Chapters 1-8

Глава 1. Линейный ввод

С какого момента всё началось? За три месяца до того как Андрей оказался здесь, хотя «здесь» – понятие не то, которым он пользовался все прошлые годы своей жизни. Пришлось изловчиться и вводить новые определения, когда даже «икс», «игрек», «зет» и «тау» перестали давать исчерпывающую информацию. Но если рассуждать детерминистски, началось всё с Большого Взрыва, но таким образом начинал уже, скажем, Стивенсон свой «Криптономикон», поэтому мы откажемся от затеи беззастенчиво своровать идею описания событий с самого начала.
Начнём с того момента, когда Андрей вылез из электрички с сорокакилограммовой сумкой, набитой по обычному методу всех, кто впервые покидает дом: половина вещей была совершенно не нужна, вторая половина положена родителями безо всякой оглядки на вес, и где-то между этими двумя половинами притаилась горстка совершенно необходимого.
Немногочисленные пассажиры неспешно расходились с платформы под завистливыми взглядами неуклонно нарастающей толпы на противоположной стороне путей. Там все готовились к битве за шанс пробраться в переполненные вагоны электрички, которая вот-вот должна была подойти из области. В полупустом вагоне поезда из Москвы и без того становилось жарко, несмотря на ранний час, и страшно подумать, что сейчас творилось в до отказа забитых «собаках», которые с восходом солнца выходили с дальних станций.
Оглядевшись, Андрей припомнил дорогу и не успел обдумать, как он потащит скарб на своих худых плечах, как перед ним нарисовался странного вида человек. Выглядел он совершенно нормально для того, кто привык начинать день с лосьона и заканчивать составами, рецепт которых заставил бы выпучить глаза даже алхимика. Лицо, словно несколько десятков раз смятое и снова разглаженное. По такому лицу не определить возраст: может быть как двадцать пять, так и сорок. Голос, хриплый как у туберкулёзника уже написавшего завещание, но с моложавыми нотками, словно голос только переломался. Кроме подобающей одежды, а именно застиранных джинсов, вытертой на локтях ветровки и разбитых кроссовок, он носил на голове некогда тёмно-красную, а теперь выцветшую до розового кепку, какую носили лакеи в  отелях.
- Заезжаете? – гаркнул он не то вопрос не то утверждение.
Андрей попытался найти ответ, но не смог и подумал, что, пожалуй, стоит сделать вид, что он ничего не понял и просто уйти, но странный тип, уставился на него пестрящими розовыми прожилками в белках глазами и снова раскрыл рот.
- Если заезжаете, донесу вещи. Триста рублей. – И потянулся было к сумке Андрея. Тот не хотел ни заводить знакомства с местными маргиналами, ни давать денег конкретно этому забулдыге, поэтому бодро схватил сумку и попытался пройти, но понял, что устал тащить её ещё на вокзале от поезда до электрички и бессильно бросил на бетон.
- Давайте донесу. Недорого, - хрипел хмырь у него почти над ухом. – Сами не дотянете.
- Да дотяну я… Не надо же! – Попытался отбиться Андрей и начал отступать, подволакивая за собой сумку, пока не понял, что пятка его левой ноги уже свесилась с платформы.
«От него же даже перегаром не тащит! Поехавший, ей-богу, поехавший!», подумал Андрей и приготовился испробовать спиной легендарную мягкость бетонных шпал под взглядами толпы, зевающей на противоположной платформе. Они глядели с вялым интересом и, похоже, даже ленились мысленно делать ставки.
- Альфред, ёб твою! – раздался слева голос. Андрей обернулся и увидел как трое парней приближаются с дальнего конца платформы. – Ты где должен быть, паскуда?!
 Самозваный носильщик обернулся и уставился на них.
- Ты где, тварина, должен быть? – рявкнул на него тот, что шёл слева. Он был небольшого роста, небрит до той степени, чтобы ещё не стать бородатым, и презрительно глядел на Альфреда из-под прямого козырька бейсболки.
- Где? – Не отрывая взгляда, спросил Альфред, начиная пятиться к ограждению платформы. – Где быть?
- Далеко, ой, далеко, Альфредик. А то мои пиздюли тебя догонят. – Он рванулся вперёд и точно заехал бы Альфреду как следует, но тот неожиданно ловко увернулся, перемахнул парапет и с треском ломанулся сквозь кусты.
- Чтоб тебя здесь не видели! – заорал парень ему вслед. – Сука! Слышишь, Антон, - он повернулся ко второму, - надо сдавать его. Борзеет, сволочь.
Тот, к кому он обращался, мрачно оглядел местность и подошёл к Андрею. Тот смог его, наконец, рассмотреть: долговязый и худой, он возвышался над Андреем как сторожевая вышка, и смутно проскальзывало воспоминание, словно этого Антона он уже где-то видел.
- Живой? – спросил он, рассматривая Андрея сверху,  как энтомолог навозного жука, случайно проскользнувшего в террариум с редкими  бабочками.
Андрей кивнул. Ситуация была по меньшей мере странной. По большей – феерическим бредом. Стараясь говорить осторожно на случай, если эти трое окажутся тоже не в себе, он задал единственный нейтральный вопрос, который пришёл ему в голову.
- Он это… сумки носит?
- Носит. И что характерно, не ворует, - ответил Антон.
- Редкий тип исключительно местного производства, - подал голос третий, на лице которого было написано, что он чудовищно сильно хочет спать, и разговаривает с беззаботностью человека, уверенного, что когда он заснёт, прежний мир просто исчезнет. Он нёс в руках толстовку, которую перекладывал из руки в руку, вешал на шею и всячески не давал ей оставаться неподвижной.
- Единственный в своём роде, - сказал Антон.
- Единственная в своём роде мразь, - добавил небритый, - я его точно сдам куда надо.
- Тебя как зовут? – спросил Антон.
- Андрей.
- Антон, - и протянул худую жилистую руку с парой цветных бумажных браслетов на запястье. «Где-же, где это было?»
- Стас, Женя – представились небритый и сонный.
- Вот что, Андрей, - сказал Антон, косясь на сумку, готовую рухнуть с края платформы, - пошли с нами до общежитий, а то напорешься опять на кого-нибудь.
- Да не надо, спасибо… Я сам как-нибудь, - пробормотал Андрей. Больше всего ему хотелось остаться в одиночестве, забиться в угол и не встречать никого ещё тысячу лет.
- Без паники, - успокоил его Женя, - у нас доставка бесплатная.
- Пошли, бедолага, - сказал Стас и подхватил ручку его сумки. Андрей недолго думая вцепился в другую, и все четверо двинулись к выходу с платформы.
Адреналин начал отходить, и лёгкая послестрессовая эйфория принялась подталкивать Андрея поболтать.
- А кто это был вообще?
- А? – переспросил Антон.
- Кто этот мужик?
- Наша звезда. Альфред - король улиц, - ответил Женя.
- Местный бич, - сказал Антон. – Учился тут когда-то, ещё в девяностых, потом вылетел. За что – никто не знает. Обретается тут,  занимается чем попало, теории какие-то бешеные проповедует. Теперь вот носильщиком заделался.
- Чётко ему сказали, до середины сентября не высовывайся, не пугай молодёжь, - сказал Стас, до этого молча пыхтевший слева, - а он вылез, тварь, ещё в августе.
- Погрешности большие у Альфи. Неделей больше, неделей меньше, - сказал Женя, помахивая толстовкой в воздухе. – Или календарь собственный придумал. Ещё один. Трёхсот пятидесятидневный.
- Он правда Альфред?
- Увы, - ответил Антон.
- Фамилия-отчество каждый раз новые. Поспрашивай как-нибудь, - сказал Женя.
- Не поспрашивает он. Сдам я Альфа в ментовку. Пять лет его гоняю, по боку ему, – сказал Стас.
- Смотри, как бы он тебя потом не сдал. Он же идеальный свидетель, - сказал Женя. Стас бросил на него угрожающий взгляд,  и Женя, похоже, понял, что не всё в мире обнулится, когда он уснёт. Он отвернулся и сделал вид, что рассматривает кусты вдоль дорожки.
Тем временем они вышли из рощи, отделявшей железную дорогу от городка, но свернули не влево, к учебным корпусам, где Андрей был летом, а вправо, туда, где из-за деревьев белели стены общежитий. Воспользовавшись паузой, Андрей попытался как-то переместить разговор в русло, не приводящее его в ужас своей ежесекундно открываемой сложностью.
- А вы, парни, с какого курса?
- Со счёта сбились, - отмахнулся Женя.
- Уже ни с какого, - ответил Антон, - с этого года я замзавлаб фундаментального факультета, - поэтому со всеми вопросами касательно лабораторных обращайся ко мне. С остальными – к Стасу. Он у нас внештатный организатор.
- Организатор чего?
- Что понадобится, того и организатор, - ответил Стас.
- И швец, и жнец и на дуде тоже способный музыкант, - на этот раз толстовку Женя привязал к лямке рюкзака, и она болталась, почти задевая землю.
- А это Женя, просто Женя, особых качеств нет, - ухмыльнулся Стас.
- На самом деле Евгений – особый человек. Не обращайся к нему ни с какими вопросами, ответов не получишь, а задумаешься над чем ещё. Но раз ты на фундфаке – не минет тебя общение с Женей, - изрёк Антон.
- А теперь он спросит «Думаешь, как я понял, что ты на фундфаке?», - сказал Женя, - и перечислит десять признаков, девять из которых он бы ни за что не распознал, если бы не факультетский значок на твоей сумке, образца этого года.
Проговорив всё это на одном выдохе, Женя замолчал.
- Так, здесь я прощаюсь, - сказал Антон, едва они подошли к широкому двору между двумя жилыми корпусами. Двор был изрезан узкими асфальтированными дорожками, между которых хаотически торчали лавочки, турники и стволы деревьев, расходящиеся широкими кронами, несмотря на обрезку веток, упорно лезущими в окна. Троица бегло распрощалась, отшутила пару каких-то своих дежурных шуток, нисколько не стесняясь присутствия Андрея, и Антон ушёл влево, пожелав Андрею успехов.
В холле общежития было тихо и сумрачно. Сквозняк, дующий сквозь распахнутые двери, шуршал листками, наскоро прикреплёнными к доске объявлений. Стас остановился возле блестящего турникета и постучал в стекло кабинки слева от него. Оттуда показалось усталое лицо охранника, лет сорока. Они со Стасом пожали друг другу руки.
- Утро, Саныч. Коменда здесь? – Спросил Стас.
- Не, понедельник же. Будет в десять.
- Ну открой тогда духанку. Первокур у нас. Пусть поспит до десяти.
- А бумага есть?
- Направление тебе пришло? – Стас повернулся к Андрею.
- А, сейчас, - спохватился Андрей и вытащил из рюкзака толстую папку набитую документами, которые задавали его положение и обществе. Пока существовали они, существовал и он, как Андрей Михайлович Каменский. Без них он являл собой просто гору слизи, которую  по ошибке можно принять за человека. Ещё дома, сидя на полу среди разложенных рядами вещей, он сложил бумаги в том порядке, в каком они должны были, по его представлениям, понадобиться. В этот раз он не прогадал. Направление на заселение было сверху. Саныч бросил короткий взгляд на лист, даже не читая его, и звеня связкой ключей, пошёл открывать дверь в углу холла.
- С эскортом, как президент, - ухмыляясь сказал он.
- Он на Альфреда нарвался на платформе, - пояснил Стас.
- Так вы же его выставили, - удивился Саныч. Он ворочал большим двухбородым ключом в замочной скважине.
- Выставить-то выставили, да он лезет, падла.
- Проблема зла, Фродо, в том, что оно всегда возвращается, - тихо сказал Женя.
- Смотрите, как бы он всех первокуров не распугал, - Саныч справился с замком и распахнул дверь.
- Ну всё, устраивайся, - махнул ему Стас и быстрее, чем Андрей успел поблагодарить его, скрылся на лестнице.
- О, прелестная духанка, - закатив глаза, почти пропел Женя. – Сам я когда-то приехал сюда в пять утра и умудрился продрыхнуть до вечера. Пришлось ждать следующего утра. Никто меня не разбудил. Эх… - Он повернулся и, пошатываясь, пошёл к лестнице, что-то бормоча про себя.
За дверью оказалась длинная комната с пятью двухъярусными кроватями.
- Ну всё, жди коменданта, - сказал Саныч. Андрей ответил коротким «спасибо» и остался один. Солнце косо било в окна сквозь кроны деревьев за окном и грозило к десяти утра устроить внутри банный день, поэтому Андрей выбрал кровать возле южной стены, от которой шёл приятный холод, сел и огляделся. Кроме кроватей в комнате были только штабеля стульев в дальнем конце комнаты и несколько выцветших картин абстрактного содержания, накрытых пыльными стёклами . «Как в тюрьме», подумал Андрей, и уже собрался было лечь и не думать, что ещё может случиться в этом месте, которого он уже начал бояться, но заметил среди наполненных хаотичными мазками прямоугольников чёрно-белую фотографию. Любопытство взяло верх – он подошёл к стене.
На фото было семь человек на фоне главного корпуса. Справа – парень с глубокими тёмными кругами под глазами и небрежно откинутой назад чёлкой, второй – высокий, в сером костюме, выделялся светлым пятном на фоне тёмных пиджаков остальных.  Следующий – полноватый, ухмыляющийся во все тридцать два, со слегка лысеющей головой, за ним – широкоплечий, с хмурым взглядом, волосы блестят на солнце. Пятой - девушка,  единственная девушка среди них, с очень белым лицом, в больших очках, скромно улыбающаяся в объектив. Девушку приобнимал коренастый молодой человек с изящной эспаньолкой, больше ничем внешне не выделяющийся. На его плечо опирался локтем ещё один, с забранной назад массивной шевелюрой. В углу снимка стояла слабо различимая пометка «02.06.1977».
«До сих пор тут. Сколько же они ремонт тут не делали. И фотография вроде личная, а висит на проходном дворе». С этими мыслями Андрей скинул кроссовки и лёг на кровать поверх покрывала, которое как все покрывала во все времена изображало мешанину из цветов и листьев. На нижней стороне верхнего яруса не было ровным счётом ничего интересного. По стене от пола до потолка проходила трещина. По её краям неё виднелись слой за слоем штукатурки и краски, уходящие в темноту.
Прошумела невдалеке электричка, за дверями простучали шаги двух пар ног: шлёпанье кед и звонкий стук каблуков. Глухие голоса сверху, чей-то смех. На какой-то момент Андрей оказался в центре мира этого здания, слыша все движения его жильцов, шум воды в артериях труб, множество шорохов и шумов неясной природы, доносящихся с разных сторон сквозь стены. Вытащив наушники, он заткнул ими уши, нашёл Пинк Флойд в плейлисте и задремал. Часы на его телефоне показывали 7:31.

Глава 2. Перестановки.

Ещё три месяца назад Андрей полагал, что ему уготовано место где-то среди многочисленных факультетов и кафедр МГУ. Он мечтал, что через несколько лет будет блистать своим талантом подобно бриллианту в венце короны, и когда он будет входить в комнаты, все будут не то чтобы вставать, но готовиться слушать и почтительно склонять головы.
С двенадцати лет он начал проявлять немалые способности почти во всём, за что брался. Если бы не природная асоциальность и неспособность ужиться ни с кем, из-за которой на него ополчались все и каждый в любом коллективе, он мог бы достичь и большего. Только к шестнадцати годам он стал едва понимать, как можно идти на компромиссы в общении, и стал бы, возможно, нормальным человеком, но все последние годы школы он яростно зарывался в учёбу, каждый раз пытаясь докопаться до оснований и каждый раз впадая в бешенство от собственной неспособности объять фундамент познания.
Тем выпускным летом Андрей сидел на лавочке в одном из бесчисленных парков вокруг Университета. Пять минут назад закончилась его первая попытка курения, поэтому он тихонько отходил, по привычке уткнувшись в телефон. Копаясь на сайте физфака, он наткнулся на ссылку, которая вела на сайт Московского Института Теоретического и Прикладной Физики, о котором до того слышал краем уха и всегда считал «очередной шарашкой из Подмосковья». Побродив по сайту, он понял, что стереотипы его пошатнулись, и неудержимо тянет туда. Институт предлагал невероятную свободу и море учебных курсов, множество организаций-партнёров, представители которых, как утверждалось, спят и видят как бы получить выпускников «самого прогрессивного ВУЗа страны». Множество известных людей, так или иначе, оказались связаны с МИТПФ. Для одних он был альма-матер, другие одно время работали там, третьи всю жизнь свою от окончания школы посвятили институту.
	Через два часа Андрей уже торчал в подмосковном ==== и разглядывал стопки буклетов в приёмной комиссии. Завешанные плакатами и флагами стены, приветливые  и обходительные люди, готовые часами отвечать на любые  вопросы с полнейшим знанием дела. А такого количества громких имён, приложивших руку к созданию института, он не видел почти нигде.
Всюду витал дух исключительности и невероятной элитарности места. Поля и рощи вокруг дышали дурманящим запахом безграничных возможностей, который въелся в разум Андрея за миллионы лет, которые его предки провели в пустошах. Опьянённый открывшимися перспективами, он недолго думая оставил свои документы и уехал домой, уверенный в том, что его ждёт величайшее будущее.
Из дому он уезжал с ощущением вознесения в рай, пропуск через врата которого был ему уже обеспечен. Просто его отпустили домой на сбор вещей на случай если в раю случится дефицит каких-нибудь ненужных мелочей. Стоило только учесть, что сущеглупые, умалишённые и прочие нищие духом тоже блаженны и с большим удовольствием наследуют царство божие. В роли творца здесь выступал академик Гараничев, бюст которого возглавлял строй каменных голов отцов-основателей на втором этаже.
	Прошло два дня с приезда Андрея в ==== и теперь он немного ошарашен. Как выяснилось, в кущах МИТПФа бродят не только праведники научного метода, но и бегемот с ехидной. Змей пока не появлялся, хотя Андрей не мог поручиться, изгнан ли тот отсюда, но надеялся, что ростки Академа ничто не отравляет, а редкие караконджулы Альфреды не успевают перепилить трансметрический Иггдрассиль до следующего Дня Физика.
Первый день прошёл тихо, потом первокурсники нахлынули, как волны в узкую гавань. Они толкались в коридорах, порой в сопровождении толпы родственников. С ними скандалили те старшекурсники, кого забыли предупредить о переездах. Кровати, столы и шкафы, вытащенные из комнат, торчали всюду, порой загораживая проходы. Комендант, Людмила Геннадьевна Сербина, попыталась прорвать кольцо блокады вокруг своего кабинета и взяла в помощь нескольких человек, которые отважно взяли огонь на себя. Они распределяли места, составляли списки нуждающихся и вели переговоры с раздражёнными родителями и, порой, не менее раздражёнными первокурсниками.

Теперь Андрей сидит на кровати в своей новой комнате на третьем этаже, глядя как его сосед Миша расчерчивает карандашом план размещения мебели в комнате. Третий, Артём, ушёл выписывать новые шкафы и кровати. Казалось, что на старых устроили оргию стадо африканских слонов и племя их погонщиков одновременно. Один из шкафов удалось воссоздать почти в первозданном виде, остальное восстановлению не подлежало. На счастье, у Артёма нашли огромное шило в заднице, из-за которого он ни на секунду не мог прекратить что-то делать.
	Теперь, спустя полчаса, он ворвался в комнату в сопровождении бородатого малого, который головой упирался в перекладину двери, и девушки, усердно грызущей ручку, уткнувшись глазами в пустой лист перекидной тетради в руках.
	- И это вы называете «в пределах нормы»?! – Возопил Артём так, что зазвенели  стёкла. – Да тут Сталинград отыгрывали!
	- Сталинград, Сталинград… Видал я и похуже, - отмахнулся бородатый.
Девушка прошла в комнату, с сомнением поглядела на вырванные с мясом дверцы шкафа и кровати, давно потерявшие связь с дужками и теперь сложенные в углу, что-то черкнула в тетради, хотя Андрей заметил, что это просто прямая линия. Повернулась, поглядела на латунные цифры, прибитые к двери.
	- Триста двадцать се-е-емь… - протянула она, задумавшись о чём-то. – А-а-а, Болгаренко и Духовский. Последнее пристанище. Саша, Саш, ребята-то после них самых селятся.
	- А то я не заметил, - ответил бородатый, - и вообще, ничего в них не было. Это вы всё их выставить пытались. – Потом обвёл взглядом троих, хмыкнул и заявил: «Нужна мебель – тащите сами. Хватайте старьё на вынос и го за мной».
	Взвалив на себя останки шкафа, соседи потащились за Сашей, который двигался с грацией башенного крана, и отстукивал пальцами на всех попадающихся поверхностях бодрый марш. К первому этажу он начал ещё и напевать, подражая звукам трубы. Там их нагнала девушка с тетрадью и принялась записывать номера, намалёванные белым в укромнейших уголках каркасов. Распахнув неприметную дверь под лестницей, Саша картинно откинул правую руку: «Прошу! Сложите нормально только. Потом чёрт ногу сломит разбираться».
Пока Артём с Мишей ставили то, что раньше было шкафом на другой шкаф под комментарии Саши, о том, что их даже в грузчики брать не следует, не то, что в институт зачислять, Андрей сгрузил спинки кроватей к куче им подобных и огляделся.
В этом царстве готовящихся к списанию вещей Андрею показалось, будто он в хосписе. Здесь не было почти ничего, что можно было бы починить, только искалеченная мебель, две плиты, покрытые абсолютно чёрным нагаром, и грозно белеющий в углу холодильник. Дальние углы подвала были не освещены, они превращались в лабиринт колонн, стен и перегородок. Что-то медно поблёскивало в темноте.
Андрей двинулся в тёмную арку, прошёл, согнувшись в три погибели по узкому проходу, подсвечивая себе фонариком, и оказался в той части подвала, где даже не было бетона под ногами. Тут стояли нараспашку пустые железные шкафы, спутанные мотки провода валялись под ногами, напоминая змей, которые по весне вылезли погреться на солнце. Слабый свет из маленького окошка у потолка превращал комнату в камеру тюрьмы, куда на вечное неиспользование были заточены вещи.
По левую руку в стене был ещё один проём, наполовину замурованный кирпичом. Андрей подобрался к нему и посветил внутрь. Там была пустая каморка с окошечком, противоположным предыдущему. Посветив направо, Андрей увидел, что вся стена исписана каракулями, совершенно нечитаемыми, выделялась только надпись, выглядящая по-гречески, намалёванная жирно поверх стёршихся неразличимых слов.

ρεντοφάεγώ

Хвосты букв до полуметра длиной, тоносы уходят чуть ли не под потолок. Чего-чего, а краски автор надписи не жалел.
- Андрей! Ты куда пропал? – Донеслось из дальнего конца подвала.
- Иду сейчас, крикнул он, и наскоро сделав мутный снимок на телефон, поспешил к выходу, по пути пару раз приложившись макушкой в низких проходах.
- Мы думали, ты заблудился там, - сказал Артём, - а ещё у тебя на башке мел.
Андрей полез наверх, стряхивая побелку с волос.
- Хотите мебель, шевелите ногами, пока не разобрали всё, - заворчал Саша.
- А зачем там такие катакомбы? – спросил его Андрей.
- Для Минотавра, зачем ещё - рассеянно ответил Саша, потом вздохнул, - много чего там хотели устроить в разное время. Всё накрылось. Только свалка и есть теперь.
Они вышли на улицу. Погода начала портиться ещё со вчерашнего дня. Ветер стал ощутимо пронизывающим, небо превратилось в сплошную серую плоскость.
- Вон ваши шкафы, - Саша показал на фуру, из которой сгружали частично разобранные, частично уложенные в коробки, предметы мебели. Рядом стояла Людмила Геннадьевна в компании уже знакомой девушки с тетрадью и отбивалась от толпы людей, которые что-то наперебой ей втолковывали.
«Если господа студенты не позакрывают рты и не начнут вести себя нормально, они получат назад свою мебель из подвала», раздался над толпой чей-то мощный голос. Андрей поднял голову и увидел Стаса. Тот стоял под тентом фуры и помахивал завёрнутым в бумагу длинным предметом, похожим на связку ножек от стола. Когда все повернулись к нему, он добавил уже тише: «Ребята, спокойно и по одному. Подошли, уточнили номера, потащили что надо. Что как в первый раз?».
Саша подвёл троих к торцу фуры.
- Стас!
- Привет, Сань. Что у тебя? – они обменялись рукопожатиями.
- Перваки за Болгаренко и Духовского.
- У-у! Полный комплект? - вздохнул Стас.
- Полный.
- Ребята, тут в триста двадцать седьмую вне очереди, - повысил голос Стас, - ввиду бедственного положения.
Люди вокруг оживилась, послышались хохотки, кто-то смачно выругался, поднялся гул: «За болдуховщину что ли? – Они съехали, наконец? – Что значит «наконец»? – Ну всё, веселье кончилось. – Официально заявляю, Болдуховщина изжита. – Болгаренко же аспирант в МИФИ теперь. – Ждём новости о катастрофах с Каширской».
- Знали бы вы, чего мне стоило их спровадить, - проворчала Людмила Геннадьевна, - хоть вы у меня поспокойнее будьте, - обратилась он к Андрею и соседям.
- Поздно, Людмила Геннадьевна, где они жили, в каждой комнате атмосфера треша. Люди мутируют. Вон на Галицкого посмотрите.
В толпе опять зашумели: «Кстати, где Галицкий? - Приедет к пятому числу.  А где он? - В Архызе. – Творит зло в Архызе. – Чего? – Ты хотел сказать «творит зло и насилие в долинах Архыза». – А, ну да, точно».
- Ну всё, хватайте, - сказал Саша, - ваши две три кровати, три тумбочки, ещё шкаф и больше, в принципе-то, ничего. И не устраивайте болдуховщину.
Они перетащили всё в три приёма, на последней ходке Андрею не досталось груза, и н остался на улице подышать воздухом. Мебель быстро растащили, фура принялась выезжать из хитросплетений узких проездом, надрывно гудя и сигналя.
- Успел на горячее? – Раздался над ухом знакомый голос. Андрей обернулся и увидел Женю. Тот выглядел бодрым и отдохнувшим, в одной руке он держал длинную папиросу, в другой - двухлитровую бутылку воды.
- А? Привет. Да, всё успели. Кто такие Болгаренко и Духовский, ты знаешь,?
- Пфф, да кто же не знает. Живая легенда, злые духи местного микрокосма.
- А в комнате после них почему разгром?
- А вот этого никто толком не знает. Они не признавались. Проводили свои изыскания здесь и там. Видел ямы у железной дороги? Нет? Ну увидишь ещё.
- Так что они делали? Мебель при чём  тут?
- Сие науке неизвестно. А ведомо мне, боярин, что принимали они всё подряд и чудом каким-то смогли не спалить контору. И ещё с Альфредом общались. Может, от него нахватались, но идеи у них были странные. Хорошо хоть хватило ума не лезть с ними на кафедру. Ну а в промежутках вроде нормальные были парни, способные. Во всяком случае, Болгаренко.
- Ясно. Да, спасибо за помощь позавчера.
- А, это Стасу говори спасибо. Мне бы даже Альфред навалял бы. Если бы не перцовый баллон. Кстати, советую завести, если на юг города ходить планируешь.
- Я посмотрю, - ответил Андрей. Он не планировал. – А что там такого на юге?
- Это не описать словами нашего скудного языка. Это видеть надо, чувствовать, это Пальмира и Эльдорадо в одном месте. Ну, увидишь ещё. Кстати, если ты прямо сейчас пойдёшь и поможешь вон тем юным леди, прежде чем до них доберутся вон те хищные третьекуры, то твои шансы возрастут многократно, - с этими словами он взмахнул в воздухе мундштуком с догорающим угольком и пошёл к входу в корпус.
Андрей обернулся и увидел трёх девушек, о чём-то спорящих возле огромной коробки, доверху набитой тем, что любой мужчина определит как гору ненужного хлама, а женщина – как базовый набор жизненно необходимых вещей.
Андрей быстро оглядел себя и порадовался за похолодание: он хотя бы не вспотел, пока таскал мебель наверх.
«Соберись, соберись, соберись, соберись…»
Подходя, он набрал в грудь воздуха и максимально уверенно произнёс: «Вам помочь?». Получилось не очень хорошо, но он хотя бы привлёк внимание: все три разом замолчали и повернулись к нему.
- Вам помочь? С этим, - он указал на коробку.
- Да - Нет, мы справимся - Да спасибо, - наперебой ответили они. – Нам в четыреста четырнадцатую.
Андрей без лишних слов схватил коробку за вырезы в стенках и потянул. «Да я же сейчас сломаюсь», подумал он, но не подал вида и нетвёрдой походкой зашагал в корпус. Перед лестницей он думал, что всё не так плохо. Ко второму этажу руки начали отрываться, к третьему спина взмолилась о пощаде, к четвёртому он успел умереть и вернуться в мир живых в новом теле, превозмогающем вес всего мира. Он аккуратно поставил ящик возле двери и медленно разогнулся, прислушиваясь к хрусту в спине.
- Спасибо большое, дальше мы сами, - сказала одна из девушек, отпирая комнату. Она прошла мимо Андрея, махнув ему по лицу каштановыми волосами, от запаха которых он совершенно обомлел, а когда мимо него проскочила вторая, коротко стриженая с пухлыми ярко накрашенными губами и блестящим колечком в крыле левой ноздри, он почувствовал в себе силы тащить этот ящик хоть на несуществующий двадцатый этаж.
- Да ладно, мне не трудно, - Андрей снова схватился за коробку и занёс её внутрь. Комната уже начала приобретать вид обычный для жилья студенток, заботящихся о своей женственности в атмосфере, которая превращает всех и каждого в вооружённых паяльниками бородачей. Шкафы заполнились десятками бутылочек и флаконов, кровати покрылись махровыми пледами и приютили пару плюшевых мишек и большого лохматого тигра с виноватыми стеклянными глазами.
	- Спасибо, - ещё раз сказала каштановая, - а то мы без помощников остались, пока все за мебелью охотиться ушли.
- Не за что.
	- Ань, напои хоть чаем человека, - сказала с укоризной коротко стриженая,  лукаво ухмыляясь при этом.
	- А ты чайник откопай сначала.
	- Блин, Аня, он у тебя перед глазами, - она постучала пальцем по чайнику, притаившемуся на тумбочке, потом отошла и села на кровать.
	- Давай вечером хотя бы. Дай разобраться с вещами, - она повернулась к Андрею, - как-нибудь потом, ладно?
- Заходи,  может, полочку ещё повесишь, - сказала коротко стриженая и захихикала в ладонь. Андрею стало неловко, и он подумал только, что можно как-то уже представиться.
	- Меня Андрей зовут, - сказал он.
	- Аня, - представилась каштановая, протягивая руку, - он слегка пожал её за пальцы, как по его представлениям нужно было при знакомстве жать руку девушке.
Светлана, - отозвалась с кровати коротко стриженая.
	- Кхм, - послышалось сзади. Андрей резко обернулся и увидел третью девушку, о которой совсем забыл. Всё это время она стояла сзади и терпеливо ждала, когда он уже освободит проход. Она была чуть выше его плеча; большие очки, маленькие алые губы, волосы тщательно собраны в хвост, из которого, тем не менее, вырвалось несколько толстых прядей. Она смотрела на него, как смотрят на собаку, вставшую поперёк двери: размышляя,  догадается ли животное само отойти или время дать пинка.
- Андрей, - пробормотал он.
- Нина, - резко ответила она и, отодвинув его локтем в сторону, прошла внутрь.
- Ну, я зайду ещё, - неуверенно сказал Андрей.
- Заходи, заходи, - крикнула Света, - а то мы не знаем тут пока почти никого. Хоть друзей заведём.
Когда дверь закрылась за ним, он услышал голос Ани: «Ты бы ещё трубы прочистить предложила» и заливистый смех Светы. Что-то начал говорить и третий голос, но Андрей не слышал. Он ушёл, сгорая желанием вцепиться зубами себе в локоть. Спустился на свой этаж, едва удерживаясь, чтобы не вбиться головой в стену.
Возле триста двадцать седьмой Андрей увидел картонную коробку. Заглянув в неё, разглядел стопки тетрадей и бумаг, обычные старые записи старшекурсников, остающиеся в наследство младшим. Собрался уже войти, но снова повернулся к коробке. Стопка листов, наполовину скрытая истрёпанной тетрадью была накрыта листом картона сверху и аккуратно перевязана. На картонке были пометки, которые и привлекли его внимание. Он сдвинул тетрадь и увидел:

Болгаренко
1977 – 201х

Андрей обратно накрыл листы тетрадью и медленно поднялся. Ощущение было будто во сне, когда ты почти уверяешься, что всё уже наяву. Поворачивая ручку, он не отрывал взгляда от коробки. «Надо будет занести её в комнату. Обязательно».
 	Открывая дверь триста двадцать седьмой, он ждал, что Миша и Артём уже начали ставить всё на места и снова спросят, где его носило, или что-то вроде того, но никак не то, что увидел. Миша восседал на тумбочке посреди комнаты с пачкой листком, на которых Андрей различил кучи схем и эскизов, Артём нарезал круги по комнате. Они спорили о распределении места.
	Миша утверждал, что общая площадь, занимаемая мебелью, не изменяется, как её ни расставляй, поэтому предлагал оптимизировать расстановку, найдя решение, в котором будет максимальна диагональ крупнейшей из свободных площадок в комнате. Артём предлагал не заниматься хернёй, а просто расставить как будет удобней. Когда вошёл Андрей, они уставились на него, потом переглянулись.
- А может, кровати в два яруса соберём! – Выпалил Артём.
- И кто будет спать наверху? – Спросил Миша.
- Тот, кто накосячит больше всех за неделю.
- Да кто захочет меняться регулярно? Ты захочешь? Я нет. Ты, Андрей?
Андрей мотнул головой.
- Тогда потянем жребий, - предложил Артём.
- А может, вы перестанете страдать ерундой, а я просто буду спать наверху.
- А если ты поймёшь, что тебе неудобно и поменяться захочешь? – спросил Миша.
- Не захочу. Мне будет удобно. А ещё я думаю, что нам надо начать уже убираться, а то мы до ночи не справимся. Да, и двухъярусную поставьте у окна.
- А это почему?
- Привилегия за то, что придётся залезать и слезать.
- А сказал, что будет нормально как угодно.
- Ну до какой-то границы, естественно. Вот она, граница.
- А что потом она не сдвинется, чем докажешь?
- Миш, если хочешь, чтобы мы передрались из-за кроватей, то я тебя не понимаю.
- Кстати, как распределимся на уборку? – спросил Артём и Андрей увидел у Миши в глазах хищный блеск. Тот явно собирался с места в карьер начать рассчитывать трудозатраты.
- Как получится. Так и быть, пол за мной, - и вышел было, но вспомнил про коробку. – Что там за ящик снаружи?
- Без понятия. Мы собирались выкинуть, - пожал плечами Артём.
- Погодите пока. Есть у меня идея любопытная.
- Какая? – Ещё больше оживился Миша.
- Найти что-нибудь занятное. Это же история, хоть и недавняя.
Миша разочарованно выдохнул, Артём хмыкнул.
«Пусть лучше думают, что я повёрнут на старом барахле», думал Андрей, втаскивая коробку в комнату. Перед ним была тайна, и делиться ей он ни с кем не собирался.

Глава 3. Сентябрьская коммутация.

- Зачем мне история! – возмущался Артём, - Я понимаю ещё экономику какую-нибудь воткнули бы в расписание, но как будто я историю не знаю. Всё равно уровень не тот и он от их курса точно не поднимется. Только время занимать.
Все трое зависали в холле второго этажа, недалеко от расписания, которое постоянно возмущало Андреевых соседей. Миша сетовал на непригодность к его пикам эффективной работы, которые он тщательно  выводил в течение всего прошлого года. Артёму просто не нравились история и общая химия. Его заднепроходное шило заставило его в первые дни ломиться в деканат и учебный департамент с просьбами заменить программы, пусть хоть на какие-то со старших курсов. В департаменте недоумевали, деканат предложил ему хоть сейчас сдать по обеим дисциплинам экзамен, если он настолько самоуверен, что хочет редактировать учебный план по собственному желанию. Артём пообещал, что сдаст левой задней, даже не задумываясь. После этого его не раз уже замечали за тайной зубрёжкой первого тома Ахметова.
Сам Андрей первую неделю думал мало о чём, кроме учёбы. Она захлестнула его с головой. Хотя на доброй половине предметов он не узнавал почти ничего нового и откровенно скучал, тщеславие заставляло его делать всё полностью и предельно точно. Едва вернувшись в общежитие, он проделывал домашнюю работу от и до, разбирался в конспектах лекций, пока не мог проделать все выкладки в уме, считал и пересчитывал  первые лабораторные, пока не убеждался, что всё верно. В институте он появлялся не иначе как с полным термосом кофе, который он опустошал к концу занятий, от чего ходил всегда чуть взведённый и ошеломлённый.
Редко вспоминал он о коробке с бумагами Болгаренко и надписи из подвала, нормального перевода которой с греческого, как он обнаружил, не существовало. Не думал он и о девушках четыреста четырнадцатой комнаты, и за все дни, прошедшие с тридцатого августа, нечасто пах его посещало какое-то движение. Всё это осталось в августе, сейчас же он целиком отдался своей изначальной туманной идее о превосходстве.
- Да прекрати уже, всё равно всё придётся сдавать, - сказал Андрей, - кстати, что у нас сейчас?
- Линал, - вздохнув, ответил Артём.
- Ну хоть линал-то ты понимаешь, зачем?
- Я глядел в учебник. Первый семестр целиком аналитическая геометрия.
- Где-то тут обман кроется. Никак, масоны виноваты, - сказал Миша.
- Масоны деканата или иллюминаты учебного департамента? – Спросил Андрей, хитро косясь на Артёма. Тот только фыркнул в ответ.
- Я как-то привык всё сам планировать. Когда поступал, меня тут уверяли, что я стану здесь чуть ли элитой общества, - с досадой сказал он.
- Меня тоже. Но минимум, когда закончишь, - возразил Андрей. Сам он уже начал считать себя на ступеньку выше обычных, не имевших отношения к высшему образованию, людей. Довольно мерзко было слышать, как кто-то другой выражает такие же как твои мысли, только немного их изменяя. Поэтому он решил занять оппонирующую к своим убеждениям позицию.
- Да даже такой простой вещи, как курс скорректировать по своим интересам мне не дают, - проворчал Артём.
- Мне сказали, что это всё не важно, - пожал плечами Андрей, - и что курсу к второму-третьему почти все десять раз передумывают.
- А, что тут думать, - отмахнулся Артём.
- Надо готовым быть. Взяться за любую проблему.
- А я не хочу за любую. У меня есть вполне определённые. Ладно, химия. Но уж точно не исторические.
Миша, долго и упорно глядевший на часы, сказал, наконец: «Пошли, опоздаем».
Из коридоров давно сняли плакаты и флаги, люди перестали друг-другу улыбаться и в целом эйфория ожидания великих дел, царившая здесь всё время работы приёмной комиссии, начала сходить на нет. Они подошли к аудитории, в которую затекал поток первокурсников с азартно блестящими глазами. Внезапно,  Андрея словно что-то укололо. Он встрепенулся и оглядел толпу. Ничего странного.
Аудитория быстро набивалась народом. Несмотря на самое начало учёбы, уже началось естественное расслоение на партер и галёрку с мало заполненной серединой. Приглядывая свободное место для всех троих, Андрей снова почувствовал какой-то толчок изнутри. Взгляд его пробежал наискосок по рядам, зацепился за знакомое лицо, потом ещё одно и ещё. Да, вот они: девушки четыреста четырнадцатой. Светлана, равнодушно набирающая что-то на телефоне, Аня, болтающая с каким-то типом на ряд выше и Нина, напрягшаяся и постукивающая ручкой по столу. На ней была обтягивающая рубашка с рукавами пониже локтей, те же очки и волосы так же собраны в хвост.
«Без паники. Можно попробовать что-то исправить».
- У меня дела меня не ждите, - бросил Андрей приятелям через плечо, - и проскользнул к ряду, за которым сидели девчонки. Здесь он столкнулся с проблемой в виде дюжины человек, отделяющих его от нужного места. Все они разложили вещи по сиденьям и столешнице как будто собирались провести здесь как минимум день. Андрей принялся пробираться в середину ряда и заставил подняться их всех поочерёдно. Он цеплял рюкзаком всё, что было на столе. Чья-то ручка со звоном скатилась вниз. Приняв десяток полных ненависти и недоумения взглядов, Андрей, наконец рухнул на сиденье рядом с Ниной. Она вздрогнула и смерила его таким взглядом, что вот-вот воткнёт ему ручку в глаз.
- Привет, - сказал он, чувствуя как продукты надпочечников начинают безжалостно бичевать его миокард.  Нина не ответила, только отвернулась и стала смотреть на доску.
- О, Андрей, - Аня заметила его, - Свет, тут Андрей.
- Привет, Андрюш. Обжился, нормально всё?
Андрей хотел ответить: «На платформе мне агрессивно продвигал свои услуги носильщик-теоретик, но я был спасён замзавлабом с двумя его друзьями», но решил, что это многовато для начала, поэтому просто кивнул:
- Нормально.
- Что не заходишь? Кто будет полочки вешать?
- А Ди-има? - забавно изобразив удивление, сказала Аня.
- У Ди-и-имы, - передразнила её Света, - руки кривые.
- А у Андрея так прямые!
- Андрей, - Света повернулась к нему, - у тебя руки из какого места растут?
- Из нужного, - ответил он.
- Ну вот и заходи. Аня тебе ещё чай должна.
- Я вам тут не мешаю вести светские беседы? – Резко сказала Нина, прервав своё долгое молчание. – Может, вы пересядете?
- Нина, не драматизируй, - усмехнулась Света.
Оглушающе затрезвонил звонок. Не успел он стихнуть, как в аудиторию бодро вошёл старик, седой как лунь, с плохо скрываемой зачёсом лысиной, впрочем, в  неплохом на вид костюме. Проведя обычные приветствия и написав на доске «Буркин Борис Евгеньевич», он начал громогласно вещать хорошо поставленным, наполняющим аудиторию голосом: «В этом семестре мы начнём с вами курс, именуемый традиционной Аналитическая геометрия и линейная алгебра. По сути, это несколько разные курсы, и геометрия у нас займёт до нового года только тридцать часов, то есть десять лекций, десять недель…»
- Нина, - тихо сказал Андрей, она опять не ответила, - Нина, я извиниться хотел.
- Пиши уже конспект, или ты мне мешать пришёл? – Прошипела она в ответ. Андрей заметил, что она бегло записывает план будущих лекций, который Буркин выводил на доске.
- Я не думаю, что это стоит записывать. Так или иначе, дойдём до туда, - попытался он зайти с фронта непринуждённых разговоров. Нина воззрилась на него взглядом коршуна. Пряди волос уже начали покидать её хвостик, свешиваясь на лицо.
- Что тебе надо? – Спросила она не прекращая записывать.
- А, я правда хочу извиниться за тот случай. Я… Я растерялся тогда, в прострации был полной. Прости, правда.
Она на секунду перестала писать, потом сказала только: «Извинения приняты» и продолжила как ни в чём ни бывало. Молчание длилось минут пять. За это время Буркин успел отколоть одну из своих ежегодных шуток про векторы, и исписать порядочно места на доске символическими записями координат. Взгляд Андрея, бессильно болтающийся по аудитории, наткнулся на тусклую надпись на столешнице, сообщающую классическое четверостишие о взаимодействии векторов и задних проходов лекторов,  а также об исключительном случае для Бориса Евгеньевича, которому  требовался ортонормированный базис.
- Ты что, никогда девчонок не видел? - Вдруг спросила Нина. Андрей вздрогнул от неожиданности.
- Почему?
- Это тебя надо спросить, почему, - она говорила тихо и слова почти терялись за стуком мела по доске.
- Да нет, с чего ты взяла?
- Ведёшь себя как идиот.
Андрей опешил. Такой атаки он не ожидал. «Сколько же адреналина в этих долбаных надпочечниках», подумал он, чувствуя, как сердечная мышца снова пускается в спринт. «Ещё чуть-чуть и всей аудитории будет слышно, как оно колотится. Спокойно, Андрей, спокойно, будь мужиком, будь мужиком, у тебя никогда не было девушки, но ты мужик, мужик, мужик, для это обычное дело». Он выдохнул.
-  Ну впал в ступор, бывает, ненавидеть меня нужно теперь из-за этого?
-  Ага. В комнате тогда раскрыл рот и встал посредине. Голова отключилась что ли?
- Ну не был я в такой ситуации, ну сплоховал, ну я же прощения попросил. А ты приняла.
- Да что с твоих извинений, ты же ничего не понял, опять накосячишь.
- Ну допустим у меня проблемы с общением. Вообще. Социофобия. Почему это тебя волнует теперь?
Нина запнулась на полуслове, сжала в руке ручку, оставляя на бумаге жирный тёмно-синий след.
- Потому что ты другим жизнь поганить начнёшь своим присутствием. Своими же проблемами. Когда у всех есть свои. И тут не клиника душевных расстройств. Вот и всё. О тебе-то я не волнуюсь, делай что хочешь.
- А вы можете потише свою драму разыгрывать? – Спросил кто-то сзади. Я лекцию слушать пытаюсь. Устроили тоже театр.
- А ты можешь язык в задницу засунуть?! – парировала Нина.
- Сам бы первый завалил, - прогудел на заднем ряду ещё один голос, обращаясь к первому.
- Заткнитесь нахуй все!!!
Андрей и несколько человек вокруг повернулись на голос. Там сидел здоровенный парняга, которому казалось, всё вокруг было катастрофически мало. Он глядел мрачным взглядом и явно мечтал раскроить кому-то череп.
- Молодые люди в середине, - повернулся к аудитории Буркин, до этого самозабвенно рассказывавший о свойствах векторного пространства R3, - обычно гул на моих лекциях поднимается только к четвёртой-пятой неделе, но никак не на первой. Если вам неинтересно, я вас не держу, лекции посещать не принуждаю. Но я предупредил, что на экзамене вам встретятся вопросы, которых вы нигде кроме моих лекций не найдёте. Успокоились? Продолжим…
Через тридцать секунд шёпот и переговоры начали возобновляться. «Пугает. Мне сказали, что вообще всё есть в его же собственной книжке», донеслось до Андрея.
Оставшееся до перерыва время они с Ниной не обмолвились ни словом. Со звонком Андрей воспользовался поднявшимся шумом и улизнул на задние ряды. Всякое желание общаться с людьми у него пропало, векторы вызывали отвращение, о 1977-м годе он и думать забыл. Рухнув на сиденье, он уронил голову на руки и просидел так до конца лекции. Почти весь оставшийся день он пробыл в апатии, коротко отвечая на вопросы и бездумно что-то решая.
Ближе к вечеру, когда Миша с Артёмом ушли на свой факультатив, Андрей вышел на улицу. Дождь продолжал лить, улица Ленина превратилась в сплошной поток воды, ливневая канализация, пресытившись, изрыгала воду обратно. Раскрыв зонт, Андрей поплёлся в сторону общежития, глядя в землю. У входа в общежитие он едва не налетел на парочку, целующуюся под зонтом. Они проводили его взглядами и продолжили, как его и не было.
Добравшись до комнаты, Андрей включил свет, спугнув пару заплутавших тараканов. Тридцать первого августа соседи торжественно приняли «Договор о противотараканьей дисциплине», представляющий собой свод правил, которые по идее должны предотвращать визиты «пруссаков» в комнату. Порой усатые всё же заходили, но поодиночке мало что могли.
Окно было открыто, на подоконник налило воды. Андрей закрыл окно, поглядел на ставший безрадостно тусклым парк и лёг на кровать. Минут десять он лежал неподвижно, подумывая, не зарыдать ли в подушку, пока никто не видит. Потом вспомнил о коробке. Вытащил её из под кровати и принялся внимательно разбирать содержимое.
Тетрадь, лежавшая сверху, была просто тетрадью с кучей задач по гидродинамике и отправилась в кучу, которую Андрей мысленно пометил как «представляющую мало интереса». Он аккуратно извлёк стопку бумаг, повозился пару минут с узлом – резать верёвку казалось кощунством – и развернув плёнку, заглянул внутрь.
На верхнем листе было написано: «Уроды, я вышел». «Хорошая реакция на окончание института», подумал Андрей. На следующем листе было написано беглым, но красивым почерком:

Мой дорогой Конченый Ублюдок, если ты найдёшь это, знай, что я вышел, и вышел окончательно, и теперь смогу жить как человек. Я не хотел, чтобы ты знал, поэтому прикинулся долбанутым на всю башку, и у меня отлично вышло не правда ли? Вот так, экспромтом, без репетиций. Отрабатывай я это всё, ты бы догадался рано или поздно. Ты так привык к тому, что у тебя уйма времени, что уже не веришь, что можно сделать всё вот так, с первого раза. Тупорылый идиот, из-за дерьма в твоей выгребной яме, которую ты по ошибке называешь головой, ты даже не понял, что это был я!
Твоей заслуги ни в чём этом нет, ты просто думаешь, что доставшийся тебе случай – судьба и ты должен продолжать. Считаешь, двигаешь этим прогресс? Твоими результатами НИКТО и НИКОГДА и НИГДЕ не сможет воспользоваться, даже ты сам.
Я вышел и мне здесь нравится. И остальные тоже выйдут, если захотят, потому что я нашёл способ передать им свои наработки. Пять лет безумия – и я вышел. Им понадобится меньше, много меньше, и они знают, они все знают и они знают, что ты хочешь продолжать. И знают, что только поэтому они всё ещё не вышли. Ты рехнулся окончательно. Виталий навсегда останется в психушке. По твоей вине, говна ты кусок.
Они убьют тебя, куда бы ты ни шёл, где бы ты ни прятался. Они выйдут, ты – нет. Они выйдут, где захотят, и смогут превратить всё твоё существование в ад, если ты не понял, что ты уже в аду. Как сделать это я тоже понял. Ты никогда не выйдешь, потому что ты мыслишь совсем в другую сторону, а если выйдешь – никогда не сможешь снова стать собой.
Счастливо оставаться,
Всей душой желающий тебе вечных мучений
Николай

 Андрей осторожно положил лист обратно. Кто бы ни был этот Болгаренко, он был странным, очень странным человеком. И что ещё более странно, как выяснил Андрей, у Николая Болгаренко не было никаких отклонений, он не состоял на учёте у психиатра и никогда не проявлял агрессии, был крайне дружелюбен и почти всегда адекватен. Свои сумасшедшие идеи он никому не пропагандировал, занимался ими всегда только со своим соседом Виктором Духовским. Тот был действительно с изряднейшим прибабахом: замкнутым и заторможенным. Иногда его посещали просветления и тогда он придумывал вещи почти гениальные, но в остальном мало кто понимал, что он говорит и уж совсем никто – о чём он думает.
Андрей заглянул дальше в стопку и окончательно перестал что-то понимать. Вся кипа бумаги напоминала случайные выписки и вырезки из целой библиотеки, сдобренные множеством комментариев. Около пятисот листов содержали: схемы института и города, испещрённые линиями и числами, десятки страниц выкладок, от которых у Андрея глаза полезли на лоб, стихи поэтов знакомых и незнакомых, распечатки фотографий совершенно случайных вещей, целые ряды ссылок, набрать которые в строке браузера без ошибок мог бы только робот, десятки страниц чисел, чисел и чисел. Внизу был второй лист картона. На нём была изящная надпись тушью: «Осознай, что никогда так не сможешь и приходи в глубочайшее отчаяние, какое существует ;)».
Андрей быстро отснял всё, что хотел на телефон, сложил бумаги в коробку и убрал её обратно под кровать. Потом залез на свой верхний ярус и раскрыл ноутбук. Пришло время основательно погуглить.
Первый запрос: «МИТПФ 1977». Так, это уже изучено. История института. Вот же, одна строчка: «3 июня 1977. При невыясненных обстоятельствах во время пожара пропала группа студентов пятого курса ФФФ».
Запрос: «Исчезновение студентов МИТПФ 1977». Так, жёлтая пресса, инопланетяне, вот оно: хроника событий.
Едва страница загрузилась, у Андрея похолодело внутри. Сразу под заголовком было размещено фото, с которого улыбались знакомые лица. Те же, что были на стене в «духанке».
Третьего июня одна тысяча девятьсот семьдесят седьмого года в период с 15:44 до 16:05 семеро студентов вошли в помещение лаборатории СВЧ электроники. Все семеро отметились в журнале. В 20:00, когда остальные сотрудники покинули здание, эти семеро продлили проход до 8:00 следующего дня. Однако в 23:43 произошло массовое отключение электроэнергии по всему городу. В 23:55 в городскую пожарную часть поступил вызов в связи с пожаром в лабораторном корпусе. Пожаротушение началось в 00:15. В 00:40 пожар был окончательно потушен. Тела всех семерых, находившихся в момент пожара в лаборатории, не были обнаружены.
В КГБ завели уголовное дело, семерых объявили во всесоюзный розыск. Выдвигалась версия о побеге за границу с инсценировкой собственной гибели, но никто из них найден не был. История породила множество легенд и домыслов среди студентов.
Следующая ссылка:
Неофициальный форум МИТПФ.
Тема открыта 25.08.201х
«Как вы думаете, сколько перваков в этом году ударится в расследование 77-го?»
«Лол, а вдруг кто и расследует?»
«Вы мне лучше перевал Дятлова расследуйте».
«Да пусть ударяются. Главное, чтобы не головой))»
«Думаю, никто. Времена не те, измельчали люди. Лишь бы в дотан катать. Никто не то что 77-й расследовать, даже статы не могут сдать. Срамота».
«Блядь, задавайте такие вопросы в своей группе. Сраные сектанты».
«Юные детективы, можно я сообщу о пропаже! Моя девушка потеряла девственность и не признаётся, где».
«Ты не сам забрал?»
«Вот как раз в группе и есть сектанты. Там всё захвачено оккультными торчками И админ торчок».
«Я смотрю, тут дохрена остроумные собрались? А ещё студенты митфа!»
«Митф скатился. дискасс».
Дальше всё скатилось в срач с переходами на личности и обвинениями в интеллектуальной несостоятельности, которые тут , похоже, воспринимали почти как обещания перебить весь род оппонента до тринадцатого колена. Он просмотрел несколько страниц, пока не дошёл до обсуждения кого-то ему неизвестного, кого одни восхваляли, а другие обещали устроить тёмную и ему и всем его сторонникам. Ещё через несколько страниц те же люди вели светскую беседу о спектрах. Через две страницы снова поднялись бурления. Эти люди, могли любой разговор моментально превратить в перебранку, а потом так же легко сменить тему и общаться если не как друзья, то как хорошие знакомые.
Андрей был разочарован. Похоже, вопрос 77-го года волновал всех, кто поступал сюда, но они так же быстро теряли запал, сталкиваясь со скудностью информации. Похоже, Болгаренко, а может, и Духовский, был из той же категории. Только он ушёл в это так далеко, что повредился рассудком. Но кому было адресовано письмо? Не воображаемому же другу.
Оставалась ещё одна зацепка. Виталий и психбольница.
Запрос: «Студент МИТПФ сошёл с ума».
Никакого Виталия найти не удалось, но пятнадцати минут хватило, чтобы понять, что статистика печальна. С 1995 года, по меньшей мере, одиннадцать студентов переехало из этих стен в стены другие, жёлтые. Из них как минимум трое со схожими симптомами: их находили в подвале, царапающими или малюющими на стенах надписи, причём двоих в одном и том же подвале.
Андрей откинул голову и уставился в потолок. На мгновение он почувствовал себя в том подвале, в каморке среди надписей. Сейчас сзади протянется длинная костлявая рука и заткнёт ему рот. Он представил отросшие кривые ногти, впивающиеся ему в щёку. А из-под них сыплются побелка и кирпичная крошка, набившиеся туда, пока эта рука царапала на стене: ρεντοφάεγώ.
Из-за двери послышались голоса, щёлкнул замок. Миша с Артёмом ввалились в комнату, насквозь мокрые, радостно обсуждая что-то связанное с геодезической кривизной и открывании бутылок. Из первых же слов Андрей понял, что смыслят они в этом куда меньше, чем думают. В любом случае, он хотел срочно с кем-то поговорить.
- Ну как сходили? – Спросил он. – Интересней, чем физосновы фото?
- Гляньте-ка, - сказал Артём вместо ответа, - страдалец очнулся.
Андрей вздохнул и отвернулся. «Зачем напомнил?»
- Ладно, извини. Ты как? – Артём подошёл и положил Андрею руку на плечо. От него пахло пивом. – Готов узнать, почему твой фототехнический факультатив конкретно отсасывает у астрофизического?
Андрей повернулся к нему, слабо улыбаясь.
- Ну, давай. И можешь чайник поставить?

Глава 4. Двухфазный переход

В конце второй недели началось, наконец, бабье лето. Ещё в пятницу столбик ртути за окном комнаты Андрея добрался до отметки в двадцать градусов, а на следующий день пошёл и выше. На субботу было назначено посвящение. Весь первый курс гудел от слухов о том, что оно из себя представляет. Рассказы старших о том, чем порой всё заканчивалось, гуляли среди первокурсников, заставляя их быть готовыми ко всему. Начало официальной части было назначено на двенадцать часов.
Ночью Андрею снились то Нина, то Аня. Всю неделю он встречал их то тут, то там в институте, и старался ни о ком из них не думать. Не получалось. Ходить в душ по нескольку раз на дню и не выглядеть странно в новых условиях тоже не выходило. К тому же, однажды Андрей понял, что представлять Нину для снятия напряжения он не может.
Артём посмеивался втихую, глядя как Андрей порой подолгу смотрит в потолок, с бредовой обстоятельностью прогоняя в голове варианты развития событий. Все сценарии сходились в одном: ни один из них не мог произойти, пока Андрей лежал на кровати, и в глубине души это его устраивало. Так он хоть как-то контролировал ситуацию.
Между этими минутами отдыха от реальности, которая изуверски сочувствующе похлопывала его по плечу, и погружениями в анализ бесконечно малых, он сосредоточенно искал лаз на внешнюю сторону решётки обезьянника, чтобы увидеть оттуда табличку: «Чудаки на букву «М» ».
Андрей заварил чай и принялся размышлять, надеть ли ему костюм, который с первого дня, отутюженный и обёрнутый плёнкой, висел у него в шкафу. Миша свой надел и теперь выглядел как свидетель на мещанской свадьбе, не хватало только ленты через плечо. Артём, вставший раньше всех, куда-то пропал. Теперь он вернулся, бодрый и надушенный.
- Ну, что, лентяи, проснулись? – Заорал он с порога.
- Ты где был? – Спросил Андрей.
- Творил великие дела.
- Такие уж и великие. Премию получил уже? – Покосился на  него Миша.
- Ага. В Стокгольм и обратно смотался. На сверхзвуке.
- Пора бы уже телепортацию освоить. Не маленький, - усмехнулся Андрей.
Артём накрыл рот ладонью и произнёс глухим голосом:
- Метрика вашего пространства слишком убога для моих струнных телепортаторов, - убрал руку и добавил, - одевайся. Пойдём скоро.
- Куда спешить? Как будто сто кэмэ идти, - возразил Андрей, но всё же встал и пошёл одеваться. Он решил взять пример с Артёма, оставил от костюма только пиджак и влез в тёмные джинсы.
- Эх, ты, - прокомментировал это Миша, - потерял последний шанс выглядеть приличным человеком, - и провёл ладонью по сукну своего пиджака.
- Почему это последний? – Повернулся к нему Андрей.
- Меня запомнят таким, как сегодня, что бы я потом ни делал. Тебя же… Да и тебя тоже. Понял?
- Ну и ладно. Я не рисоваться сюда приехал.
- Первое впечатление – залог успеха.
- Ну да, точно, - пробормотал Андрей. В этом он уже убедился.
- Вот, слушайте, - Артём оторвался от телефона, в котором зависал последнюю минуту, - сбор групп в половину двенадцатого около зала. Входить рекомендуют вместе. Чтобы на представлении не вылезать долго. Давайте, давайте, натягивайте боты, пойдём.
- Одиннадцать только, - возмутился Миша.
- Ну, походите, покрасуетесь. С девчонками познакомитесь.
- There no girls in MITAP! – Провозгласил Миша.
- Будто скрижаль святую прочитал, - фыркнул Артём.
- А ты сам чего вдруг засуетился? – Спросил Андрей и подозрительно прищурился. – Ты же сам почти никуда не выбирался две недели.
- Расслабился… Ничерта не делал.
- По-моему, ты нас пытаешься заставить бегать вместо себя. Не, давай-ка сам.
- Ну ладно, тогда я один пошёл. Встречаемся у зала.
- А что так рано-то? – Продолжил настаивать на своём Миша. – А если ты не прямо на место идёшь, то нас зачем подгонял?
- Да всё, я пошёл.
- Слился, - хмыкнул Миша, - Андрей, он от нас что-то скрывает. И я даже знаю, что.
- Что же? – Спросил Андрей, потом поглядел на Артёма, уже стоящего у двери. – А-а! Понял.
- То-то! – Удовлетворённо подытожил Миша. Артём повернулся и вышел.
- Познакомь потом! – Крикнул ему вслед Миша, прежде чем дверь захлопнулась. Улыбка моментально сошла с его лица, он поскучнел и как-то посерел. – Ну что, нам действительно пора уже.
- Ну пошли, Пинкертон, - Андрей даже удивился такой внезапной Мишиной уверенности. Застать Артёма врасплох не удавалось ещё никому. – Хотя, погоди минуту, дай допью, - и залпом опрокинул уже остывший чай.

Всю дорогу от общежития Андрей с Мишей видели людей, идущих к главному корпусу. Группки людей подтягивались к площади перед корпусом, сливаясь в порядочную толпу, найти в которой кого бы то ни было бы просто невозможно. Но первое сентября для всех прошло не зря. Тогда кураторам пришлось собирать группы по крупицам, сегодня они дружно осели вокруг самоорганизовавшихся центров притяжения.
Андрей вытянул шею, пытаясь разглядеть знакомые лица, причёски или одежду. Даже в разнарядившейся толпе всегда найдётся знакомая толстовка или рюкзак тех, кто с упорством достойным лучшего применения появляется всюду в одном и том же, даже если в шкафу у них свалена гора одежды.
Среди голов мелькнули чьи-то непомерно огромные наушники.
- Это Карпов, - обрадовался Андрей и дёрнул Мишу за рукав, - пошли, я нашёл наших.
Они принялись пробираться по разреженным коридорам, лежащим между скоплений народа. То здесь, то там из шума вырывались отдельные слова, фразы, вспышки хохота. Фамилия Буркина прозвучала раз шесть, пять из которых – вместе с крепкой фразой вдогонку.
Каждая группа образовывала маленький мирок, в котором гудел свой собственный разговор. Между ними протискивались путешественники по мирам: те кто потерялся или нашёл друзей в разных группах и шатался от одной к другой, стараясь успеть поболтать со всеми. Случайные прохожие, на свою беду решившиеся пойти напролом, либо сосредоточенно молчаливо выбирали проход посвободней, либо громко раздавали напутствия, неизменно поминая как три-пять-семь лет назад сами стояли на этом же самом месте.
Обойдя очередное скопление, в котором Андрей узнал пятую группу, они с Мишей вышли, наконец, к своим, довольные, как партизаны, добравшиеся до большой земли. Карпов первым их заметил и протянул руку:
- А где третий? – Спросил он.
- Третий лишний, - ответил Андрей, пожимая руки ему и остальным.
- Пропал куда-то, не знаю даже, - равнодушно сказал Миша.
- Да найдётся он, я ни разу пока не видел, чтобы он вообще терялся где-то, - пожал плечами Карпов, - он на месте всегда, когда надо.
- А вот где он сейчас? - Их староста, Лена-которую-никто-никогда-не-называл по фамилии, недовольно поглядывала на часы. – Внутрь пошли бы уже, чем жариться тут.
- Найдётся, - заверил её Миша.
- А, ну раз ты обещаешь… Пойдём, вторая группа, - и обернулась к Мише, - смотри, твой сосед, чтобы был.
Её оклик вызвал переполох вокруг: кто-то не расслышал, кого приглашают, и по толпе покатилась волна переспросов. Группа потянулась к входу. Андрей видел, как Лена с Карповым идут впереди, о чём-то болтая. Странное это было зрелище: Лена на каблуках, в строгой жилетке поверх рубашки, серьги сияют на солнце, походка как на подиуме; и Игорь Карпов – волосы в «конский хвост», болтающийся за спиной, рюкзак, будто он собрался в поход, огромные наушники висят на шее, наконец, землю сотрясают берцы. Берцы Карпов носил везде. Андрея всё время подмывало спросить, носит ли он круглый год одни и те же, но он всё же решил подождать зимы и увидеть всё самому.
	Андрей легко мог представить Карпова где угодно и рядом с кем угодно, он не менялся вообще никак, всегда прямолинейный, но при этом страшно гибкий. Он мог переиначить любые свои слова, не отступаясь от главной линии своих убеждений. Пока они подходили к залу, Андрей подобрался ближе и прислушался к их разговору.
- Да не, Лен, - смеялся Карпов, - как можно. Она же их сожрёт.
- И в чём смысл? Ты же их разводишь, чтоб она их ела?
- Да. Но сами они классные. Не крысы, конечно, но умные.
- Фу, - она сморщилась, - и не жалко? Я понимаю, за пищу их считать, но привязался же ты к мышкам. А потом змее их?
- Ну да. Но к змее, я тоже, хм, привязался, - сказал Карпов и усмехнулся. На секунду повисла пауза, потом Лена захихикала:
- Привязался, да? Узлом, прямо. Змею завязал…
- Ха, ну да. Нет, ну правда. И змея мне нужна и мыши. Такая вот жизнь, - он вздохнул. – Жалко, но Нокти тоже хочет есть.
- А почему Нокти?
- Ну, Ноктюрналь. Её только по ночам трогать можно, она холодная тогда и не кидается на тебя.
- А, ну да. А у мышек имён нет?
- Только звание и личный номер.
- Отряды смертников?
- Ага.
Они рассмеялись и пошли внутрь. Такие разговоры Лена и Карпов могли вести часами. Они ходили с Андреем на факультатив по физическим основами фототехники, и на всё это Андрей уже насмотрелся и наслушался. Змеи, гладкоствольные ружья, Рихард Вагнер, механические фотоаппараты, писатели, Андрею не знакомые…
- Лена, - окликнул её Миша, - займите нам места. Я Артёму позвоню, а то он здесь обещал быть, а его нет.
- Ну позвони, - пожала плечами Лена.
- Я вам с краю три места сэкономлю, - отозвался Карпов.
- Окей, спасибо, - Миша вытащил телефон и начал набирать Артёма. Андрей взглянул в дальний конец коридора и увидел: Артём, бешено жестикулируя, рассказывал анекдоты, рядом с ним шла девушка, примерно одного с Артёмом роста, с тёмно-русыми волосами, в белом летнем платье. Она сгибалась от хохота, держась за локоть Артёма.
- Ай да Пушкин, ай да сукин сын! – Провозгласил Миша, опуская телефон. Он ошеломлённо уставился на приближающуюся парочку. – Знаешь что, Андрей? Я тоже хочу такое шило в задницу, как у него. То-то они задержались вчера после лекции.
Тем временем Артём дошёл до них.
- Ну, Мишу ты знаешь. Таня, это Андрей, Андрей – Таня.
Таня едва перевела дух и, сдерживая смех, протянула руку:
- Очень приятно.
- Взаимно. Ты с их факультатива? – Он обвёл взглядом Мишу и Артёма.
- Ага. Таня Мокшанова, первая группа. В вэка добавляйся.
- О-окей, - неуверенно протянул Андрей.
- Ну, какие на сегодня планы? – Спросил Артём.
- Не знаю ещё, - ответил Андрей.
- Без понятия, - пожал плечами Миша.
- Тогда слушайте, - Артём отпустил Таню в зал, а сам отвёл парней в сторону, - после всего: официальных, неофициальных частей будет куда пойти.
- А то я не знал, - перебил Миша.
- Не снобствуй. Слушай. Это отираться в общаге и пить компот в унылых компаниях или пойти в поганый местный клуб. Он полностью в аренде до завтра.
- Ну, это мне говорили тоже, - сказал Андрей.
- Всем это говорили. В клубе якобы тру-посвящение. Но это всё не то. Есть ещё вариант. Настоящий клуб МИТПФ. В роще за железной дорогой. Там всё в лучших традициях будет.
- А ты откуда знаешь? – Подозрительно спросил Миша.
- Я с человеком говорил, который всё организует. Один из них. И сам теперь организую.
- А почему не все знают? Многие бы пошли, - предположил Андрей, - а  сюрпризы не все любят. Я вот, например.
- Ну, - смутился Артём, - там не всё так гладко. И нынешнее руководство против. Поэтому всё как бы спонтанно, чтоб никто ничего. К шести часам все начнут собираться. С собой выпить захватить только, закусить будет. Ну что, Андрей, идёшь?
- Эй, а почему только Андрей? – Возмутился Миша, не успел сам Андрей открыть рот.
- Ну так у тебя же режим, как ты будешь невыспавшийся потом ходить? – Язвительно ответил Артём. – Сам же нам постоянно на мозги капаешь этим.
- Ага, а ты видел, чтобы с начала года я его по-настоящему соблюдал?
- Э-э-эм, ну ладно, но пилить-то нас этим зачем?
- Должен же я отстаивать свою позицию, - усмехнулся Миша и махнул рукой, - какой тут теперь режим. Тем более, ты описал всё так, что не пойдёшь – пропустишь вообще всё. Пошли уже, нам место заняли.
Он двинулся было к дверям, но остановился:
- И, кстати, я теперь твой личный секретарь. Должен знать, где ты, с кем и когда.
- Это почему? – Артём нахмурился, - А-а, она что ли?..
- Ага. Лена. Я ей обязан как будто чем-то.
- Ей все как будто обязаны.
- Кроме Карпова, - тихо добавил Андрей. Артём покосился на него:
- Что?
- Ничего. Пойдём, а то правда придётся место искать.
- На меня ещё утром всё заняли, - с довольным видом произнёс Артём.
- Не думай, врасплох не застал. Я уже привыкаю, - улыбнулся Миша улыбкой каннибала, - позвони, как время подойдёт. А хотя ладно, сам позвоню. Ты теперь забыть можешь. Имеешь право.
- Ничего подобного. Всё, до вечера.
Они вошли в зал и разошлись по разным его сторонам.

День был долгим. В половине шестого Андрей впервые за долгое время чувствовал себя довольным жизнью. Андрей получил пакет сувениров, калькулятор с эмблемой института, подставлял руки под струю жидкого азота, вздыхал, глядя, как изящно Нина поднимается на сцену, дремал в кресле, спотыкался на ступеньке, кому-то аплодировал. После официальной части он пошёл на встречу с замзавкафедрой нелинейной оптики Суровым Сергеем Вениаминовичем и Ярославом, его аспирантом. Уединившись ввосьмером в маленькой приёмной у кабинета завкафедрой, они разговаривали несколько часов кряду, не давая чайнику остыть.
Под конец Сергей Вениаминович махнул рукой и велел Ярославу доставать коньяк. Андрей и ещё несколько человек вежливо отказались, остальные взбодрились, и беседа полилась с новой энергией.
К пяти часам шестеро студентов вышли, совершенно уверенные в том, что разобьются в лепёшку, чтобы пойти на эту кафедру. Андрей получил заряд невероятной уверенности в себе. Когда он поднялся к себе, то застал Мишу. Тот сидел на стуле, сложив на животе руки, и глядел в окно. За окном кто-то курил, дымом тянуло внутрь.
- Где ходил? – Спросил Миша.
- На кафедре был. У нелинейщиков.
- У кого?
- На нелинейной оптике.
- Ясно. Жаргонизмы уже как у заправского физика.
- Все так называют.
- Убеждения как заправского конформиста.
- Миш, кончай. Где сам был? А то шутки как заправского Петросяна.
- Да я ходил туда-сюда, - Миша погрустнел, - у всех веселье, все как будто уже завтра диплом получат и степень, а я как представил, сколько нам тут ещё вкалывать, так радости и нет.
- А зачем тогда поступал сюда?
- А куда ещё? Нет, мне тут не в тягость, просто я Артёма начал понимать.
- На месте не сидится?
- Да нет. Просто когда сам делаешь, для себя, когда рамок нет, всё в удовольствие. И по расписанию мне жить было удобно, потому что сам так решил. А когда за тебя решают – одно отвращение остаётся.
- Я думал, тебя родители заставляли.
- Упаси боже. Ты моих родителей не видел. Они меня поддерживали всегда. Только кого я знал, без контроля на полную катушку жили. А я придумал себе и режим и к олимпиадам ботал и всё остальное. Думал, что по плану жить – идея что надо. Теперь понял, что только по своему плану.
- Мда, - Андрей сел на кровать, - а ты не думал…
- О чём?
- Ну, не воспринимать всё это, как самоцель.
- И что делать тогда?
- Найти другую радость в жизни.
- Кто бы говорил, - Миша смерил его взглядом, - сам днями и ночами ботаешь без выходных.
- Ну это, знаешь, не то. Я ботаю не потому, что жить без этого не могу. Это средство.
- Для чего?
- Что бы что-то из себя… - Андрей осёкся на полуслове, - чтобы стать хорошим физиком. Мы тут все в этом хороши, а можем стать лучшими из лучших.
- Лучшим, я может и стану, да надо ли мне?
- Мне вот надо, а ты, ну, сам решай.
- А тебе зачем?
- Просто надо.
- Партия, что ли, сказала?
- Можешь и так считать, - отмахнулся Андрей.
- Ясно. Не спрашивай о цели жизни того, у кого её нет.
- Ничего подобного. Есть у меня.
- И какая же?
Андрей понял, что собственное желание противоречить своей истинной точке зрения загоняет его в ловушку.
- Долго объяснять. Я тебе просто говорю, что свет тут клином не сошёлся («сошёлся, сошёлся!»), если в одном разочаровался, найди другое («не смей искать другое, не предавай свои идеалы, не смей!»).
- Надо подумать. Найду, может, и другое увлечение.
- Как Артём? – Хитро улыбнулся Андрей.
- Пф, да как угодно, - Миша развёл руками, - кстати, он мне звонил и просил передать, чтобы мы подходили в половине шестого.
- Куда?
- Он сказал только, что к углу стадиона, а дальше мы вроде как найдём.
- Ну пошли, значит. Пора уже.
- А ты переодеваться не будешь? Мы же, как я понял, в лес идём.
Андрей оглядел себя.
- Я на земле валяться не собираюсь. Ботинки только переодену.
Он встал и пошёл к двери.
- Моё дело предупредить. Трава, она, знаешь, потом не отстирывается.
- Чтобы в двадцать первом веке не отстирать траву, - пожал плечами Андрей, натягивая кроссовки, - а вот если ночью холодно будет…
- Не будет. В крайнем случае, поступишь, как Артём.
- Уйду непонятно куда на полчаса, а вернусь с ритэгом под мышкой?
- Если бы. Я про другое.
- Да понял я, о чём.
Они заперли дверь и вышли из корпуса.

На углу стадиона уже собралось порядочно народа. Кто-то подходил, другие отрывались и пропадали на соседних аллеях. Некоторые устроили базу отдыха на краю трибуны. Там верховодил краснолицый, иначе не скажешь, толстяк с улыбкой, не сходящей с лица. Он раздувал переносной кальян, держа его в одной руке, в другой у него была пластиковая бутылка с чем-то ядовито-зелёным, что Андрей немедленно обозвал про себя «Плутониевый день».
Артёма не было, зато был Стас, рассказывающий про то, какая замечательная традиция – устраивать вечеринки в самые тёплые из дней сентября и как сам академик Гараничев когда-то открывал праздники в той самой роще. Его слушатели, в основном первокурсники, смотрели на него, пораскрывав рты. Неподалёку незнакомые старшекурсники собирались народ на турнир по выпивальным шашкам «с десятикратным чемпионом как на чёрных, так и на белых». Видимо, была какая-то особая разница, во всяком случае, туда собралось уже порядочно желающих рискнуть.
- Вот тебе куча людей со своими увлечениями. Походи, поговори, может, что-то зацепит, - сказал Андрей.
- Ха, а ты думал, зачем я сюда пошёл, - отозвался Миша.
- Выпить и закусить?
- Выпить и закусить, Андрей, я мог не выходя из комнаты. Кто вообще ходит на пати чтобы напиться?
- А ты ходил, кстати, сам? У тебя же график был.
- В графике выходные были вообще-то. В которых было отмечено, куда я собираюсь пойти. Я даже с девушкой встречался, - Миша посмотрел куда-то вдаль, мимо заходящего солнца.
- Но недолго?
- Угу.
- Не оценила прелестей расписания?
- Нет, - Миша скривился, - но суть не в этом. Не знаю, как ты, а я с лета чувствую себя здесь гостем. Только хожу и спрашиваю у всех, где, что и когда.
- По-моему, это само пройдёт со временем.
- Ну, я не точно выразился. Я не часть этого места. Я постоянно слышу, как кто-то упоминает  места, имена и больше ничего. А им оказывается достаточно, чтобы всё понять.
- Я бы на твоём месте не расстраивался так. Это само собой придёт.
- Со временем.
- Ага.
- А тебя это опять не смущает?
- Неа.
- Ой не лги царю!
- Да как вообще это может кого-то беспокоить?
- Я тебе открою секрет, Андрей. Это беспокоит всех. Всех первокуров. Просто никто не может сформулировать. Но чувство отчуждения остаётся. Кто-то, вроде нас с тобой, начинают околачиваться вместе, чтобы хоть как-то чувство чужеродности отбить.
- Мы вообще-то просто живём вместе.
- Я об исследованиях читал, где утверждалось, что друзьями так и становятся. Просто одногруппники, просто соседи. Восемьдесят пять процентов случаев. Так проще, не надо никуда идти. И никакой чуши про взаимопонимание.
- Слушай ка…
- Да?
- А может, и встречаться лучше с одногруппницами. Про это твои исследования не говорят ничего?
- Во-первых, не мои. Во-вторых, тут я своего деда, царствие ему небесное, процитирую: «Не еби, где живёшь».
- Мда, сильное утверждение.
- А чем плоха народная мудрость? Кроме откровенных суеверий, то, что касается социума, в какой-то мере отражает реальность.
- Ну да. В двадцать первом веке живём, Миш.
- И нимало не изменились. Хочешь, Славоя Жижека процитирую?
- Широта выбора источников просто поражает. Дальше будут предсказания индейцев Майя, а потом Ницше, потом веды?
- Ты меня вообще слушал? В какой-то мере…
- Да понял я. Дай поострить.
- С каких это пор ты острить начал?
- Был хороший учитель.
- Эй, а я когда?..
- Когда проводил деконструкцию Артёмовых убеждений.
- О, майн готт!
В это время Стас выбрался из окружающей его толпы и объявил: «Все, кто собрался, пойдём! Остальные подтянутся, их проводят».
Началась суета, звонки друзьям, которых не дождались. Люди растянулись в длинную змею, поползшую по дорожке вдоль стадиона в сторону железной дороги. Солнце опустилось к вершинам деревьев и прорезало лесополосу дымчатыми прямыми лучами. Впереди простучала электричка.
Неожиданно Андрей понял, что совсем не хочет туда идти. Он мог бы остаться один в опустевшей комнате, возможно, порыться в бумагах Болгаренко. Насколько бы сумасшедшим тот ни был, но это была бы новая глава легенды и, если верить Мише, этим он бы немало приблизился к тому, чтобы стать частью этой среды. Гораздо ближе. Но Андрей не остановился. Он шагнул на помост переезда и посмотрел вправо. Там две пары рель уходили вверх по холму, сияя ослепительно алыми бликами. Заканчивался долгий день и впереди была долгая ночь.



Глава 5. Предел светимости

Город ==== расползся по холмам на несколько километров от своего исторического центра – рабочего посёлка кирпичного завода. Старый город длинной стрелой тянулся вдоль железной дороги на север. На самом конце стрелы, между жилыми районами и дачными посёлками расположился безо всякой экономии пространства кампус МИТПФ. Дальше на юг, железная дорога разрезала город на две равные части. По правую сторону росли новые микрорайоны. По левую через пару кварталов начиналась промзона, постепенно загибающаяся на запад, так что у южной окраины она вплотную примыкала к железной дороге.
Здесь, на севере, на правой стороне ветки начиналась изрезанная оврагами лесистая местность, именуемая Нагорным бором или попросту Рощей. Она обрывалась извивами мелкой речушки. Дальше шла голая заболоченная равнина, по другой стороне которой пролегало шоссе, огни которого можно разглядеть с верхних этажей некоторых корпусов института.
Теперь Андрей с Мишей вслед за толпой перешли переезд и двинулись между полоской деревьев и линией гаражей. Отсюда институт выглядел просто несколькими крышами, торчащими из-за зелено-жёлтого моря. «И всё же, хорошо здесь. Ни шума, ни пыли. Только поезда громыхают иногда», подумал Андрей.
Они свернули на тропу и пошли вдоль забора, возвышавшегося слева. Справа, из-за гаражных боксов залаяла собака. Её подхватила следующая, чуть дальше, и скоро многоголосый хор заливался лаем на все лады. В заборе показался проём чуть шире человека, цепочка ныряла туда. За проёмом и раскинулась обещанная роща. Натоптанная тропа проходила сосновый бор, бежала в обход маленького крутобокого холма, переходила по мостику рытвину, обозначавшую начало оврага и выводила, наконец, на обширную поляну, с востока прикрываемую тем же холмом.
Поляна была накрыта. Другого описания увиденному Андрей подобрать не смог.
Возле северного её края возвышался огромный навес, растянутый на пяти деревьях. В центре его горел в основательном кирпичном очаге костёр с железным дымоходом, подвешенным к тому же шатру. На остальной части поляны тлело ещё несколько костров поменьше главного. Вокруг бродило человек двадцать-тридцать,  что-то доделывая. У самого леса стояло несколько машин, неясно с какой стороны сюда заехавших. Рядом с навесом, у ровной как стол лужайки, вышколенной до состояния английского газона, торчала звукопередвижка, наполняя поляну густейшим басом. Картину довершала поленница, наполовину выгруженная из Газели.
На середине поляны, скрестив руки на груди, стоял человек с мегафоном. Как только люди начали входить на поляну, он поднял его и что есть мочи завопил: «Добро пожаловать на наш традиционный ежегодный фестиваль «Посвящение в Роще». Мы приготовили всё, что надо, чтобы вы поняли главную истину МИТПФа: кто работает изо всех сил – отдыхает на всю катушку! Располагайтесь и чувствуйте себя как дома! Сегодня – самая горячая ночь сентября!»
- Добро пожаловать на бухалово в обрыганом лесу! – Крикнул кто-то справа. Ему отозвались восторженными криками.
Люди расходились, рассеивались по поляне, собирались у костров, кто-то неуверенно толкался на месте, другие немедленно принялись с энтузиазмом что-то жарить.
Под навесом немедленно устроили обещанный турнир по тридцатиграммовым шашкам. В белые наливали водку, в чёрные – коньяк. Многократный чемпион тянул жребий с шестью противниками одновременно. Чувак с мегафоном предлагал всем желающим устроить «традиционный забег с пивом по полосе препятствий». Туда набралось человек пятнадцать.
Миша толкнул Андрея, стоящего с открытым ртом, в бок.
- Ну что, поехали? – сказал он и вытащил из рюкзака бутылку водки.
- Так, стоп, ты уверен?
- Андрей, если бы я не был уверен, я бы сидел дома. Давай по одной, а потом найдём Артёма, пока он тут не спился от чувства собственной важности.
Извлечена была и коробка с соком, но тут обнаружилось, что стаканов нет, а из горла пить никто не хочет. Миша пообещал всё обеспечить и умчался к навесу. Через минуту он помахал рукой и закричал: «Андрей, давай сюда». Андрей потащился к нему. Под навесом он обнаружил шестерых, на чем-то радостно хохочущих. Среди них был Миша, был и Артём, обнимающий Таню, и ещё какие-то незнакомые люди. Рядом с ними стоял Саша, которого Андрей запомнил со дня выгрузки мебели, и рассказывал про 2009-й год. Саша изрядно заложил за воротник и не замечал ни кто его слушает, ни что он сам говорит.
Андрея, совершенно потерянного, бегло познакомили с людьми, которых он всё равно не запомнил, сунули в руки стакан, кажется, с «Швепсом» и совершенно о нём забыли. Он вышел из под навеса и принялся бродить по поляне, прихлёбывая из стакана. По пути он с кем-то вы выпил, дальше ему налили ещё. Он опрокинул стаканчик в рот, не глядя, закашлялся, запил из другой бутылки, вывернулся и оказался в относительно спокойном месте. Здесь тихо жарили сосиски, а из спиртного он заметил как максимум пиво.
Он представился паре людей с краю, сел на бревно, положенное у костра и принялся слушать разговор о походах и азах альпинизма. Говорили главным образом четверо: двое первокурсников, которых Андрей узнал и двое незнакомых, скорее всего со старших курсов. Остальные в основном слушали, заводя собственные короткие беседы. Рядом с Андреем говорили о множествах, обильно цитируя Вейля и Уайтхеда. Андрей повернулся и увидел двоих: парня, крепкого телосложения, с чересчур тщательно уложенными волосами; он разговаривал с блондинкой и, насколько удалось рассмотреть, довольно симпатичной, хотя, на взгляд Андрея, с чрезмерно широкими бёдрами. Кажется, у них всё шло хорошо.
Андрей снова встал и побрёл дальше. В голове чуть шумело. С запада солнце било сквозь деревья. Он пошёл туда, следуя неясной, почти полностью скрытой опавшими листьями тропе и внезапно вышел в мир, сошедший в нижнюю часть видимого спектра.
Он стоял на широком мысу, выдававшемся из леса в бескрайнее, кипевшее оттенками от красного до зелёного, море. Мыс обрывался крутым склоном, скатывающимся к изгибам сонной речки. За ней тянулась густо заросшая пожелтевшей болотной травой равнина, сияющая алыми озерцами воды. Вода была повсюду, проблёскивая здесь и там под травяными зарослями, отступая только перед редкими островками, где спасались от её избытка кусты ивы и редкие, сумевшие дорасти деревья. Дальше на западе, пылало шоссе с бегущими по нему переменными звёздочками автомобилей. На юге вдоль заболоти растянулась полоска рыжих суглинистых отвалов, за которыми торчала изломанная, полупрозрачная сверху линия новостроек с тонкими штрихами башенных кранов.
 Задул ветер, последний по-летнему тёплый в этом году, и трава пошла волнами. Они переходили на открытую воду и так же легко шли дальше по траве от другого берега. Андрей подумал почему-то, что волны бегут по воде и в зарослях, невидимые ему, а стебли сверху колышутся, об этом не зная, но сгибаются и разгибаются в той же самой фазе по воле неумолимого закона, перед которым преклоняются.
	Андрей повернулся и пошёл прочь, обратно в сумрак поляны, к тем, кто отчаянно пытался приобщить свои имена к неформальной части истории института, занимаясь коллективным саморазрушением. Они не видели, что та часть истории естественной, которой они касались, находясь в этом самом месте, неумолимо разрушается под натиском прогресса, двигателями которого они все стремились стать. Перед тем как выйти на поляну, Андрей обернулся. Свет померк, осталось только кровавое зарево, тлеющее между стволов. Ещё один день. Всего лишь ещё один день.
Праздник на поляне тем временем разошёлся не на шутку. На лужайке возле звукопередвижки устроили танцпол, вокруг - занимались странными играми, смысл которых, казалось, был ясен только самим играющим. Со стороны вся картина напоминала взрыв с эпицентром возле навеса. Чем дальше – тем становилось тише и спокойнее. Возле крайних костров кучковались мирные группы, играющие в мафию, выпивающие в тесном кругу или просто разговаривающие. Между навесом и кострами шло постоянное движение. Уходившие в центр возвращались обычно куда менее верным шагом, будоража поляну до самых дальних рубежей.
Обойдя поляну по широкой дуге, Андрей добрался почти до навеса. Тут он заметил знакомую короткую рыжую копну волос Светланы. Рядом с ней стояла Нина и, потягивая что-то из стаканчика, разговаривала с незнакомым Андрею парнем. Она была в джинсах, белой футболке и свитере, повязанном на пояс. Андрей подобрался ближе и увидел, как сжимаются её губы на питьевой трубке, как кивает она головой в разговоре. «Эй, я же собирался обойти подальше и затеряться в темноте!», подумал Андрей.
Он резко свернул, отошёл в сторону и сел на траву. Он надеялся, что толпа скроет Нину, но не рассчитал, и теперь она постоянно мелькала у него перед глазами. А он смотрел и ждал каждого её появления, словно притрагиваясь к затягивающейся ранке, когда знаешь, что будет больно, но продолжаешь. Как будто эти уколы боли напоминают о том, что ты ещё жив.
Внезапно мир заслонили чьи-то ноги. Андрей подскочил было, думая, что кто-то собирается помочиться прямо на него. Но сверху на него смотрело знакомое лицо. Женя стоял над ним с сигаретой в одной руке и большой бутылкой с чем-то тёмным в другой. На нём была та же одежда, что и в первую их встречу, включая толстовку, которую он теперь накинул на плечи. Волосы так же небрежно закинуты назад и круги под глазами не прошли.
- Скучно, боец? – Спросил он.
- Да нет. Просто не могу понять некоторых вещей… Хотя фигня  всё. Нормально.
- Во-о-от! Когда людям хорошо, они в центре пати, когда плохо – они уходят. А когда вот так вот скверно-паскудно-нормально, они сидят с краю и смотрят на тех, кому хорошо или плохо, и пытаются решить, каково же им. - Женя сел рядом с Андреем и протянул ему бутылку. - А?
Андрей вежливо отказался и поглядел в сторону Нины. Она всё ещё была там, теперь над чем-то смеясь. Женя немедленно прокомментировал это:
- Когда глаза смотрят туда, куда ты им не приказываешь, то надобно тебе, молодец, обратиться к квалифицированному специалисту.
- К психиатру что ли? – Андрей печально усмехнулся.
- Лучше. К бармену.
- Ну вот к бармену я конечно сейчас и пойду. Местом ошибся. Бармен тут не пойми зачем.
- Чушь, друг мой. Ложь, пиздёжь и провокация. Перед тобой, то есть, конечно, рядом с тобой, самый что ни на есть бармен. Правда, бывший, но! Бармен бывшим не бывает. Он как десантник. Каждый день по минному полю, - Женя изобразил рукой извивающееся движение, -  между спиртных напитков, манящих выпить и красивых женщин, манящих перепихнуться. И их мужиков, манящих… то есть желающих исправить тебе твой барменский, располагающий к душевному потреблению, так сказать, бухла… Так, о чём я? А, да, набить ебальник хотят, вот так. А так как я фактически являюсь сейчас человеком, который тебе наливает, - он огляделся в поисках стакана, но ничего не нашёл, - человеком, который предлагает хлестать из горла, то я и де-юре, как не бывающий бывшим, так и де-факто, бармен.
Андрей, немного ошеломлённый потоком изящно-обсценной лексики, молча взял бутылку и отпил. Оказалось - виски с колой, в довольно богатырской пропорции. Андрей помедлил немного и сделал ещё несколько глотков. Сегодня он намеревался закончить свой вечер компланарно кровати лицом вниз, без признаков жизни. Женя отхлебнул вслед за ним, причмокнул губами, пробормотал: «Мда, перебрал». Андрей покосился на него:
- А стоит ли бармену пить на работе?
- А кто сказал, что я на работе? Тем более, что здесь, на этом самом месте, - он очертил рукой круг, - мой собственный бар. Так что, начнём консультацию? Сигарету? – Он протянул Андрею длинную сигарету с картонным мундштуком. Тот без раздумий взял и закурил. Помня прошлый опыт, он осторожно затянулся, и через несколько секунд в голове зашумело и мир качнулся. Он протянул руку и выпил ещё. Потом собрался с мыслями и начал:
- Тебе когда-нибудь казалось, что ты заперт в месте, покинуть которое можно, только нажав рычаг, который находится снаружи. Но никто не нажмёт его, потому что все боятся, что к жизни среди них ты будешь неприспособлен. Иногда они подходят к клетке, общаются с тобой, руки тянут внутрь, но ты всегда внутри, а они всегда снаружи… - Андрей перестал чётко понимать мысль и замолчал, боясь потерять её окончательно, но Женя, кажется, всё понял.
- Это, друг мой, распространённое заблуждение среди тех, кто в такой клетке сидит. Нет, я не буду сейчас втолковывать, что якобы границ нет или ты сам куёшь свою судьбу, потому что это чушь. Твою жизнь строят за тебя больше десяти лет, сам ты мало что можешь предпринять в этом прискорбном действе, - он сделал паузу.
- Ха, хороший довод. Значит, наплевать и забыть? И не делать ничего?
- А-а! Вот тут, mon ami, второе заблуждение. Всё, что тебе нужно – научиться с этим жить.
- Ох, про «будь собой» я слышал достаточно.
- А я тебе ничего кардинально нового и не предложу, - Женя повернулся к Андрею и тот увидел, что глаза его, в глубоких тенях, стали совершенно безжизненными, - у тебя не клетка, у тебя чугунный шар. Ты со всеми, но не успеваешь за ними. Всё, что ты можешь – это волочиться за теми, кому хватит милосердия идти с тобой вровень, а потом случайно нажать рычаг и отсоединить цепь. Но кольцо на ноге останется. Будешь ты собой или притворишься, окончательно другим ты не станешь. Никогда.
Андрей молчал. Музыка стихла, в микрофон кто-то пел песню под гитару, ему подпевало несколько десятков голосов. В пропахшей дымом темноте взмывали в чёрное небо искры от костров, теряясь среди бледных звёзд. Сигарета прогорела на половину, столбик пепла рассыпался Андрею на кроссовок.
- И всё? – Спросил он.
- А, что ещё можно сказать, - Женя опять повеселел, - Я рассказал тебе самую только вот основу, идею. Что ты сам делать будешь, сядешь ли сиднем, или помчишься на подвиги, тут уже вопрос другой. Да и на кой тебе себя ущемлять в чём-то? С камнем или без – у некоторых он вообще на шее – все мы одинаково жалкие, одинаково никчёмно ловим тут свой эфемерный кайф. Но, надо сказать, он не то чтобы эфемерный. Вполне даже настоящий, отменный, превосходно-потрясающий, ощущаемый кайф от всех прекрасных богоугодных деяний, что творим в нашей жизни, - он взглянул на бутылку, - или попросту выпить и закусить. И переспать с красивой женщиной, да так, чтобы на утро она не позвонила в милицию.
Андрею начало становиться всё больше и больше неловко.
- Я пойду, прогуляюсь немного, - сказал он, сделал несколько глотков и быстро пошёл к навесу.
- Андрей, - окликнул его сзади Женя. Он обернулся, - удачи!
- Спасибо! – Махнул ему рукой Андрей.
Во всяком случае, Антон оказался прав, хоть и отчасти. Больше всего Андрею хотелось как-то забыть сказанное Женей, а не задавать ему новые вопросы. Идти домой одному под звёздами – не лучший способ забыть речи сатиро-фаталиста. Поэтому надо с кем-то поговорить. Пора попросить нажать на рычаг.
У навеса творилась банальнейшая вакханалия. Чемпион по тридцатиграммовым шашкам фотографировался с соперниками и улыбался. Они поддерживали его под руки: чемпионство было подтверждено. Андрей увернулся от предложенной трубки из пивной шапки, обошёл стол для пивпонга, на котором только что играли с чем-то крепким и пряно пахнущим, и едва не свалился в резиновый резервуар со льдом, в котором вперемешку с пивными банками уже кто-то барахтался.
Отыскать Нину оказалось несложно. Она по-прежнему разговаривала с тем же парнем. Андрей не думал долго, подошёл и сказал просто: «Привет». Нина вздрогнула  и повернулась к нему.
- А, это ты, Андрей. Я испугалась даже. Привет. Это Василий, - она указала на своего собеседника. Андрей молча пожал ему руку. Василий был чуть пониже Андрея, в спортивной куртке поверх рубашки, очках и с бородкой, плавно разросшейся по щекам.
- Извини, не хотел напугать. Не думал, что так выйдет. Тебе как здесь нравится?
- Нормально. Хотя Света хочет в клуб и говорит, что пьянство на природе её не прёт.
- Меня вообще это пьянство не прёт. Все понажираются и несут какую-то дичь.
Нина захихикала:
- Тебя, по-моему, прёт очень даже. Ты раз-го-ва-ри-ва-ешь со мной, а не мямлишь.
- Стараюсь, расту над собой.
- Андрей, бухать и самосовершенствоваться – разные вещи.
- Я знаю, что пьянство не делает людей хуже. Оно только показывает, какие они на самом деле.
- Ну точно, да, не в бровь, а в глаз. Мой папаша типа того же говорил. Только добавлял ещё, «как говорил мудрый Сенека». И ты такой решил быть собой, и винишко открывает твою тонкую натуру, скрытую под застенчивостью.
- Ага. Ну почти так.
- Чтобы быть собой, надо сначала кем-то стать.
- А я что, ничего из себя не представляю?
- Ничего собой не представляю.
- Что?
- Надо говорить «собой не представляю».
- И… что?
- Да ничего. Если бы ты был обычный полусоциофоб, которых здесь толпы, пьяный ты бы кидался на всех со своим общением и клеил бы каждую встречную девчонку, а ты доказываешь мне философскую подоплёку того, почему ты напился.
- И ничего не напился. Могу по прямой линии пройти.
- Вот и первый признак. Убеждать всех, что ты трезв.
- По сравнению с тем, как я собирался, пока не узнал, что ты тоже пришла, я вообще не пил.
- Какое самопожертвование! Сейчас кинусь тебе на грудь и расплачусь, а потом растаю и растекусь по тебе. Век не отстираешься.
- О, господи! Тебя хоть что-то может пронять? И вообще, ты сама пьёшь.
Нина помрачнела.
- Да! Да, пью, но не пытаюсь при этом с кем-то выяснять отношения.
- А он? – Андрей ткнул пальцем в сторону Василия.
- Я вообще-то здесь нахожусь! – Грозно отозвался тот и продолжил курить, поглядывая, как бы этот странный тип ничего не сделал Нине.
- А он сам подошёл.
- Я тоже сам подошёл… - Андрей понял ошибку, и она показалась ему до смешного нелепой. Он засмеялся тихо, потом громче. Нина смягчилась, вздохнула и сказала чуть слышно, насколько позволяла музыка:
- Ну и что мне с тобой делать.
Андрей широко улыбнулся.
- Понять, простить?
Нина опять вздохнула.
- Ну, понять я тебя поняла, простить вроде как за врождённую неловкость незачем.
- Ну а что делать?
- Ну, сам думай, я тебе не справочная служба.
Пауза удлинялась, приближаясь к той длительности, когда возобновить разговор станет неловко. По Василию было видно, что он уже готов воспользоваться моментом и отделаться от непрошеного гостя, но тут произошло то, что Андрей потом считал единственным проявлением настоящего чуда в своей жизни. Заиграл медленный танец. И над поляной разнёсся бодрый голос Артёма: «А теперь медляк. У вас есть шанс пригласить, наконец, на танец однокурсницу, на которую вы смотрите каждую лекцию вот уже две недели».
- Вот, - только и сказал Андрей. – Вот это и делать.
- Так и так! – Крикнула Нина и схватила его за руку. – Я на тебя не пялюсь на лекциях, и ты не моя однокурсница, но если танец я тебе не дам, ты же повесишься к утру! – Она сказала это с таким маниакальным задором, что Андрей едва понимал, шутит она, или радуется, представляя его в петле.
Колонки вздрагивали, наполняя воздух низкими частотами, лился перебор гитары Криса Айзека, замедленный и перемешанный безымянным диджеем. У Андрея перехватило дыхание, когда он обнял Нину за талию. «Только не упади в обморок», хихикнула она ему на ухо, дохнув горячим дыханием. Андрей двигался, как во сне, не думая даже, куда попадают его ноги, но они касались всегда только газона. Он не представлял, как танцевать вообще и тем более, как делать это на газоне, но оказалось на удивление легко, главное, не пытаться выделывать ничего сложного и не поднимать ноги слишком высоко. Вокруг пылали яркие пятна костров, вокруг которых плыли силуэты людей. Слова песни растеклись по загустевшему воздуху.
World was on fire, no one could save me but you…
- На самом деле, это я должна извиниться, - начала говорить она, ¬- я тебя разношу при всех, а ты мне даже не отвечаешь.
- Да не стоит. И как я могу тебе что-то ответить.
- Ну нет, можешь, просто я лучше вижу людей. И тебя насквозь.
It’s strange, what desire will make foolish people do…
- Да даже если бы мог, не стал бы, - он промедлил чуть и добавил, - и? по-моему, не насквозь.
I never dreamed that I’d meet somebody like you…
Она повернулась и взглянула ему в глаза. Её глаза в свете костров были как лёд, под которым пылает огонь:
- Ты думаешь?
- Да. То есть, нет, я в этом уверен.
Она положила голову обратно ему на плечо.
- И ты не покажешь?
- Не сейчас.
No, I don’t want to fall in love…
«Эх, старина Айзек, если бы ты знал, насколько сильно я этого хочу», подумал Андрей и улыбнулся. Сердце его перестало конвульсивно дёргаться и забилось ровно часто. Он был счастлив.

Они сидели у дальнего костра и пили вино. Андрей глядел, как беспорядочно меняется огонь, расслаивается и дрожит, изгибается вслед за потоками воздуха. За спиной что-то похрустывало, Андрей оборачивался и иногда видел, как в темноте кто-то шатается, натыкаясь на стволы деревьев. Потом пьяный незнакомец слился с лесом и окончательно потерялся из виду. Нина рассеяно водила хмельным взглядом по поляне. Она то улыбалась чему-то, то печалилась. Руки её подолгу держали тёмную бутылку, на поверхности которой переливались оранжевые блики от костра. Андрей пытался уже остановить её, спрашивал, не хватит ли уже, но владеть собой она не переставала. Каждый раз, когда Андрей думал, что Нина сейчас уснёт, она неожиданно бодро начинала говорить. Оцепенение её было столь же кратко, насколько и глубоко. Андрею было очень спокойно, музыка для него словно замолкла, люди поблизости превратились в тени.  Их с Ниной обнимала ночь, превратив в два духа, отделённые от мира живых. Когда Нина заговорила, Андрей вырвался из помутнения.
- Я не нарочно на тебя так взъелась, - сказала она.
- А? – Переспросил он.
- Я не хотела.
- Да я не обижаюсь.
- Я знаю, просто мой папаня такой же был. Чмо жуткое, а как нажрётся – герой асфальта. С тех пор я просто не могу некоторых людей ни в каком виде терпеть. Трезвых не знаешь, может они внутри говно, а пьяные большей частью просто говно.
- Ну да… Сенека…
- Не напоминай!.. Бля-я-яха му-у-уха! Я же ёбнутая?
- В каком смысле?
- Ну, чокнутая. Поехавшая. С ебанцой. Припизднутая. В каком тебе смысле?
- Да нет. Ни в каком. То есть, нет, не… не чокнутая. Просто есть что-то определённое, что тебя заставляет думать как-то иначе, чем большинство думает.
- А, не утешай, ладно. Я ещё смотрю на это и думаю, какие же мы отвратительные. Посмотри, все же в хлам. Думаешь, Гараничев это имел в виду под осенними посвящениями?
- Ну, может, не так широко, не так разгульно…
- Вообще не так. А сейчас, ты думаешь, кто всё оплачивает?
- Ну, институт не может… Скидываются?..
- Никто не скидывается, очнись. Про Шатова слышал?
- Химию читает?
- Да нет же, господи, с электростальского завода Шатов.
- Ну, допустим.
- Допу-устим, - передразнила она его. – Ещё одна легенда. Этот Шатов закончил МИТПФ в девяносто пятом. При нём здесь всё в это переросло. Потом он поднялся, стал каждый год спонсировать. Иногда сам приезжает. – Она зевнула. – Прошлое вспоминает.  До него здесь была пустынь.
- Монастырь?
- Ага. Студенты жили в кельях и пели песни про атомы. Шатов революцию тут устроил.
- А что изменилось? Ну, кроме кутежей. Так же каждый второй – интеллигент.
- Вот-вот. Только после Шатова ни один интеллигент своё желание порой отключить мозг уже не скрывает.
- Это разве плохо?
- Не особо, но… Здесь не так и плохо. Нечего бояться. Всегда кто-то в своём уме есть. Как твой Артём. В лесу не пропадёшь и не отравишься. Найдут. Спасут, помогут.
- Ну так что тогда здесь не так-то?
- Не знаю. Духа того нет. Тогда, понимаешь, всё по-особому как-то было, наивней. И серьёзней в то же время. Мне дед ещё рассказывал. И я фото видела, семидесятых годов. Там другие люди совсем.
Андрей почувствовал, что на него дохнуло подвалом и где-то рядом проскребли когтистые лапы.
- А что за фото? Ты про фестиваль искала? Ну, про посвящение.
- Нет… Бли-ин, мне стыдно. Обещай, что не будешь на меня смотреть, как на одержимую?
- Ладно.
- Обещай!
- Обещаю. Обещаю, что не буду смотреть, и вообще искренне не буду считать тебя одержимой.
- Ох, ну зачем так-то. Ладно, я как дура лазила искать инфу про «загадку семьдесят семь». Ну и фото видела. И снимок ещё этот. С пропавшими тогда.
«Пора признать, что я окончательно влюбился», подумал Андрей.

Глава 6. Синергия

Когда заканчивается бабье лето и серые атлантические тучи закрывают небо, заливая всё вокруг нескончаемыми дождями, выходить куда-то из дому не хочется вовсе. Андрей совсем не разделял романтических настроений тех, кто в час наступления осенних сумерек  бродил по сырым аллеям, глядя на отражения электрических огней на мокрой поверхности асфальта.
В субботу он ездил с Ниной в Москву. Нина покупала подарок сестре на день рождения, Андрей просто таскался следом, стараясь не дать ей заскучать. Утром было ясно и прохладно, под вечер зарядил дождь и налетел порывистый ветер. Андрей насквозь промочил ботинки, замёрз и мечтал только поскорей вернуться в общежитие, поэтому всю дорогу изгибался у вагонной печки и ловил потоки тёплого воздуха, почти не слушая, что говорит Нина.
Со дня посвящения общих тем у них прибавилось достаточно. Они часами вели разговоры, уводящие их беспросветные дебри рассуждений,  свойственных незамутнённым историей философии умам.
Упоминать загадку семьдесят седьмого года они часто стеснялись, упоминая её вскользь. Обсуждать записки сумасшедшего Болгаренко они решались изредка, когда у Андрея в комнате больше никого не было. Они не хотели прослыть одержимцами и держали листы из «Коробки» в больших тетрадях с конспектами.
Подходящих минут в последнее время выдавалось всё больше. Артём всё чаще проводил вечера с Таней и уже не с таким ожесточением, как в начале семестра, вгрызался в общую химию. Иногда Андрей видел их вместе: оба в чёрных пальто, под чёрным же, увенчанным длинным набалдашником, зонтом. Они бродили в потёмках, как викторианские призраки, которых спиритисты выпустили в наш мир в попытках призвать дух Блаватской.  Миша несколько недель пытался приобщиться к научной работе в институте и везде из-за недостатка навыков получал отказ. В итоге он прибился к клубу игроков в бридж и на какое-то время вообще перестал интересоваться чем-либо, кроме взяток и робберов.
За это время Андрей с Ниной обнаружили в бумагах некоторую закономерность, а именно, места, отмеченные на картах, совпадали с координатами, строчки которых покрывали значительную часть листов. Другую часть этих координат Болгаренко использовал как входные данные в уравнениях, записанных в сферической системе. Впрочем, помутнение рассудка не помешало ему учитывать эксцентриситет геоида и высоты над уровнем моря, которые он записывал обыкновенными поправками в аргументе. Что составляло проблему, так это то, что числа бывший хозяин триста двадцать седьмой комнаты записывал всё время в разных системах счисления. Он мог начать с десятичной, следующее число записать в двоичной, а к ответу перейти в шестнадцатеричную или удариться в экзотику вроде тринадцати- или сорока семеричной.
С этим они справились быстро. Учтя, что координаты достаточно близки и первые цифры будут всегда одинаковы, нашли отправную точку и научились быстро переписывать числа в десятичную систему. Неудовлетворённый тем временем, которое он тратили на эту бессмысленную писанину, Андрей быстро написал программу для перевода и очень собой гордился. Ровно полчаса, пока Нина не скинула ему ссылку на тридцать уже готовых вариантов и посоветовала не изобретать велосипед.
За несколько совместных вечеров они исписали вчетверо больше листов, чем изучили. Копание в бумагах уже начало опостылевать Андрею, зловещая тайна записей Болгаренко превращалась в шизофренический бухучёт. Пора было найти какие-то признаки здравомыслия, пока затея не превратилась в пустышку.

Когда Андрей закончил шестой класс, его родители решили раз и навсегда закончить свои разногласия. Самого Андрея отвезли в деревню под Никольском, к бабушке по отцовской линии. Деревня стояла на косогоре над извилистой рекой, окружённая километрами безлюдных лесов. Привычных Андрею развлечений не было и в помине. Два с половиной канала по телевизору, проводное радио, вещавшее круглосуточно одно и то же; стопка книг, половина из которых была посвящена животноводству, а другая половина – бесконечно скучные эпосы о подъёме крестьянами целины.
Андрей, тогда ещё достаточно уверенный в себе, поневоле начал искать, чем заняться. Поиски свели его с тремя местными мальчишками, вернувшимися на лето из райцентра. После недолгого знакомства, едва не закончившегося дракой, Андрея приняли в команду. За следующие, пролетевшие как один, дни, Андрей открыл для совершенно новый сумбурный мир первозданной природы. Порядок здесь обозначался только под внимательным взглядом, а направления редко отмечались даже тропами.
Через пару недель Андрею поведали рассказ о заброшенной деревне Матвейцево и полуразрушенной церкви, стоящей в ней. Послушав несколько жутких историй, Андрей спросил, наконец, ходили ли ребята туда. Те уставились на него как на сумасшедшего.
Ещё неделю он подбивал их на поход в Матвейцево, в конце концов, взял «на пацана». Рано утром в июле все четверо отправились в лес. Проплутав по лесной дороге, перешли реку и оказались посреди заросшей борщевиком прогалины. Осторожно обойдя дурманящие заросли, мальчишки вышли на главную улицу. Земля здесь неуклонно проглатывала чёрные рассохшиеся срубы домов, ива и ольха прорастали на моховых подушках, устилавших крыши.
Церковь стояла на другом конце деревни, краснокирпичная, с провалившейся крышей. Солнце глядело сквозь проёмы лишённой колоколов звонницы. Сквозь бурьян глядели почерневшие кресты могил. Медленно ребята пробрались к входу, прошли сорванные с петель двери. Пол, заваленный битым кирпичом и горами штукатурки, был испещрён ямами. Со стен, где раньше были фрески, глядел теперь только глаз неизвестного святого. Под этим взглядом даже Андрею стало не по себе.
Поваленный иконостас был пуст, царские врата разбиты. Осторожно обходя провалы, мальчишки дошли до алтаря. Здесь не было почти ничего, под сводом апсиды свили гнездо птицы. Стоял жуткий смрад, словно сам дьявол устроил себе в алтаре уборную. Престол был расколот неведомой силой: широкая трещина проходила точно посередине.
- Там внутри, говорят, мощи святого Матфея, - тихонько сообщили Андрею.
- Так всё ж растащено, - удивился он.
- Чё, дурак? Мощи не тырят.
Один из мальчишек начал бешено креститься и сунул руку в трещину. Потом медленно отошёл, благоговейно бормоча что-то себе под нос. Остальные сделали так же. Андрей, восхищённый этим зрелищем, тоже подошёл было к камню, потом оглянулся. «Глубоко они?», - спросил он шёпотом. «Полностью суй», - ответили ему.
Андрей перекрестился, вдохнул и сунул руку в трещину. Через мгновение она ткнулась в склизкую массу. Андрей отдёрнул и её и понял причину вони: внутри была куча дерьма. Мальчишки покатились со смеху.
«Потрогал мощи? Теперь тебя бесы стороной обходить будут!»
Андрей, спотыкаясь о кирпичи, выбежал и церкви и кинулся прочь. Добежал до реки, отмыл руку и, сглатывая слёзы, побрёл домой. В следующие дни он никуда не выходил. Через два дня за ним заехал дядя и увёз обратно в Томск, где Андрей узнал, что его родители развелись. С тех пор к таинственным историям и сакральным обрядам Андрей испытывал только отвращение.

Координаты первого выбранного Андреем места указывали на старую водонапорную вышку рядом с заброшенной веткой железной дороги в трёх километрах от института. В три часа Андрей позвонил Нине и позвал с собой. Та согласилась без особого энтузиазма, но, когда Андрей поднялся за ней на четвёртый этаж, была уже готова идти.
С неба ненадолго перестало лить, сезонные лужи на перекрёстках с улицей Ленина шли мелкой рябью. Андрей с Ниной обошли лабораторный корпус и пошли мимо старых кооперативных домов, вытянувшихся вдоль улицы Панфилова.
- Куда-то сюда Миша в бридж ходит играть, - сказал Андрей, указывая на крайний дом – пятиэтажку сороковых годов постройки.
- Как можно часами за ними сидеть? – Возмущённо спросила Нина. – Как вообще можно карты любить?
- Я у него спрашивал. Он говорит, никакого азарта, только интерес.
- Ну да, в последний раз я его видела, так он начал сходу мне втирать, как это круто, хотя я и не возражала.
- Он серьёзно ко всему подходит.
- Слишком серьёзно. Тебе нужно с ним поговорить.
- Пусть сам решает. Я ему не хозяин. И потом, не у него одного тут болезненные увлечения.
- А у кого ещё… Ах, ты!
- Что такое? Ты же прекрасно знаешь, что если все узнают, то нас посчитают очередными первокурами-уфологами.
- Если бы у них была «Коробка», они бы так не говорили.
- Это не помогло бы. Творчество душевнобольных никого не волнует.
- Кроме нас…
- Ну нет, я знаю ещё несколько человек, которые бы не прочь в этом порыться, но они всерьёз готовы заниматься разве что под чем-то.
- М-да, то есть мы с тобой тоже торчки.
- Я этого не говорил. По крайней мере, мы занимаемся фактами, а не накручиваем поверх конспирологию. Я до сих пор не уверен даже, связан ли Болгаренко с семьдесят седьмым чем-то, кроме титульника «Коробки».
Скоро улица свернула вправо, и слева потянулся обветшалый кирпичный забор, на котором проглядывал ряд цифр: девяносто четыре знака числа π, написанные здесь белой краской ещё до эпохи аэрозольных баллончиков. …3421... забор кончился. Здесь улицу пересекала та самая ветка. Рельсы давно покрылись коричневым слоем ржавчины и потеряли блеск, между шпал вымахал метровой высоты бурьян, сейчас пожелтевший и размокший.
- И мы туда пойдём? – Спросила Нина.
- Ты же хочешь знать? В смысле, нам пора уже проверить хоть что-то. Имеет ли вообще смысл Болгаренковская писанина.
- А вдруг не имеет?
- Тогда мы скоро сами съедем. Мы же исходим из предположения, что он был не до конца сумасшедшим и какой-то смысл его расчёты имеют.  Пойдём, тут тропка есть, через кусты не полезем, - Андрей ступил на тропу, петляющую вдоль рельс. Нина нехотя пошла за ним.
- Я думать начинаю, что он всё же рехнулся. – Сказала она. – Тихий сумасшедший такой, не убеждающий никого ни в чём. А мы его бредятину смотрим и пытаемся смысл найти.
- Так не бывает. Обычно шиза проявляется во всём. А то, что про него говорили, сюда никак не укладывается.
- Да что про него говорили. Многих ты спрашивал?
- Нескольких.
- Ну вот. А сколько тебе правду сказали? Про него историй пруд пруди. Какой он там на самом деле.
- Я бы спросил его самого, если бы нашёл, да только я тебе говорил, что страницы его в вэка нет, телефон никто не знает, а из мифи информацию давать отказываются.
- У Духовского спросить?
- Духовский вообще пропал. Слухи ходят, что живёт где-то под Троицком.
- Вот так всё у нас и есть. Слухи, слухи, слухи. Ничего точного.
- А письмо?
- А что письмо? Мы договорились его пока не трогать.
- Может, ключ там и есть.
- Надеюсь, что нет. И вообще, если он открыто оставил выкладки, значит, не слишком-то шифровался. Так что пока у меня есть возможность, я копаюсь у него в бумагах и смотрю, не придумал ли он чего стоящего. Раз открыто, значит можно.
- Я думал, тебя волнует загадка семьдесят седьмого.
- Раньше – да. Теперь я хочу чего-нибудь у него позаимствовать, идей каких-то.
- Украсть? – Андрей едва не поскользнулся на изгибе тропы.
- Нее, Андрюш, если уж на то пошло, то спёр коробку ты.
- Ничего подобного. Он оставил их там. Никто не стесняется брать оставленные вещи. Их специально оставляют. За ненадобностью. Чтобы другие пользовались.
- А может, он их забыл. Ты откуда знаешь?
- Хм. Ну если для него это было так важно, то не забыл бы. А если и так, почему не вернётся и не заберёт?
-  Времени нет.
- Было бы мне что-то настолько важно, я бы выделил время и приехал.
Они замолчали, пока перебирались через завалы старых шпал, лежащих кучей прямо на полотне железной дороги. Андрей поддерживал Нину, её рука была холодной и мокрой.
- А что в письме написано? – Спросила она.
- О чём?
- Ну, об этом. Вспоминай давай. «Нашёл способ передать наработки другим» или как-то так. Может, для них и оставлено.
- И что им мешает прийти? Тоже времени нет? Тем более, письмо явно для кого-то, кого Болгаренко ненавидел и точно ничего ему передавать не собирался. Да и судя по второй надписи, бумаги эти имели смысл раньше.
- Но имели же.
- Да, но теперь мы можем только доискиваться, что такого сделал Болгаренко и почему теперь это не работает. И не работает настолько, что он смело оставил всё там, просто чтобы кого-то позлить.
- Конченого Ублюдка.
- Ага.
- Не знаю, из-за чего они друг с другом собачились, но у нас есть зацепочка: занимался нашим делом не только Болгаренко.
- Но Болгаренко-то мы не нашли, Духовского не нашли, спросить не у кого. Даже Виталия найти не получается. Ты ведь не перепроверяла новости про сошедших с ума?
- Да проверяла я их. Ничего дельного. Одиннадцать человек. Ни одного Виталия, Викентия или, блин, Виссариона.
- Одиннадцать… Это ведь с девяносто пятого.
- Да, и что?
- А до того не было?
- Не было. То есть, не знаю, инфы никакой. В газетах старых только рыться если.
- А Шатов в каком году закончил?
- В девяносто… Эй, да ну!
- Ну да. Хотя это нонсенс, он-то тут при чём.
- Они все сторчались, поди, по его заветам.
- Вполне возможно, но он же кутила и бунтарь, а не сектант.
- Ну, тебя послушать, так Болгаренко тоже на людях был норм.
- Ну я вот на людях адекватный. Откуда ты знаешь, что я не запираюсь у себя в комнате и пишу на стенах «рентофаэго».
Нина захохотала.
- Да нет, Андрюш, ты как раз только на людях ненормальный.
- Ну да, конечно, начинай, - сказал Андрей и запустил пластиковую бутылку пинком в кусты. Та зашуршала в облезлых зарослях, устроив там маленький дождь. Бесконечная полоса заборов кончилась и взгляду открылась широкая площадка, покрытая бетонными плитами, сквозь щели между которыми давно проросла трава. Ограда из железных прутьев проржавела, покосилась и местами упала. На краю площадки, рядом с путями возвышалась кирпичная водонапорная башня. Сверху смотрели маленькие окошки, на железной входной двери висел массивный замок. «Вот она, моя церковь», - подумал Андрей, - «нашла меня даже здесь».
- Однако, не наступить бы в святые мощи, - пробормотал он и сам невесело засмеялся своей шутке под недоумевающим взглядом Нины. Прикрывая телефон рукой от начавшейся мороси, принялся сверять координаты. С ошибкой в восемь метров GPS ткнул указатель куда-то на дальний конец площадки. Там не было ничего, кроме мусора
Несколько минут они растерянно бродили по бетонным плитам, приглядываясь к разбросанному повсюду хламу. Пивные банки, бутылки, сплющенный мангал, раскисшая бумага. Дождь усилился. Андрей нырнул под зонт Нины, перехватил ручку и поднял повыше, чтобы не задевать головой спицы.
- Ты не подумал взять свой? Не май месяц, - спросила она. Андрей мотнул головой и внезапно для себя осознал, насколько он выше неё.
Капли громко трещали по куполу зонта. Нина сняла покрытые крупными каплями очки и принялась протирать их салфеткой. Андрей огляделся, но вокруг не было ни души, только за забором поодаль что-то железно громыхало.  Здесь не было ничего, чего не коснулись бы сырость или вооружённые краской руки бомберов. Даже фигура человека за оголёнными кустами выглядела ветхой и грязной.
Андрей замер и медленно перевёл взгляд. Человек действительно был там. Некто, сутулый в серо-зелёном дождевике, стоял и смотрел прямо на них.
- Ни-ин… - тихо позвал Андрей.
- М? – Она отвлеклась от очков и подняла голову.
- Не гляди туда. – Она немедленно поглядела.
- Что там… А! Точно, - и понизив голос, добавила, - смотрит.
- Пойдём-ка отсюда.
- А что? Тебя среди бела бомж зарежет? – Сказала она с напускной уверенностью.
- Да нет, мне кажется…
- Что? Что кажется?
- Ничего, пойдём, по пути скажу.
Они пошли обратно к железной дороге, постепенно ускоряя шаг. Андрей пропустил Нину первой на тропу и отдал ей зонт, а сам обернулся. Вода немедленно потекла за воротник. Человека на месте уже не было. Только голые прутья ивы покачивались на ветру.
До улицы Панфилова шли молча, сосредоточенно глядя под ноги. Андрея мучало воспоминание, которому он не придавал значения до сегодняшнего дня. Некоторая ненормальность происходящего три недели назад. Едва выйдя на тротуар, Андрей запрыгнул обратно под зонт к Нине и начал:
- Помнишь посвящение?
- Ещё бы не помнить.
- Когда я тебя провожал, странного ничего не заметила?
- Ну, кроме того, что ты раз десять предложил мне взять тебя под руку…
- Раз десять что… - Андрея бросило в пот, - я не об этом. Когда мы шли, кто-то тащился следом от самого мостика.
- Ну-у… Там много, кто был. Синие все туда-сюда слонялись.
- Да нет, пока засветка от фонарика не пошла, я точно видел, какой-то тип за нами шёл до перехода.
- По-моему, ты из-за этого бомжа накручиваешь.
- Не накручиваю я. Я видел. Тогда даже не подумал, мало ли кто. А теперь вспоминаю.
Андрей чётко представил себе ночь, дорожку вдоль стадиона и крошечную сутулую фигурку, стоящую вдалеке на переходе через пути.
- Слушай, тут не деревня, в одном институте несколько тысяч и в городе за сотню, мало ли кто ходит. И кому надо за нами следить?
- Не знаю. Да, ещё кто-то бродил у нас за спиной, пока мы у костра сидели.
- Ну-у, это, знаешь…
- Хотя да, там точно не скажешь. Чушь какая-то. Не могу объяснить.
- Не объясняй. Мне тоже не по себе. Но доводов веских нет. Ещё раз встретишь – можно будет уже подумать. – Нина остановилась и заглянула Андрею в глаза. – Не поддавайся панике. А то сойдёшь с ума. Станешь, как Болгаренко.
Андрей пообещал себе не поддаваться панике и не сходить с ума на почве апофении и оставить в голове немного места для сумасшествия из-за Нины. С Панфилова они свернули во дворы и скоро оказались на Ленина, где скрылись от дождя в кафе около памятника защитникам Москвы. Народа было немного, только в углу четверо пили пиво.
Пока они ждали заказа, Андрей глядел на Нину. Та смотрела куда-то в сторону, и Андрей моментально сообразил, что она высматривает в окно таинственного преследователя.
- Что такое, Нин? – спросил он.
- Ничего такого… - она сердито отвернулась.
- Покоя не даёт тот мужик?
- Ага. Не идёт из головы, Андрюш.
Андрей выглянул в окно, но там не было никого, кроме нескольких девчонок с цветными зонтами.
- Не возвращайся вечером одна. Давай я буду тебя встречать.
- Господи, да там пять минут ходу и везде народ. Я же тебя просила – не сходи с ума, только что же просила! Ты вообще не думал, что на помойке могут быть бомжи? Если бы за тобой в институте следили, ещё куда ни шло! Успокойся! Мне на этого мужика совершенно наплевать.
Андрей замолчал и снова посмотрел в окно. Девчонки куда-то пропали, теперь там был беспросветный октябрь. Принесли кофе. Андрей сразу расплатился, пока Нина не успела залезть за своим кошельком. Та взглядом прожгла в нём дыру.
Андрей принялся молча ждать знамения, стуча пальцами по столу. Через минуту прекратился дождь. Знамение было оценено.
- Нин, ты на меня злишься?
- Не злюсь.
- Я хотел спросить… Зачем ты вообще стала со мной общаться, если считаешь меня таким мудаком. Не из-за бумаг же.
- Нет, Андрей, - вздохнула она, - не из-за них. Это тут вообще ни при чём. Просто ты меня терпишь, и я пока готова тебя терпеть.
- И только-то, - Андрей был разочарован.
- А я не знаю ещё, только или нет, - она накрыла ладонью его руку, - и прекрати стучать.
Андрей прекратил, она хотела убрать руку, но он накрыл её сверху своей. Нина вскинула бровь.
- У тебя руки как у утопленника, - старательно выдерживая градус иронии, проговорил Андрей.
- Ну естественно, в такую-то погоду лазать по пустырям. И у тебя ненамного теплее, если ты думал меня согреть.
	Андрей медленно убрал руки и сел прямо. Он поглядел на свои ладони, лежащие на салфетке.
- Мне кажется, мы ошиблись в одном. Мы искали на земле.
- А ты где хотел, под землёй?
- Ну-у… да.
- Чудесно! Так и представляю: «Сенсация! В ==== обнаружен секретный бункер Сталина. Обнаружили его студенты первого курса Андрей Каменский и Нина Меднова, изучая бумаги Николая Болгаренко, который, как известно, был связным самого Берии…»
- Ну прекрати уже, - поморщился Андрей. – Там что-то может быть закопано, спрятано под плитами, возле края площадки.
- Вряд ли. Не выдумывай. Координаты неверны, вот и всё.
- То есть, Болгаренко сумасшедший и писал их от балды.
- Нет, просто должен быть способ привести их к реальным.
- Преобразование координат?
- Ага, нам только…
- Осталось найти его. Пойдём, перероем бумаги ещё раз, - он вскочил было с диванчика.
- Нет, не сегодня точно. Мне ещё лабу считать, - Нина зевнула.
- Я тебе помогу, пойдём.
- Андрей, это всё хорошо, но я не хочу учёбу из-за этого забрасывать.
Андрей нехотя согласился, и они двинулись в сторону общежития. По Ленина пролетела, подняв тучу брызг полицейская «Газель». Около общежитий стояло странное оживление. Под козырьком крыши толпились курильщики. Проходя мимо, Андрей услышал: «Разбухший весь. – Мы-то ни при чём теперь, пусть в МИФИ едут. – Череп всмятку. – Так его же здесь нашли. – Как будто институт за весь ==== отчитывается!».
На площадке третьего этажа Андрей пообещал Нине зайти и пошёл к себе. Из кухни раздавалось шипение и треск масла. Андрей заглянул внутрь и увидел Мишу. Тот осторожно выкладывал рыбу на сковородку, отходя на почтительное расстояние каждый раз, когда масло под новым куском начинало пузыриться и плеваться раскалёнными каплями.
- Что случилось, Миш?
- Панировка от брызг не спасает, это факт, - пробормотал в ответ Миша.
- Чего все суетятся?
- А, это. – Миша поднял голову. – Соседа нашего нашли.
- Чего?!
- Да не, бывшего. Болгаренко. В болоте за рощей, там, знаешь, такая топь, что я не пойму, как там вообще что-то можно найти…
Андрей уже не слушал. Он бегом кинулся к Нине.

Глава 7. Интервал

Тело Николая Болгаренко нашли девятого октября около трёх часов дня. Некто, представившийся Алексеем Ивановым, позвонил в первый отдел полиции ==== и сообщил, что нашёл тело возле решётки коллектора на юго-западном краю болота. Тело распухло, голова вдребезги разбита. Не меньше недели труп пробыл в воде. По основной версии тело спрятали где-то в глубине низины, но поднявшаяся от дождей вода вынесла его наружу.
По институту ходили слухи о том, что всех знакомых Болгаренко уже вызывало следствие. Ректорат опубликовал заявление, вкратце значащее: «Николай Болгаренко с 31 августа не имеет отношения к МИТПФ. Каким бы образом он ни оказался в болоте с дырой в голове, бросать тень на институт это не должно». Кое-кто пытался шутить, мол, болдуховщина убивает; на других убийство – а в том, что это убийство, никто уже не сомневался – никак не подействовало, они смутно представляли, что вообще произошло. Но большинство были подавлены. Роща из места летних кутежей превратилась в логово неизвестного душегуба, бродившего где-то среди деревьев с каменной дубиной. А репутация Болгаренко порождала совершенно жуткие версии, вплоть до культа, совершающего в окрестностях жертвоприношения. Правда, почему их целью стали не девственницы, а девяностокилограммовый небритый здоровяк, никто не задумывался. Сама идея о возможной реальности подобных сценариев приятно щекотала нервы тем, кто заскучал от рутины будней.
Андрей старался забыть о своём маленьком расследовании. Он сделал снимки самых интересных страниц, запаковал их в запароленный архив и убрал его в глубины корневой системной папки. Потом опечатал «Коробку» и спрятал её под горой вещей.
Дни становились короче, и каждый вечер Андрей провожал Нину от института до общежития, боясь оставить её одну даже на пяти сотнях метров людного пути, не доверяя ни её одногруппникам, ни соседкам. Они стали мало общаться: в какой-то момент вдруг стало ясно, что любой их разговор уходит в одну и ту же сторону. Поэтому в основном возвращения эти проходили в молчании. Нина держалась за его руку, и ему было спокойнее, этого было достаточно.
Давно уже они никуда не выезжали из ====. Близился полусеместровый контроль, как предвестник приближающейся зимней сессии. Появилось, чем занять голову и руки, и всё реже приходили на ум тягостные мысли. Поздними вечерами Андрей с Ниной вместе садились учиться. Обстановка немного оттаивала, начинались непринуждённые шутки.
Порой они начинали пытаться объяснить всё на свете в рамках анализа элементарных функций. Если настроение Ани или Лены Андрей представлял синусоидой, которую любая мелочь к тому же ещё и дифференцирует, то Нина ему представлялась прямой, которую ничто не сможет сбить. По крайней мере, внешне. Внутренние её пульсации казались похожими на гамма-функцию. Экстремумы её Андрей наблюдал, но мог только догадываться, каких абиссальных глубин или вершин экзальтации достигает порой её состояние. Самого Андрея Нина характеризовала как произведение экспоненты отрицательного аргумента на синусоиду. Объясняла она это тем, что тот всё время проскакивает мимо равновесия и впадает в крайности, а со стороны это можно обвести огибающими самой экспоненты и случайно принять за стабильное стремление к равновесию. Они впадали в экстаз и начинали описывать всех остальных, всё во Вселенной и за её пределами, чувствуя себя новыми пифагорейцами. Потом вздыхали, сознавая несбыточность своих фантазий и поздний час, и принимались решать БДЗ. В такие моменты Андрей начинал думать, что всё в порядке.
Но где-то в глубине оба чувствовали одно и то же: словно они остановились на границе terra nullius, едва не перешагнули черту, за которой часовые откроют огонь. Порой Андрей хотел оказаться у себя на втором ярусе кровати, глядящим в потолок. О своём деле они упомянули лишь однажды, договорившись пока его не трогать. Но втайне от Нины Андрей открывал снимки и искал хоть какие-то намёки на причины происходящего. Но не было ничего.
Дело было в четверг. Пары закончились рано, и Андрей, слинявший к тому же с лекции по общей химии, залёг на кровать с ноутбуком. Искать ли связи Болгаренко с кем-то ещё или заняться поиском преобразования координат, которого может и не быть? Он нашёл что-то похожее на конформное отображение, попытался прочитать о нём, но мало что понял. Он был в ловушке. Сбросил чугунный шар, вышел из одной клетки и попал в другую. Можно было забыть об этом, просиживать по восемнадцать часов над книгами, не поднимая голову, но когда солнце садилось, перед глазами пролегали длинные прямые тени от прутьев решётки.
«Я думал, всё изменится. Что изменилось? Всё становится хуже. Неясно и мрачно», - думал Андрей.
Он проснулся в темноте. Попытался нашарить телефон, но не нашёл. «Сколько же проспал-то?». Тени ветвей за окном отбрасывали на стены чёткие корявые тени. Ни Артёма, ни Миши не было. В глазах висела муть. Андрей схватил полотенце и пошёл умываться. Коридор пуст и тих, как в три часа ночи. Половина ламп не работает. Андрей заходит в умывальник. Свет здесь неяркий, плафоны подёрнулись пылью. Андрей замирает. У окна стоит Нина. Она курит у открытого окна. Ветер качает тряпьё на верёвках. Становится холодно.
- Нина? Зачем ты куришь?
Она оборачивается. Андрей видит, что это действительно Нина, только смертельно бледная и с чужими, почти светящимися изнутри зелёными глазами.
- Ты кто? – Спрашивает она.
- Как кто? Нина!
- А, ты этот! Хорошего отхватила, нечего сказать. Коля, забирай клиента!
Андрей оборачивается и видит в дверном проёме огромную тень. Она входит внутрь и Андрей видит, что это Болгаренко, разбухший и синий, верней половины черепа нет, вместо неё гнездо из кровавых ошмётков и чёрной болотной травы. Оттуда высовывается крошечное лицо Альфреда и вопит что есть мочи: «Да закройте уже окно! Снаружи октября мало, теперь ещё и внутри!». Задняя стена комнаты со свистом начинает мчаться вперёд, толкает Болгаренко на Андрея. Нина беззвучно хохочет. С чудовищным хлопком труп впечатывает Андрея в стену.
Андрей вскрикнул и подскочил. В комнате горел свет. В дверях стоял Миша, мрачно глядя из-под капюшона. Здесь же был и Артём. Он сидел на кровати, уткнувшись в планшет. За окном садилось солнце.
- Вы что, опизденели! Я, значит, там яйца морожу, думаю, погреюсь хоть дома. А дома два йети сидят и кайфуют! – Он скинул ботинки и захлопнул окно. – И что все приуныли?
Андрей всё ещё приходил в себя и вытирал слюни с подбородка.
- А что случилось? – Спросил он, осоловело глядя на Мишу.
- В смысле, что случилось?  - Сердито ответил тот. – Пробили лекцию, в комнате холодищу устроили, теперь уныние разводите. Я не пойму, то ли вы сами такие депрессивные, то ли вам от баб крышу снесло. Сидели бы лучше по домам да смотрели порнуху.
- Я и так смотрю, - отмахнулся Андрей. Он говорил непроизвольно, первое, что придёт в голову.
- Ты вообще отдельная история, у тебя и девушка есть, и ты наяриваешь что есть мочи.
- Нет у меня девушки, - отрезал Андрей.
- Ну конечно, «она не моя девушка» и всё такое. Плавали, знаем. Просто у вас всё медленно и ущербно.
- У тебя всё ущербно!
Вдруг вскинул голову Артём и Андрей увидел, что на нём буквально нет лица, он осунулся и посерел.
- Так это же хорошо для тебя, Андрей.
- Раздался голос со стороны параши… - процедил Миша.
- Меня не интересует, что вы думаете, - проворчал Андрей. Он всё ещё не был уверен, проснулся ли.
- Нет, ты послушай. Во всех отношениях есть одни и те же этапы, основные пики, между которыми есть опасные участки, которые пройти можно только с крайним напряжением сил…
- По Клаузевицу шпарит, - хмыкнул Миша, - любовь у тебя это война, а?..
- И когда отношения развиваются медленно, ты можешь… у тебя есть время чтобы подготовиться к каждому из участков, к любой угрозе. А когда быстро… - Артём махнул рукой.
- Ну и что же когда быстро? – Ехидно спросил Миша, - получается как у Артёма Александровича Хасбулатова?
Артём посмотрел на него, смерил тяжёлым взглядом, потом вдруг смягчился.
- Да, - сказал он, - так и получается. Как итог… - он махнул рукой. – Го бухать.
- Неет, полусем на носу, а у меня не в шубе рукав. Я сегодня должен как минимум половину коллоквиума заботать.
- Ты к расписанию что ли вернулся? – Андрей покосился на него.
- И вообще, ты сейчас должен в бридж резаться, - Артём подозрительно сощурил глаза.
- Нет, просто от составления плана ещё никто не умирал и вам бы он не помешал. А бридж… Ну, сейчас менты заглядывают часто, все боятся.
- Это с каких это пор бридж стал нелегальным? – Спросил Артём.
- Э-э, если бы только бридж… Но я ничего не говорил. Да и то только потому, что вы мои друзья.
- Поймал на слове! – Вскрикнул Артём. – Надевай подштанники, твой друг тебе сегодня расскажет грустную историю глупого мальчишки.
- Мда, с высоты своих дремучих лет болезненного опыта, - сказал Миша.
Андрей спрыгнул на пол. «Погоди, дай только умоюсь». Он взял полотенце и вышел в коридор. Там сновали люди и ярко горели лампы.

- Твою-то мать! – Миша отчаянно скользил на льду. – Послушались суетного, пошли на улицу.
- В следующий раз зовите гулять Буркина. Пусть идёт впереди и посыпает дорогу, - предложил Андрей.
- И просит быть потише, - вставил Миша. – «Я вам не мешаю, молодые люди? Нет, Борис Евгеньевич, только способствуете. Ударяете возрастом по гололёду».
- Куда мы вообще идём? – Спросил Андрей.
- На остановку, - ответил Артём. – В центр поедем.
- В Москву что ли?
- Нет. В этот центр.
- Ты там был, Андрей? – Спросил Миша.
- С какой стати, - пожал плечами Андрей, - я дальше памятника защитникам не ходил. Что там вообще может быть хорошего.
- Андрюша, мы не в Томске. Здесь каждый пригород даст фору твоей метрополии, - Миша похлопал его по спине и повернулся к Артёму. – А ты говорить пока, я смотрю, не собираешься?
- Нет. Сначала накачаюсь как следует.
- Тёма, ты полчаса назад выдал нам тираду о превратностях отношений. Где резон теперь молчать?
- Сам жалею.
- Отвлекись чуть. Расскажи хоть о чём-то, - предложил Андрей. – Ты на прошлой неделе что-то мне объяснить пытался.
- А что тебе рассказать? – Он вздохнул. – Ну ладно. Слушай. Вот представь, есть у тебя система.
- Что за система?
- Система частиц, связанных между собой. Сцепление происходит и их разносит на большое расстояние. Теперь их параметры зависят друг от друга. Например, спины. Спин вверх-спин вниз. Имеем бит информации. Свяжи много таких частиц – получишь нейросеть, разбросанную где и как угодно.
- Стоп машина! – Перебил его Миша. – Даже мне известно, что при измерении функции коллапсируют и  всё накроется медным тазом.
- Прежде чем меня прерывать, мог бы подумать, а надо ли тебе вообще что-то измерять. Твоё сознание работает внутри себя и ему никакое внешнее воздействие для этого не нужно в принципе.
- Чушь какая-то. Я как раз знаю, что на мои нейроны действует куча всего. Большую часть веществ, действующих на мой рассудок, я даже не знаю. Знаю, правда, что в ближайшее время это будет этанол.
- Однако же, ничто не мешает тебе помышлять о том, как ты будешь вести себя под действием тех или иных медиаторов. И если изначально внутри сети уже была какая-то информация, некий императив, то она спокойно сможет размышлять об этом.
- Безо всяких побуждений… - сказал Андрей, - что же будет стимулом этой мысли?
- Сразу видно, никогда не испытывал и не слышал даже об атараксии.
- Атараксия – миф. – Многозначительно произнёс Миша. – Если ты не сознаёшь побуждений к действию, это не значит, что их нет. А у тебя получается какая-то эпикурейская нейросеть. Не боится смерти, богов, легко достигает блага и также легко переносит страдания.
- Электронный Преобразователь Импульсов Квантового Уровня, - усмехнулся Андрей.
- Чего? – Покосился на него Миша.
- ЭПИКУР.
- А-а. Когда стану завлабом, буду звать тебя придумывать названия установок.
- Если станешь. А то у меня есть подозрения, что ты станешь завклубом игроков в бридж.
- Ого! В мой огород камень. Ты яйца нашёл?
- Ещё два. – Подал голос Артём. – И закинул в твой огород, чтобы ты знал, что их у него много.
Они подошли к остановке. Мимо медленно проплывали по ледяной корке машины, слепя фарами глаза. Поднялся ветер: загудели провода, затрещали ветки и неистово загрохотал на соседней крыше лист жести.
- Ничего, весна покажет, кто где срал… - пробормотал Миша.
Андрей поглядел на него.
- Где ты набрался лексикона? В сентябре говорил как лорд Байрон. Хотя… Не надо, я и сам знаю.
- Ничего ты не знаешь. Я, считай, вообще не выражаюсь. Если ты почаще будешь вылезать из своего мирка и смотреть на реальность, то станешь как грузчик, весь мир по матери описывать.
- Ох, лучше бы ты и дальше по расписанию жил, ей богу, Миш!
Миша ничего не ответил. Он дышал на руки, отвернувшись от ветра. Андрей достал телефон и нашёл номер Нины. «Сегодня сядем ботать на пару часов позже», - думал он, дожидаясь, пока Нина возьмёт трубку…

Автобус выполз из-за поворота по льду, как большая неуверенная гусеница. Парни устроились в хвосте салона. Миша заявил, что он не выспался и задремал у окна. Гололёд давал ему много времени. Машина задрожала и принялась медленно отчаливать. За запотевшими окнами плыли яркие пятна фонарей. Андрей протёр стекло. Люди на улице боролись с ветром, прятались от него в павильонах остановок, ныряли во дворы, растворяясь в густой темноте. У следующего перекрёстка начала скапливаться пробка: кто-то не поменял резину и устроил на дороге фигурное катание.
- Ну так что случилось-то, Тём? – Спросил Андрей.
- Случилось. Либо я ничего не понимаю, либо что-то в этом мире не так.
- Из-за Тани?
- А… - Артём махнул рукой. – Это последняя капля. Только и всего.
- Так в чём проблема?
- Проблема? В том, что никто не видит, чего хочет. Не может даже сформулировать чего бы хотел. Как если бы ты привык с самых примитивных потребностей называть их простым словом, которое всем ясно и всё объясняет. А потом взял и начал на все свои желания лепить эти названия. На любое устремление.
- Так что плохого, если название подходящее? Я пока вообще не понимаю, ни куда, ни откуда ты клонишь.
- Подходящее. Скажешь ведь тоже. На это же миллионы лет нужны. Чтобы описание прочно въелось в сознание. Посмотри теперь. Вот чего ты хочешь?
- Не отказался бы перекусить.
- Вот! Это раз. Тонко и ясно. Ты не то, чтобы голоден, но чувствуешь, что лучше перехватить чего-то сейчас, потому что очень скоро ты станешь голоден по-настоящему. И взгляни сюда: «Не отказался бы». То есть, не стремишься прямо сейчас, но представься такая возможность – не будешь намеренно избегать её.
- Это больше смахивает на концентрированное словоблудие. Резонёрство as is!
- Послушай дальше, потом в психи меня можешь записать. Так вот, хочешь ты есть. А к чему ты стремишься в жизни?
- Не знаю… Пока просто пытаюсь найти, как получать от неё удовольствие.
- Ты у Миши что ли нахватался? Этот гедонист знает, как. Только ты у него не  узнаешь, потому что удовольствие у него – то, чем он сию секунду одержим.
- Ну хорошо. Допустим, хочу я стать лучшим. Лучшим в своём деле специалистом.
- Та-ак, уже лучше. Даже если это не так, всё равно, сейчас поясню. Вот зачем тебе быть лучшим?
- Просто хочу.
- Веская причина. Но просто быть лучшим не доставляет удовольствия, кроме как потешить тщеславие. А тщеславия я за тобой не замечал.
- Может, оно неявно для тебя самого. А может быть, это желание востребованности? Лучший специалист – всегда востребован.
- Не знаю. Что с того?
- А то, что может быть, желание превосходства для тебя – только выражение средства. А цель – стремление быть нужным. И если ты вдруг станешь всем, ну или многим, нужен, то о превосходстве ты забудешь и будешь абсолютно счастлив.
- Не уверен. Возьми, к примеру, какую-нибудь девушку, легко доступную. Она тоже востребована всеми. А толку?
- Всем даёт и плачет в подушку по ночам? Нет, я не об этом и твоё стремление иного рода. Если нашу гипотетическую давалку все хотят только поиметь разок-другой. Тебе же нужно, чтобы ты был неотъемлемой частью некой системы, занимать в ней позицию, которая бы удовлетворяла твоему желанию быть нужным по многим параметрам. В том числе по профессиональной подготовке.
- Так, хорошо, курс психотерапии ты мне провёл, как это с тобой-то связано?
- Погоди малость. К чему мы пришли? К тому, что твоё желание превосходства на самом деле – только желание нужности, но у тебя нет ёмких выражений, которые бы описывали твоё стремление полно и точно. И ты называешь только часть этого побуждения, не успев его как следует сформулировать. И это некорректное именование направляет тебя по другому пути. В итоге, ты пытаешься достичь совсем не того, чего хочешь.
«И вечно проскакиваю мимо равновесия», - подумал Андрей, - «и мечусь туда-сюда, хотя со стороны это гладкая асимптотика. Да вы, ребята, гении, куда мне превосходить вас в чём-то»
- Так что извиняй за то, что полез тебе в душу, но иначе бы ты не понял.
- Да всё в порядке. Я задумался просто над этим.
- Вот это хорошо, это здорово. Тут я, конечно, польщён, но, как говорится, amicitia aequalitas, поэтому теперь в этих же идеях объясню тебе, что случилось со мной.
- А накатывать тебе уже не надо разве?
- Нет, - поморщился Артём, - это всё, что мне сейчас нужно. В стельку.
- Алкаш долбаный, - подал голос сквозь дремоту Миша. Артём пропустил это мимо ушей.
- Так вот… А нет, чёрт! Не могу так просто!
- Если рассуждать по твоей логике, - предположил Андрей, - то тебе не напиться хочется, а выговориться.
- Ну нет, - грустно рассмеялся Артём, - нажраться необходимо. Перестать думать уже.
- Думать ты от этого не перестанешь. Ещё больше себе накрутишь.
- Но хотя бы не запомню. Думаешь ты здесь и сейчас, а если всё запомнить, то влиять на тебя это будет всю жизнь. Так что лучший способ пережить пик негативных эмоций – забыть о нём.
«А с чем сравнить счастье, как понять велико ли оно, если не с величайшим горем? И если нет несчастья, можешь ли ты сказать, был ли ты счастлив?», - подумал Андрей и посмотрел в окно. Автобус объехал, наконец, пробку и вырвался на простор начинавшейся отсюда четырёхполосной дороги. Несколько раз открывались взгляду боковые улицы, в конце которых бледно-зелёными звёздами сияли прожекторы промзоны. В конце концов, захрипел динамик под потолком: «Остановка – «Площадь строителей», следующая остановка – «Улица Курчатова»».
Артём толкнул Мишу и все трое вышли на улицу. Ветер здесь был тише, дороги засыпаны песком и солью. Горели два ряда фар, ползущих по кольцевой развязке вокруг площади. Здание городской управы утопало в мягкой жёлтой подсветке. В дальнем конце площади пестрел вывесками двухэтажный торговый центр.
Артём повёл их по левой стороне, мимо шестиэтажных «сталинок» с приветливо светящимися дверями магазинов на первом этаже. Перешли улицу, свернули в арку, прошли долгим двором и оказались на ярко освещённой парковке у глухой стены завода. В ней были чёрные железные ворота и дверь рядом с ними. Над дверью висела подсвеченная вывеска
HIC BIBITUR
И чуть пониже:
Vino est modus vivendi nostrum

- Что это, вообще? – Спросил Андрей.
- Святая земля, - отозвался Артём. – Особое место. Для своих. К счастью, мне сделали пропуск.
- Кому ты за это… - начал было Миша.
- Михаил Борисович, завязывай. Всё, что надо ты можешь получить нахаляву. Просто пообщайся с нужными людьми.
- Да знаю я про этот ваш «Бибитур». Но пока представляю его как сборище маргинальничающих снобов.
- Ничего подобного. Не суди, пока сам не увидишь.
Они поднялись по ступенькам, Артём показал свой браслет и махнул рукой: «Двое со мной».  Внутри бара стоял полумрак, пара столиков занята небольшими компаниями, окутанными клубам голубого дыма. За другим сидели двое пожилых на вид мужчин и о чём-то спорили над листами бумаг. На кирпичных стенах висели фотографии, огромное количество снимков, изображавших людей на фоне различных мест. Некоторые были на фоне тех самых железных ворот. Под потолком крутился вентилятор, живо напомнивший Андрею сцены из фильмов, изображающие придорожные закусочные на Среднем Западе. В дальнем углу была широкая свободная площадка, заканчивающаяся маленькой сценой. Из колонок, развешанных по углам, звучала смесь даба и джазовых импровизаций, превращавшая прокуренный подвал в приют потускневших вечерних теней.
Компания выбрала столик в углу, и диваны заключили их в свои вытертые кожаные объятия. Артём сходу заказал море алкоголя, залпом осушил пол-литровую кружку пива, звучно рыгнул, поморщился и начал:
- Ну, собственно, перед вами ещё одно детище Шатова.
- А какое первое? – Спросил Миша.
- Бухалово в обрыганом лесу, - ответил Андрей.
- Вот. Даже Андрей знает, - сказал Артём, разводя руками.
- Да я тоже знаю, сразу не сообразил, - возразил Миша. Артём продолжил:
– Шатов был одержим идеей создания новой академической развлекательной среды. Но не как нынешние активисты с их клубами юных физиков – меня от них блевать тянет – но в виде совершенно ином. Он понял однажды, что худшее, что может случиться с умной головой это если разум начнёт цепляться за любые незначимые события, пытаясь объять их все.
- Не вижу в этом ничего плохого, - перебил Андрей.
- Нет, Андрей, схватиться-то могут многие, только мало кто может довести до конца или даже понять, что доводить и не надо вовсе. Навязчивая идея может разрушить даже светлейший из умов. Понимаете?
- Понимаю, - ответил Андрей и вспомнил незрячие глаза Болгаренко.
- Лучшим способом осекать подобные идеи-паразиты он признал их полное уничтожение. Записать может, только, на всякий случай, и спрятать. А лучший способ забыться – как следует замутить сознание в момент развития навязчивости. Хотя бы этим, - и поднял запотевшую рюмку.
- Херь какая-то, - сказал Миша. – Похоже на фантазии торчка-нейробиолога.
- Шатов не был нейробиологом. Он был твердотельщиком. И философом. И своими взглядами создал совершенно новый modus operandi для всех, кто пришёл в институт после девяносто пятого. И это была совершенно новая философия необходимого минимума саморазрушения, а не повального пьянства, раздолбайства и наркомании, как её любят сейчас выставлять.
- То-то наша наука в жопе, - проворчал Миша. – В лучшем вузе страны все мутят сознание и прогоняют навязчивые идеи вместо того, чтобы работать.
- Отнюдь. Посмотри статистику. Во время самого лютого упадка МИТПФ неуклонно лез вверх. И сейчас выбивается на первые позиции.
- Что за ересь! На объёмы финансирования погляди!
- А ты погляди на количество фриков, которые везде плодятся. И плодиться они начали как раз где-то около девяносто пятого. А здесь их почти нет.
-А как же Альфред? – Возразил Миша.
- Альфред – другая история, - вмешался Андрей. – Он не в институте и вообще личность исключительная. Особо интересная и особо коварная.
- Ну ладно, - продолжил Артём, - мы, по крайней мере, не открываем кафедру теологии и не собираем инерциоиды. Что бы ты ни говорил, я считаю, в этом заслуга Шатова есть. Будь у нас больше автономии, всё можно было бы создавать официально. А так – весь этот пласт выглядит для многих какой-то канавой неформальной институтской культуры. И новые законы полностью легализовать всю контору не позволят… Хотя это и не нужно. Идея жива только потому, что её нет на бумаге. Есть на бумаге этот бар, есть чеки, но сама идея передаётся только изустно.
- По-моему, ты перегибаешь. Я ничего такого не слышал. Либо ты поверил кому-то, кто уже помешался на этой вашей идее «необходимого минимума саморазрушения», либо она у тебя в голове родилась. И так и так, тебе, как по мне, пора напиться и забыть её. Помутить сознание, а?
Артём вздохнул и поднял рюмку. «За то, чтобы всегда было место, где ты можешь забыть». Андрей тост не оценил, но выпил. Тем временем, Артём опрокинул вторую.
- Вот что… - он принялся шарить по карманам, вытащил пачку сигарет.
- С каких пор ты начал? – Спросил Андрей.
- С этих самых, - ответил Артём и закурил. – Так вот. О чём я говорил тебе, Андрей, в автобусе. Тебе, Миш, объяснить?
- Не надо, я слышал часть. Да и то не пойму ни единого твоего слова.
- Хо-ро-шо. – Он выдохнул дым носом и уставился в стол. – В сентябре месяце я был на коне. Понимаете? На ёбаном белом коне, только что не полковник. С Таней я встречаться-то даже не собирался, как сейчас вспомню. Просто разговаривали, шутки петросянили… Чувство юмора у неё восхитительное. Для девушки. И тут я возьми да ляпни, мол, пойдём, погуляем. А она возьми да и согласись. Я думал, откажется. Чёрт знает что.
- И что?
- Ну и погуляли. На другой день встретил её, пошли на посвят… Давайте-ка выпьем.
Они выпили. Андрей видел, как Артём глядит куда-то поверх их с Мишей голов.
- Вот и вышло всё не так. – Артём снова закурил. – Ей я вообще не был нужен. Месяц проходит – садится в чью-то машину. Спрашиваю, что за херня вообще, отвечает «не знаю, люблю вот его». Надо чётко давать наименования своим желаниям. И если тебе нужен не Артём Хасбулатов и его преданность, а чьё-то внимание вообще, - он начал повышать голос, - то так и говори сразу, блядь, а не еби мне мозги про свои чувства! – Артём хлопнул ладонью по столу. На минуту воцарилось молчание. Извилистая струйка сигаретного дыма тянулась к потолку. Из зала раздался смех, донеслось: «Я бы вообще обосрался на его месте, а он говорит, как ничего и не было, и телефон в руке держит».
- Да-а, Тёма, - протянул Миша, - говорил я тебе, не спеши. Наломаешь дров. Ладно, давай, без слов, - и подвинул Артёму рюмку.


Глава 8. Тактильная навигация

Шатко и зыбко ходится пьяному октябрьской ночью. Лёгкий гололёд – нате вам! – сплошной каток. Мелькают в глазах вывески, машины ослепляют дальним светом. Перекрёсток – ревущая преисподняя, эпицентр ядерного взрыва. Светофоры смешиваются, плавают красные и зелёные пятна. Хочется закрыть глаза, но стоит сомкнуть веки и их начинает нестерпимо жечь изнутри. Кто-то трогает за плечо. «Ты как, Андрей?»
Андрей приходит в себя посреди тротуара. Широкая улица с бульваром посередине, высотные дома по обе стороны глядят мозаикой огней. Миша держит его за плечо. Андрей оглядывается, пытаясь понять, где находится. Улица незнакома. Он ищет взглядом Артёма. Тот стоит поотдаль, покачиваясь с носков на пятки. «Андрюх, живой?» - Спрашивает Миша и протягивает бутылку воды. Андрей жадно пьёт. Ноги с трудом держат его. Хочется закурить. Он пытается вспомнить нужное слово, но не может и показывает жестами. Миша догадывается, идёт к Артёму и возвращается с сигаретой. Спичка вспыхивает почти перед глазами, засвечивая окружающую картину. Андрей затягивается, ноги становятся ватными. Он делает пару шагов и опирается об столб. «Я сейчас», - говорит он и тут же его начинает рвать. Перегнувшись через парапет, Андрей щедро поливает жухлый газон содержимым желудка. Он долго полощет рот, потом поднимает, наконец, голову.

- Сколько времени? – Спросил Андрей.
- Время искать выход! – Заявил Артём. Он был бодр и румян, его выдавала только нетвёрдая походка и бредовые фразы, которые он время от времени выдавал по поводу и без.
- Половина одиннадцатого, - ответил Миша. Он стойко держался на ногах и напряжённо поглядывал по сторонам.
Андрей выхватил из кармана телефон. Свет от экрана резанул по глазам. Пять пропущенных. От Нины. Андрей опустился на корточки и тяжело вздохнул. Одна его часть ликовала, другая мечтала зарыться головой в мёрзлую землю. Постепенно вторая начала брать верх. «Что толку, что ты ей нужен, если ты просто взял и забил на неё», - подумал Андрей и закрыл глаза.
- Эй, не падай! – Крикнул Миша. Андрей медленно поднялся и поглядел на него:
- Куда мы вообще зашли?
- Выемки.
- Я так и понял.
- За железкой, в новом районе. Здесь станция где-то рядом, должны ещё собаки бегать до Нагорной.
- А автобус?
- Погляди вокруг. Видишь хоть один? Вот и я не вижу. Поздно уже.
- Хоть маршрутки-то есть? Или такси вызовем.
- Я не знаю. Тёма вон вообще пешком идти предлагает.
Артём, услышав своё имя, расплылся в улыбке.
- Испытания укрепляют дух, - многозначительно сказал он, подняв палец вверх. – Вот, посмотрите только туда. – Он указал куда-то в темноту. Андрей пригляделся, но зрение фокусировалось с трудом. Он протёр глаза, повращал ими и снова всмотрелся. Улица здесь заканчивалась широким полукругом, от которого куда-то вниз по пологому склону отходила узкая дорога. Дальше было непроглядное море тьмы. Слева, где-то совсем далеко на западе, тянулась длинная цепочка огней, отмечавшая шоссе. Справа, гораздо ближе, проглядывали сквозь линию деревьев фонари Старого Города. Прямо едва различимо вырисовывался тёмный силуэт холма и Рощи на нём. Чуть правее мерцал красный светлячок. Артём утверждал, что это сигнальный огонь на шпиле Башни и что идти до туда не больше часа. Как он мог ориентироваться в таком состоянии, для Андрея оставалось загадкой.
- Дорога верная! – Уговаривал их Артём. – По ней выйдем к железке, а оттуда – рукой подать.
- Ноги мы там переломаем! – отрезал Миша. – Или в болоте утонем.
- Где? В такой-то холод? Там танки проедут. И мы не по болоту пойдём.
- Тём, ты, может, и знаешь тут всё, но я твоей бухой навигации верить не собираюсь. Всё, я такси вызываю, как хотите.
- Да какое такси?! Погляди, вот тебе дорога, вот тебе ноги. Ни грязи, ни пыли, иди не хочу! Андрей, ну скажи ему. Танки пройдут.
Андрей медленно трезвел и боролся с противоречивыми желаниями. Доехать до общежития за пятнадцать минут в тёплом салоне и оказаться в кровати было заманчиво. Но объясняться с Ниной в таком виде… Он посмотрел на уходящую в темноту дорогу. Вся в колдобинах и ямах, она, тем не менее, казалась надёжной и вела в нужную сторону.
- Миша, Миш, - позвал Андрей. Миша демонстративно достал телефон и явно пытался вспомнить номера местных такси. – Ты не думаешь, что нас в таком виде, ну, не пустят.
- Ага, на улице оставят ночевать. Ерунды не неси.
- Да нет, пустят, но объясняться потом с комендой. А то и в деканат скинут.
- Воот, - поддержал его Артём, - дело говорит. Мы первокуры, нам поблажек никаких. В тепле мигом развезёт. А по холоду пока идём, отойдём. Ха. – Ему понравился собственный каламбур, и он начал глупо хихикать в кулак.
- А-а, черти! С вами не поживёшь. – Сквозь зубы произнёс Миша. – Да что вам сделают. На первый раз...
- У нас тут два голоса, - прервал его Артём, - против твоего одного. Можешь ехать, мы пошли. – И спотыкаясь, побрёл вниз. Потом остановился и обернулся. – Ну?
- Блядь, да куда я вас тут одних-то оставлю, - проворчал Миша. – Один заблюёт всё, другой в Москву учешет. Ну, пошли.
- Может, вон, в круглосуточку заскочим, - предложил Андрей, - поесть купим. У меня в желудке пусто.
- Естественно, пусто, - сказал Миша, - ты же выблевал всё. Еда у тебя в рюкзаке.
- Да? Откуда? – Андрей свесил рюкзак на одну лямку и заглянул внутрь. На него смотрели хлеб с колбасой.
- Тёма купил зачем-то. Он и не помнит. Он ещё икру зачем-то брал, я еле остановил.
- А у меня-то это откуда?
- Ты видишь кого-то ещё с рюкзаком?
- Ну, это да, - пробормотал Андрей, отломил по куску и жуя на ходу, пошёл вслед за Артёмом.

Внизу не было видно ни зги. По обеим сторонам дороги шелестел и потрескивал лес сухих стеблей. Слабый фонарик телефона выхватывал из темноты замёрзшие лужи, иней на траве между колей. Когда Андрей направлял луч вдаль, проглядывали силуэты ив и кучи земли за ними. Что-то поблёскивало в зарослях, вспыхивало на свету кошачьими глазами. Далеко справа возвышались тёмные массы новостроек с белыми огнями прожекторов на них. Дальше – россыпи огней сплошной стене высоток.
Впереди на дороге замаячила белёсая пелена. Она отсвечивала и искрилась в свете фонарика.  Парни подошли ближе и увидели, что дорога здесь заканчивалась. Впереди было ледяное поле, путь через которое угадывался только по неширокой открытой полосе сквозь чащу вмёрзшего в лёд камыша.
- Приехали… - буркнул Миша. – Пошли назад.
- Какое назад? – Ответил Артём. – Попробуем пройти.
- Как хочешь, я купаться не собираюсь.
- Я первый пойду.
- А если провалишься? – Спросил Андрей.
- Вытащите. Вас двое.
- Да тут неглубоко должно быть. – Сказал Миша. – Дорога же была. Дороги ведут куда-то. Если их не Тёма прокладывает.
- Хочу с тобой и согласиться и нахер послать, - произнёс Артём, пробуя лёд ногой. – Даже не трещит! – Он сделал шаг, другой, прошёлся вперёд и назад, потом подпрыгнул. Лёд держал.
- Сколько сейчас минусов? – Спросил Андрей.
- Думаю, этак десять, - ответил Миша. – Потому что я начинаю мёрзнуть. Пошли тихонько.
Они гуськом двинулись вперёд. Лёд под ногами был твёрдым как камень. Андрей посветил под себя. Снизу показалась трава, застывшая в стеклянном саркофаге. Пузырьки воздуха зеркальными бусами собирались вдоль стебельков.
Что-то глухо и раскатисто булькнуло слева. Все замерли. Тишина и шорох камыша, откуда-то донёсся протяжный гудок и отзвуки искажённого неразборчивого голоса.
- Вы слышали? – Спросил Андрей.
- Ага, - сзади послышался Мишин голос.
- Это что?
- Диспетчер. На сортировке.
- Не, звук такой, как будто… Не знаю. Из-подо льда.
- Думал, что показалось, теперь – нет.
- Не ссать, девочки! – Крикнул впереди Артём. – Воздух выходит. Эх, вы. А ещё физики.
Миша с Андреем замолчали и нерешительно двинулись дальше. Снова что-то низко ухнуло. Они шли несколько минут, поскальзываясь и тихо ругаясь про себя. Говорить громко здесь не хотелось, только Артём что-то напевал под нос, иногда повышая голос.
- Тём, тебе там видно хоть что? – Окликнул его Андрей.
- Было бы видно, если бы ты не засвечивал мне всё. Вон там дерево и подъёмчик, вроде лёд кончается.
Действительно, скоро показался островок, на котором одиноко торчало раскидистое дерево. Андрей принялся водить фонариком по веткам. Они искрились и переливались из-за тончайшего налёта инея. «О, тут привал!», - заявил Артём, остановился и принялся раскуривать сигарету. Он щёлкал зажигалкой, но налетевший ветер не оставлял огню ни единого шанса.
- Может, ты и заночуешь здесь? – Спросил Миша. – И так уже времени нет, пошли.
Артём не ответил. Щёлк-щёлк-щёлк. «Да пошла ты нахуй!», - вдруг заорал он и зашвырнул зажигалку в болото. Сигарета вывалилась у него изо рта, и затерялась внизу.
Где-то вдалеке снова свистнуло, и поднялся нарастающий гул. В нескольких километрах тронулся товарный поезд.
Артём тяжело и неровно дышал, казалось, сейчас он разрыдается прямо здесь.
- Тём, ну… - Миша обнял его за плечи. – Всё же хорошо. Сейчас домой придём, спать ляжешь, утром не вспомнишь уже. – Артём промычал что-то. – Тёма, отвечай. Пойдёшь сам? Я тебя тащить не смогу. Я же бегун, Тём, я не тяжеловес.
- А… - Артём поднял голову. – Пойдём. Пойдём, ладно. Далеко ещё?
- Я у тебя спросить хотел, - удивлённо произнёс Андрей.
- Да? А, да. Точно. Недалеко же. Два километра, - он резко не то вдохнул, не то всхлипнул, - до кампуса… Где-то.
Медленно двинулись вперёд. Миша шёл, обхватив Артёма за плечи и требовал, чтобы тот рассказывал ему теоремы. Артём вяло отвечал: «Последовательность вложенных отрезков… Согласно Коши и… И Кантору. Да?» Миша соглашался. «Называется стягивающейся… Зачем она так? В смысле, зачем так говорить, а потом…», - Артём срывался и плыл. «Не отвлекайся!», - одёргивал его Миша, - «если для любого эпсилон больше нуля…». «Да, точно, любого эпсилон больше нуля существует эн большое…»
Так продолжалось, по ощущениям Андрея, довольно долго. Дорога начала петлять вдоль русла тихо журчащей речки. От воды поднимался пар, она упорно не поддавалась морозу. Колеи резко свернули вправо, на скрипучий деревянный мост. Сквозь щели между досками виднелась тёмная вода, и сонно проплывал мимо мусор.
Дорога на другом берегу снова взяла правый поворот и начала взбираться на холм. Они выходили из низины. Андрей повернулся и увидел, что отсюда довольно чётко можно рассмотреть островки и замёрзшие озерца. Они бледно отсвечивали в лучах далёких фонарей. Андрей разглядел очертания искристого дерева и повёл фонариком в ту сторону. Пятно света быстро расползлось и потускнело. Проглянул силуэт ствола и ещё одного, обломанного рядом с ним. Андрей снова осветил дорогу. «Обломок второго дерева?», - подумал он и резко повернул луч обратно. Что-то двинулось там, внизу, растворилось в чёрной тени ствола.
Андрей почувствовал озноб, по затылку прошёл зуд. Он повернулся и быстро догнал ребят. Миша повернулся к нему и нахмурился:
- Ты что, лешего увидел?
- Не-не, болото… Что?
- Что напуганный такой, спрашиваю.
- Да нет… Показалось.
- Что показалось?
- Да нет, ничего... Шучу я.
- Андрей! Что. Тебе. Показалось.
- Ну, шёл кто-то. Там. Внизу.
Миша нахмурился и потянул Андрея за рукав в к себе.
- Ти-хо, - понизил он голос, - кого ты видел?
- Что вы там увидели? – Артём очнулся и заинтересованно на них посмотрел.
- Помолчи секунду, - оборвал его Миша. – Андрей, что ты видел?
- Говорю я, у дерева, где Тёма… Где он курил. Стоял кто-то. Я посветил – он за дерево.
- Та-а-к… Давайте-ка медленно вперёд.
Они зашагали вверх по дороге.
- А что… Ты, что, тоже видел?! – Спросил Андрей. По позвоночнику снова пробежали мурашки.
- Тихо. Я его приметил с самой лужи замёрзшей. Думал, попутчик. Когда мы встали – за куст. Ну, думаю, срезали так срезали. Забыли про труп.
- Это он? – Почти шёпотом спросил Артём.
- Кто, «он»?
- Этого, как его, чёрт… Болгаренко убил.
- Не знаю… Андрей, не трясись! – Зашипел он. – Нас тут трое.
- Пьяных. Болгаренко был самбист. А мы тут не борцы.
- Не трясись и слушай. Хватай Тёму и давайте наверх. Вот отсюда. У поворота сбавьте шаг. Я сзади буду. Топайте погромче, да помалкивайте!
- Да как…
- Не спорь. Я из вас самый трезвый. И чем ответить у меня есть, - Миша взвесил на руке перцовый баллончик.
- Я не думаю…
- А ты подумай. Дышал им когда-нибудь?
Андрей мотнул головой.
- Вот и не пробуй. Не знаю, кем надо быть, чтобы от него не скрутило. Всё, давайте вперёд.
Андрей вздохнул, взял Артёма за локоть и потащил вперёд. Тот не упирался, только испуганно смотрел на Андрея. Его расширенные зрачки в темноте были как два бездонных провала. Вверх до поворота, здесь дорога разворачивается крутой шпилькой. Слева – довольно пологий склон, впереди – почти обрыв…
 Шорох в кустах, потом громкий хруст, вскрик, шипение. Кто-то завопил, завыл, забулькал, затрещали ветки, с глухим стуком покатилось что-то тяжёлое. Кашель, всхлипы, стоны. «Сюда», - отчётливо кричит снизу Миша. Андрей со всех ног мчится обратно по дороге, волоча за собой Артёма. Тот до сих пор не понимает, что происходит. Внизу опять слышится шипение и нечленораздельный рёв, глухой удар и стон. Андрей выбегает из-за деревьев, светит фонариком и видит: Миша стоит, нос и рот обмотаны шарфом; в левой вытянутой руке у него перцовый баллон, в правой – толстая ветка В воздухе сильный запах горчицы. Начинает першить в горле и свербеть в носу, глаза слезятся. Перед Мишей корчится на земле человек. Он весь в чёрном: куртка, штаны, ботинки… Стоп, это не ботинки. Это сапоги, обмотанные тряпками. Вокруг подошв. Руки, грязные и исцарапанные, прижаты к лицу. Над ухом ссадина, кровь стекает по пальцам. Он уже не хрипит, он тихо поскуливает.
- Лежи, сука, лежи, а то вообще не встанешь тут! – Орёт Миша. Голос его звучит надрывно, руки начинают трястись. Красными слезящимися глазами он смотрит на Андрея, тот отдаёт телефон Артёму и забирает баллон и палку. Миша вытаскивает у Андрея из рюкзака бутылку с водой и начинает умываться. Андрей кладёт палец на кнопку и поворачивается к лежащему. Тот медленно убирает руки от лица. Андрею становится дурно. С земли прямо на него глядит изодранное и распухшее лицо Альфреда.