Танино молчание

                                                                                      Заключаю невольно, что все-таки у них должна быть
                                                                                                  какая-то тайна, неизвестная смертному
                                                                                                       и которую они тщательно скрывают
                                                                                                                  от всякого смертного.
                                                                                                                   Достоевский, «Бобок»

Танечка шагала по освещённой фонарями дорожке, разглядывая свою причудливо вытянутую тень. По бокам сгущалась тьма, в которой таиться могло всё что угодно - это одновременно завораживало девочку и пугало. Настроение у неё было приподнято, шла она вприпрыжку, вспоминая события минувшего дня. Сегодня она встречалась с Ромой, высоким, стройным, чернобровым Ромой. Он закончил школу, в которой ей предстояло учиться ещё целый год, недавно сдал последний экзамен и собирался поступать на какую-то техническую специальность, непонятную Танечке. Она была влюблена в Рому ещё с восьмого класса, стыдясь своего чувства и лелея его. Теперь же он заканчивал школу, что разочаровывало и немного радовало лёгкой надеждой на то, что его исчезновение сможет избавить девочку от болезненного трепета, которым она живёт уже три года. Но нет, сдав экзамены, он написал ей, пригласил погулять, и этот сладостный зуд, поднимающийся от живота к груди, дразнящий мечтами, такими нереалистичными, а потому мучительными, стал в разы ощутимей. Время тоскливо ползло от свидания к свиданию скучной, чёрной стрелкой по циферблату, а в момент встречи неумолимо ускорялось и неуловимо проносилось сквозь случайные прикосновения; неловкие молчания; редкие, но яркие вспышки разговора; окружающие нелепицы, которые были смешны лишь им; робкие поцелуи на скамейке, освещённые вечным огнём с памятника напротив. Мир преображался, когда Рома был рядом, и даже самые пустяковые явления и события обретали некое потаённое значение. И этот мир, скрывающий в себе загадку, поздним вечером разрывался безжалостными звонками беспокоящихся родителей девочки. Тогда Рома провожал её до входа в метро, либо до подъезда, если приезжал сам, и, поцеловав на прощание, смотрел вслед, на уходящую Таню. И, уходя, уезжая, прогуливаясь по прохладному парку, через который удобно срезался путь домой, она вспоминала всё, что говорил ей он, выискивая в словах всевозможные намёки, стыдилась изречённых глупостей, радовалась, посмеивалась и краснела, перебирая в голове ворох свежих воспоминаний, которые должны будут питать её и спасать от скуки до следующей встречи. Так шла она по узкой дорожке через парк, пока от чёрной гущи сбоку не отделилась тучная тень.
Таня чуть дёрнулась от резкого появления силуэта на пути и застыла на месте, не решаясь даже шагнуть в сторону фигуры, чей взгляд она явно ощущала на себе. Спустя мгновение, нечто двинулось к девочке, и в свете фонаря она увидела быстро семенящие толстые ноги; белую футболку, покрытую буроватыми пятнами и небольшими прорехами; блеск металла в правой руке; дружелюбно улыбающееся, пластиковое лицо поросёнка и в задорных его прорезях полные печали голубые глаза; а дальше... Что увидела Леночка после того, как душегуб вспорол ей живот? Это и было ему интересно, это и пытался угадать он в её глазах, ярко сверкнувших в последнюю секунду перед тем, как погаснуть навсегда.
Убивая, он пытался дышать синхронно её последним вздохам и, ощутив, что девочка мертва, задержал дыхание и заботливо опустил тело её на асфальт. После этого он возбуждённо мотал головой из стороны в сторону, чувствуя, что близость с Тайной ускользает от него, быть может, она перетекает в следующую жертву, обрекая ту на смерть. Он садится на колени перед телом, начинает громко и жадно обнюхивать его, вылавливая сладкий запах парфюма вперемешку с потом и чем-то третьим, что, должно быть, и является ароматом неуловимой Тайны. Он погружает ладони в тёплое нутро девочки, ощупывая упругие, скользкие органы и твёрдые кости. «Должно быть, Она ещё там, - бормочет он под нос, вырывая наружу остывающие внутренности, - спряталась между волокон сырого мяса». Но Тайны там не было, лишь бессмысленные потроха, которые всю свою короткую жизнь прятала девочка под покровом смуглой кожи. Он поднялся, тяжело дыша, вымазанный кровью, отошёл на шаг и пристально вгляделся в растерзанную жертву. Вывернутая мясом наружу, она в свете фонаря напоминала ему распустившийся тюльпан. Тюльпаны когда-то дарил он на восьмое марта матери, которую убил неизвестный в его присутствии. Тогда в её глазах он впервые увидел блеск Тайны и стал ею одержим. Сначала он искал её в трупах зверюшек, но очень скоро этого стало мало, и тогда он начал убивать случайных прохожих, встречаемых им в пустынных подворотнях и парках. Всякий раз он ощущал упоительное прикосновение к Тайне протяжённостью в сладостный миг, после которого всё тускнело, труп остывал, Тайна ускользала, а он уползал в свою тёмную каморку и думал там о том, что, должно быть, он не человек и не был человеком никогда; наверное, он был рождён из гнили мёртвой лошади, разъедаемой насекомыми, и вырос, питаясь мышами и голубями, мучаясь ложными воспоминаниями о тюльпанах, о матери, о жестоком мужчине, убивающем её. Он редко смотрелся в зеркало и забывал своё отражение, которое со всяким разом всё меньше походило на человеческое. Но когда он случайно видел своё лицо, например, в речной поверхности, топя очередную жертву, то надрывно тосковал по несуществующему своему брату-близнецу. «О, брат, - бубнил он под нос в такие моменты, - зеркальненький мой, как же хочется медленно терзать, рвать и жечь тебя, слыша свой собственный истошный вопль, вырывающийся изо рта твоего, который так похож на мой! Как сладко было бы целовать тебя, ковыряя ножом брюхо, чувствуя металлический вкус нашей общей крови на языке! Как я жалею о том, что ты не был рождён». И чтобы не думать о воображаемом своём близнеце, тело которого в своих мечтах резал, будто своё, он похитил с новогоднего праздника и расчленил в подвале панельной новостройки мальчика в маске поросёнка, чтобы спрятать за ней лицо от всякого зеркала. После только в этой маске и убивал он всевозможными способами своих жертв, завидуя их судьбам и одновременно страшась. Ножом по чужому горлу он проводил черту, по ту сторону которой рассеивались все страхи, страсти, тревоги, воспоминания, надежды; все эти детали человеческой личности растворялись в ледяной черноте космоса, оставляя здесь лишь остывшую, безжизненную плоть. Это одновременно завораживало и пугало душегуба, как завораживала и пугала Танечку тьма, из которой он вылез и растерзал её ещё не взрослое, но уже и не детское, хрупкое тело.

Очень скоро Танечку похоронили, а через год её невинный, девичий взгляд навечно вмёрз в чёрную глыбу мраморного надгробия. С плоскости своего холодного камня она одинаково смотрела на всех, кто проходил мимо и молчала о чём-то вечном. «О чём же ты молчишь?» - гадал её убивец, разглядывая тонкие черты лица. Он гладил своими шершавыми пальцами в кармане куртки нож-бабочку, которым лишил её жизни.
- Извините, - донёсся голос откуда-то слева, - вы знали её?
Душегуб повернул голову и увидел высокого, красивого юношу. В одной руке он держал букет тюльпанов, а второй чесал шею, которую неприятно покалывала бирка от футболки.
- Нет, - ответил он, - я просто проходил мимо... и увидел... такая юная, жалко девочку. А вы?
Его хриплый голос звучал жутко, как-то не по-человечески, будто доносился из бездонного колодца, уходящего в страшные, неизведанные глубины земли.
- Мы с ней учились в одной школе.
- Что с ней случилось? -  Он сжимал в ладони рельефную рукоять ножа и не отводил взгляд от парня.
- Её убили, - юноша внимательно посмотрел на мужчину и испытал ужас. Теперь он не чувствовал неприятное покалывание бирки от футболки; ледяную влагу в правом ботинке, которым случайно наступил в глубокую лужу; тоску по мёртвой Танечке. Только ужас.
Парень ощущал, будто на расстоянии вытянутой руки перед ним находится колоссальное зло, таящееся в несуразной, уродливой человеческой оболочке; овечья шкура, скрывающая волка, чья истинная сущность выдаёт себя через едва уловимое взглядом сияние голубых, печальных глаз, которыми смотрел он не на него, но в него; напряжение потрескавшихся губ, что вот-вот растянутся в улыбку, обнажив людоедские зубы; шевелящуюся ткань куртки в области правого кармана.
- Знаете, мою маму тоже убили, - душегуб широко улыбнулся, - я был маленький, и какой-то человек удавил её шнуром от утюга... заставил меня смотреть.
- М-мне жаль.
- Я сюда вообще-то к ней пришёл, она на том конце кладбища похоронена, у забора.
Он указал пальцем за спину юноши, но тот не обернулся, лишь короткими шажками, перепуганный, попятился назад. Во всём мире остались только хищные глаза убийцы, видящие его насквозь, гнилозубая улыбка и Танино молчание.
- Боишься? - Душегуб двинулся навстречу парню, высунув из кармана нож, порхающий в его ладони, обнажая лезвие - А ничего страшного, ты будешь вазой.
Через пару часов тело Ромы обнаружила Танина мама, ежедневно навещавшая могилу любимой дочери. Он сидел, обнимая надгробие окоченевшими руками, а из раны в его груди тянулось восемь красных тюльпанов, будто бы растущих из самого сердца, истосковавшегося по утраченной возлюбленной.