Мне тогда только исполнялось двенадцать лет. Это уже возраст мужчины — тот самый барьер для деревенского ребёнка, преодоление которого можно приравнять к приобретению крыльев. Настоящая свобода. Ты больше не сопливый шкодливый пацан, который только доставляет всем неприятности, который нуждается в постоянной опеке; ты — мужчина, ты можешь постоять за себя и за деревню. Это обретение свободы, обретение смысла жизни. Так мне говорил отец.
В тот день я вскочил на рассвете. От соседки я узнал, что все деревенские собирались во дворе у господина Цеппелина — нашего хозяина, по причинам, которые "детишкам знать не положено". Дядя Маршал, который обычно по утрам дрых в сенях, распространяя алкогольное зловоние — тогдашним утром надел отцовский фрак, обильно смазал остатки волос змеиным воском и попытался незаметно прокрасться мимо меня. Это было не очень разумно — скрип вековых половиц в нашем доме разбудил бы и труп, к тому же, от дяди так разило, что даже неодушевлённый объект бы вскочил, что уж говорить о ребёнке.
И тем не менее, я притворился спящим. Мне не хотелось ставить дядю в неловкое положение, ведь я догадывался, по какому поводу он так спешил. Ну и чтобы окончательно сплести эту нехитрую головоломку: эти противные осуждающие взгляды, которыми местные старухи обычно пронзали меня, да и вообще всех людей в округе — когда я выскочил из дому, в тот день они старательно уводились в сторону и где-то блуждали. Эти старые клячи, считавшие смыслом своего существования перемывание костей всем, кто только мог появиться в их зоне влияния, в то утро отводили взгляды от меня и вообще выглядели самыми милыми старушками, каких только можно было встретить на нашем маленьком полуострове.
В общем, для ребёнка вроде меня, пазл сложился за две минуты: Конечно, дядя, за день до моего вступления в сознательный возраст, собрал селян у господина Цеппелина, славящегося своей щедростью к детям, а остальных подговорил, чтобы они ничего не сболтнули. Сюрприз, значит, сготовить решил... Ну дядя, ну прохвост! А ведь всё пытался показать своё безразличие, мол всё равно сколько там тебе, ты главное готовь и убирай за мной вечернюю рвоту, а там живи.
В общем, так я ещё полчаса ходил между покосившимися избами и приветливо улыбался сидящим на скамьях старухам — а они отводили взгляд, мол, чего смотришь, иди себе.
Само поместье Фореста Цеппелина находилось на стыке двух деревенских достопримечательностей: части огромной железной дороги, проходившей через нашу деревню с самого материка до северных шахт, и высокой стены, построенной ещё основателями деревни во время войны местных племён с колонизаторами-завоевателями, и до сих пор защищающей деревню, но уже скорее как какой-то символ или памятник...
Дом Цеппелинов был внушительный, вселяющий уважение, особенно по деревенским меркам, особняк, очевидно выделявшийся на фоне местной архитектуры. Внушительный, но совершенно некрасивый. В то время мне было непонятно, почему особняк так отличается не только от привычных деревенским людям деревянных домишек, но и от дворянских особняков и замков из моих книг, а больше напоминает те длинные казарменные линии с материка, памятные карточки с которыми мне однажды присылал отец.
Кстати, если подумать, то за шесть лет до этого я впервые увидел, как колоссальные металлические конструкции пережёвывают остатки вражеских солдат, слышал их крики и хруст костей; видел, как наши соседи, как мой отец и дядя сжимают кулаки. Дядя пытался увести меня в сторону, прикрыть глаза, но я лишь смотрел как завороженный: для меня всё происходящее напоминало сон.
Было странно, что я забыл, как выглядели эти конструкции...