Часть 3. Главы 3-5

	Глава 3. Казус Туровского
	Александр Туровский был штатным «ночным волонтером», то есть сотрудником на окладе, официально трудоустроенным в специально под выборы зарегистрированном на имя Леонида Волкова фонде по поддержке средств массовой информации «Пятое время года». Туровский всегда отличался исполнительностью. Он прошел с командой не одну кампанию. Лучшей кандидатуры, чтобы доверить помещение штаба на ночь, было не найти.
	Помимо неприятностей с местным ЧОПом определенные сложности создавали и волонтеры. Бывало, что в три часа ночи к дверям штаба нагрянет молодая парочка, «опоздавшая на метро» и желающая «просто переночевать», или праздная компания столичных кутил, считающая, что у «Нэвэльного» вполне себе можно продолжить веселье. Туровский вежливо и без конфликтов объяснял подобным персонажам, что это штаб, а не дискотека или бесплатный хостел. Незаметная, но требующая большой внимательности и ответственности работа, которую высокое начальство предпочитало не замечать, а просьбы нанять специальных охранников - просто игнорировать.
	Опасения Леонида Волкова по поводу специальной охраны для штабы были тоже понятны. Не особо лояльные люди, непонятно каких политических взглядов, нанятые на коммерческой основе, в какой-то момент могли сказать что-то лишнее. С учетом того, в каком состоянии находилась кампания и какими методами она велась, рисковать начальство не хотело, да и лишний раз тратить финансы никто не собирался: всё шло на пыль в регионах и сомнительные пиар-акции, только черный хайп давал новые донаты.
	В воздухе чувствовалось напряжение. Плохо проведенный субботник грозил московской команде отставкой. Она все еще раздражала Волкова своей монолитностью и «излишним идеализмом» при отсутствии слепой лояльности. Вечером, за день до захвата штаба, Николай Ляскин был особенно беспокойным, видимо чувствовал скорую развязку нехитрой операции «миллион газет в штабе». Никаких дополнительных мер по защите помещения предпринято не было, все как будто не понимали созданной опасности. Дальше случилось то, что должно было случиться. Только вот крайним оказался рядовой Туровский.
	Очень предсказуемо и ожидаемо в ночь на 6 июля в штаб ворвалась объединенная группа силовиков, ЧОПа и представителей собственника. Одинокий Туровский находился во внутренней комнате, все наружные двери были надежно закрыты, группа захвата ворвалась с черного входа, который был смежным с соседними помещениями и завален хламом. Туровского избили. Били ногами и руками, уложили на пол, умышленно не давали встать, чтобы оценить ситуацию и собрать вещи, позвать на помощь. Но все эти подробности неравнодушная к ситуации часть команды узнала намного позже, уже на суде.
	Захват штаба и изъятие всей агитации никого тогда не удивили, наоборот, все в кампании к этому, казалось, и стремились. Цепляться за помещение без света и без разрешения от собственника было нерационально, выгоднее было его «слить» через неимоверный хайп в прессе под годным соусом «отобрали огромный тираж, а ведь какие были планы». Всё действительно шло как по нотам. Кроме одного казуса — как раз с Александром Туровским.
	Примерно в 10 утра 6 июля обнаружилось, что штаб захвачен, на окнах новенькие решетки, замки сменены, у входа ЧОП собственника помещения, внутри активно работают какие-то люди. У меня сразу встал вопрос, что с нашим человеком, где он находится и что ему угрожает. Руководству же было не до этого.
	Специальная группа канала «Навальный LIVE» оперативно выехала для ведения прямого эфира с места событий. Пул всевозможной лояльной прессы был тут как тут, оповещение сработало идеально. Полетели стримы, эфиры, неистовое количество воинственных твитов от кого только можно.
	Волков сам поспешил на место событий. Выдерживая скорбную мину от такой неожиданной утраты проблемного помещения и невероятных для кампании объемов агитационного материала, он только и рассказывал про это СМИ. Не залезая в гущу событий, он вальяжно встал возле набережной и запустил конвейер громких заявлений. Про то, как волонтеры раздали бы миллион газет в ближайший субботник, «кровавый режим», «беспредельщика»-собственника и самую настоящую кампанию на свете.
	Непосредственно у дверей штаба началось еще одно шоу: мы вызвали специального человека с «болгаркой», который на потеху сторонникам и прессе должен был вскрыть дверь в помещение, которое нам и не принадлежало. ЧОП не давал этого сделать, началась публичная полемика. Инфо-поводы шли в сеть нон-стоп. Кампания ожила, пусть и  временно. Телефоны не успевали отсчитывать ретвиты и просмотры.
	Чуть позже, там же на набережной, состоялся примечательный разговор между Волковым и Ляскиным. Волков строго выяснял, удалось ли спасти материалы, которые он в таком громадном количестве сам распорядился доставить в самую опасную точку - в публичный штаб. Потом поступило дежурное требование найти новый штаб и провести субботник «как можно более ярко и публично». Дополнительного перевода такое указание не требовало - необходимо продолжать хайп, пусть и «на крови», что называется. Как увлекающийся, но не знавший уже долгое время успехов человек, Волков не хотел упускать новый шанс.
	Про Александра Туровского в те моменты просто забыли, как это бывает у нерадивых начальников с рядовыми во время боевых действий. Сначала бытовала версия, что он внутри, потом от охранников стало понятно обратное. Ляскин равнодушно отнесся к пропаже сотрудника, было некогда, резонанс шел приличный, да еще начальство рядом. Я начал напрягать штабного юриста Дмитрия Волова, надо признаться, очень ленивого и безответственного человека, чтобы он обзвонил все ближайшие ОВД, срочно нашел адвокатов в помощь. От присутствовавших на месте местных полицейских начальников после долгих препирательств удалось узнать, что есть один задержанный в Пятницком ОВД. Туда отправили адвоката, а через какое-то время на связь вышел и сам Туровский. Он действительно был в ОВД, полицейские готовили материалы и собирались везти его в суд.
	Параллельно продолжался цирк у закрытого штаба. За тщетными, но смешными попытками с «болгаркой» последовало героическое заявление для сторонников о дальнейшей работе штаба. Чтобы не упустить накал от скандальности ситуации, было решено продолжить работу в буквальном смысле в ближайшей к офису арке. В арке воняло мочой, местами было очень сыро и ветрено, но собравшимся школьникам такая развязка пришлась по душе. Не против были и завсегдатаи уличных «стояний», которые традиционно присоединялись к таким странным сборищам. Для наибольшей мобилизации кинули клич в твиттер - везите, дорогие ребята, одеяла и мебель. Через пару часов несчастные, замерзшие сотрудники штаба сидели в разноцветных пледах за потертой советской мебелью, которую подвез один радушный волонтер. Сидели для фото для разгона в Интернете — о нормальной работе в грязной арке и речи быть не могло.
	Представляю эмоции собственника здания в тот момент. От происходящего сумасшествия неподготовленный человек мог легко впасть в неадекватное состояние. Я понимал всю недобросовестность нашего поведения, но таковы были правила игры: малейшее мое возмущение привело бы, извините, к пинку под зад. Еще теплилась надежда, что наступит осень и дела в кампании могут наладиться. Опять же процесс верификация будущих подписей запустится, да и сторонники «с дач вернутся». Блажен, кто верует…
	Туровского ближе к обеду наконец-то доставили в суд. Впрочем, доставили — это громко сказано. Двое полицейских под самым натуральным конвоем повели волонтера до суда пешком, без шнурков, но не забыв при этом про наручники, что смотрелось совершенно по-варварски. При беглом осмотре у Александра сразу обнаружились побои. Большая гематома на скуле, множественные шишки на голове, еще и обезвоживание организма после заточения в ОВД. Оказалось, что штаб захватили на рассвете, примерно в 5.00. Примерно с 6.00 и до двух пополудни пленный сотрудник сидел без еды, воды и связи с внешним миром.
	В коридоре суда я увидел перед собой очень уставшего, поникшего и избитого человека. Надо было срочно принимать меры, в противном случае суд «укатал» бы Туровского суток на десять в спецприемник, куда ему в столь болезненном состоянии было никак нельзя. Из руководства штаба в суде никого не было. Ляскин остался наводить уют в арке, Волков никакого внимания к ситуации совершенно не проявил, хотя находился в трехстах метрах от суда. От федерального штаба подошла только группа «Навальный LIVE». Никаких вам групп поддержки в коридоре суда, как это бывает с фондовскими бонзами, когда их судят в менее стрессовой ситуации. Подошли только молодые активисты, которым стало скучно у закрытого штаба, да несколько простых сотрудниц московского штаба, искренне переживавших за ситуацию.
	Было решено срочно эвакуировать Туровского до начала заседания. Растерянная адвокат не знала, что делать в этой ситуации, и никакой спасительной инициативы проявлять не собиралась. Тогда я сам вызвал скорую помощь и отвел пострадавшего к приехавшей машине. Растерявшиеся было полицейские тоже поспешили нырнуть в карету. Началось неприятная, но традиционная для таких случаев полемика с приехавшими врачами и давящими полицейскими. Врачи оказались профессионалами и повезли Александра в НИИ Склифосовского.
	Там Туровского не хотели госпитализировать, несмотря на прямые медицинские показания. Поднялся скандал. Массово подключилась лояльная пресса, и в этот момент ситуацию соизволили заметить в федеральном штабе. Лично у меня сложилась очень гнетущее внутреннее ощущение, что мы с группой близких юристов находимся в отдельном мире, в одиночку бьемся за своих сотрудников, что нет никакого федерального штаба, великих публицистов Волкова, Жданова, Албурова, Соболь, которые как будто не размениваются на маленькие трагедии. Черствость к неизвестным людям была очевидна всем причастным. Более того, под самый вечер, когда наша группа юристов из «Прогрессивного права» добилась, чтобы пациента оставили хотя бы на ночь, центральный штаб стал «сливать» ситуацию. Случай вызвал большой резонанс, многие столичные активисты, в частности из «Протестной Москвы», хотели приехать к «Склифу», провести пикеты, но мне было дано четкое указание: не надо нагнетать, пусть всё идет свои чередом. У меня был шок. Из шока вывел мудрый Николай Ляскин, который поздно ночью приехал к «Склифу» и пригласил на утренний «Кактус», освещать ситуацию. Единственный из руководства и известных лиц кампании, кто оказался человеком в этой непростой ситуации и снял напряжение.
	Туровский звонил мне ночью. Жаловался, что с утра его точно выпишут и повезут в суд, Полицейские всё время были рядом и своим поведением выражали недовольство вынужденной ночью в больнице. С утра на YouTube-шоу «Кактус» вместе с Ляскиным мы как могли осветили ситуацию и призвали всех приезжать на суд к Туровскому. Нужен был резонанс, только массовое общественное внимание и СМИ могли помочь человеку, не по своей воле оказавшемуся в тяжелой ситуации. Я мысленно возвращался назад и анализировал всю тактическую пошлятину, которую ловко провернул Волков нашими руками и нашими же человеческими переживаниями. Специально присланные миллионные тиражи агитки, в десятки раз преувеличенные объемы планов на субботник, прозябание в чужом помещении назло собственнику — операция удалась! А Туровский теперь просто щепка, необязательное дополнение к публичному успеху, побочный эффект.
	Днем 7 июля состоялся суд. Фонд учел резонанс и отправил туда троих адвокатов. Комичная ситуация. Почему именно троих и в чем особая эффективность в этом для административного процесса? Ни в чем. Надо было спасать лицо, бывалые аппаратчики из Фонда борьбы с коррупцией учли раннюю невнимательность к случаю, который вопреки всему стал резонансным, и решили-таки прикрыть свою пятую точку перед прессой и возможной реакцией Алексея Навального, у которого в этот день как раз заканчивался очередной административный арест. Навальный никогда не страдал заботливой внимательностью к отдельным человеческим случаям, но Жданов решил не рисковать, тем более, что один из адвокатов был его давнишний приятель, которому он регулярно подкидывал халявную работку, в том числе и в злополучный день 26 марта. Вероятно, всё это делалось не без финансовой отдачи, в простонародье называемой «откатом», потому что гонорары у адвокатов ФБК были немаленькие,  а работа несложная, без особых требований и ожиданий от результата.
	Небольшой зал был набит битком, от федерального штаба и руководства не было никого. Из сотрудников присутствовал только я и девчонки из московского ресепшена, которые просто олицетворяли собой человечность и не прониклись разрастающейся корпоративной бездушностью. Процесс шел стандартно, адвокаты умудрялись давать друг другу высказаться, но было видно, что их количество доставляет им самим один дискомфорт. Пресса была на любой вкус. Кто-то из репортеров уместно пошутил, что здесь камер больше, чем будет на встрече Навального. Навальный выходил примерно в то же время, как должно было начаться заседание. Многие пишущие и снимающие СМИ ждали его в суде. Казалось абсолютно логичным, что кандидат должен приехать по такому, абсолютно нерядовому случаю, который взбудоражил всю неравнодушную общественность чередой несправедливости к обычному сотруднику штаба. Могла получиться очень человечная и красивая история — не про мифические горизонты побед, а про правильное отношение политика к своему стороннику, здесь и сейчас.
	Навальный не удивил. Он позвонил Туровскому еще до начала суда и отпустил в его адрес пару дурных дежурных шуток из разряда «чувак, как дела, 30 суток еще никому не помешали, ничего страшного». Монолог длился секунд 15. После этого диалога больше Навальный о Туровском не вспоминал до момента публичного выступления последнего, да и то сугубо из необходимости внушить толпе, кто враг и с кем дружить не стоит.
	Суд признал обвиняемого виновным и назначил штраф в 500 рублей. Полицейским всё сошло с рук. Присутствовавшая на суде семья Александра сильно перенервничала, ажиотаж вокруг заседания сказался. Дальше Туровскому дали «отпуск», Любовь Соболь его пригласила в «Кактус» на 20 минут и на этом всё. Только Николай Ляскин как глава московского штаба иногда спрашивал меня, «как там Саша».
	Интересно, если бы Александр с самого начала понимал, какой опасности его подвергли собственные руководители в погоне за хайпом и ростом донатов, дежурил бы он ночами в том злополучном штабе без света? Легче всего обманывать людей, которые верят в изменения и живут благими намерениями. Пока таких «туровских» бьют и задерживают, кто-то благополучно сколачивает себе политический капитал и «греет воздух» перед таинственными инвесторами. И всё это под пахучим соусом борьбы за «прекрасную Россию будущего». Соусом, который мы добровольно подавали к самой настоящей лапше.

	***
	К 8 июля все теневые задачи «субботника» были практически реализованы. Большой информационный бум случился, истерия в прессе по поводу помещения штаба и газет прошла на ура. Оставалось только провести, собственно, сам «субботник». Штаб всё неплохо подготовил. Как и просил Волков, формула была подобрана под максимальное количество контента с улицы.
	Предварительная карта агитационных точек была заполнена группами волонтеров практически полностью. Всего было около двухсот точек, с мини-группами по 2-3 человека на каждую. Все точки были привязаны к станциям метро. Просто и удобно для волонтеров, упрощает любую логистику и работу медиа-групп, но всячески «палит» перед органами, что всегда чревато проблемами и задержаниями.
	На кону стояла важная статистика и милость «Леонид Михалыча» Волкова, который продолжал точить зуб на московскую команду, говоря с ее сотрудниками по-чиновничьи через губу. Московский штаб, несмотря на всю свою передовую экспериментальность и опыт, продолжал оставаться ресурсной окраиной. Многие материалы приходили в Москву только после регионов, чувствовался дефицит в офисной технике, важнейший процесс по верификации подписей сторонников запустился в Москве чуть ли не по остаточному принципу, гораздо позже многих регионов.
	Помимо фундаментальной черты Волкова включать, где этого совершенно не требовалось, ручное управление и пропускать процессы через собственное эмоциональное восприятие, в минус Москве играла и близость к Леониду некоторых региональных координаторов. Прежде всего, это был «верный Паспарту» (те, кто постарше, наверняка помнят карлика из «Форта Боярд», который бегал за ведущим и подносил ему ключи) Олег Снов, имевший постоянный доступ к Волкову и льстивший своему патрону с совершенно неприличным энтузиазмом. Выходец из прямых продаж, хитрый и вертлявый, всегда около руководства, мастер вставить свое слово на любой летучке, Снов заслужил искреннюю нелюбовь старых сотрудников. Олегу идеально подходило определение «приживала». Его несомненным талантом было изображать бурную деятельность на ровном месте и оставаться невозмутимым в щекотливых ситуациях. Он быстро усвоил простые аксиомы кампании, которые ласкали глаз начальству в сетях - про самую лучшую кампанию, про «мы не сдадимся», про сеть штабов по всей стране и про «власть нас боится». Аксиомы были известны всем, но не каждый мог так настойчиво «форсить» их по поводу и без. Олег Снов вот мог и потому быстро завоевал любовь Волкова. Паразитировать на более сильном политике было не впервой опытному Олегу, уже прошедшему горнило партии «Демократический выбор» и ставшего верным вассалом ее тогдашнего лидера Владимира Милова. По оппозиции даже ходила забавная легенда: однажды Милов затеял дома ремонт и, как водится, решил сэкономить деньжат на рабочих. Дело встало на ванной комнате. Находчивый Снов решил и здесь угодить боссу, взявшись сколотить из партийной молодежи бригаду ремонтников. Никто не соглашался, и Снов взялся за укладку ванной плитки собственноручно, за что заслужил скверную кличку «политический таджик».
	Вот такие ребята стали ходить у Волкова в записных фаворитах, образовав целую плеяду работников штаба. Олег Снов и Александр Тагиров, о котором уже упоминалось выше, являясь федеральными координаторами регионов, контролировали таким образом больше половины всех региональных штабов. Естественно, они пытались тащить «своих», укреплять позиции в Москве на будущие перспективы, что не могло не сказываться на реальном распределении ресурсов. Волков слушал свою новую команду и потому львиный приоритет уходил в «блатные» регионы, которые курировали его вассалы. На глазах зарождался новый клан «волковцы»: в него вошли команда Милова, получившая целую квоту на должности в федеральном штабе, и часть регионалов, обделенных вниманием ФБК, но наделенных амбициями. «Волковцы» долгое время хотели установить контроль и над московским штабом, но безуспешно. В итоге, осенью они пойдут ва-банк и с помощью подковерных интриг добьются перевода в Москву своего приятеля Сергея Бойко, который сменит Николая Ляскина и всю не желавшую капитулировать московскую команду.
	Ещё одним фактором, который действовал против московского штаба кампании, была новая навальновская тенденция «развивать регионы». Еще со времен убиенной «Демократической коалиции» в среде оппозиционных управленцев ходила простая директива: крупным инвесторам нужны публичные движения в регионах. В 2014-2015 годы это были регионы рядом с Москвой, чуть позже география существенно расширилась. Ярким примером здесь может служить бессмысленная, но широко распиаренная Навальным избирательная кампания Георгия Албурова в Магадане в 2015 году. Никто тогда не мог понять причин такого странного выбора: объяснения самого Навального про Владимира Пехтина звучали тоже неубедительно даже для неискушенных сторонников. (Против Пехтина, тогда депутата Госдумы от Магадана и главы комиссии по депутатской этике, ФБК несколькими годами ранее провел громкое расследование, и сейчас, отправляясь в Магадан, текущую миссию пытались привязать к старому делу.) А всё оказалось крайне банальным: поступил заказ на один из таких регионов, чтобы расширить географию оппозиционных кампаний с инфо-поводами, вот и поехали «отбить» деньги, с надежным Албуровым и приоритетом в публичной раскрутке. (В кампании 2018 года делать медийный упор на отдельные регионы, которые преимущественно управлялись «волковцами», станет традицией. При этом данные регионы ничем не выделялись, а скорее наоборот - вызывали постоянные вопросы о надежности присылаемой статистики. Это сильно подрывало кампанию в решающий момент.)
	Тем временем к июльскому агитсубботнику московская команда шла на общероссийский рекорд в политических кампаниях. Еще никто и никогда не ставил на таких ранних этапах кампании одновременно больше 150 агитационных точек. Нам, находившимся в ужасных условиях, работавших то в арке, то в соседнем кафе, удалось невозможное в организации, когда руководство на нас совсем не ставило. Мобилизовав весь набранный актив, по полной задействовав окружную сеть чатов и координаторов, мы прыгнули выше головы. И пусть Леонид Волков, находясь в интерактивной реальности, сам в то не веря, требовал одновременно несколько тысяч волонтеров за один день, все адекватные люди понимали, что вывести 500 человек — это большой успех кампании и новый рекорд для агитации в столице. Настоящий успех, а не рисованная выдумка или сомнительный скандал.
	Вместе с тем, критически выросла напряженность с правоохранительными органами, Задержания сыпались как из рога изобилия. Получив первую «административку», большинство новых активистов завязывало с агитацией, справедливо осознавая, какие последствия могут быть у следующих приводов в полицию. В этом плане успехи большого субботника подорвали весь волонтерский актив, и мы больше никогда не приближались к подобным показателям. То, о чем говорили Волкову ранее, полностью сбывалось. Мы пилили сук, на котором сидели, подрывая благополучие лучших своих людей. 8 июля, в первый день субботника, задержания сразу пошли лавиной. Первые же точки были «накрыты» полицейскими. Всех задерживали, доставляли в отделения и вменяли «незаконные пикетирования». По букве закона, полицейские были правы. В штабе начальники кампании вместе с Навальным это тоже понимали. Вести о задержаниях посыпались со всех округов. Задерживали повсюду.
	Ближе к концу дня 8 июля количество попавших в полицию перевалило за сотню. Правозащита штаба справлялась плохо, юристов для выездов в отделения было немного. Информация поступала с перебоями. Юрист штаба Дмитрий Волов, давний приятель Алексея Навального, работавший с ним еще в первом составе ФБК, не слишком любил работать с людьми и с изрядной ленцой полагал, что попавшим в полицию особо помочь нельзя, проще подключиться на этапе ЕСПЧ. То есть, если называть вещи своими именами, спасение утопающих — дело рук самих утопающих. Тут Волов был всегда полным последователем своего босса Ивана Жданова, введшего 12 июня печальную традицию умышленно не помогать людям в отделениях полиции. Сильно выручали ребята из «ОВД-Инфо», которые делились со штабом данными о задержанных и помогали установить судьбу отдельных людей. Волов же и не думал вести какую-то базу, чтобы потом связываться с людьми и предлагать им помощь.
	8 июля московский штаб, работавший из кафе возле закрытого офиса, ждал Навального на точках агитации. Было много разговоров и предупреждений из федерального штаба, что Навальный поедет увидеться с волонтерами, посетит где-нибудь пару точек. Мы готовились к этому. Навальный так никуда и не приехал. Было очевидно, что из-за массовых задержаний он не хотел подставляться. Мало-помалу становилось очевидно, что Навальный образца мэрской кампании 2013 года, готовый без предупреждения приезжать к волонтерам в полицию, запросто со всеми общавшийся и не гнушавшийся поагитировать по случаю с обычными волонтерами, канул в Лету. Теперь это был другой тип политика — эдакий муравьед, четко осознающий границы своей норы и целесообразности выходов из неё.
	Для кампании и без того катящейся к закату, задержания почти на всех точках стали большим ударом по человеческим ресурсам. Правда, как и хотел Волков, решивший порадовать Навального после выхода того из спецприемника большой активностью, фотографий было много. Например, с красными шарами «Навальный-2018» из коридоров в полиции. В погоне за статистикой, рекламой кампании в твиттере, мы подставили самых близких волонтеров. Жизнь нам этого не простила. Больше мы массовых мероприятий с агитацией не проводили. Просто некем было.
	Оставался еще один день субботника — воскресенье 9 июля. Сейчас я понимаю, тогда надо было отменять второй день, чтобы бессмысленно не подставить еще больше людей. Но тогда давать заднюю не решились и отбой не протрубили.  Расчет был на то, что выйдут самые рискованные и отчаянные, изголодавшиеся по протестному адреналину. В результате вышло очень мало людей, покрывших не больше 20 точек. То есть за день активность упала в 10 раз. Зато у полиции субботник задался больше, они, видимо, установили собственный рекорд по задержаниям.
	Воскресным вечером вся московская команда встретилась на Садовнической набережной, где совсем недавно работал штаб без света. Ляскин приободрил всех. По его словам, Навальному понравилась наша организация «уикенда». Конечно же, он оценил результат по активности и количеству яркого контента в соцсетях. На фоне субъективности Волкова, пожелавшего не заметить московских рекордов, положительная оценка от Навального грела душу. Кандидат как-никак, хоть и отстранившийся от реальной действительности в делах кампании.
	За заслуги и проявленный героизм, а команда работала фактически на улице, под носом у двух «пазиков» с ОМОНом, всем дали пару выходных. После недельного стресса и максимальной концентрации на результате это стало просто манной небесной. Рядовые сотрудники «отпахали» на совесть, у меня же в душе оставался очень неприятный осадок.

	***
	Шла только вторая половина июля, третий месяц кампании, а мы уже успели: из-за показухи профукать массовое ядро актива, вляпаться в россыпь ненужных скандалов, просесть морально из-за умопомрачительных заблуждений Волкова. Его фриковатая мантра про «десятки тысяч реальных волонтеров» раздражала до невозможности. Человек утонул в своей цифровой реальности и упрямо игнорировал реальные расклады «на земле».
	У меня, как и у многих, внутри копилась моральная усталость даже не от отсутствия успехов, а от давящей монотонности в стратегии кампании, от ее бессодержательности и пустоты. Тяжесть от ранних ожиданий, что кампания станет решающим ответом на все последние мытарства оппозиции, давила всё сильнее. Себя сложно обмануть в очевидном. Можно заставлять не замечать реальность, но снежный ком будет только расти. Так было и с кампанией в самой середине лета.
	Кампания в Москве осталась без штаба. Шли мучительные поиски нового помещения. После последней истории со штабом на Садовнической набережной, довольно громко и скандально прогремевшей, трудности при фразе «хотим арендовать ваше помещение, мы от Навального» возникали неизбежно. Весь процесс поиска взял на себя Николай Ляскин. В атмосфере строжайшей секретности он отсматривал варианты и общался с риелторами и собственниками. Варианты всё равно продолжали отпадать десятками. При этом нельзя было сказать, что штаб не располагал бюджетом. Минимум пятьсот тысяч у нас было, но и условия были непростые. Руководству нужна была красивая и дорогая картинка. Центральный округ, статусное здание, возможность провести внутреннюю отделку под свой вкус, хороший вид вокруг. На показухе в кампании не экономили. К сожалению, в понятие «показухи» не входило развитие волонтерских сервисов, новые виды агитационных материалов, зарплаты сотрудников и поддержка волонтеров.
	Рядовой менеджер штаба получал тридцать тысяч рублей, работая по 10 часов в день, в лучшем случае с одним выходным, без социальных гарантий, предусмотренных трудовым кодексом. Леонид Волков был против дополнительных гарантий перед сотрудниками и предпочитал вариант с обыкновенным гражданско-правовым договором вместо трудового. Так было проще без особых объяснений и последствий увольнять людей, зачастую проработавших по полгода, а то и больше. Не нужно было оплачивать больничные, давать отпуска по требованию сотрудника, нести формальную ответственность за полученный сотрудником ущерб. Возможно, такой подход считается нормальным при классической модели избирательной кампании, которая длится два месяца. Но в кампании «Навальный-2018» было иначе. Люди работали, как минимум, больше трех месяцев, единицы умудрялись проработать даже больше года. Но руководство относилось к ним как к временщикам без прав.
	Про молодых сотрудников московского штаба можно смело сказать, что они жили и горели на работе, трудясь на износ. Мотивировать их было не нужно. В то же время нельзя сказать, что они так корпели сугубо за Алексея Навального. Нет. У них было всё в порядке с самодостаточностью и личными целями. Они совершенствовались, заполняли внутренний политический вакуум, очень правильно использовали кампанию для собственного роста, при этом думая более глобально, чем «Навальный наш вождь». Николай Касьян, Алена Нарвская - совсем молодые активисты, которые здорово выросли на кампании, вытягивали организацию серьезных кейсов, обеспечивая работу городской сети координаторов и волонтерских чатов, запуская по тридцать-пятьдесят точек в агитационные воскресенья, которые мы ласково прозвали «дни шара» в честь красного шара «Навальный-2018», призванного заменить традиционный куб с баннерами.
	Исключение в коллективе составлял только юрист Дмитрий Волов, воспринимавший своё место в кампании как возможность отдохнуть от томной рутины в ФБК, где он долгое время сидел с перерывами на вынужденные отлучки в Европу. Якобы, его преследовали спецслужбы за раннюю политическую деятельность, что больше походило на красивую сказку. В отличие от остальных, Волов был «истинно верующим» адептом Алексея Навального ещё с основания Фонда борьбы с коррупцией в 2011 году. За веру в «вождя» система его держала и никогда не обижала. При этом вера в «сакральность» лидера каким-то образом сочеталась у Волова с мечтой грамотно свалить в Европу и вести там сидячий образ жизни в очередном безжизненном фонде. В России таким не жилось, всё русское вызывало у них едкое отвращение, кругом была «кровавая гэбня» и «путинские ватники». Волов гордился дружбой с «самим» Георгием Албуровым и с известным американским мотом и бесполезным «грантоедом» Олегом Козловским, которого уважал за умение эти самые гранты получать.
	Кампания потихоньку катилась дальше, но внятной стратегии от руководства так и не было. После потери специально заказанного «миллионного тиража»  газет с листовками начался привычный дефицит материалов. Окружные координаторы, наше московское ноу-хау, постоянно недополучали листовок. Богатый на задержания «уикенд» подкинул работы еще на целую неделю. Я настоял на том, чтобы запустить комплексный обзвон по всем пострадавшим участникам «субботника» — проконсультировать их и справиться о положении дел. Всем задержанным еще предстояли суд и обжалование. Самое интересное, что федеральный штаб таких задач не ставил. Иван Жданов поступил в своих привычных традициях: юридический отдел создал почту, на которую должны были писать сами пострадавшие. Почта была новая, ее никто банально не знал, да и не все понимали значимость обжалования протоколов.
	Пока шли таинственные и бесплодные попытки Ляскина найти новое помещение, штаб скитался по различным анти-кафе. Обстановка была совсем не рабочей, но у ребят хватало внутреннего стержня не сдуваться совсем. Невольно шли сравнения этой кампании с предыдущими. Все отмечали полное отсутствие стратегии, непостижимую для логики временную растянутость, отстраненность федерального штаба и его кадровую грузность. Решения принимались неделями, царила неразбериха и текучка людей — в итоге процветала местечковая бюрократия на всех уровнях управления. Один из молодых, но повидавший избирательные кампании сотрудник как-то вывел такой вердикт: «Пожалуй, самая важная, но худшая по организации кампания, в которой я участвовал». Звучало как преждевременный приговор.

	***
	«Казус Туровского» случился в самый разгар июльского застоя, 13 числа. Человек, про которого все забыли, превратился на пару дней в шаровую молнию, взбудоражившую  уснувшее болото. Пропавший из поля зрения человек неожиданный вернулся с обескураживающим по эмоциональному драматизму постом на своей странице в Facebook.
	Реакция в Фонде была истинно чиновничьей, в худшем понимании этого явления. Начались судорожные поиски виноватых. Волна пошла с самого верха и до низа. Навальный рвал и метал. Александр Туровский тут же превратился в обычного волонтера, с которым, вроде, что-то случилось. Лить грязь сразу не решились, Навальный тогда прислушался к окружению и начал корчить из себя радушного парня: «Мы любим и ждем, Александр, скажи, если что-то случилось».
	На внутренней кухне, без сторонней публики, Навальный полыхал: «Что он себе позволяет? Да кто он вообще такой? У него было три адвоката, я ему звонил, заткните его или пусть срочно даст опровержение. Ищите его и исправляйте, как хотите!» Кто видел Навального в кулуарном гневе, тот нервно вздрогнет при описании этой ситуации. Кто не видел, просто представьте себе шатающегося в натуральной истерике взрослого дылду, не способного вас ударить, но кинуть чем-нибудь или едко обозвать вполне способного. Вероятно, такой гнев был вызван собственным ощущением Навального, что в ситуации с Туровский не доработал лично он. «Продинамив» суд, по слухам, порядком разозлившись на малое количество прессы у ворот спецприемника и встречающих активистов, и не встретившись с Туровским позже, в собственном кабинете.
	После игнорирования целого списка новых политических «узников 26 марта» Туровский казался карманной мелочью. Его выпад обнажил все проблемы нынешнего Фонда, привыкшего к безропотности жертв собственной политики и повсеместному соглашательству сторонников. Публичная обструкция лидера была для сотрудников ФБК табу сродни религиозному, во многом именно поэтому Фонд так зашипел. На летучке федерального штаба все пожимали плечами и осуждали Туровского, каждый хотел «правильно» высказаться, желательно при своем начальстве. Неуязвимая система, которая всегда гордилась своей героической стойкостью перед внешними кознями, незаметно для себя «скурвилась» изнутри, в повсеместном лизоблюдстве перед начальником-вождем.
	В ФБК начали судорожно искать крайнего. Навальный никак не мог допустить, чтобы такие прецеденты стали нормой. По всем признакам «крайним» был назначен я. Именно мне стали внезапно писать разные сотрудники Фонда и как бы невзначай уточнять, как такое могло произойти. Главный вопрос, который всех мучал: сколько ему заплатили?  Как ни странно, этим вопросом не задавались волонтеры или обычные сторонники, грязь аккуратно полилась из штаба. Причиной был сам Навальный, через авторитетных сотрудников запускавший выгодную для атмосферы в коллективе версию. Кстати, расспросы от сотрудников носили далеко не мирный или гуманный характер. Таким образом люди просто пытались выслужиться перед собственным руководством, выведав для него какие-то детали.
	Гораздо сложнее оказалось с регионами. Не просиживающие часами на «политических летучках», не попадающие под постоянную пропаганду люди не восприняли ситуацию как однозначное предательство со стороны Туровского. Пошли уместные вопросы: а почему так получилось? может, Навальный тоже в чем то виноват? Осторожный Навальный предпочитал лишний раз не общаться с региональными координаторами.
	Очень удивил Николай Ляскин, подтвердивший болезненный тезис о том, что нельзя жить в обществе и оставаться свободным от него. Его телефонный звонок я запомню на всю жизнь, вероятно от того, что сам был в шоке и воспринимал всё очень остро. Тон Ляскина был непривычно агрессивен, груб и чувствовалось, что «крайним» назначен действительно я:
	- Где Туровский?
	- Я пытаюсь с ним связаться сейчас, как и все.
	- Он не выходит на связь!
	- Возможно от того, что ему обрывают телефон и пишут черти что.
	- Его надо срочно найти! Делай, что хочешь!
	Вспоминая тот этап, невозможно не отметить ментальное различие между федеральным штабом и нашей московской командой. Мы были пусть маленьким, но горячим и быстрым ручьем, всегда находившим путь дальше. Федеральный же штаб напоминал сонный грузный пруд, бережливо окруженный бетонным забором твиттера, воткнутым впритык к самой воде. Находясь в трудных условиях, без рабочего помещения, но в постоянном и плотном контакте с людьми, без падкого на лесть начальства под самым боком, без обедов на три часа и обязательных выходных, но с чувством гражданского долга, молодецкого азарта, страстной одержимости в переменах — московская команда во всем отличалась от тихого и размеренного офиса главного штаба. У нас вождизм во всем проигрывал самодостаточности и духу командной работы. За это наш штаб откровенно недолюбливали «волковцы», полностью перенявшие манеру работы и симпатии у своего патрона - торжество пустой статистики и красивые лозунги про «кровавый режим» в любой ситуации. Мы были разные. Комок интриг против нас рос. Было понятно, что скоро эти ребята попытаются нас окончательно выжить и заменить собой.
	Вскоре после телефонного состоялся и личный разговор с Николаем Ляскиным по поводу Туровского, после которого можно было смело сказать, что Фонд в моих глазах провалил импровизированный экзамен на человечность. В последующие месяцы я всё чаще и чаще возвращался к его содержанию, моральные метания между общественно-политическим долгом и внутренними угрызениями совести от этого становились только тяжелее. На разговор меня пригласили публично, с характерным акцентом и эмоциональным окрасом, чтобы ни у кого из команды не осталось сомнений, кто виноват и что с ним будут делать.
	Ляскин не смотрел мне в глаза, только теребил свой телефон, который резко кочевал из переднего кармана брюк в руки и обратно. В голове закрутилась мысль, что он записывает меня на диктофон. Тон был такой официальный, как будто Николай выступал на летучке Фонда:
	-	Ну и что думаешь по этому Туровскому? Запугали там всех у него или заплатили хорошенько?
	-	Как сейчас это можно предполагать, ничего же непонятно.
	-	(Настойчиво) Думаешь, заплатили?
	-	Ничего нельзя исключать.
	-	Наверное, квартиру дали, озолотился парень.
	-	Коля, для меня это большой шок, как и для всех, кто переживает за ситуацию и кого это коснулось.
	-	Поедем его искать вечером, к нему домой.
	-	Давай, поедем.
	Последующее собрание с московской командой прошло еще менее красиво. Ляскин жутко перегнул, это отметили многие сотрудники, в частном, разумеется, порядке. Обстановка больше не благоволила к искренним размышлениям и свободным оценкам. «Загреметь» в соучастники к теперь уже преступнику, а не герою, Туровскому стало легче легкого. Тем временем собрание упрямо пародировало какую-то комсомольскую экзекуцию или оруэлловскую «пятиминутку ненависти», с публичным осуждением, пылкими речами комсорга и фанфарным торжеством единственно правильной позиции. Ляскин тараторил пропаганду про «квартиру», «обогащение», «молодец какой». Оставалось торжественно добавить про «сегодня он мнение свое выразил, а завтра Родину продаст». Впрочем, до этого не дошло. Хотелось закрыть глаза, мотнуть головой и вернуться назад в свой 2017-й, вновь на сказочную и романтическую дорожку к «прекрасной России будущего». А эльфийская дорожка превращалась в привычные российские выбоины.
	В конце собрания с Ляскиным бабахнула шутка, которая сразила всех: «В следующий раз, если кто провернет подобное, процент мне закидывайте». От таких «шутеек» приличный человек поморщится. В этих словах было всё - ненависть, недоверие и какая-то зацикленность на деньгах. Что тогда стало с Ляскиным? Защитная реакция, усиленная внутренними передрягами в федеральном штабе и предвзятым отношением Волкова? Очень хочется думать именно так. Даже сейчас.
	Мое же положение в штабе сильно ухудшилось. Про те реформы и проекты, которые я задумывал для дальнейшего развития волонтерского сообщества в Москве, можно было позабыть. Почта стала пустеть. Руководство и федеральные менеджеры перестали со мной общаться. Ляскин погрузил штаб в изоляцию. Ситуация развивалась по суровому закону бюрократической системы - система назначила виновного, ответственные перекрутили гайки, а реальных выводов никто не сделал. С другой стороны, личный энтузиазм внутри продолжал гореть. Сильно спасало отсутствие вождизма в себе и в команде. Для нас Навальный был поводом набираться опыта и работать с новыми людьми, строить гражданские институты, развивать общество из свободных людей, развиваться самим. Оседлать беса кампании, бестолково упершегося в искусственную шумиху вокруг одного человека.

	Глава 4. Подписной СЫЧ, или Кто стрижёт бороду Навальному?
	Тем временем приближался август. Штаб продолжал скитаться по анти-кафе, но новое помещение было наконец-то найдено. Нашлись собственники, которые, видимо, не слышали о наших прошлых злоключениях или просто повелись на клиента, способного в кризис оплачивать достаточно высокую стоимость аренды. Меньшее по размерам, чем прошлое на Садовнической набережной, но уютное и компактное, в два этажа, да еще  в таком статусном месте. Местность по улице Гиляровского, где теперь располагался штаб, называли «политическим кварталом». Совсем неподалеку от нашего дома №50 располагались центральные штабы «Единой России» и КПРФ. Навальному это соседство польстило, он остался очень доволен местом. Как бы наш кандидат ни старался отрицать текущую политическую систему РФ, ему очень нравилось находиться в конкуренции с ней, пытаться навязывать ей борьбу, быть рядом, по соседству. Чтобы она знала, что вот он Навальный - он тоже существует. Схлынула новая волна сторонников, та самая «молодежь из ютуба», но в головах опытных сотрудников, бывалых и пожилых активистов, у самого кандидата никуда не исчезли привычные рефлексы от постоянных поражений и ощущения своей «политической карликовости». Любая близость к властям предержащим радовала и давала ощущение уверенности в себе.
	Открытие второго штаба планировалось провести с торжественной помпой. Федеральное руководство, вошедшее в ритуальный раж устраивать публичные церемонии и что-то открывать, очень хотело блеснуть в Москве перед большим скоплением лояльной прессы. Волков готовился стать главной примой. По Навальному было решено, что формат слабоват для персоны его уровня, ведь людей может собраться немного, поэтому нечего ему терять время. Конечно, невозможно себе представить, чтобы Навальный образца 2013 года поступил похожим образом. Даже короткое выступление, минуток на пять, подняло бы дух редеющим московским волонтерам. Но Навальный поддался решению не ехать.
	Как зачастую случается при долгой подготовке, жизнь всё поставила с ног на голову. А готовились основательно и без рабочей спешки: дорогой ремонт придавал помещению нужный лоск и статус. И тут в день открытия штаба Волкову, Навальному и Ляскину назначили суды за 12 июня. В штабе трактовали такой маневр как трусливую попытку власти пересажать всех лидеров и остановить кампанию. Подобные моменты считались отличной возможностью напомнить миру о существовании кампании, ведь оппозиционные и западные медиа с удовольствием пережевывали каждую деталь и пачками брали интервью. При этом внутреннего напряжения совершенно не чувствовалось. Новички давно привыкли к посадкам после несогласованных ивентов, а бывалые относились к судам как к неизбежному злу и никаких чувств по этому поводу не испытывали. После судов над главными действующими лицами считалось полезным написать в твиттер что-нибудь односложное и с указанием срока: «твари, имярек — 10 суток», «мрази, имярек — 30 суток». Такие твиты удачно заходили и нравились сторонникам, именно ненависть их заводила и подпитывала, а мы умели и знали, как на этом играть. Исключение составляли только уголовные суды над рядовыми активистами. Про них руководство умалчивало: хайп здесь был не дороже денег, а деньгами была кампания, которой вредили страх и паника от посадок в реальную тюрьму и на долгие годы. Про этих ребят старались не писать и ссылки про них не скидывали в чаты сотрудников для дальнейшего распространения.
	Отправляясь на суд, Николай Ляскин не готовил штаб к своему длительному отсутствию, особых указаний не было. Нас тревожило, что люди Волкова воспользуются моментом и «отожмут» штаб, прислав кого-то вместо Ляскина. Тогда же мы приняли внутреннее решение, если всё же состоится замена руководителя, к тому же находящегося под арестом, нам в этой кампании больше делать нечего. Всему был предел, и подобное решение не укладывалось в наше представление о самых простых нравственных и моральных принципах.
	Открытие, наверное, самого успешного и эффективного из всех московских штабов, которых по итогу будет аж четыре штуки (офис на Гиляровского был вторым по счету) прошло без руководства. Волков, томно ожидавший в Тверском суде своего заседания, очень нервничал и раздавал ехидные интервью. Понимая, что, скорее всего, пропускает открытие, которое готовилось сугубо под него, он всё свел к простой, но несправедливой для обычных сотрудников формуле: штаб волонтерский, вот и открывать его будут волонтеры, справятся. Про сотрудников, которые долго и кропотливо готовились к долгожданному открытию, с самой сердечной заботой вешали каждый плакат, собирали всю мебель и готовы были разорвать рабочих за любой просчет, он практически ничего не сказал. Отчего-то слово «сотрудник» очень пугало Навального и Волкова, потому они старались всегда говорить о «волонтерах». Этот необъяснимый для обывателя страх разрешался достаточно просто: сотрудник обязательно получает зарплату, работает за деньги, а значит, рушится романтический и брутальный образ тысяч несгибаемых в борьбе юношей и девушек, готовых сутками напролет вести «самую лучшую кампанию» совершенно безвозмездно. Звучит диковато, в духе тоталитарных режимов, но такова была наша идеологическая модель. Кругом одни «волонтеры» и никаких сотрудников, по возможности. К такой формуле приучали и региональные штабы.
	Волонтеров на открытие собралось не много, и это были все наши старые знакомые. Новых лиц почти не было, что изрядно удручало. Тот же состав, с каким начали кампанию  в апреле-мае. Человек сто, на 80% совсем еще молодежь, школьники или первокурсники. Для них не было никакого политического «вчера», а был только Навальный, без его прошлого, в котором не было ютуба. Как говорил сам Навальный в конце 2015 года: «YouTube даст нам невероятные возможности, там нет конкуренции, но есть тысячи людей, которые еще не знают о методах и символах протеста». Этими людьми оказались юноши и девушки. Экономические программы и политические платформы мало их интересовали, они не знали, чем Навальный занимался два года назад. Они смотрели YouTube и внимали красивым жестам и пустым по содержанию обещаниям исправить всё и сразу, убрав любое зло в отдельно взятой стране.
	Когда душное помещение оказалось набито битком, я и еще одна наша сотрудница Анна Литвиненко начали церемонию открытия. Мы встали перед толпой и начали речь в стиле Навального. Объяснили, почему нет известных лиц, рассказали про суды, конечно, не упоминая, что Алексей и не собирался приезжать, опасаясь маленькой явки. Прессы было много. Вечный состав на любых мероприятиях Навального – радио «Свобода», «Новая газета», западные СМИ.
	В какой-то момент мне поступило указание из суда: держать людей. Аресты не дают, Ляскин и Волков получают штрафы и спешно выдвигаются на открытие. К этому моменту мы уже наговорились с людьми, и они начали расходиться. Я «толкнул» проникновенную речь об  особенности нашей исторической миссии для России, о наших 2-3% в океане недоброжелателей и лгунов, о том, что именно мы способны и можем принести спасительные перемены. Молодая публика оказалась благодарным слушателем, я всем своим существом чувствовал, как толпа поддается на уговоры, словно пластилин податливо принимает необходимую мне форму. Стало страшно, прошел адреналиновый озноб. Страшно от ощущения безропотности толпы, легкости внушения и власти, прежде всего от простоты манипуляций. Несколько дней спустя, перебирая в голове эти моменты, я представил Навального, что он чувствует, выступая перед этими юными поклонниками его таланта разжигать в них ненависть и вестись на глобальные обещания. Именно так из политической оппозиции мы быстрыми темпами превращались в гражданскую секту, выбрав себе в паству несформировавшийся, а потому уязвимый контингент - школьников и студентов первых курсов.
	Ляскин и Волков таки успели на открытие, под самый конец, но небольшое количество народа еще оставалось. Вся троица получила огромный штраф: Ляскин - 250.000, Навальный и Волков — по 300.000. Тогда волонтеры долго обсуждали, как будет тяжело собирать такую огромную сумму для любимых лидеров, но они постараются и обязательно соберут. Удивительно, но лидеры и в ус не дули «париться» по этому поводу и специальным образом собирать деньги. Вопрос по уплате этих гигантских штрафов замялся сам собой и публично нигде больше не поднимался. Все нужные средства нашлись сами собой. Обошлось без дурацкой показухи, которую Навальный любил устраивать в своих прямых эфирах, зачитывая платные комментарии, тем самым показывая, что ради штрафов для людей кампания готова на любую возможность подзаработать. Вокзальная игра в наперстки выглядит куда честнее, чем подобные авантюры с доверившимися тебе людьми.
	За все время существования помещения на Гиляровского, 50, а это были ключевые месяцы кампании, Навальный посетил штаб всего раз. И это была не теплая встреча с волонтерами или официальное выступление кандидата. Это было случайное недоразумение. Навальный заехал вместе с женой и гламурной компанией, явно не смахивающей развязным поведением на наших скромных волонтеров. Выяснилось, что они гуляли по городу, тусовались, благо погода стояла отличная, и неожиданно для самих себя  решили заехать в штаб. Юлия Навальная хотела сделать модные фотографии, а всю праздную компанию затащил в штаб друг Навального Александр Хоменко, который занимался вопросами с недвижимостью (в бизнесе и как теневой помощник в кампании) и очень хотел продемонстрировать последние успехи. Сам Алексей был одет как пляжник, в шортах и поло. Юлия сразу же зациклилась на фотосессии с большой надписью «Навальный-2018». Главным разочарованием тут стал даже не тусующийся кандидат в шортах, случайность посещения и даже не его праздная компания, а что поговорить ему с волонтерами было не о чем. С сотрудниками хотя бы состоялся дежурный разговор в стиле «что людям предлагаете», а вот с волонтерами оказалось потяжелее. Отправляющиеся агитировать люди неожиданно увидели предмет своей агитации - беззаботного и расслабленного человека в пляжном «прикиде», не знающего, о чем с ними потолковать. Чувствовалось напряжение. Из положения вышли традиционным для кампании способом: собрали всех волонтеров в кучу и сделали фото. Для твиттера самое то. Из руководства в штабе был только я.
	Навальный тогда впервые заговорил об Александре Туровском напрямую, хотя прошло уже больше двух месяцев. Видимо, других тем на ум просто не пришло:
	-	Мутная какая то ситуация произошла, непонятная, — совершенно отстраненно и флегматично проговорил Навальный, как будто речь шла о мешке картошки или коробке с потерянными листовками.
	- Да, для всех в штабе это до сих пор шок. Непонятно, он ведь всегда был отличным парнем.
	- Мутная история, конечно.
	Словарный запас был, видимо, тоже исчерпан, так как фразочка-паразит «мутная история» употреблялась Алексеем регулярно и была одной из самых повторяющихся в частном общении.
	Тут в разговор вмешался довольный от успешной демонстрации штаба Хоменко:
	- Да наркотики подбросили в карман и заставили выступить. Делов-то.
	Навальный в эфирах и видео и Навальный в реальной жизни, без помощников, которые готовы скакать вокруг и развлекать толпу, как это часто делал Ляскин, — это два совершенно разных человека. Странная кампания, страдавшая от дефицита содержания и большого смысла, только усугубляла этот внутренний момент.
	По очередному случаю крайней несамостоятельности Навального и его нежелании что-то делать самому, между фондовскими сотрудниками, знавшими Алексея не первый год, как-то состоялся забавный разговор. Перебрали все возможные варианты и всё мимо: за едой и кофе ходят помощники с секретарями, машину водит водитель, фактуру для постов готовят райтеры, тезисы для выступлений готовят менеджеры. И тут Любовь Соболь уже в смешном отчаянии воскликнула:
	- Ну, бороду-то он сам себе стрижет!
	- Боюсь, Люба, что и ее ему стригут.
	Это Ляскин поставил неутешительную точку в этом милом обсуждении. Старые сотрудники приклонялись перед Алексеем, и обсуждение подобных деталей его жизни доставляло им видимое удовольствие. Данный разговор и много других похожих напоминали натуральное сюсюканье над избалованным ребенком, умилявшим всех теток в семье своей беспомощностью.
	Тем временем появление нового помещения вселяло некоторый оптимизм, так как вовсю готовился запуск систем СЫЧ, призванных спасти кампанию и наконец-то подарить ей практическую осмысленность. Система состояла из монитора, миниатюрного процессора и супер-секретного ноу-хау кампании - специального сканера для фиксации персональных данных. У СЫЧа была только одна, но очень важная функция - обработка персональных данных будущих подписантов, то есть фактически сбор подписей, только не в подписной лист, а предварительно в базу данных кампании. Систему разработали еще в апреле и на тогдашних «летучках» Волков показательно интересовался у Рубанова: когда же система будет запущена, времени то немного. И вот только в августе забрезжили надежды о скором внедрении СЫЧа в массовое использование. Впоследствии, с системой СЫЧ будет связано самое большое и неоспоримое разочарование в плане стратегической и технической связки всей кампании.
	Штабные специалисты разумно полагали, что система автоматизирует и сделает реальным настоящий сбор подписей, который начнется сразу после гипотетической регистрации кандидата. Объемы предстояли гигантские, а сроки мизерные. Более трехсот тысяч подписей за какой-то месяц, еще и в разгар зимы. СЫЧ должен был внушить рядовым сотрудникам, в особенности региональным менеджерам, что с помощью технических хитростей мы обманем время и совершим невозможное - предварительно верифицируем нужное количество подписей, а потом ловко и быстро перенесем их в подписные листы. На словах общий план звучал превосходно. Рассказывая про него в собственных эфирах, Волков просто сиял.
	В техническом представлении менеджеров и презентациях разработчиков система длительной верификации будущих подписей выглядела так:
	1) Региональные штабы пропускают через систему СЫЧ всех зарегистрированных на сайте сторонников.
	2) В системе остаются сканы необходимых персональных данных человека, автоматически идет проверка на действительность паспорта через базу ОУФМС.
	3) Всё это надежно сохраняется, систематизируется и ждет своего решающего часа.  Решающий час - это сбор подписей в специальные бумажные листы, которые сдаются в Центральную избирательную комиссию. СЫЧ должен был сформировать подписной лист специально для каждого человека, прошедшего предварительную верификацию.  Верифицированному человеку оставалось всего лишь прийти второй раз и только оставить подпись.
	4) Профит. Сроки соблюдены. Никаких столпотворений в штабах. Жизнь прекрасна.
	В реальности, однако, всё оказалось не совсем так, вернее, совсем не так. Система СЫЧ оказалась пустышкой без важнейшей начинки. Работники региональных штабов, включая московский, на протяжении многих месяцев как идиоты рассказывали людям сказку. Сказка была нужна, чтобы банально затащить хоть кого-то в пустеющие штабы. Суть сказки заключалась в комбинации обещаний, подготовленной Волковым. «Приходите в штаб и верифицируйте свою подпись», — говорил он. Здесь сразу надо отметить, что штаб умышленно не конкретизировал тот факт, что людям надо будет прийти зимой еще раз. Многие удивлялись, зачем они приперлись сейчас, и задавали резонный вопрос: а что, и второй раз приходить придется?
	Тут начиналось самое интересное. Работники штабов принимались пересказывать сказку Волкова: «Вы пришли не просто так. Сейчас мы возьмем ваши персональные данные и сформируем из них подписной лист, подготовленный специально для вас. Да, вам придется посетить нас еще раз, но анкетировать и брать ваши паспортные данные мы больше не будем. Вам останется только оставить живую подпись в готовом подписном листе». Люди успокаивались.
	Что же оказалось в итоге? Хваленая система СЫЧ не была приспособлена для автоматического заполнения подписных листов персональными данными. Проще говоря, она только собирала данные. Мы врали людям, что им останется только оставить подпись и у их нынешнего визита есть целесообразность. Если бы произошла регистрация кандидата, штаб попал бы в щекотливую ситуацию. Не было бы никакой разницы между ранее верифицированным сторонником и впервые пришедшим. Операционист заново и вручную вбивал бы паспортные данные человека в пустой подписной лист. Позора и серьезных скандалов было бы не миновать.
	И тут встает резонный вопрос: на что рассчитывал Волков? Всё просто. Руководство кампании изначально воспринимало возможные итоги кампании реалистично и, следовательно, строило всю систему без расчета на регистрацию. Обыкновенный «лохотрон» по своей сути и содержанию: успеть хорошенько набить базу свежими сторонниками, чтобы потом использовать ее на региональных выборах, «бомбить» просьбами о донатах, играть мускулами перед основными спонсорами и уничтожать демократических оппонентов на праймериз. Ни про какую «регистрацию кандидата» никто всерьез в руководстве не думал.
	Важным моментом здесь было и занять сотрудников в регионах, показать видимость и цикличность работы. И самое важное - затащить людей в штабы. К середине лета в подавляющем большинстве штабов было, что называется, хоть шаром покати. Редкие и скучающие местные сотрудники, крохотные объемы агитации. Картину хоть как-то спасали нечастые инциденты с полицией.
Политическое содержание «верификации будущих подписей» вызывало еще больше вопросов. Федеральный штаб запустил большую медийную волну: «люди, срочно езжайте в штабы и верифицируйте свою будущую подпись». Тогда уже почувствовался некий диссонанс: надрываются все, кроме главного. Навальный был очень умерен в призывах идти и «оставлять подпись», как будто это был не решающий момент во всей кампании. Обсуждая это между собой, сотрудники списали это явление на желание «выстрелить» хорошими темпами ближе к октябрю. Мол, и за два месяца успеем всё собрать.
	Далее федеральный штаб планировал начать тотальный пиар с цифрами верифицированных сторонников. Основной мотивацией для поднятия увядших волонтеров на уличную активность рассчитывали сделать показательные темпы в ведущих регионах, где эти волонтеры хоть в каком-то количестве ещё остались.
	С момента начала верификации и до последнего дня кампании штаб усиленно скрывал любую статистику по верификации. Замалчивались федеральные и даже отдельные региональные показатели.  Хвалиться было нечем. Раскрой тогда штаб те темпы, на любом этапе до самого декабря, и даже самый упертый оптимист пал бы духом.
	Активные волонтеры были очень удивлены такому развитию событий. Из эфиров «Навальный LIVE» их порядком успели приучить, что кампания «Навальный-2018» — самая открытая и честная, соответствующая лучшим мировым стандартным. А тут такое. Волков словно в рот воды набирал, когда следовал очередной вопрос - что с верификацией, сколько уже? Следовали размытые и общие ответы в стиле «всё по плану, верификация успешно шагает по стране». Не будучи дураком, Волков бравировал не актуальной статистикой, а привычным козырем - количеством штабов, в которых верификация была запущена. Количество открытых штабов и задержания волонтеров останутся единственными козырями Волкова, его личным роял-флэшем на случай любой критики кампании.
	Даже после окончательного закрытия кампании любые цифры по верификации остались под грифом «секретно». Понимавший всё с самого начала Навальный на финишном отрезке сосредоточился совсем на другом аспекте кампании. В эфирах начался пересказ басни про двести тысяч волонтеров, готовых в любой момент оставить подпись. Картишки посыпались из широких рукавов, как будто и не было долгих месяцев томительной верификации, наглядно показавший всю неэффективность и призрачность кампании. Когда разразился скандал с московским штабом — мое откровенное выступление в декабре 2017 года, — я специально раскрыл реальные цифры собранных подписей по Москве. Их было всего около 14 тысяч. Ничтожно маленькая цифра, учитывая, что помимо 7.500 «своих» подписей Москва должна была собрать не менее 100.000 так называемых «региональных», тем самым выступив спасительным «федеральным хабом» для регионов с низкими показателями по подписям. И вот, в общей сложности 14.000 подписей по Москве, на которые ушло больше трех месяцев.
	По регионам итоговая статистика была еще более удручающая. Большую роль здесь сыграла внутренняя коррупция в управлении и клановость федеральных менеджеров. Раздутые показатели из отдельных регионов на фоне общего упадка кампании не могли не радовать Волкова, привыкшего воспринимать только сухие цифры. Окончательно превратившееся в хитрых офисных клерков молодые «волковцы» успешно раскручивали конвейер с «нужной» статистикой из не самых лучших регионов. Впереди планеты всей шел главный фаворит двора – Сергей Бойко из Новосибирска, затем регионы «миловцев» Александра Тагирова и Олега Снова. Естественно, когда пошел процесс внедрения системы СЫЧ, приоритет получили  именно они, самые «стабильные» регионы. В первую очередь дефицитное оборудование отправлялось к ним, остальным регионам оставалось только завидовать.
	Не нужно пояснять догадливому читателю пагубность таких явлений. Уверен, очень многие, кто прочитает эти строки, сталкивались с подобным в своей жизни. Показатели по верификации оказалось «раздуть» сложнее, что уже поздней осенью 2017 года вынудило Волкова к отчаянному плану - собрать минимум 150.000 региональных подписей только в Москве, а то и все 200.000. Абсолютно сумасшедший план, совершенно не реальный, но в последние месяцы осени, когда стало окончательно ясно, что регистрации не будет, Волков мог себе позволить такие жирные «утки». Всё равно дальше заявлений дело бы не пошло.
	Характерная история показывает беду с запуском верификации в Москве. Еще в мае в федеральный штаб постоянно поступали наши просьбы выделить несколько ноутбуков для работы ресепшена и юристов, а также обеспечить штаб необходимой для работы оргтехникой. Главный штаб сначала просто игнорировал наши кровные просьбы, а потом начались бюрократические отписки в духе «ожидайте главного». Как итог, принтерами и сканерами нас обеспечили простые активисты, с ноутбуками случилось примерно также. Особенно тяжело стало после изъятия всей техники правоохранительными органами в июле. Бывало, что приходилось натурально выкручиваться, имея в распоряжении по два ноутбука на весь ресепшен. Федеральный штаб отвечал на все просьбы лаконично и емко: денег нет. Нам оставалось только «держаться».
	Куда уходило финансирование и почему пустовали такие важные статьи бюджета, осталось тайной. Наиболее искренние волонтеры открыто возмущались: переводим деньги, казна не пустует, так почему же нет достаточного количество листовок и вменяемой оргтехники? В связи с этим многие сторонники справедливо предлагали учредить целевые взносы - самым частым предложением было внести точечный взнос на производство газет. Позже Волков начнет списывать любой дефицит и недостатки финансирования на дорогостоящие турне Навального по регионам, при этом через раз называя разную стоимость таких поездок, что стало поводом для насмешек с разных сторон.
	Несмотря на то, что Москва должна была дать максимальное количество верифицированных подписей, Волков по-прежнему предвзято относился к столичному штабу, «задвинув» Москву в соответствии со списком эффективности регионов, составленном на основе статистических показателей, на периферию. Составляли этот список очень просто. Была самая обычная таблица в Excel, которую собственноручно заполняли федеральные координаторы. Отсюда и возникал рейтинг регионов. Несложно догадаться, что, конкурируя между собой и борясь за место под солнцем у привередливого начальства, клерки преувеличивали заслуги своих регионов либо закрывали глаза на очевидную «липу», шедшую  в федеральный штаб. Проверить или опровергнуть недостоверность сведений было практически нереально, да и никто не стремился этого делать. Было невыгодно.
	В итоге московский штаб получил долгожданные СЫЧи гораздо позже многих регионов, в большинстве своем отсталых и показушных. И это еще помог счастливый случай. Несколько комплектов СЫЧей было запланировано отправить куда-то на Дальний Восток, но что-то пошло не так и они остались лежать в Москве. Ляскину удалось использовать этот момент и вырвать их для столицы. Здесь надо отдать должное Николаю: он до последнего пытался пробить стену офисных интрижек и делал для работы московского штаба, что мог, находясь  в уязвимом положении. Если бы не такая удача, Москва бы еще долго просидела без верификации подписей.
	С оснащением московского штаба системами СЫЧ начался новый виток борьбы за федеральное управление над всем московскими столичными процессами. Волкова продолжал чем-то серьезно не устраивать Ляскин, основные причины были не ясны, но все это понимали и казалось, что развязка вот-вот наступит. Недовольством Волкова пыталась манипулировать группа близких к нему сотрудников. Время кампании истекало, но «волковцы» так и не смогли интегрироваться в общие тренды штаба, оставаясь отдельной группой. Дополнительно накалял обстановку тот факт, что Навальный тоже относился к ним прохладно. В особенности он недолюбливал самого активного члена этой группы Олега Снова — за доходящее до неприличия желание угождать лестью и верноподданничеством Волкову.
	Формально у московского штаба не было своего федерального координатора. Москва  с самого начала считалась неким «спецпроектом», при этом не получая никаких особых преимуществ в оснащении или снабжении, а скорее наоборот, уступая многим регионам из-за их раздутых рейтингов. Запуск систем СЫЧ в многомиллионном городе давал возможность выгодно «выстрелить» перед самым носом руководства любому федеральному координатору, особенно близкому к первым лицам. Волкова начала «греть» его группа, чтобы он назначил кого-то из них «смотрящим» за Москвой. Ляскин был против таких раскладов, разумно осознавая, что за этим действием последует его отставка и разгон сплоченной команды, научившейся вытягивать на собственных плечах ключевые задачи.
	Тогда из положения удалось выбраться без потерь. В федеральном штабе успешно работала Ольга Гусева, которая была наглядным исключением из не лучших кадровых правил, царивших в штабе. Ее должность была весомой в общей иерархии и формально звучала как «менеджер федеральных проектов». Эта была ее первая работа в политической структуре. Неимоверно ответственной и въедливой до любых рабочих мелочей, не по годам разумной и рассудительной, Гусевой стали быстро доверять самые объемные и сложные проекты. Она охотно справлялась, показывая чудеса выносливости и работоспособности. Именно она станет тем менеджером, который осуществит единственный сработавший проект кампании - турне кандидата по регионам. Гусева с уважением относилась к сотрудникам московского штаба, видя, как они отдаются общему делу. Как федеральный менеджер Гусева обладала необходимым аккаунтом в электронной программе штаба. Этим и воспользовался московский штаб. Вся наша статистика и отчетность теперь были привязаны к ее аккаунту в штабной системе, следовательно, нам не приходилось сотрудничать с «волковцами» и, в частности, с навязчивым Олегом Степановым-Сновым. Мы были спасены, как оказалось ненадолго, до конца осени, но продолжить свою работу мы могли.
	Шел всего лишь август, кампания только приближалась к своему временному экватору, а внутренние интриги и чиновничьи болезни уже давно разъедали хрупкий организм штабной системы. Из луча света в темном царстве, романтического образа борьбы за «прекрасную Россию будущего» мы превращались в совсем другого исполина, мешавшего жить России испокон веков, — исполина бюрократии и кумовства.

	Глава 5. Как превратить куб в шар, не привлекая внимания полиции
	В конце лета главным политическими событием в Москве стала отнюдь не наша кампания по верификации подписей за выдвижение на президентские выборы Алексея Навального, как мы надеялись. Скандальных инфоповодов стало меньше, волонтерские страсти шли на убыль, а параллельно с этим всё больше политического пространства захватывали муниципальные кампании. Дмитрий Гудков с со своим главным технологом Максимом Кацем запустили общегородской избирательный процесс, который они назвали «политический Uber». Со стороны «Uber» казался верхом технологической мысли: весь сервис для кандидатов был прост и удобен, абсолютная доступность и прозрачность, потрясающие возможности в онлайне, налаженная коммуникация в сетях и мессенджерах. Если Леонид Волков безнадежно застрял в 2013 году в отношении стратегии и сервисов для сторонников и избирателей, то Гудков с Кацем шли вперед и использовали самые передовые методы. Именно у них я, кстати, подсмотрел модель системы для построения городской сети волонтеров на базе платформы Telegram, разумеется, адаптировав её под цели и возможности нашей кампании.
	Надо отметить интересный факт: после разгона нашей команды и даже после декабрьского скандала, связанного с моими публичными откровениями, система чатов в Telegram’e продолжала функционировать и только с помощью нее наши сменщики смогли как-то вести дальнейшую работу, при этом не привнеся в отлаженную систему ничего нового. Волков смотрел на нашу выстроенную городскую сеть с традиционным предубеждением, так как это была сугубо московская идея и инициатива без какого-либо его участия. Наш опыт, однако, оказался столь успешным, что, общаясь с волонтерами в первый день работы нового помещения на Гиляровского, даже Волков был вынужден отметить эффективность нашей городской сети и пообещал начать внедрение данной Telegram-технологии даже в других регионах. Чтобы остаться  с читателем  полностью искренним, должен признаться, что рост участников в окружных чатах сильно замедлился еще в июле и снова стал расти только к концу августа, когда более-менее заработала верификация и в штаб стали приходить новые люди.
	По поводу муниципальных кампаний у нас была примитивная и удручающая директива, полученная прямиком от руководства кампании. Нам предписывалось игнорировать любые просьбы сторонников помогать муниципальным кандидатам, даже тем, кто являлся по совместительству нашими волонтерами или идейными собратьями. Волков всегда был болезненно ревнив к чужим успехам, а тут еще вполне успешный проект Каца, его старого врага, от одного имени которого у Леонида начинался нервный тик. Исключение составил только Илья Яшин, даже не его команда по Красносельскому району Москвы, а именно сам Яшин. Фонд с первого дня планирования выдвижения Яшина по полной «впрягся» в его кампанию. Разрешалось пиарить его в сетях, перед волонтерами, на любых собраниях, никаких запретов и табу — сплошной зеленый свет.
	Остальным кандидатам пришлось отказывать даже в банальных просьбах разместить информацию в окружных чатах. Люди выражали справедливое недовольство, многие из них долгие часы и дни отдали во благо нашей кампании. Им было от чего огорчиться. Красивый тезис Навального «помогите нам, а потом мы сделаем всё для вас» оказался не для них. Пошла череда публичных склок, грозивших перерасти в резонансные конфликты. И снова «выручило» начальство, поручившее нам придерживаться несколько дураковатой, но действенной версии: всем кандидатам мы помочь не сможем, поэтому не будем помогать никому. Волков всерьез полагал, что подобный скрипт поможет уйти от ответственности перед людьми. Впрочем, для определённой аудитории это действительно сработало.
	В сентябре мы помогали только Яшину. В день голосования Фонд с помощью штабных ресурсов организовал в Красносельском районе экзитполы. Все лучшие ресурсы были брошены туда и только туда. Сотрудники социологического отдела ФБК лично приехали забирать информацию. После выборов, когда аппарат Навального начал плотно «вести» деятельность Яшина, мы продолжили регулярно выделять лучших волонтеров под красносельские задачи, в частности под осмотр местных объектов на соответствие муниципальным закупкам и т.д.. Координировал весь процесс аппарат Навального, что говорило о важности конкретного направления лично для него Алексея.
	Остальных муниципалов мы выручили разве что попытками подсобить с наблюдателями. Хоть объемы активности были и мизерные для мегаполиса, а мы направили всего несколько сот наблюдателей, штабной координатор по московскому наблюдению Анна Барвашова сделала всё возможное, призывая разуверившихся в нас кандидатов приносить свои направления на избирательные участки.
	Я с особой горечью смотрел на эту ситуацию. Еще с осени 2016 года, после завершения кампании Николая Ляскина в Госдуму, вместе с парой единомышленников мы начали партийный проект по подготовке кандидатов к муниципальным выборам. Хотелось встряхнуть московское отделение Партии прогресса. К тому моменту оно уже несколько лет оставалось единственным островком жизни в тлеющей партии. Был разработан подробный план подготовки: непосредственная работа в районах, доступные сервисы для жителей, основательная «прокачка» самих кандидатов. Кандидатов набирали из наиболее активных партийцев, к тому моменту таковыми считались молодые ребята из нашей немногочисленной команды. Основная масса московского отделения без энтузиазма отнеслась к нашей затее, мало кто уже надеялся на нужность этой партии Фонду и Навальному лично. Старые партийцы, признаться, сразу же выбрали проект Гудкова-Каца, посчитав, что там наиболее серьезные намерения. Забегая вперед, скажу, что только эти мудрые люди, не надеявшиеся на поддержку и внимание от Навального и ФБК, стали из всей партии единственными муниципальными депутатами. В итоге партию они по понятным причинам покинули.
	К старту «прогрессовского» проекта в ноябре удалось собрать десяток активистов, готовых полностью отдаваться работе в районах. Еженедельно мы проводили проектные собрания: читали лекции и инструктажи, раздавали задания, следили, как будущие кандидаты работают с районными проблемами. С развитием проекта, несмотря на наши собственные попытки выстраивать дипломатию со всеми демократическими силами, люди к нам не шли. Видимо, бросалось в глаза, что Навальный не заинтересован в подобных проектах и реальной поддержки для нас не будет. Так и вышло. Руки периодически опускались, но проект мы не бросали. На голом энтузиазме, с надеждой на будущее и собственное старание. Альтруизм и самаритянство в чистом виде, юношеский максимализм.
	Разговоры на тему муниципальных выборов лично с Алексеем Навальным сначала сводились к неприкрытому скепсису с его стороны: «Ну, что от этих мундепов зависит, никакой власти и влияния они не имеют, стоит ли вообще в это лезть?» Так он рассуждал в декабре 2016 года. Затем риторика немного сменилась, но снова ничего определенного: «Ну, конечно, в августе или ближе к нему вернемся к этой повестке, кому-то будем помогать». В точности так Навальный рассуждал уже в феврале 2017 года. Он просто не захотел опускаться до жизни и проблем реальных людей, в его словах регулярно присутствовало стойкое желание оставаться в виртуальной политике, изображая большого федерального воротилу.
	Вся обстановка недвусмысленно намекала, что муниципальный проект ему не нужен, а московские выборы всерьез в Фонде не воспринимают и ресурсы тратить на них не собираются. Вот так один из двух работающих проектов Партии прогресса (первым был правозащитный проект «Прогрессивное право») оказался не нужен, вместе с опытной молодежью, готовой к прямой и конструктивной работе с населением, имевшей самые реальные шансы стать депутатами. Но фондовским умам было не до того: их умы будоражила федеральная кампания с искрометными выступлениями Волкова о секретном, но могущественном плане, который он бережливо записал на листочек бумаги, чтобы враги, натурально, не прознали формулу победы. Впоследствии никто так и не понял, что это был за чудный план и чего удалось благодаря ему добиться. А сам волшебный листочек остался таинственно тлеть в волковских закромах, видимо, в ожидании новых побед. Да и был ли мальчик, никто не знает.
	Вместе с несостоявшимися муниципальными депутатами мы и вели московскую кампанию «Навальный-2018». После закрытия проекта наши кандидаты вынужденно поставили крест на муниципальных амбициях. Чтобы не бросать доверившихся партии людей, мы решили взять их по возможности на работу в штаб. Разумеется, с учетом их способностей и желания выносить запредельные рабочие нагрузки. Некоторых товарищей пришлось позже уволить - не все восприняли начавшуюся кампанию с должной серьезностью. Поведаю один такой эпизод: после кампании Ляскина мы привели в партию молодого парня, перспективного активиста, студента последних курсов МГУ Игоря Азарова. Игорь работал менеджером на ресепшене - регистрировал и общался со сторонниками. Работа несложная, но требующая максимального внимания и заботы к людям. После первых «наездов» собственника помещения на наш штаб на волне хайпа Ляскин написал в твиттер, что штаб переходит на круглосуточную работу. Собственник вместе с ЧОПом могли ночью захватить штаб, пока там никого не будет. Часть команды была вынуждена остаться, среди них был Азаров. В тот вечер проходил финал футбольной Лиги чемпионов, мы организовали публичный просмотр, под пиццу и лимонад, волонтеры подтягивались «тусить» в штаб.  Вместо исполнения своих обязанностей Азаров вместе со всеми пошел смотреть футбол. На вопрос мужчины, приехавшего зарегистрироваться волонтером, Азаров ответил в духе «уже поздно, рабочий день закончен, приезжайте завтра и вообще - вы разве не видите, что я смотрю футбол, запишите мой номер и до свидания». Позже Азаров и вовсе пошел спать, на утро соврав руководству, что дежурил всю ночь. Конечно, он был уволен. Азаров  не смог понять причин скорого увольнения, для него Навальный остался доступным способом протестно и весело проводить время, быть в тренде, буйным и модным. Таких как Азаров было большинство молодых волонтеров, не обладающих глубоким политическим сознанием, зачем и для чего они поддерживают кампанию. Дальше примитивных лозунгов у таких дело не шло. Нам же удалось собрать хоть и молодых, но думающих сотрудников, понимавших суть и ценность подобного самопожертвования. Работы, как в московском штабе, врагу не пожелаешь: бешеный график, дьявольское напряжение, отсутствие выходных, постоянный риск вляпаться в неприятности с законом. Но мы горели, не вождизмом, не офисными интрижками, а желанием доказать самим себе, что можно пахать по-настоящему, как в лучших сериалах, добиваться невозможного. И Навальный тут был совсем не при чем, от него остался один светлый образ и вечные указания всё неприятности списывать на беспредел «партии жуликов и воров».
	За всё времени кампании, а прошло уже более четырех месяцев, сотрудники московского штаба и наши волонтеры видели Навального всего один раз. Да и то, это случилось, когда он заехал на открытие первого штаба на набережной, где собралось совсем немного народа, человек тридцать, в подавляющем большинстве участники молодежного движения «Протестная Москва». Тогда приезд Алексея был неожиданным даже для сотрудников, поскольку нигде не анонсировался. Видимо, сработал теперь уже интуитивный страх Навального, что на фотографиях не будет огромных толп и искусственных очередей. На открытие второго штаба Навальный приезжать и не собирался, так как аудитория в несколько сот человек «зазвездившегося» кандидата уже интересовала мало, да еще и Волков удачно подсуетился, решив лично «засветиться» перед щедрой на заголовки либеральной московской прессой. Нелепый августовский инцидент, в шортах и с развязной гламурной компашкой, считать за визит кандидата было бы совсем неприлично. А у волонтеров и активистов закипало: где кандидат? почему он игнорирует Москву? Ляскин — хорошо, но где Навальный?
	Почему федеральный штаб в лице Леонида Волкова так не хотел делать встречу с Навальным? Причины на самой поверхности. Одного дело тараторить в эфирах про десятки тысяч активных сторонников в одной только Москве, и совсем другое — показать людям объективную реальность. Волков прекрасно знал статистику московского штаба про максимальный актив в 200-300 волонтеров и массовый спад общественного интереса к активностям кампании. Потерпеть фиаско в Москве — и всё, не отмоешься никакими региональными митингами, на которые люди ходят как на праздник, и совершенно неважно, кто на сцене.
	Но вследствие давления немногочисленных, но мотивированных московских активистов штаб решил-таки организовать встречу с Навальным в столице. Как и с поиском помещения под московский штаб, подходящие варианты отбирал и лично осматривал сам Ляскин. Потянулась вереница неудач. Большинство арендодателей и предпринимателей отказывалось с нами связываться моментально. Скандальная слава еще никому не помогала, а тут были свежи в памяти и поисковиках июльские события. Сомнительный хайп с провокацией властей продолжал аукаться. В свою очередь те, кто уже согласился сотрудничать, через какое-то время отпадали пачками. Здесь могло быть только два варианта. Первый — невероятная работа спецслужб: доступ ко всем частным перепискам руководства, неустанная слежка. Второй вариант — информация оперативно «сливалась» кем-то из руководства, кто был в курсе, а это очень узкий круг: сам Ляскин, Волков, Навальный, Рубанов, Марус, Жданов. Посмею предположить второй вариант, уж слишком серьезно эти лица подходили к безопасности в онлайне, а в живом общении всё обсуждалось крайне приватно и без посторонних. За этот вариант также говорит тот факт, что органы не всегда опережали нас даже в уличных акциях и запутать их было делом нехитрой техники. В случаях с арендой помещений удары наносились точно и по нужным вариантам.
	Любопытный случай произошел с подготовкой встречи, если мне не изменяет память, в клубе Volta.  Тамошняя площадка идеально подходила под требования Елены Марус, арт-директора кампании и супруги директора ФБК Романа Рубанова. Фонд давно лелеял мечту провести статусную и пафосную встречу в стиле Хиллари Клинтон, на президентскую кампанию которой равнялось всё руководство, включая Навального. Под грифом строжайшей секретности, в подготовке принимали участие только избранные. При подключении рядовых сотрудников использовалась запутывающая конспирация. Как итог площадка с треском слетела. При этом руководители успели «влупить» на закупку дорогих материалов и работу специалистов больше миллиона (!) рублей. Сумма была солидной и этот факт решили огласке не придавать. Ограничились постом от самого Навального и шутками между собой. Хитом на пару недель стала шутка про красный ковролин. Ковролин накупили в огромном  количестве для сооружения «красной ковровой дорожки», как на вручениях киношных премий типа «Оскара». В нашем случае вместо голливудских звезд должен был торжественно пройти Навальный. Дорожку планировалось оградить золотыми столбиками с лентой и приставить к ним специальный отряд из волонтеров. Куда потом делись залежи красного ковролина, осталось тайной, но шутки про него ходили еще долго.
	Многих арендодателей смущала юридическая схема, которую подсовывала им кампания. С нашей стороны предоставлялся договор от имени Некоммерческого фонда по поддержке средств массовой информации «Пятое время года», подписывался везде Волков. Как водится, в таких ситуациях одна из сторон всегда живо интересуется, с кем заключает договор и чем фактически занимается арендатор. Во многих случаях ответить было нечего, так как кроме финансовых операций по расходам кампании этот фонд больше ничем не занимался. Опытные предприниматели  боялись подставы, далеко не все верили в байку о «деньгах от народа» в сомнительном фонде и это стало немаловажным факторов многочисленных отказов.
	После долгих мытарств встречу в Москве все-таки провели, но при весьма странных обстоятельствах и только в середине сентябре. Фонд уже имел на руках социологию, мы все прекрасно понимали, что дела кампании идут не в гору, даже после запуска верификации в Москве и других регионах. Тем временем Ляскину удалось договориться по одному из помещений на заводе «АРМА», с максимальной вместительностью всего на 400-500 человек. На большее в Москве и рассчитывать не приходилось даже в сентябре, когда «дачный сезон» остался в прошлом. Социология показывала, что как кандидат Навальный московских активистам не слишком интересен. Новая волна воспринимала его как героя Интернет-мемов и экстремальный способ выпустить молодецкий пар. Скучноватая встреча с обсуждением тезисов так и не вышедшей программы мало кого могла прельстить.
	Вышло еще хуже, чем могло бы. Непонятно чье это было решение, но анонс и приглашения мы запустили всего за день до самой встречи. Для приглашений использовались только электронные почты зарегистрированных сторонников и система окружных чатов. Вероятно, руководство переоценило активность сторонников и подумало, что из мифических шестнадцати тысяч на сайте точно придет несколько тысяч, что вызовет коллапс на входе. Пришло 150 человек. Навальный выступил с общей речью, которая ничего кроме популистских фраз широкого толка, в себе не несла. Пообещал скоро выпустить программу, но, как мы знаем, программа вышла в самом конце кампании, в декабре, и никакого впечатления на сторонника не произвела.
	Волков был в бешенстве от такого количества зрителей, но это и был весь наш лояльный агитационный актив. Пошла команда не пускать прессу, любую, даже самую лояльную. Побоялись фотографий с жидкой толпой. Я взял на себя функцию безопасности и наладил организованный проход, что позволило успешно отсечь несколько групп явных провокаторов и неизвестно зачем явившихся полицейских. Бросалось в глаза поведение сопровождавшей Навального команды, его ближайшего аппарата — двух пресс-секретарей, директора ФБК, руководителя кампании, супруги. Они вели себя как аристократический бомонд, расположившись в специальной ложе, из которой был отличный вид на сцену, но куда был закрыт проход обычным сторонникам. Мы даже были вынуждены поставить специального волонтера, чтобы никто не надоедал почтенной публике вопросами.
	Волков цеплялся за любую мелочь и вел себя неадекватно. Перед встречей мы выставили навигацию из волонтеров в фирменной символике. У метро оказалось несколько наших агитаторов с шарами. Одну нашу активистку Александру Соколову задержала полиция, она успела об этом написать и всех предупредить. Кстати, благодаря сигналу от Соколовой нам удалось избежать задержаний всей нашей навигации, а это десяток человек. Волков рвал и метал, что этот инцидент сейчас обрушит всю явку и клял нас за неумение грамотно скрывать ненужные задержания. В разгар встречи, когда стало ясно, что людей мало, но с организацией полный порядок, Волков подошел ко входу в зал, где мы с Ляскиным что-то обсуждали.  В полной задумчивости, смотря в пустоту, Волков начал страннейший диалог:
	-	Чуете? (Шмыгает носом и подносит к нему свои сжатые в пятерню пальцы.)
	-	Что такое?
	-	Звездочкой пахнет. (Морщится.)
	-	Какой звездочкой, Леонид? (С позитивом, свойственным подчиненным перед начальством в нелепых ситуациях.)
	-	Ну, пахнет прям, звездочкой. (Переводит блуждающий взгляд на Ляскина и пристально на него смотрит.)
	-	Сейчас попросим на полную включить вытяжку…
	Волков загадочно удалился. Что он имел в виду и стоило ли вообще рассматривать подобное поведение Волкова как своеобразный сигнал? Леонид так намекал, что нам сорвали встречу? Низкая явка из-за полиции и всех подряд? Леонид просто решил выразить обязательное «фи», не придумав ничего менее вычурного? Леонид просто устал и страдает от каких-то запахов, которые ему мерещатся? На все вопросы ответ был один: Волков окончательно окуклился в своем мире, как это уже ранее случилось в конце мэрской кампании в недостижимом теперь 2013 году.
Николай Ляскин предложил не ломать голову над волковскими странностями, а просто работать дальше. Встреча еще продолжалась. Но осадок остался, видимо от того, что этот случай с Волковым был наглядной квинтэссенцией его поведения за последнее время. Сумасбродная загадочность и непредсказуемость.
	Но самое характерное произошло уже после выступления кандидата. Навальный приехал на встречу с новой охраной — дебильного вида лбами в темных костюмах. С самого начала они начали вести себя вызывающе и без какого-либо понимания политической специфики происходящего. Амбалам просто было невдомек, что они охраняют политика, а пришедшие на мероприятие люди — не скот, а его сторонники. Еще на входе охранники начали грубо общаться с пришедшими и требовать входить строго по одному с определенным интервалом. С горем пополам удалось объяснить, что мы не в лагере, и бегло обозначить им специфику выявления провокаторов. Ситуацию удалось выправить и скандала не случилось. Но после речи и короткой автограф-сессии Навального секьюрити снова раздухарились. Навальный был вымотан и хотел уже быстрее уехать, плюс на лице кандидата легко читалось недовольство от малочисленности зрителей. Охрана стала грубо всех выгонять из зала, буквально «зачищать» помещение от людей, выпихивая их к дверям на улицу. Вся команда бросилась им объяснять, что это наши волонтеры и они просто хотят сделать фото с Навальным. В суматохе один из амбалов в брутальной форме вышвырнул нашего юриста-волонтера Константина Мальцева, помогавшего нам всю встречу. Один мужчина попытался зайти в зал, объясняя, что он приехал издалека и хотел бы задать несколько вопросов, на минуту. Его оттащили под локти. Я вышел к нему на улицу и, как смог, ответил на вопросы. Мужчина ехал с окраины после работы, обычный работяга из Московской области, в пакетах продукты домой, поздно узнал о встрече и вот не успел на выступление Навального.
	Сентябрьская встреча дала ответы на многие вопросы. Бросалось в глаза, как всё изменилось со старых добрых времён. Другой Навальный. Другое отношение к людям. Другая общая атмосфера. Праздник политического непослушания закончился.

	***
	С открытием второго штаба, на Гиляровского, появлялись новые возможности для планомерного развития по-настоящему массовой активности на улице. Почему-то тогда нам казалось, что в конце лета кампания не будет скупиться на агитационный материл и мы сможем повторить успехи мэрской истории 2013 года. Плюс из нашей команды не выветрились прошлогодние воспоминания о кампании Ляскина в Госдуму. Год назад, также в конце августа и начале сентября мы уверенно ставили свыше 20 агитационных точек и раздавали не менее 5.000 агиток в день. И это с учетом того, что у нас не было крутого рупора в YouTube, не было фанатеющих масс из юных свидетелей революции.
	Со второй половины августа сначала Леонид Волков, а потом и все ответственные лица из федерального штаба стали сетовать на дефицит средств. Всё по российской классике. Мол, денег нет, но вы держитесь. «Готовится большое турне по регионам и все деньги идут туда, расходуйте материалы с умом». От позора и натурального растерзания со стороны волонтеров нас спасло само общество. Я уже отмечал, что по сравнению с 2013 годом и даже последующими кампаниями в 2017 году типичный волонтер стал совсем другим.  Средний возраст просто рухнул, куда-то подевались все состоятельные и состоявшиеся активисты и «продвинутые» люди среднего возраста, которые так выручили мэрскую кампанию своей идейной агитацией и эффективностью. Бывало, что за целый день в штаб заходили сплошь одни несовершеннолетние, сугубо чтобы сделать селфи и взять несколько стикеров. Лично я не встретил ни одного знакомого волонтера с 2013 года.
	До начала процесса верификации «политическая педофилия» особенно процветала в наших стенах. Верификация немного выровняла ситуацию, ведь оставлять подпись могли только совершеннолетние граждане или те, кому исполнится восемнадцать на момент выборов. Кстати, мало кто знает, но сам термин «политическая педофилия» ввел в обиход не кто иной, как Алексей Навальный. Случилось это в конце марта 2017 года на очередной летучке  федерального штаба. Шло публичное обсуждение данных о зарегистрировавшихся на сайте и речь зашла о проценте несовершеннолетних и малолетних сторонников. Малолетних оказалось около 18%. Алексей в изумлении хрюкнул. Его удивление было не с оттенком явного разочарования, а скорее с позитивными нотками. После фразы «политическая педофилия какая-то» менеджер ФБК Анна Додонова моментально начала мямлить про «неокончательность результатов», «продолжаем анализировать» и пр. Додонова была стреляный воробей и съела не один пуд соли на фондовских интригах, она знала и чтила все фондовские «скрепы», поэтому от греха подальше подстраховалась. Конечно, сам Навальный был обеими руками за «политическую педофилию». На фоне тотального спада и разочарования бывалых сторонников, особенно после развала «Демократической коалиции», эти малолетние ребята давали Навальному новые козыри: они были полностью его, никаких других лидеров из оппозиции они не знали и потому не признавали. Это была новая версия «сетевых хомячков», способных «прокачаться» за пару лет до «сетевых псов», готовых рвать по первому обвинению вождя. Не будучи глупым человеком, Навальный еще в марте понимал, я уверен, что «продавить» власти в 2017 году не выйдет, да и выиграть у Путина нереально, потому надо хватать молодежь и натаскивать на следующие выборы. Про большое подспорье в переговорах с западными спонсорами и говорить нечего. Ведущие американские фонды IRI и NDI захлебывались слюной от одних перспектив массово поработать с молодыми россиянами, наконец-то выйти из замшелого круга одних и тех же профессиональных оппозиционеров, катающихся на учебные курсы в Прибалтику или Польшу как к себе в офис на Автозаводской.
	Но был в новой поросли один большой и жирный минус. Эти молодые ребята быстро теряли кураж, были не готовы к регулярной агитации и воспринимали всё через призму сетевого позерства. Признаюсь, чтобы адаптироваться к их мизерным возможностями в агитации, у нас ушло немало времени. По прошлым кампаниям в Москве были минимальные стандарты: волонтер на агитационной точке раздавал не менее 300-400 экземпляров листовок или газет. Газеты, кстати, всегда расходятся лучше листовок. В 2017 году мечтать о таком даже не приходилось. Пока мы не разобрались в новых реальностях, типичный диалог с молодим агитатором «Навальный-2018» зачастую выглядел так:
	-	Ты отправляешься агитировать на очень людную и проходную точку, сейчас самый прайм-тайм по времени, вот тебе 200 газет (абсолютный минимум)!
	-	Извините… это очень много.
	-	Сколько тогда дать?
	-	Можно 30-50? Я ненадолго, на часок.
	30-50 газет! Некоторые умудрялись даже возвращать излишки. Отсутствие внутреннего стержня, зачем и для кого ты агитируешь, выражалось в качестве работы. Ребята фотографировались для соцсетей и ехали тусить дальше. В мэрскую же кампанию у людей была осознанная мотивация, цели были определены, да и сама кампания не была так бездарно размазана по времени. Лично я раздавал по 500-600 листовок на одном агиткубе, причем я там был далеко не лучший и не один. В президентскую кампанию в Москве нам не согласовывали кубы, но устраивать одиночные точки агитации нам никто запретить не мог, чем мы охотно и пользовались.
	Фирменным ноу-хау московского штаба, во многом вынужденным, стало учреждение «Дня шара». Кампания шла с мая, сейчас был конец августа, люди сильно устали от однообразия наших идей и планов, отсутствия мощных подач от Навального и присутствия эфирного бахвальства Волкова. Люди ждали от нас чудес, лимит доверия таял на глазах. Жизненно важно было ввести понятную и доступную традицию, ограниченную по времени, чтобы собрать в агитационный кулак просевшие человеческие ресурсы. Волков постоянно ворчал: «В Москве не видно кампании — где уличная агитация?» Этим он более всего походил на заплывшего жиром статусного чиновника, давно не осознающего суть происходящего вокруг - дефицита материалов, отсутствия свежей и вообще любой мотивации, кроме высоких слов о «прекрасной России будущего». Социологию людям по-прежнему не  показывали, да и статистика вбрасывалась никудышная.
	Воскресенье, на месяц или больше, стало днём агитационной мобилизации, тем самым «Днем шара». Всю неделю наши молодые менеджеры обзванивали московские базы волонтеров, которые мы, не будучи дураками и основываясь на горьком опыте, сразу догадались завести отдельно. Почему завели свои базы, а не понадеялись на федеральную? Всё просто. Особенностью «волковских» штабов ближе к середине кампаний становилась крайняя бюрократичность. Система теряла оперативную гибкость и превращалась в кусок затвердевшей лавы. Львиная доля пожеланий снизу тонула в почтовых переписках и фобиях ответственных сотрудников принимать решения либо, что еще хуже, их нежелании. Приходилось всё решать через высшее руководство и сроки растягивались, а момент уходил. В этой связи мы построили свою систему волонтерских баз, упорядоченную по видам деятельности и пристрастий наших активистов. Только это и спасло нас от полного и неминуемого провала, ибо за всё время кампании нам так и не удалось чего-то добиться от федерального штаба на предмет организованной работы с главной базой. Пару раз мы «выбили» рассылку по массовым встречам, и только ближе к закату кампании Ляскину удалось убедить боссов сделать рассылку еженедельной. В плане использования передовых технологий кампания была очень отсталая.
	С помощью «Дня шара» нам удалось реализовать то, чего не было и у кого на протяжении всей кампании. Без заведомых и управляемых скандалов, постановок и пустой статистики. Мы разработали и успешно ввели в регулярную практику настоящий агитационный кейс. Теперь каждую неделю Москву стала получать от 30 до 50 агитационных точек по воскресеньям. Пускай точек жидких, праздных, местами совсем потешных, но это был количественный и качественный потолок в новых реалиях. Подготовка начиналась за неделю и включала в себя «горячие» обзвоны, рассылки, организованную работу по окружным чатам. Запись велась на конкретные место и время, это давало нам возможность формировать целые группы и находить харизматичных волонтеров. У каждой группы был свой штабной менеджер, мы старались сделать всё, чтобы люди не отворачивались от кампании и не теряли присутствие духа.
	Успехи «Дня шара» приободрили нашу молодежь из московской команды. Мы давно задыхались от постоянных и пустых «наездов» федерального штаба, пунцовой атмосферы непонятного соперничества между отдельными «кланами». Начальство было глухо к изменяющимся реалиям, Волков слепо верил в свой план, становившийся всё более оазисным в огромной пустыне тающих надежд. Хотелось, чтобы нас отметили, еще более хотелось, чтобы наши методики взяли на вооружение и другие. Людей с реальным опытом в федеральном штабе было буквально раз-два и обчелся. На ключевых управленческих должностях были совсем новые люди или попавшие по блату. Под блатом имею в виду, в частности, специфические волковские пристрастия: Леонид мог по-рабочему «влюбиться» в сотрудника с первого взгляда или проникнуться симпатией от потока банальной лести.
	Благоприятная и полезная для кампании ситуация развернулась против ее инициаторов. Волков не оценил даже пятьдесят точек, наш рекорд в «День шара» — знаковое явление для кампании, которое в прежние времена тотально распиарили бы как «стахановский» рекорд. Какая-то моль проела те ментальные преграды, что разделяли нас и постылое чиновничество. Волков не смог пересилить свое отношение к нам. В одну из поездок в московский штаб, критикуя нашу работу в ироничной и пренебрежительной манере, руководитель кампании затронул и «День шара»:
	-	Еще и «День шара» у вас тут какой-то свой. (С натянутой улыбкой.)
	-	Да, успешный проект. Удалось вернуть людям желание агитировать, высокая динамика прироста.
	-	Ну, проводите… (Не без изрядного ехидства.)
	Первая мысль, которая пришла в голову: классный руководитель, блин, просто душой болеет за кампанию.
	Почему, собственно, шар, а не что-то иное? Никакой сакральности в этом выборе не было. С получением запрета на традиционные способы агитации — кубы — Фонд пообещал придумать что-то более креативное и совершенное новое по содержанию. Шли месяцы, а разработка нового «оружия возмездия» всем административными барьерами никак не продвигалась. Сохранялась только тайна и игра фантазии от сотрудников-предсказателей. Когда тянуть больше было нельзя и выход из положения стал необходим здесь и сейчас, решение оказалось банальным и совсем не свежим. Еще в 2015 году, во время кампании за марш «Весна» (не случившегося из-за трагической гибели Бориса Немцова) Николай Ляскин предложил вариант с надувным шаром. Легкий в решении и не требующий долгой проработки вариант. Тот факт, что мы буднично вернемся к нему в «самой важной кампании в жизни», изрядно бы всех удивил в прошлые годы. Но в настоящее время, кампания катилась к чертям, и ничему удивляться уже не приходилось. Только мириться и горевать о потерянном времени.
	С шарами было связано очень много курьезных моментов. Громоздкие, красного цвета с белой надписью «Навальный-2018», они изрядно привлекали внимание полиции, которая очень быстро стала к ним неравнодушна. Задержаний было немало, по несколько в каждый «День шара» - самый минимум. Позиция Волкова по отношению к задержаниям со временем еще более ожесточилась. Из федерального штаба жестко карались любые попытки придавать огласке разные опасности, связанные с агитацией или любыми другими штабными проектами. Сохранялся простой постулат: лучше не предупредить и не испугать, всё равно это «кровавый режим» и вся вина на нем. Возможно, такой вариант был удобен для офисных клерков из федерального штаба, но для нас как для сотрудников, близких к обычным людям, это было морально тяжело. Я старался регулярно проводить публичные правовые тренинги для всех желающих и на конкретных примерах объяснять, как не попасть в еще большие неприятности. Приходилось лукавить: пропагандировать людей, что всё законно и давно безопасно, задержаний, мол, почти нет. Если бы я тогда отступился от этих моментов, то тренингов для людей просто не было бы, а меня банально выкинули бы на улицу.
	Параллельно с большим трудом развивалась еще одна стратегически важная активность кампании. Агитация от двери к двери, а если проще - поквартирный обход жителей. Достаточно диковинный для России вид агитации, при этом успешно примененный муниципальными кандидатами из «политического Uber’a» Максима Каца. Вводить и развивать поквартирные обходы было личной инициативой Навального. С чем это напрямую связано, неясно, ведь даже сам Волков был толком не против и не за. Данную технологию планировалась внедрять массово и основательно, с прицелом на зимний этап кампании и сбор подписей в январе 2018 года. Мы сразу предложили выстроить удобную систему и сделать всё основательно - разработать специальное мобильное приложение, с картами маршрутов, инструкциями, мотивацией. Настаивали на видеоролике от Навального, с призывами массово включаться в этот безопасный, но пока сложный формат агитации. Как итог - вкусными обещаниями по выпуску приложения нас кормили вплоть до декабря.  Каждый раз руководство отписывалось оптимистичными загадками в стиле «скоро, скоро». Приложение мало того, что не вышло, но, как позже выяснилось, его даже и не начинали разрабатывать. Мотивирующие видео начали снимать, но так и не выпустили. Вот такие ситуации и наглядно демонстрируют всю степень несерьезности подхода штаба к ключевым сферам кампании. Слишком уж сосредоточились на сборе донатов и показухе с открытием штабов.
	Забавный момент произошел с августовским стартом агитации от двери к двери. Мы решили сделать общемосковский сбор на юго-востоке столицы, где у нас были сосредоточены наибольшие волонтерские силы. На сборе провели практический инструктаж и раздали майки с фирменными сумками. Весь мерч закончился влёт, но выдавали мы его с условием, что люди агитируют сегодня не в последний раз. Большинство мы потом ни разу за агитацией не увидели. В тот же день мы сами попробовали совершить обход по высокоэтажному дому. В компании с Ляскиным и Воловым мы стоически прошли два подъезда и получили удручающую картину. Из десяти квартир в лучшем случае открывали в одной. Да и в тех, как только слышали о Навальном, гнали прочь или, того хуже, грозились вызвать полицию. Тогда мы списали это на сложность района, а дело было в Кузьминках, и специфику времени - конец лета, мол, нормальные люди в отпусках. Дальше лучше не стало и наше героические волонтеры регулярно испытывали насыщенную гамму ненависти к фигуре Навального. Самым частым и обескураживающим вопросом было: а что он сделал, чтобы за него отдавать подпись? Каждый выкручивался как мог. Люди быстро измотались и стали падать духом от низкой эффективности поквартирных обходов и негативного стресса.