Встреча

Стояла ужасная зимняя ночь. Манджи болел. Он лежал, маленький и худой, под семью одеялами, и не мог согреться. Мать отпаивала его горячим медом, но озябший Манджи в полузабытьи отталкивал ее руку, отворачивался. Закрыв глаза, он беспомощно кашлял и отхаркивался, всякий раз отставляя на одеяле ворох мокрых соплей. Руки у него были ледяными, а лоб пылал. Мать сдвинула одеяло с его плеч, осторожно прощупала тонкое цыплячье горло, затем сказала мне:
- Сходи к гелюнгу, попроси травы от жара. И ртути немного.
Я торопливо вскочил. Сидеть здесь, ощущая себя бесполезным, было невыносимо. Сестра хотя бы чай заваривала.
- И коровам лед на носу разбей, - сказала мать мне вдогонку.
- Да, мам! - я стоял на одной ноге, другой пытаясь попасть в сапог. Сестра протянула мне отцовский полушубок. Воротник у него был стерт долыса, а по спине шли заштопанные дырки. Отца однажды хлестнул проезжий халхасец. Просто так хлестнул, со скуки. Отец стащил того халхасца с коня и зарезал, а труп прикопал в степи. Он никому не говорил о этом, но халхасцы все равно прознали, приехали к нам толпой и нагайками забили отца до смерти. Никто им не помешал, ведь они халхасцы, а мы всего лишь меркиты, полукровки - потомки неверной Оэлун.
Я надел полушубок, покрепче запахнул кожух и выбрался из кибитки. Мне сразу в лицо ударил холодный колкий ветер. Поежившись, я быстрым шагом двинулся в загон. Ноги по колено увязали в твердом снегу. Отполированная ветром, его поверхность блестела как серебро. Я отпер загон. Там пахло холодным навозом. Коровы мычали, сбившись в кучу. Их слезы и сопли обледенели - на носу наросла тяжелая ледяная корка, мешавная дышать. Они мотали головами и терлись мордами друг о друга, пытаясь сломать корку. Я обмотал кулак веревкой и, схватив ближайшего быка за рога, со всего маху долбанул ему по морде. Лед захрустел, осыпавшись осколками. Бык замычал. Я погладил его по толстой шее, успокаивая, затем пальцами очистил нос от осколков. Бык шумно дышал, выпуская белые клубы пара.
- Живи, гаденыш, - сказал я, похлопал его по худым черным бокам и перешел к недавно телившейся корове.
Закончив с наледью, я запер загон и по проселочной дороге, мимо курившихся кибиток и сонных псов, пошел к гелюнгу. Гелюнг, он же шаман, жил на берегу большого озера, в каменном доме. Зимой мы откочевывали к нему, и самые холодные месяцы проводили под защитой добрых духов. Озеро никогда не замерзало, в нем били горячие ключи и водилась рыба. Мясо ее сильно отдавало серой, но есть ту рыбу было можно.
- Привет, Санджи, - сказал мне проходивший мимо Баатр. Он возвращался с ночной охоты. В своей толстой шубе Баатр напоминал медведя.
- Привет, - сказал я.
Баатр мне не нравился, он слишком много о себе воображал. Из вежливости я спросил:
- Как успехи?
- Во, - сказал он, доставая из мешка зайца.
- Круто. Но мне некогда, - сказал я, без особого интереса осматривая зайца. Тот был как живой, только глаза закрыты и уши печально опущены.
- Ну, иди, - насмешливо произнес Баатр.
- Ну и пойду, - сказал я.
Покраснев от злости, я прошел мимо Баатра и вскоре оказался за пределами хотона. Во мне все кипело. Я шел, сунув ладони в рукава, а мысли были только о том, как я побью Баатра на летних стрельбищах. Хотя стреляет он, конечно, намного лучше...
Впрочем, мечты есть мечты.
Однажды я дофантазировался до того, что стану новым ханом меркитов - что, разумеется, абсолютно невозможно. После предателя Бага-Церена ханов у меркитов больше не было, только князья. Если я и стану мега-крутым, то только князем - меркитский хан абсолютно невозможная вещь.
Хотя я и князем-то не стану.
А вот и дом гелюнга. Он стоял, вкопанный в землю, огромный, странный и с заснеженной крышей. Из выведенной наружу трубы валил дым. Говорят, гелюнгу его жилище построили духи, но это вряд ли - никаких духов не существует. Я в них не верю.
Я подошел к двери и растерялся.
Что, блин, с ней делать?
Будучи кочевником, я редко имел дело с дверьми.
Подумав, я постучал. Затем пнул дверь. Затем снова постучал, но ничего не произошло. Я не знал, как поступить дальше. Может, гелюнга нет дома? Я заметил, что из двери торчит нечто, напоминавшее рукоять меча. Я дернул за рукоять, и дверь открылась.
- Хитро, - вслух сказал я.
Я вошел внутрь и на всякий случай прикрыл дверь за собой. Дом был большой и опрятный, а вдоль стен горели в лампадах свечи. Я видел такое однажды - в хуруле, и все равно был в очередной раз поражен: какая же красота, блин! Я выскреб из ближайшей лампады немного топленого жира и съел. На вкус как баранья каша.
Хорошо живет гелюнг!
Я зашел к нему в спальню. Там тоже горели лампады. В углу стоял большой алтарь с дарами добрым духам и двенадцати аватарам. На подносе были свалены использованные бараньи лопатки. Их используют для гадания - суют в огонь и держат, пока поверхность лопатки не пойдет трещинами, затем толкуют получившийся узор. Старик гелюнг лежал на полу, руки его были скрючены, а рот открыт. Похоже, он молился, когда его хватил удар. Я заглянул в его щербатый рот, где не хватало больше половины зубов, и мне стало до ужаса тоскливо, страшно и одиноко.
- И что мне теперь делать? - спросил я.
Пересиливая естественный страх, я опустился на колени рядом со стариком и прощупал его пульс. На всякий случай. Конечно, никакого пульса не было. Гелюнг умер.
А ртути и трав мне теперь не видать, как журавлю воды.
И что теперь делать, в самом деле?
Я прошелся по дому. В одном месте у гелюнга стояли припасы. Я набрал немного орехов и ягод, сушеных грибов. Затем, подумав хорошенько, вернул их на месте - вдруг мертвому не понравится. В погребе я нашел травы, засахаренные в спирте. От них шел оглушительный аромат. Увы, я не знал, какая именно трава мне нужна - а уж что такое ртуть... тут я терялся в догадках.
"Блин, Манджи дома болеет, а я тут отираюсь", - подумал я с раздражением.
Чтобы немного умерить свой гнев, я вернулся к припасам и сожрал немного гелюнговских орехов. Люблю орехи.
Внезапно раздался шум.
Я подавился орехом и чуть не умер. Затем я выплюнул-таки орех и выскочил в прихожую, где разувался высокий статный мужчина. Он был усат. Кончики его длинных черных усов были забраны за уши. На толстой шее пульсировали жилы, вены, артерии, настолько ясно, что я мог разглядеть каждую жилку. Мужчина спокойно посмотрел на меня.
- Что ты здесь делаешь? - спросил он голосом, от которого задрожал пол.
- Гелюнг умер, - промямлил я.
- Знаю, - сказал он. - Ведь это я убил его.
Я не знал, что ответить. Мужчина запер дверь и подошел ко мне. Я смотрел на него снизу вверх и не мог пошевелиться.
- Уходи, - сказал мужчина. - Я голоден. Я съем его сердце, его почки и печень, желудок и кишки. Я съем его нутро, и останутся лишь пустые ребра. Я голоден.
- Вы людоед? - промямлил я.
- Нет. Я - повелитель гор и косогоров. Я - тот, кто боялся первый человек.
Тут до меня дошло.
Я понял, кто передо мной.
- Эрлик-хан! - выдохнул я, цепенея от ужаса.
Эрлик-хан - муж и брат Эхэ Ойхон, великой богини-праматери. Из великой тьмы он поднялся и соблазнил ее, но разъяренная Эхэ Ойхон оскопила его, и Эрлик ушел. Он живет во мраке, но мечтает о свете, питается падалью, но тоскует о жизни. Он - злой бог.
- Вы убьете меня? - пробормотал я, уставившись Эрлик-хану в пах.
Я не мог не посмотреть туда.
- Нет, не убью, - сказал бог.
- Вы отпустите меня?
- Да, - с раздражением произнес он, дернув себя за ус. - Иди отсюда. Не мешай.
- Спасибо, Эрлик-хан! - возопил я.
Я осторожно обошел его по часовой стрелке. По пути я невольно толкнул бога, и он крякнул от неудовольствия. Затем схватил меня за плечо. Я заверещал.
- Простите!
- Ты меня раздражаешь, - зло сказал Эрлик-хан. - Совсем тупой, что ли?
- Я не тупой, - сказал я, ощущая, как тупею на глазах.
Зачем я вообще с ним спорю?
- Мне просто нужны травы от жара... и ртуть... - промямлил я. - Мой брат болеет...
Глаза Эрлик-хана сузились.
- Какие еще травы? Какой еще брат? Я сказал, проваливай отсюда! - рявкнул он и отвесил мне тяжелый подзатыльник. От нестерпимой боли у меня навернулись слезы. Зажмурившись, я развернулся и выбежал из дома.
Голова ужасно болела. Еще меня начала бить дрожь. Я только сейчас осознал, с чем столкнулся в доме гелюнга. Странно, что я вообще не сошел с ума. Блин! Эрлик-хан назвал меня идиотом и дал подзатыльник - от такого и немудрено свихнуться.
А может, я уже?
Мысль была неприятной, и я гнал ее от себя.
Мой полушубок расстегнулся, но я бежал, не останавливаясь. Я не мог остановиться. Казалось, если я остановлюсь, то Эрлик-хан нагонит меня и убьет.
- Мама! - закричал я, ворвавшись домой. - Там! Там!
- Что такое? - спросила она спокойно.
- Там Эрлик-хан, мама! Гелюнг умер, а в его доме Эрлик-хан!
- Что? - она внимательно посмотрела на меня и вдруг ахнула. Цагана, сидевшая рядом, выпустила из рук пиалу и завизжала. Горячий чай выплеснулся матери на колени. Она прекратила ахать, поморщилась и схватила сестру за ухо, заставляя заткнуться.
- У тебя из головы бараньи рога растут, - сказала мать.
Холодея, я ощупал голову. Чуть выше ушей и впрямь росло нечто большое, твердое и закрученное... Так вот почему голова болела. Я осознал это совершенно спокойно, не удивляясь. У меня на голове бараньи рога.
Да что за вашу мать.
Рога?
Ааааааа!!!
- Мама, спаси меня! - завопил я, кидаясь матери на грудь.
- Да как я тебя спасу? - она рассмеялась. - Тебя уже не спасти, Санджи.
Я аж оцепенел от такого предательства, а она внимательно ощупала мои новые рога и вдруг вытащила из них связку трав и сосудик с серебристой жидкостью. Посмотрев на жидкость на свет, мать удовлетворенно кивнула.
- Смотри, этот твой Эрлик-хан нам подарок сделал, - сказала она и улыбнулась.
- Мама, расколдуй меня, - проскулил я.
- Как я это сделаю?
- Ты же знахарка! Ты умеешь!
- Мне не сравниться с умении с богом, - она покачала головой. - Цагана, зажгли свечи и сделай подношение Эрлик-хану.
- Ты хочешь меня расколдовать? - приободрился я.
- Нет, просто благодарю за ртуть, - сказала мать. - И за травы. Их зимой не так легко добыть. А насчет рогов не беспокойся.
- Аааа, - догадался я.
Конечно же! Так во всех сказках бывает. Наутро колдовство пропадает, как наведенный морок, как ночной туман. Наутро я проснусь, и никаких рогов...
- Мы их отрежем, - сказала мать.
- Что?!
- Завтра сходим к кузнецу и отпилим. А теперь ложитесь спать.
Я лег в сторонке. Сестра сначала сидела рядом, пытаясь меня утешить. Она гладила меня по рогам, говорила ласковые слова, успокаивала - но потом я вдруг понял, что ей просто нравится щупать мои рога. Чертова извращенка.
- Хватит рога мои трогать, - сказал я.
Цагана обиделась и отвернулась.
- Ну и дурак, - сказала она.


Рано поутру мать привела меня к хотонскому кузнецу Эрдени. На голове у меня был холщовый мешок, чтобы люди не видели. Я шел в нем, как слепая овца, и тыкался в стены.
- Чего это с ним? - спросил Эрдени.
- Рога... - вздохнула мать.
Она стащила мешок, и я предстал перед кузнецом как есть - с рогами. Эрдени ахнул, и мать объяснила ему суть. Кузнец сначала посмеялся надо мной, затем порылся чуток в своих инструментах и извлек здоровенный нож с прямым лезвием.
- А я от него не заражусь? - спросил он с опаской.
- Нет. Я проведу обряд очищения, если хочешь, - не без раздражения сказала мать.
- Ага, лучше проведи. С этим лучше не рисковать. И пацана своего потом в хурул-то отведи, не забудь.
- Отведу-отведу, - сказала мать.
Эрдени приблизился ко мне с ножом. Я глянул на лезвие и ощутил ужасную слабость во всем теле. Эрдени положил мою голову на наковальню и достал молоток. Я вдруг понял, что нож - на самом деле долото, и заскулил.
- Будь мужчиной, - пристыдил меня Эрдени.
- Ага, тебя бы так, - сказал я ему.
- Тиха!
Эрдени приставил кончик долота к основанию рога, долго водил туда сюда молотком, думая, под каким углом ударить. Я стоял на коленях перед наковальней и проклинал в душе про себя тупую скотину - Эрлик-хана. Внезапно Эрдени ударил. Голову пронзило молнией. В затылке вспыхнула тупая боль. Я заорал и задергался. Не давая мне прийти в себя, Эрдени нанес еще один удар, выламывая рог из кости. По моей щеке потекла горячая кровь. Я захныкал.
- Не верещи, - сказала мать. Она стояла рядом и внимательно наблюдала.
- Ну мам! Это больно! - закричал я.
- Ты мешаешь мне смотреть.
- Уж постараюсь не орать! Ой!
- Ща, поддается! - сказал Эрдени. Он отложил молот и доломал рог руками. Оторванный рог упал на землю. Скосив глаза, я мог рассмотреть его.
- Ща второй!
В этот момент в кибитку ворвалась маленькая Сар-Герел, дочь Эрдени. Увидев кровь и меня лицом на наковальне, с рогом и кровавым пятном вместо второго рога, Сар-Герел перепугалась и завопила. Рука у Эрдени дрогнула. Он долотом отмахнул себе мизинец, и тот белесым червяком плюхнулся на наковальню. Эрдени заорал и запрыгался на месте.
- Папа! - испугалась Сар-Герел.
- Ща все пройдет! Дура! Иди отсюда! - закричал он на нее. Сар-Герел исчезла, а Эрдени тряхнул рукой. Мизинец стремительно отрастал. Это все мясо Журавлиной девы. Жаль, что мне тогда ничего не досталось...
Мать саркастически смотрела на охающего Эрдени.
Наконец мизинец полностью регенерировал, и кузнец вернулся к делу. Теперь он был мрачен и сосредоточен. Быстро отбив второй рог, Эрдени помыл руки в бадье, и мать провела над ним обряд очищения - трижды обнесла благоухающей палочкой, прочла молитву и рассыпала на пороге кузницы рис.
Затем она сунула мне оба рога и велела закопать их в степи.
- Сходишь потом к озеру и голову помоешь, - сказала она. - Мне сейчас с тобой некогда, нужно гелюнга хоронить.
- Угу, - я уныло ощупывал свои раны.
Я отнес рога в степь. Там я сделал в снегу глубокую ямку и положил туда оба рога. Пока я возился, подошла смущенная Сар-Герел и спросила, что я делаю и почему у меня вдруг отросли рога.
- Да так, - сказал я девочке.
- А папа сильно на меня ругался?
- Нет, не ругался, - сказал я. Чуть помолчав, я добавил. - Все-таки в дурацком мире мы живем.