Мужик

 Мужик

 Джордж лежал у себя в трейлере, растянувшись на спине, и смотрел маленький переносной телевизор. Тарелки после обеда стояли немытые, после завтрака – тоже, ему давно нужно было побриться, а пепел с самокрутки падал ему на майку. Часть его еще тлела. Иногда тлеющий пепел падал мимо майки и прижигал кожу – тогда он чертыхался и смахивал его. В дверь трейлера постучали. Он медленно поднялся на ноги и открыл. Это была Констанс. У нее в кульке лежала непочатая квинта виски.
  – Джордж, я ушла от этого сукина сына, не могу выносить этого сукина сына больше.
  – Садись.
  Джордж открыл бутылку, достал два стакана, налил в каждый на треть вискача, на две трети – воды. Сел на постель рядом с Констанс. Она вытащила из ридикюля сигарету и зажгла ее. Она была пьяна, и руки у нее дрожали.
  – Его чертовы деньги я тоже забрала. Я забрала все его проклятые деньги и отвалила, пока он был на работе. Ты себе не представляешь, как я страдала с этим сукиным сыном.
  – Дай курнуть, – попросил Джордж.
  Она протянула ему сигаретку, и, когда она склонилась чуть ближе, Джордж обхватил ее рукой, придвинул к себе и поцеловал.
  – Ах ты сукин сын, – сказала она, – я по тебе скучала.
  – Я скучал по твоим ножкам, Конни. Я в самом деле скучал по твоим хорошеньким ножкам.
  – Тебе они до сих пор нравятся?
  – Только гляну – и в жар бросает.
  – У меня никогда не получалось с парнями из колледжа, – сказала Конни. – Слишком мягкотелые, хиляги. А этот дом в чистоте держал. Джордж, это как с горничной жить. Он все делал сам. Нигде ни пятнышка. Можно баранье рагу хоть прямо из сортира лопать. Живой антисептик, вот какой он был.
  – Пей. Полегчает.
  – И любовью заниматься тоже не умел.
  – Ты имеешь в виду – не вставало?
  – Ох, нет, вставало. Вставало постоянно. Но он не знал, как тетку осчастливить, понимаешь? Он не знал, что нужно делать. Все эти деньги, все это образование – и псу под хвост.
  – Жалко, что у меня нет образования.
  – Тебе и не нужно. У тебя есть все, что тебе надо, Джордж.
  – Я просто двоечник. Все эти говенные работы.
  – Я же сказала: у тебя есть все, что нужно, Джордж. Ты знаешь, как сделать, чтобы женщина была счастлива.
  – Н-да?
  – Да. А еще знаешь что? Его мамочка вокруг тусовалась! Его мамочка! Два-три раза в неделю приходила. И сидела. На меня таращилась, типа, я ей нравлюсь, а сама все время обращалась со мной так, будто я девка гулящая. Типа я большая гадкая потаскуха, которая у нее сыночка украла! Ее Уолтера драгоценного! Х-хосподи! Какая срань!
  – Пей, Конни.
  Джордж уже допил. Он подождал, пока допьет Конни, взял у нее стакан, наполнил оба.
  – Утверждал, что меня любит. А я говорила: «Посмотри на мою пизду, Уолтер!» А он не хотел смотреть на мою пизду. Он говорил: «Я не хочу смотреть на эту вещь.» Эту вещь! Вот как он ее называл! Ты ведь моей пизды не боишься, а, Джордж?
  – Она меня еще ни разу не укусила.
  – Зато ты ее кусал, ты ее грыз, правда, Джордж?
  – Полагаю, что да.
  – И лизал ее, и сосал ее?
  – Полагаю.
  – Ты чертовски хорошо знаешь, Джордж, что ты с ней делал.
  – Ты сколько денег прихватила?
  – Шестьсот долларов.
  – Мне не нравятся люди, которые грабят других людей, Конни.
  – Именно поэтому ты – посудомойка ебаная. Ты честный. А он – такая жопа, Джордж. Эти деньги он себе может позволить, а я их заслужила… и он, и эта его мамочка, и его любовь, его материнская любовь, его чистенькие маленькие тазики, и сортиры, и мешки для мусора, и новые машины, и освежители дыхания, и лосьоны после бритья, и его маленькие эрекции, и его драгоценная любовь. Все ради него самого, ты понимаешь, ради себя! А ты знаешь, чего хочется женщине, Джордж…
  – Спасибо за виски, Конни. Дай-ка мне еще сигаретку.
  Джордж снова наполнил стаканы.
  – Я скучал по твоим ногам, Конни. Я действительно скучал по этим ногам. Мне нравится, как ты носишь свои каблуки. Они меня с ума сводят. Все современные женщины не знают, что они теряют. Высокие каблуки придают форму икрам, бедрам, заднице; от них появляется ритм в походке. Меня это по-настоящему заводит!
  – Ты говоришь, как поэт, Джордж. Иногда у тебя это действительно получается. Ты просто чертовская посудомойка.
  – Знаешь, чего мне в самом деле хочется?
  – Чего?
  – Мне хочется отхлестать тебя ремнем по ногам, по заднице, по бедрам. Мне хочется, чтобы ты трепетала и плакала, а когда ты затрепещешь и заплачешь, я тебе засажу в чистой любви.
  – Я так не хочу, Джордж. Ты раньше никогда так не разговаривал. Ты со мной всегда обходился правильно.
  – Задери платье повыше.
  – Что?
  – Задери платье повыше, я хочу больше видеть твои ноги.
  – Тебе мои ноги ведь нравятся, правда, Джордж?
  – Пускай на них свет прольется!
  Констанс поддернула платье.
  – Господи Иисусе черт, – вымолвил Джордж.
  – Тебе нравятся мои ноги?
  – Я обожаю твои ноги!
  Джордж перегнулся через кровать и жестко залепил Констанс пощечину. Сигарета выскочила у нее изо рта.
  – Зачем ты это сделал?
  – Ты ебла Уолтера! Ты ебла Уолтера!
  – Так и что с того, к чертовой матери?
  – А то, что задирай платье!
  – Нет!
  – Делай, что говорю!
  Джордж вмазал ей еще раз, сильнее. Констанс задрала юбку.
  – Только до трусиков! – заорал Джордж. – Мне не очень хочется видеть трусики!
  – Господи, Джордж, что с тобой произошло?
  – Ты еблась с Уолтером!
  – Джордж, клянусь, ты спятил. Я хочу уйти. Выпусти меня отсюда, Джордж!
  – Не двигайся, а то я тебя убью!
  – Ты меня убьешь?
  – Ей-Богу, убью!
  Джордж поднялся и нацедил себе полный стакан неразбавленного вискача, выпил и сел рядом с Констанс. Вынул изо рта сигарету и приложил ей к запястью. Она завопила. Он подержал бычок некоторое время, твердо, затем убрал.
  – Я – мужик, малышка, ты это понимаешь?
  – Я знаю, что ты мужик, Джордж.
  – Вот, погляди на мои мышцы! – Джордж встал и напряг обе руки. – Красиво, а, малышка? Посмотри на этот мускул! Пощупай! Пощупай!
  Констанс потрогала его за одну руку. Потом – за другую.
  – Да, у тебя прекрасное тело, Джордж.
  – Я мужик. Я посудомойка, но я – мужик, настоящий мужик.
  – Я это знаю, Джордж.
  – Я не как этот твой дохляк сраный, которого ты бросила.
  – Я знаю.
  – Я и петь могу. Тебе надо послушать мой голос.
  Констанс сидела на месте. Джордж запел. Он спел «Реку Старика». Затем спел «Никто Не Узнает Всех Бед, Что Я Видел». Он спел «Сент-Луисский Блюз». Он спел «Боже, Благослови Америку», несколько раз запинаясь и хохоча. Потом сел рядом с Констанс. Сказал:
  – Конни, у тебя прекрасные ноги. – Попросил у нее еще одну сигарету. Выкурил ее, выпил еще два стакана, положил голову на ноги Конни, щекой к чулкам, на колени и сказал: – Конни, я, наверное, никуда не гожусь, наверное, я сумасшедший, прости, что ударил тебя, прости, что обжег тебя сигаретой.
  Констанс сидела, не шевелясь. Она пропускала волосы Джорджа сквозь пальцы, гладила его, успокаивала. Вскоре он заснул. Она подождала еще немного. Затем приподняла его голову, положила на подушку, подняла ему ноги и уложила их на кровать. Встала, подошла к бутылке, плеснула в стакан хорошую меру виски, добавила чуточку воды и залпом выпила. Она дошла до двери трейлера, потянула на себя, вышла наружу, прикрыла. Прошла через задний двор, открыла калитку в ограде, прошла по переулку под заполуночной луной. Небо очистилось от облаков. Прежнее небо, полное звезд, было на месте. Она вышла на бульвар и зашагала на восток, дошла до входа в «Синее Зеркало». Вошла, оглянулась – Уолтер сидел один и пьяный на другом конце стойки. Она подошла и села рядом с ним.
  – Соскучился, малыш? – спросила она.
  Уолтер поднял голову. Он ее узнал. Ничего не ответил. Он посмотрел на бармена, и бармен направился к ним. Все они хорошо знали друг друга.