Вдохни поглубже

"Calcanda semel via leti" Гораций.
Сегодня на городском кладбище смердит гноем и землёй, слякотной землёй, моей любимой, она всегда вдохновляет, сначала она рождается голой пылью, но грозное пузо неба тошнит и весь шедевр природы превращается в липкую, тлеющую субстанцию, субстанцию жизни: Младенчества взросления и смерти. Мест здесь больше нет, некоторые тела скидывают прямиком на другие, образуя нелепые башни, стремящиеся ввысь красного неба, тряпичного и рваного, встречающего ручки своих актёров, оно ведь играет ими, марионетки живут недолго, им отведено время, за которое кукловод не устанет трясти руками, не бросит дело, продуманный сюжет и их самих в первородный огонь.
Так я думал когда приехал сюда.
Часто я завидую мёртвым, их жизни ни капли не хуже живых, они так плавно перевариваются землёй, живут в её чреве, пережёвываются её почвой, уходя в глотку, проваливаясь в пищевод к червям, и рассасываясь по мягким тканям её необъятного, расплывшегося тела.
"Мой путь не останется бесследным"- трубит она, шепчет, отправляя звук в слуховой проход, текущий в перепонки, и как сажа, оседающий на полосочках мозга, сначала ты не слышишь её голоса.
Но это пока.
Ведь дальше тебе придётся жить с ней, танцевать с ней водевиль до смертельного истощения, уж она то знает как заставить тебя плясать.
Здесь стоят люди, горожане, они мои братья, моя кровь, мои внутренности и мысли, с ними мы едины, я прохожу вперёд по тлеющим углям из людей, они не жгут мои босые ноги, сначала это пугало, теперь нет.
"Борешься, ну давай, давай, мне интересно, за тобой наблюдать, ты же знаешь"- я слышал этот скребущий шёпот по ночам, закутавшись в одеяло, я молился, смешно, что родители назвали меня Серафим.
Мне кажется, это место стенает, оно болит, смысл  врача- вскрывать людей, смысл могильщика- вскрывать землю, их работа переплетена, перевязана нитями нервов и узлов, почва на кладбище впитывает людей, этот метастаз на теле, его не вырезать, он наполнен криками, визгом, хрипотой мёртвых и живых, детей и женщин- перед смертью все равны.
Вскоре она добралась до меня, я чувствовал её в себе, ты смотришь в зеркало и понимаешь, что ты такой же, но твоё тело, оно чернеет, превращается в смолу вместе с внутренностями, костями, и теперь ты сам стал ей.
Хохот зала.
Тихие синенькие ручки девочки тянутся ко мне, я встречаю её тело объятьем, её язык ничего не говорит, он гниёт первым, эти глазки не открываются, их тёплые слёзы стекают по нижним ресницам и тёмным кружочкам, кожа шелушится, она ничего не могла сказать, чума забрала её голос, она ведь просто ребёнок.
Поклон.
Я прохожу всё дальше, мои ноги уже не чувствуют огня, я вижу лишь их уродливые тела, они проросли с земли, глубже, чем туда уходят цветы, они её дети, они уходят обратно, я тоже, не умею держаться на ногах, но я должен идти вперёд.
Кажется, язычки жадно впиваются в кожу, отрывая плоть, и унося её, они переходят на торс, руки, голову, всё что я вижу и слышу- её небесный оскал и хохот, ушёл я, но она не уйдёт, этот город- её игрушка, и он разорвётся в клочья, но уже поздно, я проиграл.
Занавес.