулкан, и каждая из тюлених, крачек и белокрылых чаек.

Where had she been when the news of Old Earth’s destruction came? She could play the scene for him in her memory, and write it into his, so that, in effect, it happened to him.

Помнила ли она, где её настигла весть о гибели Земли Исконной? Помнила, и могла повторить, и могла записать, так что он тоже теперь помнил, будто бы свидетелем был сам.

He found himself on a hundred ships, each weighing less than a pound, trailing behind star-sails thin as gossamer, wide as continents. Penelope was sailing to Canopus. During the centuries while the Renunciant Diaspora were still under way, the small golden star called Sol had flickered, and all signals from Venus, Earth, Mars, and Demeter were lost, and from the Jupiterian moons, the capital of the Solar System.

Он оказался в сотне крошечных парусников. Каждый весом не больше полукилограмма, но паруса, тонкие, что паутинки, шириною могли покрыть и континенты. Под парусами, на солнечном ветре Пенелопа шла к Канопусу, и за века, потраченные Отрешённой Диаспорой на путь, вдруг маленькая золотая звёздочка под именем Солнце потухла - и прекратились сигналы с Венеры, Земли, Марса, Деметры и спутников Юпитера - столицы Солнечной Системы.

With the mother world destroyed, the simulation of Earth in the dream libraries seemed mere mockeries. Radio broadcasts from Tau Ceti (more than a thousand years old by the time they were overheard) spoke of a Second Earth that the Shakudo Oecumene there had built, a replica meant to serve as a mortuary mask of the great, lost world.

Родина погибла. Оставшиеся в сонниках симуляции Земли вдруг показались насмешками. От Тау Кита пришла весть тысячелетней свежести - Ойкумена Сякудо (*Сякудо - японский сплав меди и золота*) собрала Вторую Землю - посмертную маску утерянного мира.

The Orichalc Oecumene at the yellow star 72 Ophiuchus made a similar announcement. Even the grim and laconic commonwealth at Lalande 21185, called the Hepatizonic or the Black Corinthian Bronze Oecumene, broke radio silence to announce it had also reconstructed, molecule by molecule, an Earth in tribute to the lost Earth, from one ice cap to the other, with each famous mountain and many- mythed rivers in place. The Electrum Oecumene at Delta Pavonis, the Molybdochalkos Oecumene at Mu Arae, and the warlike Prince Rupert’s Metal Oecumene at 61 Cygni all followed suit.

Орихалковая Ойкумена на желтеющей 72 Змееносца провозгласила и о своём памятнике. Даже от тихого Лаланда 21185 пришла весть, нарушив радиомолчание - спартанского нрава Гепатизонная Ойкумена, названная в честь чёрной коринфской бронзы, объявила, что в память о потерянной Земле молекула за молекулой воссоздала её, от одной полярной шапки до другой, не потеряв ни одной знаменитой горы и ни одной прославленной реки не упустив. Последовали и Електровая (*то ли янтарь, то ли, что вероятнее, сплав золота с серебром*) Ойкумена на Дельте Павлина, и Молибдохалковая (*на долю меди - 9 долей свинца*) Ойкумена на Мю Жертвенника, и воинственная Ойкумена Сплава Принца Руперта (*Медь с цинком, подражающие золоту.*) около 61 Лебедя.

Even the humble and poverty-stricken Alpha Brass Oecumene at Proxima attempted a re-creation. Their Luna-sized replica held nothing but Fourth Era Australia, surrounded by a little world-ocean slightly bigger than the Antarctic Sea, so that sea-vessels could sail across an Eastern hemisphere uninterrupted from the Brain-Hives at Brisbane to the Great Glass Cube at Perth.

Даже Альфа-латунная Ойкумена около Проксимы Центавра попытала свои весьма скромные силы, и соорудила свою Землю. Размером копия не превосходила Луну, и влезла туда одна только Австралия Четвёртой Эры. Она купалась в мировом океане немногим больше океана Южного, и кораблики могли плыть от Думных Ульев в Брисбене до Стеклянного Куба в Перте напрямую и не пересекая сушу.
(*У латуней есть разнообразные фазы, а Проксиму иногда зовут Альфой Центавра*)

By the time the Diaspora of the Renunciation had reached Eta Carina, and tens of thousands of years had witnessed the foundation of many more colonies in the near neighborhood of Sol, there were twenty known replicas of Earth, restocked from biotic libraries.

Когда Отрешённая Диаспора добралась до Эты Киля, а основания околосолнечных колоний узрели десятки тысяч лет, известных копий Земли набралось уже штук двадцать. Населили их содержимым биотических библиотек.

While the rest of the ships sailed the beam from Canopus to Eta Carina, Penelope’s gossamer ships, leaving the beam-path of the Diaspora, lingered on the far side of the Great Carina Nebula, straining to catch the ever-weaker signals of the interstellar radio chatter. Whole libraries of information were passed to and fro, including the gene patterns for all earthly life still in record, images, sensations, smells, and noumenal memories of Earth, all locked in fractal format. The Earth- makers were comparing notes, confirming and correcting. Penelope, because she tarried and heard, became the custodian of their local version of Earth.

Пока остальные корабли Диаспоры продолжали полёт по лучу от Канопуса до Форамена, парусники Пенелопы, навевавшие мысль о бабьем лете, отклонились от линии и задержались перед туманностью Киля, тщась поймать ослабевающую межзвёздную радиоболтовню. "Земледельцы" сверялись друг с другом, обмениваясь целыми сводами данных о Земле, скрученными во фрактальный формат: там были и все известные генные образцы флоры им фауны, и записи, и фотографии, и запахи, и переживания, и ноуменальные воспоминания... Услышав всё это, задержавшаяся Пенелопа стала смотрительницей местной версии Земли.

(* Т.е. в огромной (170 световых лет) туманности Киля есть одноимённая парная система Эта Киля, также называемая Форамен, и её окружает крохотная (в световой год где-то) туманность - Гомонкул, вокруг которой и обращаются наши влюблённые)

14 The Soldiery of Paradise

14 Призыв в раю

During this long sojourn away from the Diaspora, Penelope also overheard the clamor of battle in the radio messages from the far stars. From the terrifying Oecumene at Lalande 21185, came the challenge from the military Warmind of the Golden Peers, or, rather, from their deadly once-human servant Atkins, daring the Lords of the Silent Oecumene to face them in battle.

Помимо образов Земли отставшая от Диаспоры Пенелопа услышала в радиосводках лязг далёкой сечи. От грозной Ойкумена у Лаланда 21185 разносились призывы Молчаливым на бой - от древнего Воинственного Разума Золотых Пэров - или не от Разума, а от лютого его слуги, когда-то человека: Аткинса.

Atkins! The name still echoed in the legends and histories of the Chrysopoeians. He was their devil, their croquemitaine. During the long period of peace and justice of the Golden Age, he had been the sole warrior kept in readiness against any violence offered by rebellion or social tumult, and equipped with such weapons as to make hostility unthinkable.

Аткинс! Имя его до сих пор омрачало мрачным отзвуком легенды Хризолифовой. Аткинс - Сатана, Аткинс - croquemitaine. (*croquemitaine - бабайка по-французски*) В долгий, мирный и правосудный Золотой Век его, единственного солдата, держали на случай смуты наготове, вручив оружие до того могучее, что сама мысль о войне думалась с трудом.

When the hidden acts of war by the Swans finally erupted into the open, all the minds and mental systems gathered into one grand and supernal Transcendence at Sol; and the College of Hortators was replaced by a College of War; and interstellar ships, never before needed or designed, were wrought and armed with terrible weapons and crewed and captained by the single soldier template.

Когда затаившиеся Лебеди ударили в открытую, все умы и ментальные системы вокруг Солнца собрались воедино, в непревзойдённую, грандиозную Трансцендентальность. Коллегию Наставников сменила Коллегия Военного Дела. Появились ненужные прежде звездолёты, снарядили их гнусным оружием, а на каждое капитанское место посадили одного и того же солдата.

A thousand, nay, ten thousand versions of Atkins were embodied in every form of military monster, from tanks larger than cities, nanomachines smaller than viruses, and scattered to every theater of combat, both real and virtual.

Тысячи, нет, десятки тысяч Аткинсов, в самых разнообразных проявлениях армейских чудовищ - от наномашинок скромнее микроба до танков (*Ну, или цистерн*), давящих города - раздислоцировались по всем театрам военных действий: по всамделишным и по виртуальным.

Rumor said he fought himself and killed himself in desperate training exercises, that he might learn what could overcome him; myth reported how he drove himself insane, so that variations of his mind might come within psychological congruence with his foes, and military intelligence profiles be erected in the Warmind sophotechs.

Ходил слух, что в поисках своего слабого места в самобеспощадном бою он убивал себя. Миф рассказывал, как он свёл себя с ума, чтобы его разнообразные безумиями слепки лучше понимали врага. Что в его честь софотеки Воинственного Разума воздвигали личные дела.

Part of his mind, memes and routines and habits of discipline, were sent into the hands of millions of civilians, so that they might have the spirit and the patriotism needed to support him in his dreadful, irrational, perpetual war.

Миллионам гражданских разослали выдержки Аткинсова ума, опыта, характера и мыслительных привычек - чтобы те прониклись нужным патриотическим рвением перед безумной и бесконечной образиной войны. (*Наподлинно употребляется слово "memes", очевидно, что в смысле "mental genes", т.е. "единицы культурного кода", но лучше уж я как-нибудь без него, чтобы настрой не сбивать.*)

It was in rebellion against this necessity, and outrage against the violations of their pristine mental state, that a school called the Renunciation gathered funds and subscriptions to send partial versions or complete cop ies of themselves and their libraries across the years of time and light-years of space, away from the war and death and deceits of Sol. By design, so that they could not be followed or found, they decided on no destination until after they were under way.

Некоторых такие подарки возмутили, и школа Отрешённых, недовольная нарушением миролюбивого склада ума, решилась разослать через года и световые года двойников себя и своих библиотек - как можно дальше от Солнца и прилагающихся к нему войн, убийств и лжи. Чтобы их не нашли, путь Отрешённые выбрали уже после вылета.

15 The Stone of the Philosophers

15 Философский камень

Ulysses did not share his memories with her. Instead, he put his story into words, images, moving images, and composed a symphony. Let her, if she would, imagine what it was like: he was too fierce and too honorable a man to inflict what he had suffered on her.

А вот Одиссей напрямую памятью не делился, выражался опосредованно - словами, образами замершими и подвижными, и даже новосочинённой симфонией. Так он по-рыцарски уберегал Пенелопу от переживания своих былых мучений, всё же давая их вообразить - в меру её сил.

The Renunciants had sailed from Sol to Canopus by launching laser. The laser was cut off when Earth died. Without the laser light to tack against, without external sources of energy, the fleet was forced to burn whole ships into reaction mass, lest they overshoot their destination. The larger and less-human thinking machines coolly volunteered for suicide; martyrs, and there was no storage space to save them.

К Канопусу Отрешенцев из Солнечной Системы в паруса толкал лазер. Однажды он угас, вослед за всей родиной-Землёй. Без подпитки извне кочевники могли промахнуться мимо Канопуса - поэтому пришлось пожертвовать несколько кораблей на рабочее тело. Память о добровольных мучениках - больших, не очень уже человеческих умах - сохранить было негде.

From Earth, there was no last emergency narrowcast of noumenal information, no warning cry. An examination of the embedded messages sent in the final seconds of the laser stream revealed only routine comments. Then—silence.

Предсмертного вопля и залпа ноуменальных беженцев Земля не издала. Просто замолчала. Сообщения по лазеру приходили совершенно обыденные. Вдруг - тишина.

At Canopus, less than a light-century from Earth, the Diaspora paused for many centuries, sophoforming certain planets found there, and cannibalizing their immense vessels to shipwright many smaller ones. This was the birth of Ulysses, who was dispatched toward Eta Carina.

Преодолев сотню световых лет, караван всё-таки добрался до Канопуса и там устроил многовековой привал. Огромные суда разделывались во флотилии лодочек, а несколько местных планет пошло на софоморфоз. Родился Одиссей, и был отправлен к Эте Киля.

Off into the long darkness he went. Mostly, he dreamed: even computers must run routines in their subsystems to do error-checking and-correcting, or exercise their minds to keep themselves sane. Understanding the mechanics behind thought had not alleviated man from the limitations of thought.

В долгую, долгую тьму. В пути он в основном смотрел сны - даже компьютерам нужно регулярно проверять подсистемы и упражнять ум, чтобы не подпустить болезнь рассудка. Изученный до конца мыслительный процесс ограничений не потерял - как раз теперь люди ограничения отлично понимали.

And his dreams were all of war: he saw the Earth on fire, smelled burned flesh, heard the screams of orphans, and the thinner wails of babies clenched in a dead mother’s arms, seeking to suckle and finding no milk at the lifeless breast. In those dreams he saw the Swans: figures in faceless silver faceplates, under elfin coronets of nodding spindles and plumes, robed in peacock-hued fabrics, wearing gauntlets crusted and begemmed with sophotechnic circuitry and thought-ports.

А снилась Одиссею война. Земля в пожаре, запах горелого мяса, визг сирот, писк молокососов из рук мёртвых мам, чью безжизненную грудь они тщетно в голоде тянут. Снились Лебеди: под безликим серебром масок, павлиньими плюмажами надменно качающие, в павлиньем же пернатом наряде, и в перчатках, на которых от мыслеинтерфейсного узора декоративных Софотеков было тесно.

Once he woke. He was passing near one of those sunless bodies, something larger than Uranus, a globe of silicarbons paved in dark methane ice, which were surprisingly common in interstellar space. It had its own panoply of rings and little moons. The lifeless world dwindled beyond instrument range, and was gone. As the discoverer, he had the privilege of naming it: he called the rogue world Elpenor.

Один раз Одиссея разбудила планетка в межзвёздной пустоте. Всего один, но вообще таких неприкаянных тел в космосе на удивление много. Эта - кремнийуглеродный шар в глазури из тёмного метанового льда, размером побольше Урана, и даже с некоей дружиной из каменистых спутников и колец. Промелькнула на радарах - и снова умчалась в вечную черноту. Одиссей, на правах первооткрывателя, назвал одинокую планетку Элпенором.

(*Это тот тип, что с перепою насмерть грянулся с крыши Кирки-Цирцеи.*)

That was all. There was nothing else to look at. Again he hibernated.

Всё. Больше ничего любопытного. Возвращаемся в спячку.

When he reached the Eta Carina system, he cannibalized his empty engines and ceased to be a ship. He ate the nearby planetoids and put on weight and became a world with a wide orbit.

Добравшись до системы Эты Киля, Одиссей доел пустые уже двигатели, от чего потерял звание "корабля", закусил окрестными планетоидами и раздобрел до целой планеты с весьма размашистой орбитой.

He was a watery world, covered with oceans from pole to pole. Storing water above his decks solved certain radiation problems, and allowed him to retire an expensive artificial Van Allen belt. More for decoration than anything else, he used his oceans as aquariums, bringing forth dolphins and whales and other extinct species out of his digital genetic archives. Cetaceans played and sported under skies of fire, for even at one thousand AU’s, distant Eta Carina A and B were monsters, variable stars with strangely pulsating cores.

Его покрывали океаны, всплошную, от полюса до полюса. Водная толща спасала палубы от радиации, позволив распустить весьма прожорливый защитный радиационный пояс. Безо всякой цели, а только ради красоты он вскоре заселил океаны, как аквариум, вымершими видами из генетических архивов: афалинами, кашалотами, касатками, и прочими китообразными. Они резвились под небосводом, полным пламени - даже на расстоянии в тысячу астрономических единиц причудливо бьющаяся парочка Эты Киля A и B казалась огненным чудовищем.

Sending out remotes, he gathered the rich material from the nebulae, microengineered and dumped it (in the form of a billion tons of hungry nanomachine assemblers) on some unsuspecting ice giant of a world, and from its hulk constructed a broadcast antenna. Oh, how he wished for telepathy or tachyons or some way to outwit the limits of the spacetime: but the universe had only provided itself with exactly one electromagnetic spectrum, and more exotic ways of transmitting information did not operate at macroscopic scales. Ulysses could build nothing fundamentally different, merely larger, than what Marconi had built, back in the days of the Second Mental Structure. He built an antenna and radioed his findings to Canopus, over seven thousand light-years away.

Зонды Одиссея собрали богатства туманности, переварили их миллиарды тонн ненасытных нанороботов, и вывалили всё на ничего не подозревающего ледяного гиганта, и из тела планеты сделали антенну. Хорошо бы перехитрить пространство-времы тахионами какими-нибудь, или телепатией! Но увы - во Вселенной только один электромагнитный спектр, а всякие квантовые диковинки работали только на микроскопических расстояниях. Одиссей строил то же самое, что когда-то, в эпоху Второй Ментальной Структуры построил Маркони - ну разве что в больших масштабах. (*Или Попов. Вообще-то тогда уже была Третья Ментальная Структура. Либо автор описался, либо рассказчики историю забывают.*) Он отправил радиописьмо назад, к Канопусу, на семь тысяч световых лет.

His report said, in brief, that no one in his right mind would want to live anywhere near Eta Carina.

В двух словах письмо можно передать так: в окрестностях Эты Киля поселится только полоумный.

The sun was wavering near that tipping point where outward nuclear pressure from fusion could no longer equal the inward pressure of gravity. It was a powder-keg of a system, a Vesuvius waiting to blow. The size and instability of the main star, and its iron core of stellar ash staggering ever nearer to critical mass, suggested that when it collapsed and exploded, it would not be a nova, but a hypernova, such as have been seen in distant galaxies, the origin of exceptionally bright gamma-ray bursts.

Солнце распирало от атомного синтеза, и гравитационное обжатие едва его удерживало. Не звёздная система, а пороховая бочка. Затаившийся Везувий. Размеры, неустойчивость основной звезды, и железное её ядро из звёздной золы, массой, подбирающейся к критической, подсказывали - когда звезда сколлапсирует, будет не взрыв просто сверхновой - будет гиперновая, и полыхнёт гамма-излучением так, что и в соседней галактике увидят.

The Diaspora at Canopus debated the options. Xi Puppis, Miaplacidus, the cluster at M93, were closer and more stable. The star HD70642 was known to have a Neptune-size world inhabitable to the Neptune-adapted Eremites organizing the expedition. The star HD 69830 was observed to have an asteroid belt rich in rare minerals, the preferred habitat of the microgravity-adapted Invariants. NGC 2423–3 b, also called Mayor’s Star, in the open cluster NGC 2423, boasted a super-jovian world ten times the size of Jupiter, with the type of collapsed-matter diamond core that made sophogenesis of a megascale logic diamond so practicable. All these stars were closer than Eta Carina not by tens or hundreds, but by thousands of light- years. All were in the Orion Arm.

Ставшая у Канопуса Диаспора решала, куда лететь дальше. И Кси Кормы, и Бета Киля, и скопление в M93 куда ближе и куда устойчивей. Около звезды HD70642 видели планету, размером примерно с Нептун - вполне пригодную для жилья Хладнокровных Анахоретов, которые и стояли за кочёвкой. Инварианты, привычные к микрогравитации, предпочли бы астероидный пояс вокруг HD 69830, весьма богатый на редкие руды. В скоплении NGC 2423, около звезды NGC 2423–3 b, также известной как звезда Майрея, (*Вообще не знаю. "Mayor’s Star". Такого названия звезды я найти не смог.*) обращался великан в десять раз побольше Юпитера, и его алмазное от давления ядро так и просилось на логическую огранку. Все эти богатства прятал рукав Ориона, и лететь до них было ближе не просто на века, а на тысячелетия.

Eta Carina was the worst choice. And so, by the backward logic of the Warlocks, it was the last place anyone would look for them.

Эта Киля - объективно наихудший выбор. "То, что нужно!" - решили Чародеи, подключив свою выворотную логику, - "Там нас искать будут в последнюю очередь!"

A megascale structure surrounded Canopus, magnetically squeezing the star like an orange. The fields released a vent of energy, which a series of transformation rings gathered, lased, focused, and aimed. No one can see a laser in a vacuum, unless he steps in the path. If any eyes were watching Canopus, they saw the output dim, and knew the Diaspora was setting sail, but there was no way to detect toward which point of the compass that vast wash of energy was directed.

Вокруг Канопуса воздвигли сверхкожух, и магнитные поля сдавили звезду, как апельсин в соковыжималке. Энергетический выхлоп был уловлен, причёсан до когерентности (*В подлиннике - "lased", т.е. глагол от слова "лазер". "Залазирован", как-то так.*), сфокусирован и направлен вереницей пребразующих колец. А куда - не понять. В вакууме лазер виден, только если луч попал напрямую в глаз, и те, кто на пути каравна и так не стоял, могли разве что заметить: потускнел Канопус. Снялся с места караван.

(A mystery surrounds the decision. An examination of the thought-patterns kept in record, or reconstructed by paleopsychoarcheologists, reveals an anomaly. When the same debate is run with the same minds with the exact same thoughts in modern simulation, the simulations reach a different result. This implies that a virus-thought altered the outcome. Who now knows what actually influenced them?)

(Выбор Диаспоры порождает немало кривотолков. Что архивные мыслительные записи, что реконструкции палеопсихоархеологов показывают на несостыковку: те же самые умы, заправленные теми же самыми мыслями, в современных симуляциях приходят к другому решению. Скорее всего, на них тогда повлиял вирус. Впрочем, достоверная причина того выбора - загадка.)

Meanwhile, for ten millennia, Ulysses lived alone with his fish, and a taciturn chess partner dubbed Other-Ulysses.

А тем временем (десять тысяч лет) Одиссей жил в обществе рыб и соперника по шахматам - Улисса. Тот разговорчивостью не отличался.

(*Так. Написано "fish", т.е. но дельфины-то не рыбы... Считайте шуткой. Касательно Улисса. Улисс - это Одиссей на римский и на англоязычный лад. В общем, в подлиннике это "Ulysses и Other-Ulysses" А у меня - Одиссей и Улисс.*)

Ulysses had, as part of his operational psychology, a memory casket containing a personality (based on Cold Duke psychological templates) capable of never being lonely, capable of facing unflinchingly the fact that he would never see another human being or human machine again.

В закутках управляющей души Одиссей имел ларец памяти с личностью, снятой с Холодного Герцога. То, что можно было выпустить из ларца, не имело чувства одиночества. Оно спокойно прожило бы всю жизнь, не встретив более ни единой живой, или механической души.

All he had to do was open it, and his capacity for love, his desire for it, would be burned away forever. The new him would never go back to human psychology because it would never be able to imagine any reason to do so.

Достаточно принять содержимое - и пропадёт и способность любить, и потребность любить. Сгорят навсегда. Конечно, с ноуменальными технологиями можно новому отшельнику вернуть прежний, человеческий характер - но не захочет он.

Ulysses was actually toying with the locks on that casket when messages came from the orbital telescopes his remotes had sent out, that the star Canopus was blazing like the eye of a Cyclopes, burning like the Bethlehem Star.

Одиссей уже задумчиво ковырялся в замке, но тут его прервала новость с орбитальных телескопов: Канопус пылает, как око Киклопа, возгорелся Канопус, как звезда Вифлеемская.

In a delirium of happy disbelief, he began to make ready the radiation-poisoned wilderness of Eta Carina for human habitation.

Сам не свой от радости, Одиссей принялся обустраивать отравленную радиацией глушь для человеческого быта.

By the time the fleet from Canopus arrived, the system was filled with dolphins.

Когда с Канопуса прибыли первые поселенцы, дельфины уже по всей системе водились.

16 The Eighth Mental Structure

16 Восьмая Ментальная Структура

It was not that Ulysses was prying. He had sent certain partial-selves and thought- chains into her sophosphere for perfectly legitimate reasons. It was just that Cerebellines are less strict about the boundaries of personality and persona. They let the thoughts of their pets commingle with them, and fluctuate in and out of various states of mental organization, so that for something with a base-neuroform psychology, it is hard to tell where the legal boundaries, or the limits of courtesy, arise.

Не то что бы Одиссей совал нос не в своё дело, вовсе нет, и все парциалы и мыслительные цепочки Одиссея, что гостили в её софосфере, не нарушали своим присутствием никаких законов и приличий. Это Цереброваскуляры плохо размежёвывают границы личностей. Когда рассудок, поминутно меняя мыслительную организацию, ещё и мысли делит с зарослями и звериными стаями, человеку обычной, базовой нейроформы непросто понять, где же пролегает граница допустимого.

Let us pretend that Ulysses walked into Penelope’s bedchamber, to which he had perfect right and permission to go, and found a diary lying open.

Представим так: Одиссей, зайдя в Пенелопин будуар, куда и доселе был вхож, заметил ненароком оставленный, раскрытый девичий дневник.

A more perfect gentleman might not have read it, but he was old-fashioned and had quaint notions that man and wife could be a legal unity, even without forming a two-member composition. He did not think that she should keep secrets from him.

Более идеальный джентельмен на его месте читать бы ничего не стал, но Одиссей носил старомодную причуду - мол, супруги образуют единство с точки зрения закона и совести, и для этого даже парная Композиция не обязательна. У жены от мужа секретов нет.

By the nature of the problem of transition into the Eighth Mental Structure, the boundary conditions could not be known. The Eighth Mental Structure, when it came to pass (if it had not already) would involve singularity metrics applied to thought: it would be an application of the noetic immortality technology of the Golden Oecumene of Earth to the black-hole engineering technology of the Silent Oecumene of Cygnus X-1.

Конечно, точных условий того происшествия нам не узнать - переход к Восьмой Ментальной Структуре виноват, который то ли уже случился, то ли случится чуть позже. Родилась она из сочетания. Соединились технологии Золотой Ойкумены Земли и Молчаливой Ойкумены Лебедя X-1. Ноэтическое бессмертие и внутрисингулярное зодчество. Мысль мерили надрациональным математическим аппаратом.

Because it is the nature of a singularity that an event horizon parts the outer from the inner frame of reference, any neuron (biological or mechanical) used as part of a brain structure could theoretically have any number of additional amounts of thought- information within it, no matter what the position in the thought-pattern of the neuron might be. A simple one in a string of ones and zeroes could, using the quantum fractals of Silent Oecumene math-sorcery, contain any number of imaginary numbers within it, in the same way a pinpoint black hole could contain a world.

Суть сингулярности в том, что горизонт событий прячет внутреннее от внешнего - и так любой нейрон, биологический ли, или искусственный, мог, в теории, прятать сколько угодно вспомогательной информации, вне зависимости от его роли в мозгу. Так же как и размером с булавочное остриё чёрная дыра могла уместить в себе мир, так же и любой бит в строчке нулей и единиц мог быть функцией от любого числа скрытых переменных, уложенных в квантовый фрактал - всё благодаря чудо-математике Молчаливых.

There was no way, even theoretically, to tell from the outside of a closed frame of reference, what was inside—and this applied both in physics and, apparently, in neural semantics.

Даже теоретического способа нет извне разузнать, что за горизонтом происходит - и, оказывается, это не только к физике относится, но и к нейросемантике.

It meant, perhaps, that all thoughts were false, and the real personality, persona, and thought-matrix of any particular person was hidden behind the mathematical equivalent of an event horizon.

Не исключено, что все мысли поддельны, а настоящие личность, образ личности и мыслительные матрицы каждого человека укрыты математическим аналогом непроницаемого горизонта событий.

In her diary, Ulysses found the musings of Penelope slowly turning into obsessions, manic self-examination. With her strange and decentralized form of self-awareness, she often caught herself doing and thinking things for which she had no clear motive, where later examination of her thought-logs showed strange ellipsis.

В дневнике Одиссей читал, как размышления Пенелопы переходили в одержимость, а одержимость - в маниакальное самокопание. Её непонятный для человека, рассредоточенный по разным узлам рассудок заметил за собой необъяснимые поступки. Причин их она не знала, а в мыслительных архивах она натыкалась на загадочные пробелы.

Penelope feared that she was inhabited, possessed, infected. She no longer trusted herself. The one thought that kept tormenting her: she had been outside the obscuring cloud of the Great Carina Nebula long after the main Diaspora had departed, straining to overhear any radio traffic concerning the death of Earth. There had been no one around to see. Perhaps a radio beam of the Silent Oecumene, carrying a thought-virus, had been swept into her systems, or a ship had approached, fought, defeated, and compromised her, and erased all evidence of the battle.

Пенелопа не доверяла себе. Вдруг она заражена? Одержима? Кто в неё вселился? Сверлила мысль - вдруг она, когда вслушивалась в радиопередачи об умершей Земле, подхватила вирус Молчаливых? Перед оберегающим облаком туманности Киля она была одна - а вдруг тогда напал вражеский корабль? Победил её, умоизнасиловал, и напоследок стёр о себе память?

Imagine that he was poring over these strange speculations when she walked in on him. He straightened up, trying to control his expression; but she sees and knows what he has done, and the lavender eyes of the olive-skinned beauty do not flash with anger but with a cold disdain that cuts him worse than anger.

Представим, как она застала его за чтением. Одиссей распрямился, попытался не подать виду - но она и так всё поняла, и прекрасный лавандовый взор из-под смуглых век не гневом порезал, а ледяным презрением, что куда больнее гнева прорезает.

It was not literally like this. She could have deduced from the change in his information flows between the various levels of his thought hierarchy that he was trying to keep something from her—the easiest way was never to download into his man-body any memory he did not want her planet-wide biomass to guess. But her thought-logs would show when and where he had come near the diary material. Her reaction was to continue to carry out her legal duties toward his biosphere, but to erect barriers and firewalls between thought-information they previously had shared.

Ну, не буквально. Скорее всего, Пенелопа обратила внимания на то, как по-другому потекли между мыслительными этажами Одиссея потоки - будто бы он что-то от неё скрывал, для чего совершенно логично не загружал тайного в человеческого представителя, но в мыслящей биомассе всей планеты были записаны и окрестности дневника, и соседние к ним мысли, в том числе и его. Разгадав обман, Пенелопа не прекратила выполнять обязательства по благоустройству биосферы Одиссея, но по прежде общей мыслительной области протянулся глухой кордон.

The millions of lines of communication, the arguments, the pleadings, the reconciliation, the songs of thought and symphonies of dream, all boil down to one thing. He said, “Are we not man and wife?”

Миллионы строк уговоров, препирательств, мольб, каяний, рифмованных мыслей и партитурных сновидений - все сводились к одному. Говорил:

- Мы же муж и жена, так?

She said, “So one might hope, however small that hope is.”

Говорила:

- Надейся, хоть надежда и мала.

“What are you hiding from me? Why?”

- Что скрываешь? И зачем?

She did not answer, but over the next few years, the black non-earthly life forms grew over more mountain peaks, and dark spores rode the winds, and a river of oily iodine-hued living material for the first time trickled through forests (as denuded and unsightly as a balding widow’s hair) into the sea.

Не ответила - но за следующие несколько лет чёрная, неземная жизнь расползлась. Покрыла горные вершины, высыпала в ветра пригоршни чёрных спор, и даже маслянистой, йодистой живой речкой впервые дотекла до океана через неприглядно облысевший лес.

It was one of his remotes, a partial-mind copy of himself occupying a body no larger than a battle cruiser, who answered him. “She fears you mean to murder her.”

Ответил Одиссею Одиссеев парциал из тела небольшого, размером с крейсер:
- Она боится, что ты её убьёшь.

Ulysses rejected that idea as madness; and yet, the fear and sickness covering the forests and oceans of the earth were clear to see: trees were dying, rivers becoming yellow and clogged with silt, reindeer failing to mate, leopards failing to hunt.

Что за безумный страх! Но страх видный глазу - и моря, и леса покрывала чёрная скверна. Деревья сохли, реки мутнели жёлтым комковатым илом, оленям не удавалось спариваться, а леопарды разучились охоте.

He sent her a message: “You fear you have a deeper self, sleeping inside your consciousness, ready to awake and brush you aside? Even were you a Lord of the Silent Oecumene, I could not attack—I am vowed to peace, as are all Renunciants.”

Он отправил сообщение:
- Ты что, боишься, что внутри, в глубинах спит другой разум? Готовый занять твоё место? Страх напрасный. Будь ты даже Молчаливой Царицей, тебя не трону - каждый Отрешённый поклялся хранить мир. И я тоже.

She replied, “Not I. You.”

- Не за себя я боюсь, - ответила она.

Penelope’s thoughts on the matter were plain. Ulysses did not know himself, but, like the Hawking radiation that seeps from physical singularities, information singularities were imperfect.

Одиссей может себя и не знал, но Пенелопа видела всё ясно. От физических сингулярностей идёт излучение Хокинга - так же и информационные горизонты событий несовершенны.

“Some traces of your true personality escape,” she said. “There were clues. Why are your remotes so well-armed? Why do you reward them with medals and honor their valor? Your inability to piece the clues together, even with a brain the size of a
large moon, indicates a redaction system is keeping the self-awareness from you.”

- Просочились твоего настоящего "я" следы, - сказала Пенелопа. - Много следов. Почему зонды твои, как один, при оружии? Отчего медалями за доблесть награждаешь? Мозгов у тебя размером с планетоид - а соединить улики не можешь. Значит - прячет редактор от тебя самоосознание.

At this point, we can imagine Ulysses, in the cool depth of his logic diamond brain, activates that simulation complex which precisely impersonates the human sensations of fear. He has no parasympathetic nervous system, but the flow of information-quanta in his noumenal subroutines can be affected in the same way a biochemical brain is influenced by midbrain-hindbrain reactions. People who, for good reasons or foolish ones, edit out the parasympathetic fear-cycle in their thought systems no longer think like base neuroform human beings.

Сейчас можно вообразить, как в мерзлой сердцевине логического самоцвета Одиссея включилось многогранное ощущение, в точности подражающее человеческому страху. Конечно, не было у него парасимпатической нервной системы - но влияние биохимии в глубинах мозга можно просимулировать и на инфоквантах ноуменальной программы. Те, кто лишал свою нервную систему страха, по уважительным ли причинам, либо сдуру, больше на людей базовой нейроформф не походили.

And so Ulysses is afraid.

И вот - Одиссей в ужасе.

“We selected this place for our colony,” Penelope was saying, “because the surrounding nebula would tend to absorb or splash any radio lasers passing through it, and smother certain bands of energy signal. Anything not lost in the glare of the near-nova sun would be smogged out by the nebular dust. We placed ourselves allegedly far from the theater of war. And yet, not by chance, we sit atop a power supply even the Silent Oecumene might envy: a hyper-supernova. All that would be required would be an agreement among the sophotechs dwelling below the solar corona. Corrupted sophotechs, those found working for the enemy, could be destroyed without any explanation, considering how dangerous the work is.”

Пенелопа продолжала:

- Здесь поселились, ибо туманность вокруг нас любой радиолазер рассеет, сгладит частоты. Что не затмит почти сверхновая - то прикроет тыманная взвесь. От войны мы якобы прячемся - но почему-то, и не случайно, сидим на таком источнике энергии, что и Молчаливая Ойкумена позавидует: у нас гиперновая под боком. Для взрыва достаточно сговора звёздных Софотеков - а Софотеков-предателей можно устранить. Без объяснений. Опасное у них место для раздумий, не правда ли?

“My beloved wife, put these fantasies from you. No war will come here. We are not about to perish in a supernova! We are Renunciants. To my heart, I am vowed to peace!”

- Жена моя, любимая, что за воспаление фантазии? Сюда война не дойдёт, и не сгорим мы в гиперновой! Мы - Отрешённые. Я сердцем клялся мир не нарушать!

“There are no Renunciants. I suspect that there never were. We are in the Eighth Mental Structure. The days of the Golden Age are gone. The days of honesty in thought are gone. You do not know your heart.”

- Нет никаких Отрешённых, и не было никогда, я полагаю. Кончился Золотой Век. Сейчас - Восьмая Ментальная Структура. Нет больше честной мысли, и не ведаешь ты, что в сердце твоём.

“Who am I?”

- Так кто я?

“Atkins. Who else? This whole star system is a weapon. And I am the enemy.”

- Аткинс. Кто ещё-то? Вся система наша - оружие. Ну а я - враг.