Все здесь умрут героями

Все здесь умрут героями

- Глупо, правда? Сколько уже работаю и всё никак не привыкну. Подовляющее большинство случаев – несуразная и редкостная глупость. Уж лучше бы всё происходило тривиально, как-то по – людски что ли… Ну, говорят так у вас: «по – людски». Я думаю, вы понимаете, - человек в чёрном костюме внимательно изучает бумагу.
Не могу уловить смысл слов, в башке шум и виски пульсируют. Да еще и лицо саднит, черт его дери. Ноги не слушаются…
- Что? Кто ты??? – вздрогнув, пытаюсь направить на него автомат.
- Мало командир вас учил, товарищ сержант. Разве можно на людей оружие направлять? А впрочем… Как вам удобнее, – сказав это, непонятный тип снова перевел взгляд на бумагу.
Мушка с целиком не сводится. Хрен с ним, вроде не опасный, говорит по - нашему. Смотрел еще снисходительно так, словно знает, что магазин пустой. Может подкрепление…
- Ты сюда прыгай, дурень. А то будешь вон, как Васька, с черепушкой простреленной, - совсем мой голос охрип, губы сухие, но пить не хочется, да и нечего.
Человек в черном продолжает смотреть в листок. Пробежав его глазами сверху вниз, напряженно вздыхает, прикрыв глаза, затем, присев на корточки, открывает рядом с ним стоящий кейс, аккуратно кладет документ к такой же стопке.
Начинает накрапывать дождь, разбивая и без того грязную землю в окопе. Капли неприятно стучат об каску, усиливая непрекращающийся гул в ушах. Стягиваю её правой, всё еще неплохо слушающей меня рукой.
- Курить у тебя есть? – просыпается знакомый ритуал. В минуты, когда бой стихает, только и остается что курить и бояться.
Тем временем человек спрыгнул и уселся возле меня, совершенно не боясь замарать костюм.
- У меня нет. У Василия есть. Он, правда, сигареты в кармане штанов таскает. Помялись все, поломались. Но одну найдете. Покурите, если хочется, время есть.
- Ты то откуда знаешь? – ответил ему не глядя, пытаясь отыскать Васю. Вот он, зарылся головой в стенку окопа, с которой неровной линией, уходя под ноги, стекала кровь. Хорошо, что смотрит он не на меня. Пытаюсь нащупать сигареты. Ненавижу обыскивать трупы сослуживцев. До дрожи ненавижу. Наконец мне удается достать измятую и промокшую пачку, в которой действительно находится уцелевшая и желанная сигарета. Спасибо, Вася, когда – нибудь сочтемся.
- Совсем скоро, - тихо прошептал человек, сидящий рядом. Но я настолько рад находке, что совершенно не обращаю внимания на эти слова.
Достав из кармана на правом рукаве подаренную отцом зажигалку, пытаюсь извлечь пламя. С первой попытки удается, надо же. Выпускаю дым, прислонив голову к стене. «И какого хера эти здесь оказались? Пацаны с первой говорили, что нет никого в квадрате. А мы и радоваться. Думали, посидим тут в засаде, поле поохраняем. Окоп просторный, броню с касками поснимали, костер разожгли, хоть и строго запрещено. Дёня еще тушенку у прапора спиздил. Кому теперь эту тушенку жрать?» - досадные мысли заполняют голову. Прячу сигарету в кулак, как учили. Снайперу меня здесь не достать, но привычка есть привычка.
- Костер вы зря разожгли, товарищ сержант. И разведка вам наврала. Точнее, дала ложные данные. Никому под пулями погибать не хочется. И вам, и им, и вашим, так называемым, врагам. Квадрат первая группа изучила паршиво, мягко скажем. До половины дошли, а там земляночка от отошедшего врага. Воюете не первый месяц, а тут вроде в спокойный район наконец направили. Они в спальники и слегли, - почесав затылок, произнес человек в черном.
- Войско козлиное. Так и знал! – крикнул было я, но осёкся из-за резкой боли в груди.
- Не знали. Отсутствие врага в районе ведь подняло вам настрой.
- Они и на боевых особо не ходили. А ты кто, блять, вообще такой? – до меня постепенно доходит, что сосед по окопу уж больно складно о событиях чешет.
Человек неспешно поднялся, разгладил костюм, посмотрел на меня сверху укоризненно и произнес: «Пойдем, по дороге всё расскажу».
Чувствую, как скулы начинает сводить, а накатившая злость заставляет дрожать еще не отказавшие части тела.
- Куда, я, блять, пойду? Ты ноги мои видишь? Меня ты видишь? Меня не убило только по чуду и случайности. Поссать я вылазил, да каску с бронёй одел. Техника, мать его, безопасности при необходимости покинуть окоп. А тут вспышка в темноте, свист пронзительный. Оборачиваюсь, а Вася ебалом в грязь уткнулся, да стоит, на ногах подкошенных. Ребята в ахуе, а я обратно и стрелять по этой вспышке. Точно знаю, что отомстил, - гнев так и льется из меня, не могу остановить.
Человек слушал совершенно отрешенно, словно эту историю ему сотый раз пересказывают. Я говорил долго, с упоением, словно каялся. В мёртвой тишине окончившегося боя, как только стихают последние выстрелы, охватившее тебя безумие отпускает не сразу. Выкрученный на максимальные значения адреналин не даёт шоку уйти моментально. В состояние, условно называемое «норма», возвращаешься постепенно, обескураженно осознавая случившееся. Яростное, адреналиновое и инстинктивное безумие сменяется на безумие осязаемое, липкое, горькое и бессильное. Разве можно после такого жить обычно? Какая тут, нахуй, норма?
А собеседник всё слушал, не перебивая, изредка покачивая головой, да устремив свой взгляд куда-то вдаль, за окоп. Слушал про наш провал. Про мой провал. Слушал о том, как не смогли ребята сразу понять, что происходит. Как Владик, взахлеб рассказывающий о долгожданном письме из роддома от Светочки своей, вдруг резко прервался, услышав выстрел, резко нарушивший покой осенней ночи. Как Дёня с открытым ртом, только успевший поднести к нему нож с дымящимся мясом, вдруг уставился на опавшего Васю. «Небо-то какое, пацаны!» - вытянувшийся во весь свой внушительный рост Васька, за минуту до смерти отошел от нас к стенке. Вечно ему не сиделось, а всё рассмотреть, запечатлеть. То звезды, то звери, то утонченный изгиб ручки полевой медсестры, заботливо перебинтовывающей раны. Как Женька, мирно посапывающий у костра, вдруг резко откатился к пулемёту. До него первого дошло. Выронивший конверт Владик полз к рации, оставшейся в рюкзаке, оравший во всю глотку Дёня остервенело вёл ответный огонь, пока не зацепило. Наконец в бой ворвался Женин пулемет. Он с ним прекрасно управлялся. Вспышки вражеского огня прекратились, но в окоп, рядом с корчившемся от боли Дёней, прилетела граната, которую никто не заметил. Оглушительный взрыв, писк, заполнивший уши и забвение. Ну почему я не умер?
- Евгений, товарищ сержант, - спокойно отвечает незнакомец. – Вам зацепило только ноги, а его зацепило всего. Упади граната чуть иначе, то Денис смог бы и Владислава прикрыть. Но…
Влад так и погиб, лежа, пытаясь связаться с нашими.
- Где же я так провинился, а? Ведь мог бы сейчас с ребятами… А вместо этого тебе тут каясь, кровью перемазанный. Ноги перебитые. Всю войну боялся и вот на тебе. Не уйду я с тобой, начальник, не уйду, понимаешь!? – голос срывается на крик.
Ужас, постепенно нарастающий, охватывает тело. Я…Я ведь уже умер. Здесь, вместе с группой. Струящиеся градом слёзы смешиваются с усилившимся дождем.
- Ну полно вам, товарищ сержант. Не корите себя за слёзы. Всем страшно умирать, уж поверьте. Нет в этом ничего постыдного. Но пойти вам всё равно придется. И уверяю вас, перебитые ноги не станут помехой. Более того, ребят мы тоже заберем.
- Куда??? К нашим?
- И ваши там будут, и другие будут, – махнув в неопределенном направлении сказал человек в черном. - Там много людей.
- Я к другим не хочу, - всхлипнув, произнёс я.
- Они туда тоже не хотели. Никто не хочет.
- Командир, - размазываю  сопли по лицу грязным рукавом. – Из тебя хреновый зазывала.
- Шутите, товарищ сержант? Вот и замечательно. Правда, вы лучше умеете.
- Никуда я с тобой не пойду. Не выйдет, сам видишь. Ты лучше сам иди, да расскажи там всё то, что произошло. Так мол и так, встретил группу Слона. Героически пали, но врага не пустили.
- Героически… - задумчиво произнес незнакомец. – Вы ведь человек  сообразительный.  По-вашему, стало быть, глупая, как было вами сказано, смерть из-за невнятных идей, называется героической? Вы так себе это представляли? В крови и внутренностях, в собственных испражнениях, в слезах и соплях, утопающий в грязи и зловонии? Пафосная картина, что и говорить.
- Ну и мразь же ты!
- Возможно. Меня и иначе называли. Но факт есть факт, это никак не задевает. Труднее работать бы было.
Человек в черном присел на корточки.
- Товарищ сержант, я… Не первый раз вот так беседую. Далеко не первый. Неужели вы и вправду считаете, что умрете героем и за нужное дело?
- Да, ублюдок ты, считаю. Эти гады сами начали войну. Ты хоть видел, что они после себя оставляют? Детей мертвых ты видел?
- Видел. Вот как сейчас на вас, так и на них смотрел. Но так же и пленников видел, в ваших лагерях. Одна и та же картина.
- Это другое. Они это заслужили.
- Они про вас так же говорят. И на счет детей… Вы же, товарищ сержант, тоже мальчика убили.
- Что? Да тебе то откуда знать, кого я убил.
- Мне про вас, товарищ сержант, многое известно. Даже больше, чем вам и показаться может. Мальчику тому за девчонками бы бегать, да книжки контркультурные читать. А он тут. Справедливо, товарищ сержант, как по вашему?
- Я его сюда не посылал… И вообще. Я не знаю, откуда тебе известно это все. Да и похуй мне. Ты тоже здесь находишься. Вы, пиджаки, более лютую хуйню творите, я это точно знаю. Был уже такой у нас, указания да советы раздавал, умник. Пиздеть не мешки ворочать. И ты такой же, не тебе меня судить.
- И всё вы, товарищ сержант, никак не поймете. Я не сужу. Может и хотел бы, да не умею. Мир человеческих эмоций для меня навсегда закрыт. Однако феномен войны занятный, когда пытаешься его рационально осмыслить. В данном случае, двое респектабельных мужчин, обременённых властью, не могут поделить то, до чего вам, простым людям, нет ровным счетом никакого дела. Но вот свои проблемы они решают не сглазу на глаз, а используют вас. И, что мне до конца никогда не понять, вы на это покупаетесь. Во имя эфемерных понятий, благ и ресурсов, которых у вас ну никогда не будет. Всё это стоит ваших намерений, мечтаний, в конце концов жизней. А ведь вы даже не на своей земле. Вы слушаете, товарищ сержант?
Я не слушал. Жизнь постепенно покидала меня, и ухватить её не было никакой возможности. Словно пытаешься удержать горку песка, просачивавшуюся сквозь пальцы. Никаких видений, никаких туннелей с родственниками, приветливо зазывающих непонятно куда. Только боль и воспоминания, да галимый пиздеж этого чудика. Надо же. Прийти на войну и пытаться убедить меня в её бессмысленности, как же. Да если бы не я, если бы не ребята, то что бы было? Об этом и подумать страшно. Не зря мы здесь были, точно не зря. Во время боя не думаешь ни о стране, не о близких. Но сейчас… Самое время подумать. Бились за хорошее. Чтоб дети в школу ходили, чтоб их родители на работу, и чтоб небо над ними было чистое. За жен, за матерей, за Наташку.
Наташа… Ни одна женщина не сможет понять воина, кроме той, что сама прошла войну. Наташа понимала, она всегда меня понимала. Сколько я мечтал, холодными ночами у костра, закутавшись в видавший виды спальный мешок. Пнешь еще, бывало, сонного кострового, чтоб не уснул. Не от злобы так, скорее профилактически. Замерзнем же к чертям, если уснет, это не шашлыки по весне жарить, тут огонь есть жизнь.  И не обижался никто, все всё понимают. Уляжешься удобнее, и фантазии заполняют голову перед неспокойным сном. Как сходишь ты в последнюю боевую вылазку, как примет Наташа последнюю радиопередачу, как вместе вы поедете в ваш дом. И не страшна послевоенная нищета, ни ПТСР, которым так пугают идеологи, ничего, ведь мы вместе и всё пройдем. И умрешь ты спокойно, во сне, в окружении детей и внуков. По людски уйдешь…
- Всё же понимаете, как я и думал, - вдруг произнес человек в черном.
Снова трещит, мразь. Что-то мне про войну бубнит. Да что эти пиджаки могут вообще понимать? Что им знать о той лихорадке, которая захлестнёт во время боя? А знает ли он, какого терять друзей? Как прекрасен спокойный рассвет, какая на вкус пища после долгого перехода? Чего стоит желанный глоток чистой воды или крайняя сигарета, выкуренная на двоих с товарищем? Не известна им ни дружба, ни правда, ни честность, ни любовь. Здесь ведь всё по честному, и всё просто и понятно. Кто тебе друг, а кто враг. Простая истина.
- Любите правду, товарищ сержант? – вывел меня из раздумий пиджак.
- Люблю.
- За Василия не вы, скажем так, отомстили. Евгений, очередью из пулемета.
- И всё-то ты знаешь, умник.
- Про Наталью тоже вашу знаю.
- Да? И что же?
- Она присоединится к нам в том месте, куда мы с вами отправимся. Не сразу, конечно. Но скоро. Да, кстати, время уходить. Там враги ваши, названные, сюда идут.
Я прислушался. Вскоре сквозь шум дождя до уха стала доходить отдалённая речь. С каждой секундой голоса всё усиливались. Я не понимал их язык, но интонации от напыщенно-злой, до обеспокоенно-суетливой угадывал легко. Им не взять меня. Нащупываю на ремне гранату.
- Сваливай по тихой, пиджак.
- О нет. Вам от меня отделаться не получится, товарищ сержант.
«Ну и хер с тобой» - ухмыльнувшись, подумал я, разгибая усики предохранительно чеки. Странный всё же тип. Сидел тут рядом, а костюм чистый, словно из шкафа. Да и не мокрый он совсем. Скорая смерть мутит рассудок.
 «Э, боец, еще раз увижу, что спишь, будешь отвечать за белизну очка, понял меня? Так точно, нахуй. Сюда смотри, олухи. Граната РГД 5. Разгибаете усики, дергаете кольцо. Не зубами, а то находились такие Рембо комнатные. Нехуй делать мне потом зубы ваши собирать. И помните, у вас есть чуть больше 3 секунд, понятно?» - капитан Кравцов доходчиво умел пояснять учебный материал.
Теперь начинают различать осторожные шаги. Враг совсем рядом, что заставляет напрячь все силы, удерживая предохранительный рычаг и гранату вместе. Последний раз обвожу взглядом друзей. Рядом со мной приземляется солдат. Он обводит взглядом окоп, оценивая ситуацию, совершенно, при этом, игнорируя этого странного чудика в черном костюме, который не сводит с меня глаз. Постепенно его отряд присоединяется к нему. «Ничего, пацаны, так просто не сдался. Уйду героем, как и вы.» - проносится мысль в затухающем сознании.
- Они так же уйдут героями, товарищ сержант.
Один их них замечает меня, направляя автомат. Разжимаю пальцы.
Три…
Два…
один.