Наше светлое завтра

Наше светлое завтра
По столу медленно ползла муха. Муха была жирная, ленивая, мерзкая. Но Старкомдив не торопился её прибить, а наблюдал, как солнце переливается у неё на крылышках. Он любил, когда солнце вот так красиво переливалось на чём-нибудь, вспоминал свою молодость, свою Третью ударную. Утро, характерный запах промасляных кожанок, который ни с чем не перепутаешь, лужицы соляры на земле, а в них солнце. Прекрасное было время...
От стука в дверь Старкомдив вздрогнул, и муха взлетела. Машинально посмотрев на часы и поправив и без того идеальный воротничок френча, он сказал: "Войдите". В кабинет просунулась рыжая голова его секретаря, поручика Шлаевского.
- Господин Старший командир дивизии, вы не заняты?
- А, это вы, Шлаевский. Нет, заходите, что у вас?
- Шифровка от ЦЕОР, вот. - поручик протянул телеграмму.
Старкомдив взял шифровку, нацепил пенсне и стал медленно читать донесение. Непроизвольно сжал левый кулак. Поручик стоял по струнке смирно и, по своему обычаю, разглядывал панораму Битвы за Москву. Собственно, это было единственное в кабинете Старкомдива, что представляло интерес, если вы не стратег, поскольку все стены были увешаны картами различных областей мира, размеченными на случай войны. Внимание привлекали так же странные трофеи, например, шашка Будённого со следами крови командующего конармией. Говорили, когда-то обладатель этого трофея лично обезглавил советского командира.
- Какие будут приказания, Иван Иванович?
- Для начала - виски. Двойной. Нет, лучше тройной.
Поручик поспешно вышел, а Иван Иванович встал и стал прогуливаться по кабинету. Благо, ковёр поглощал даже звук его деревяшки. Память о том, почему ему пришлось покинуть броневойска. О 1918…
***
Тогда тоже светило яркое солнце и повсюду были мухи. Сентябрь 1918. Полевой госпиталь Добровольческой Армии. На кушетке он приходит в себя. В левой руке ноющая боль, в ноге тоже. Лицо анемично. Рядом молодой врач, как-то испуганно глядит, в глаза старается не смотреть.
- Доктор, что со мной? Ничего не помню, только как бронемашину подбили.
- Всё… хорошо. Лучше, чем могло бы быть. У вас лёгкая амнезия, это из-за контузии. Пройдёт, не переживайте.
Он посмотрел на перебинтованную руку. Врач поймал взгляд.
- Да, у вас сильный ожог руки. Пострадали связки и сухожилия. Подвижность… скорее всего, восстановится. Частично. Возможно, будут болевые ощущения на погоду. Но руку мы спасли. Хотя бы руку...
- Хотя бы руку?
- Ну, в общем, как бы вам сказать… В общем, ногу мы не спасли. Вернее, не всю спасли… В общем, ниже колена у вас теперь нет ничего…
Он взвыл и ударил рукой по кушетке в бессильной ярости.
- Вы… вы только не переживайте. Выше колена всё осталось. Сделаем протез, самый лучший. Да, танцевать не сможете, но ходить — вполне себе. К тому же, самого страшного мы избежали, гангрены нет…
- Пошёл вон!
- Но, позвольте…
- Доктор, будьте любезны, пройдите в соседнюю палату.
В комнату вошёл высокий поджарый офицер. Весь в чёрном, благородное лицо, генеральские погоны. Сразу было видно, что человек железной воли и привык, чтобы ему подчинялись. Доктор моментально весь как-то сжался и быстро покинул палату. Офицер сел на кушетку напротив, закинул ногу на ногу и неторопливо закурил. Пристально посмотрел на раненого.
- Болит?
- Чёрт побери, если вы пришли сюда пошутить, то отправляйтесь за врачом!
- Ну-ну, полноте. Голос я вам повышать не советую — не люблю этого.
- Да что вы себе…
- Ну, хорошо, тогда исполняйте приказ старшего по званию. Вы, господин майор, лежите молча и слушайте, что вам говорит господин генерал. Ясно?
- Так точно, - процедил сквозь зубы майор.
- Вот и замечательно. Для начала, соболезную вам. Вы, видимо, ещё не в курсе, но весь экипаж, кроме вас, погиб. Да и вы бы погибли, если б не отбросило взрывом. Всё-таки прямое попадание, вашего «Офицера» разнесло просто. И сочувствую вашему ранению, - генерал кивнул в сторону бинтов.
- Благодарю, господин генерал.
- Называйте меня «Чёрный барон». Прозвище мне солдаты дали, да как-то прижилось. Видимо, оценили мою любовь ко всему чёрному… Впрочем, я к вам пришёл поговорить не о цветах и оттенках. На фронт хотите?
- Снова шутить изволите, господин генерал? У меня нет левой ноги ниже колена, сильный ожог левой руки, вон, доктор говорит, что подвижность, может быть, восстановится, частично, пока просто болит. Это я молчу про ожоги лица и контузию. Куда мне на фронт? Рожей большевиков пугать?
- Ну-ну, рожей большевиков пугать и без вас есть кому. У меня к вам предложение получше. Я вот почитал ваш послужной список, - генерал кивнул на папку, что принёс с собой, - и даже был удивлён. Прекрасное происхождение, лучший ученик в гимназии, лучший студент на курсе. Полиглот, пять языков, увлекались живописью, в шахматы играли с преподавателями. А потом, после первого курса, вольнопёр. Ну, артиллерия ещё ладно — тут ваш год архитектурного пригодился. Храбрость — допустим. А вот после ранения добровольно попроситься в броневойска — это уже интересно. Что побудило?
- Да, знаете ли, барон, посчитал, что там смогу принести максимальную пользу родине. Всё-таки я немного в технике разбираюсь и отличный наводчик. Был…
- Ну, кем вы были и кем станете мы тут и решаем. Вы ведь с Лавром Георгиевичем тогда выступили, да? Год назад?
- Да, было дело. Надеялся, это поможет страну спасти. Может, удалось бы тогда, не было бы и этой большевистской сволочи сейчас…
- Ну, то дела давно минувших дней. Много что было бы и не было бы, удалось бы всё тогда Лавру. Не суть. Я повторяю вопрос: на фронт хотите?
Майор на несколько мгновений задумался.
- А вы это сейчас серьёзно?
Барон неожиданно посуровел.
- Я, знаете ли, господин майор, не имею обыкновения шутить с ранеными офицерами в полевых госпиталях. Так что делаю вам официальное предложение о фронтовой должности. Правда, весьма специфической…
- Что, каким-нибудь секретарём в полевой штаб? Чтоб сидел при входе, всем показывал свои кресты да генералам чай подавал? Нет уж, спасибо.
- Да нет, на такие должности и без вас охотников полно, лишь бы не с винтовкой на перевес. Я предлагаю вам, как вы выразились, принести максимальную пользу своей родине. Очевидно, что тело ваше никуда больше не годится и о броневиках вам стоит забыть. А вот голова у вас толковая, опять-таки, опыта много. Предлагаю вам возглавить службу фронтовой разведки. Выберете себе людей, организуете всё. А то мы, прямо скажем, не используем все возможности. Да и тактике индивидуального террора следовало бы уже научиться. Чай, за окном давно уже Шаляпин не поёт.
Майор снова задумался.
- Вот только вешать и к стенке ставить я не буду. Операции продумывать — да, готов покушения организовывать, диверсии, шпионов засылать, но вешать и расстреливать не буду.
- А вам и не надо, мы вам штатного палача выдадим. Ваша задача — головой работать. Ну так что, согласны? Есть ли ещё вопросы?
- Согласен. А вопросы… Вы правда барон или для звучности прозвища?
Генерал улыбнулся...
***
Вернувшись, Шлаевский протянул стакан и тут же постарался отвести взгляд. Он, как и все в Разведывательно-контрразведывательном управлении, побаивался своего шефа. И дело было ни в деревянном протезе пониже левого колена, ни в затянутой в кожу левой кисти и даже ни в шрамах от ожога на пол-лица. Шлаевского пугали глаза. Всегда стеклянные, холодные и ужасно злые. Казалось, что они не серого цвета, а сделаны из какого-то металла. Эти глаза сверлили человека, докапываясь до самого нутра. А ещё Шлаевский был наслышан о подвигах Старкомдива. "Самого Ивана Дрейзера", как часто говорили. Скажем, все в штабе хорошо знали, что первые полгода он возил в банке со спиртом голову Ягоды, поскольку тот обещал его поставить к стенке на окраине Москвы, добавив "или же не сносить мне головы" в конце обещания. После Битвы за Москву Иван Иваныч фразу услышал, пленного опознал и помог выполнить ему его обещание. Где-то год назад, когда в окно кинули гранату и банка разбилась, Дрейзер поймал бросившего и заставил его выскоблить череп для пепельницы, которая теперь стояла у него на столе на видном месте. Поговаривали, что бомбист смеялся от радости, когда его вели на эшафот. Впрочем, это была не единственная такая история про "Самого Ивана Дрейзера", а глаза Старкомдива заставляли поручика верить в большую часть из них. Разве что кроме той, согласно которой Дрейзер однажды забил до смерти шпиона на допросе. Вот этого бы Иван Иванович точно не сделал. Ногти вырвать — запросто, кожу лоскутами посрезать — тем более. А вот срываться и забивать кого-то до смерти — ну нет, такого бы Старкомдив себе не позволил. В лучшем случае, придушил бы. И то вряд ли.
- Господин Шлаевский, когда вы родились? - вопрос Дрейзера вырвал секретаря из задумчивости.
- Простите, когда мой день рождения?
- Год.
- В 1914, господин Старкомдив.
- Хм. Как же вы молоды. Я тогда уже в армии был, на Великой войне... Не знаете многого, что я видел своими глазами. Вы слышали о протоколе "Святой Георгий"? - на этих словах Дрейзер как-то особо пристально посмотрел в лицо поручику и непроизвольно сжал левый кулак, что заставило секретаря нервно сглотнуть и поёжиться.
- Никак нет, господин Старкомдив!
- Ожидаемо. Слушайте.
Старкомдив опустился на кресло, вытянул в сторону свою деревяшку и как-то устало потёр глаза, сняв пенсне. Кресло было с ремнями под локтями, коленями и шеей и часто использовалось при допросах, однако это никогда не смущало Дрейзера. Как и пятна крови на ковре, которые никто особо и не смывал. Он поковырял одно из них протезом, после достал из серебряного портсигара папиросу, неторопливо раскурил и стал рассказывать.
- Как известно, в Первую Гражданскую дела у нас шли не очень-то и хорошо. Году к девятнадцатому большая часть России была под гнётом Совдепии, наших теснили почти на всех фронтах, потери колоссальные, так ещё и парад национальных республик по окраинам. В общем, без мата ситуацию и не опишешь. Благо, нашлись умные люди, что предпочли не биться головой в закрытую дверь, а тактически отступить и выстроить линию фронта. Как вам известно из школьной программы, мы тогда стянули все силы на оборону Юга, договорились с господами Пилсудским и Маннергеймом, даже орды Махно смогли направить в нужное русло. В общем, уже в двадцатом наступил перевес и мы создали Нашу Россию на осколке империи. Большевики были слишком истощены всем этим, да и убийство нескольких видных деятелей способствовало заключению мира. В курсе ведь операций по устранению Бронштейна и Фрунзе?
- Так точно! Вы тогда так это провели…
- Ну-ну, без лести. План составили в Генштабе, я просто обеспечил ликвидацию. Да и мне помогали, тот же Савинков. Впрочем, неважно, это преамбула. Когда мы отстояли свою Россию и при помощи Антанты заключили с Совдепией мирный договор, всем было ясно, что это временно. С обеих сторон были сотни тысяч военных, кто хотел реванша. Тут надо отдать должное гению Чёрного Барона, светлая ему память (при этих словах Дрейзер истово перекрестился. Как известно, их с Бароном связывали дружеские отношения). Всех, кто был не доволен положением дел, он направил в казармы - готовить добровольцев. “Спецназ, части специального назначения”, как он это назвал. Самых же умных, фронтовую разведку, контрразведку и другие организации - на поиск сочувствующих нашему делу по всему свету и подрыв мощи Совдепии. Ну, в Военной Академии должны были проходить историю войны нашего РКУ и их НКВД. Эх, такое было время, что и из дома нельзя было выйти без оружия...
На этих словах Дрейзер замолчал и о чём-то глубоко задумался. Поручик не смел перебивать и лишь разглядывал потухшую папиросу.
***
Погода стояла премерзкая. С утра зарядил дождь, который то чуть ослабевал, то начинал хлестать с новой силой. При этом ветер не ослабевал никогда и постоянно бил струями воды в лицо. У Дрейзера с утра ныло колено, при этом ещё и рука левая дёргалась чаще обычного. Он ненавидел за это дождь — вечно  его ранения устраивали ему экзекуцию. К тому же, несмотря на то, что прошло уже больше пяти лет с момента потери ноги, он так и не научился нормально ковылять на своей деревяшке в дождь и вечно скользил на мостовой. Не хватало ещё полковнику РКУ, при погонах и орденах на френче, грохнуться в лужу посреди улицы, а потом, матерясь, неуклюже подниматься со своим протезом и малоподвижной рукой. Или, ещё хуже, просить помощи у своего помощника. Чёртов Юг — никогда прежде Иван Иванович не думал, что в Ростове-на-Дону может быть такая мерзкая погода. Понятно, почему донские казаки такие жёсткие и нелюдимые — пойди поживи в таком месте всю свою жизнь, тоже начнёшь с нагайкой на людей бросаться.
Следом за ним шёл его заместитель, майор Унгерн фон Штерн. Этот без остановки матерился, проклиная скользкую брусчатку, дождь, ветер, сломавшуюся машину, размокшие сигареты и какую-то Машку за то, что задевала его зонт. Последнее до некоторой степени забавляло Дрейзера, поскольку всего пару недель назад майор проклинал и поливал матом на всех языках мира некую Лизку за то, что та наградила его постыдной болезнью, при этом всех убеждал, что женщины вообще дрянь, а с большой грудью — тем более, и что «более никогда ни с одной шлюхой Унгерн фон Штерн не сойдётся, чтоб меня черти взяли». Постоянная вспыльчивость заместителя и привычка чуть что ругаться по матери веселили полковника и оживляли их странную парочку, которую многие побаивались из-за сухости и жёсткости Дрейзера. Да и как заместителю Роману Фёдоровичу не было цены: мало того, что прекрасный служака, безукоризненно выполняющий поручения и умеющий думать, так ещё и всегда охрана при тебе, ведь майор стрелял с двух рук лучше всех в РКУ, метал ножи и отлично боксировал. Помимо всего этого, мужчины достаточно быстро привыкли и перестали обращать внимание на личную жизнь друг друга: Роман никогда не задавал вопросов, если начальник вдруг начинал метать нож в портрет Ульянова, резко вскрикивал посреди разговора или напевал в допросной арии на итальянском, Дрейзер же закрывал глаза на постоянную смену женщин у своего подчинённого и некоторое пристрастие к морфию в периоды тоски. А ещё они оба играли в шахматы.
- И знаете, Иван Иванович, что самое поганое, чёрт меня побери, в этой нашей новой столице? - вдруг совершенно неожиданно спросил майор.
- Что, Роман Фёдорович?
- Бабы. Красивые, аж в том самом месте чешется. Фигура — вах, в постели как только не извиваются. Казалось бы, я, как знаток и золотопогонник, должен радоваться. Но тупые, курвы, как пробка. И вот эта тупость всё и портит. Засадить и шлюхе можно, а с женщиной порой поговорить охота, обсудить что-нибудь, на фильму какую сходить. А это — тьфу, vagina говорящая. Ещё и деньги клянчит, курва мать!
- О, в вашем лексиконе, господин майор, появилось новое ругательство. Vagina, если не ошибаюсь, это женские прелести на латыни. Никак ваша, эээээ, Мария имеет отношение к медицине?
- Машка-то? Да, нашёл эту дуру в сёстрах милосердия. Блондиночка, с голубыми глазами, грудь — во, так ещё и врач всегда при тебе.
- Сестра милосердия не врач, Роман.
- Ой, плевать. Кто даёт — то баба, кто лечит — врач, я так считаю.
- Допустим.
- Сначала порадовался, слова стал новые у неё узнавать. Думал, вот оно, женюсь, - при этих словах Дрейзер не удержался и хмыкнул, - а потом, курва, повадилась меня в театр таскать. Так хоть бы что приличное, там, Бородин или Римский-Корсаков, Чайковский в конце концов, так эта дура всякую дрянь смотрит, опереттки, да жопой вертит повсюду. Это у неё выход в свет такой, видите ли. Эх, vagina говорящая, курва мать.
Всегда в такие моменты Иван Иванович удивлялся, как в одном человеке может сочетаться такое разнообразие. Балагур, не пропускающий ни одной юбки, любящий выпить и всегда готовый «дать в морду любой швали, чтоб знал офицера, собака», а после угаситься морфием. При этом интеллигент, знающий четыре языка, который не пропускает ни одной театральной премьеры, почитывает Шиллера в оригинале и критикует кинематограф «за то, что они, суки затраханные, историю хуже гимназисток-двоечниц знают, курва их мать». Однажды Роман Фёдорович был с Дрейзером на выставке современных художников — и в очередной раз всех удивил, раскритиковав технику некоего Шагала как «дешёвое подражание французским декадентам», а потом ещё и заметил, что у другого художника неверно изображён фрегат, такого типа не существовало, а «Елисавета Петровна» и вовсе была корветом. Откуда майор всё это знал так и оставалось для всех загадкой.
В этот момент из-за угла показалась фигура. Прежде, чем Дрейзер успел среагировать и понять, что происходит, из рукава фигуры выскочила яркая вспышка. Но ещё раньше Иван Иванович почувствовал сильный удар в печень, такой, что аж согнулся. От этого удара полковник потерял равновесие и упал в лужу, успев заметить, как над головой что-то пролетело. Когда он поднял голову, к нему уже шёл, волоча за собой какое-то тело, Унгерн фон Штерн. Дойдя, тот кинул тело перед Дрейзером, и оно завыло от боли.
- Вот, сука такая, с бульдога стрелял, гнида краснопёрая. Старой закалки, мразь, из бывших. Они, сучий потрох, так до революции губеров стреляли, ушлепаны. Но у губернаторов, мать их за ногу, не было нормальной охраны. Хех, я ему, петуху красножопому, ножичком аккурат в подреберье засадил. Будет знать, курва, как из подворотен честных людей стрелять, собака затраханная.
- Спасибо, Роман, - Дрейзер встал и пожал руку майору. Потом осмотрел френч.
- Простите, что пришлось вас с ног сбить. Вы б уклониться не успели и загородили бы его от меня. По печени — оно самое действенное, всегда срабатывает. А френч, как придём, вам Машка почистит. Она отдерёт грязь, а я её, - и загоготал.
- Эх, порой я удивляюсь тому, насколько у вас при всех манерах отсутствует элементарное чувство такта, господин майор.
- Да ладно, не при вас же мы этим делом заниматься будем...
***
В какой-то момент Иван Иванович сжал левый кулак, вздохнул, закурил новую папиросу и продолжил.
- В общем, много мы тогда наших потеряли. Но и в Совдепии выкосили несметное число. Орджоникидзе, Тухачевский, Блюхер, Каганович, Жданов… Да кого только не ликвидировали. Опять-таки, создали ячейки. На 1927й год у нас было 439 боевых ячеек во всех крупных городах Совдепии! Как вам должно быть известно, к тому времени мы уже заручились поддержкой Польши, Финляндии, Прибалтики, Венгрии и Румынии. В КСХС был сформирован наш ударный добровольческий корпус, в Турции - один наш, один из местных. А, ну и не стоит забывать о вербовке штабных. Возможно, если бы в своё время Василевский не двинул свои части по тылам второго фронта, а Рокоссовский не поднял бы мятеж, нам бы пришлось значительно сложнее. Хотя, поскольку Джугашвили ещё с двадцать пятого давил всех репрессиями и повсюду искал наших агентов, вероятно, и без вербовки нашлись бы перебежчики и мятежники. К слову, большая часть пойманных тогда функционеров и военных - наших рук дело… Но это так, детали Великой Победы. Мы знали, что Кобу, или, как он начал тогда называть себя, “Сталина” надо убрать. Разработали план операции “Святой Георгий”. Дерзко, смело, даже сумасшествие немного. Внедрить сразу шесть человек в его окружение и устроить настоящую охоту в день Икс. Чтобы уж точно, даже с его паранойей, он ничего не смог сделать. Операция с самого начала была секретна, кроме меня, автора, знали только исполнители, три человека моего штаба, Главковерх и Верховный правитель. Ну, потому вы и не слышали даже, хотя слухи ходили в своё время. Может, лет через десять в учебники её вставим, для Генштаба. Красиво всё-таки сделали всё это… В общем, без подробностей: удалось нам внедрить всех, при этом одна была барышней. Она как раз дело до конца и довела - уже раненого Иосифа, который попробовал спрятаться в кабинете, нашла и добила. Вообще, мы тогда только его устранить думали, но так пошла заварушка, что ещё половину собравшихся в доме Ворошилова удалось убрать, фактически обезглавив Совдепию. Аллилуеву вот только жалко: ей тогда всего 26 было, пятый месяц беременности, да и не собирались мы. Кто ж знал, что она мужа решит собой закрыть…
Старкомдив снова замолчал и задумался.
***
В штабе РКУ все были буквально на взводе. Дрейзер без конца курил и ходил взад-вперёд по кабинету. Унгерн фон Штерн курил и метал нож в притолоку, куда ранее другим ножом прибил карту с какой-то полуголой девицей. Секретарь каждые пятнадцать минут снимал трубку и, вытягиваясь по струнке смирно, докладывал: «Никак нет, господин Верховный Главнокомандующий, информации о завершении операции пока нет. Так точно, как только — так сразу». Дважды за последние пару часов секретарь бледнел и отвечал так же Верховному Правителю. Аполлинария, машинистка и шифровальщик, буквально приклеилась к своему месту и нервно поглаживала ручку телеграфа, ожидая условленного шифра.
Ровно в 22:22 застучал телеграф. Все мужчины подскочили к столу и окружили Аполлинарию. В воздухе повисло напряжённое молчание. Слышно было, как девушка скрипит карандашом по бумаге. Потом она вся напряглась, выдохнула и поставила точку.
- Ну, Поленька, не томи. Ну! - не выдержал Дрейзер.
- Господин генерал, докладываю. Операция «Святой Георгий» прошла не по плану, но успешно. «Прусак» ликвидирован. Из его окружения устранены шесть партийных и пятеро военных, не уточняется, кто именно. Погибла жена. Из наших: «Лео» и «Зубр» мертвы, «Шрам» получил тяжелое ранение ножом в шею, «Марфа» не уверена, что он выживет. Остальные ранены, но не сильно. Была задержка связи, поскольку не смогли нормально выбраться, пришлось задействовать план Б. Сейчас они уже на точке.
- Ух, курва мать, иметь их всех — переиметь, получилось, черти фартовые! - выкрикнул Унгерн и от избытка чувств обнял Аполлинарию. Девушка покраснела.
- Отлично! Поленька, шифровку в штаб фронта, можно начинать. Константин, отзвонитесь Главковерху. Роман, всех наших в ружьё, сейчас самая работа пойдёт, как наши войска в Совдепии окажутся. А Верховному я сам позвоню…
***
Дрейзер осушил стакан, протянул его поручику со словами “ещё”, закурил новую папиросу и продолжил.
- В общем, операция прошла успешно. Мы сразу подняли восстания во всех важных регионах, двинули войска. Всё прошло гладко, потери у нас были минимальны. Опять-таки, умирать за Советскую власть никто не хотел, тем более в войне со своими же. Да и ГУЛАГ сыграл свою роль. Как известно, мы только Дальний Восток не смогли взять. С другой стороны, я думаю, что ДВР больше лет пяти-шести не протянет. Они, конечно, стянули всех коммунистов и прочую падаль туда, укрепили границу с нами как только могли, выровняли фронт по Чите и дальше нас не пускают, да и Лига наций намекает, что пора бы уже нам заканчивать с провокациями на границе и признать их, но это временно. Год-два подождём, уберём их командиров, подорвём экономику и, будьте уверены, к 1937 от последнего оплота большевизма не останется и следа…
Старкомдив снова умолк на какое-то время.
- Вы бывали в Германии, господин Шлаевский?
- Никак нет, Иван Иванович. Только синематограф их знаю - умеют снимать, черти, в своей Веймарской республике.
- Умели. Веймарской республики больше нет. У них там, - Старкомдив указал папиросой в сторону карты Центральной Европы, которая была вся размечена на случай возможной войны, - путч произошёл. Хех, пивной. Странное название, но да это Германия. Вернее, теперь уже официально Германия, Третий Рейх. Несколько местных националистов захватили власть. Мы из них пристально только за Рёмом следили, остальных считали популистами. А оно вот как обернулось - популисты теперь благословляют мальчиков вступать в армию Великого Рейха. В общем, пишите шифровку: “В Генштаб. Донесение получено. Угрозу подтверждаю. Протокол “Святой Георгий”. Людей выберу лично. Согласование: Верховный правитель, Главковерх. Подпись: глава РКУ, старший командир дивизии особого назначения, генерал-полковник Дрейзер”.
Шлаевский записал шифровку, откозырял и поспешно вышел. Иван Иванович подошёл к столу, поставил пустой стакан. Посмотрел на открытку, по которой ползала муха. На ней счастливые дети дошкольного и младшешкольного возраста всех национальностей Новой России в парке на набережной обступили Верховного Правителя, а тот раздаёт им сладости и книги. В правом верхнем углу подпись “Наше светлое завтра: Счастливая Россия в 1933”. Жена прислала с курорта. Пожалуй, единственное существо на свете, при взгляде на которого в лице Дрейзера появлялась человечность. Он посмотрел на эту открытку, вздохнул, положил сверху папку, над которой собирался поработать до того, как отвлёкся на получение открытки и полёт мухи. С папки, густо усеенной штемпелями “Совершенно секретно”, на него смотрело противное азиатское лицо. Какой-то очередной коммунист, на этот раз из Китая. Не то Хмао, не то Мао, в Центрально-Азиатском Отделе Резидентуры никак не могли определиться, как его грамотно перевести. Зато регулярно докладывали об его успехах на фронтах местной Гражданской войны и тесных связях с ДВР. Не хватало только получить союз этих леваков...
Дрейзер ещё раз вздохнул, уселся поудобнее, раскрыл папку. На первой же странице был запрос его зама, генерала Унгерна фон Штерна: “Инициировать протокол “Святой Георгий”?”. Иван Иванович проворчал: “Вот оно, наше тёмное сегодня” и принялся читать досье.