Advertisement
Not a member of Pastebin yet?
Sign Up,
it unlocks many cool features!
- Книгу можно купить в : Biblion.Ru 35р.
- Оцените этот текст:
- Михаил Булгаков. Собачье сердце
- 1
- У-у-у-у-у-гу-гуг-гуу! О, гляньте на меня, я погибаю. Вьюга в подворотне
- ревет мне отходную, и я вою с ней. Пропал я, пропал. Негодяй в грязном
- колпаке - повар столовой нормального питания служащих центрального совета
- народного хозяйства - плеснул кипятком и обварил мне левый бок. Какая
- гадина, а еще пролетарий. Господи, боже мой - как больно! До костей проело
- кипяточком. Я теперь вою, вою, да разве воем поможешь.
- Чем я ему помешал? Неужели я обожру совет народного хозяйства, если в
- помойке пороюсь? Жадная тварь! Вы гляньте когда-нибудь на его рожу: ведь он
- поперек себя шире. Вор с медной мордой. Ах, люди, люди. В полдень угостил
- меня колпак кипятком, а сейчас стемнело, часа четыре приблизительно
- пополудня, судя по тому, как луком пахнет из пожарной пречистенской команды.
- Пожарные ужинают кашей, как вам известно. Но это - Последнее дело, вроде
- грибов. Знакомые псы с Пречистенки, впрочем, рассказывали, будто бы на
- Неглинном в ресторане "бар" жрут дежурное блюдо - грибы, соус пикан по 3 р.
- 75 к. порция. Это дело на любителя все равно, что калошу лизать...
- У-у-у-у-у...
- Бок болит нестерпимо, и даль моей карьеры видна мне совершенно
- отчетливо: завтра появятся язвы и, спрашивается, чем я их буду лечить? Летом
- можно смотаться в сокольники, там есть особенная, очень хорошая трава, а
- кроме того, нажрешься бесплатно колбасных головок, бумаги жирной набросают
- граждане, налижешься. И если бы не грымза какая-то, что поет на лугу при
- луне - "милая аида" - так, что сердце падает, было бы отлично. А теперь куда
- пойдешь? Не били вас сапогом? Били. Кирпичом по ребрам получали? Кушано
- достаточно. Все испытал, с судьбой своей мирюсь и, если плачу сейчас, то
- только от физической боли и холода, потому что дух мой еще не угас... Живуч
- собачий дух.
- Но вот тело мое изломанное, битое, надругались над ним люди достаточно.
- Ведь главное что - как врезал он кипяточком, под шерсть проело, и защиты,
- стало быть, для левого бока нет никакой. Я очень легко могу получить
- воспаление легких, а, получив его, я, граждане, подохну с голоду. С
- воспалением легких полагается лежать на парадном ходе под лестницей, а кто
- же вместо меня, лежащего холостого пса, будет бегать по сорным ящикам в
- поисках питания? Прохватит легкое, поползу я на животе, ослабею, и любой
- спец пришибет меня палкой насмерть. И дворники с бляхами ухватят меня за
- ноги и выкинут на телегу...
- Дворники из всех пролетариев - самая гнусная мразь. Человечьи очистки
- самая низшая категория. Повар попадается разный. Например - покойный Влас с
- Пречистенки. Скольким он жизнь спас. Потому что самое главное во время
- болезни перехватить кус. И вот, бывало, говорят старые псы, махнет Влас
- кость, а на ней с осьмушку мяса. Царство ему небесное за то, что был
- настоящая личность, барский повар графов Толстых, а не из совета нормального
- питания. Что они там вытворяют в нормальном питании - уму собачьему
- непостижимо. Ведь они же, мерзавцы, из вонючей солонины щи варят, а те,
- бедняги, ничего и не знают. Бегут, жрут, лакают.
- Иная машинисточка получает по Их разряду четыре с половиной червонца,
- ну, правда, любовник ей фильдеперсовые чулочки подарит. Да ведь сколько за
- этот фильдеперс ей издевательств надо вынести. Ведь он ее не каким-нибудь
- обыкновенным способом, а подвергает французской любви. С... эти французы,
- между нами говоря. Хоть и лопают богато, и все с красным вином. Да...
- Прибежит машинисточка, ведь за 4,5 червонца
- в бар не пойдешь. Ей и на кинематограф не хватает, а кинематограф у
- женщины единственное утешение в жизни. Дрожит, морщится, а лопает...
- Подумать только: 40 копеек из двух блюд, а они оба эти блюда и пяти
- алтынного не стоят, потому что остальные 25 копеек завхоз уворовал. А ей
- разве такой стол нужен? У нее и верхушка правого легкого не в порядке и
- женская болезнь на французской почве, на службе с нее вычли, тухлятиной в
- столовой накормили, вот она, вот она... Бежит в подворотню в любовниковых
- чулках. Ноги холодные, в живот дует, потому что шерсть на ней вроде моей, а
- штаны она носит холодные, одна кружевная видимость. Рвань для любовника.
- Надень-ка она фланелевые, попробуй, он и заорет: до чего ты неизящна!
- Надоела мне моя матрена, намучился я с фланелевыми штанами, теперь пришло
- мое времечко. Я теперь председатель, и сколько ни накраду - все на женское
- тело, на раковые шейки, на абрау-дюрсо. Потому что наголодался я в молодости
- достаточно, будет с меня, а загробной жизни не существует.
- Жаль мне ее, жаль! Но самого себя мне еще больше жаль. Не из эгоизма
- говорю, о нет, а потому что мы действительно не в равных условиях. Ей-то
- хоть дома тепло, ну а мне, а мне... Куда пойду? У-у-у-у-у!..
- - Куть, куть, куть! Шарик, а Шарик... Чего ты скулишь, бедняжка? Кто
- тебя обидел? Ух...
- Ведьма сухая метель загремела воротами и помелом с'ездила по уху
- барышню. Юбчонку взбила до колен, обнажила кремовые чулочки и узкую
- полосочку плохо стиранного кружевного бельишка, задушила слова и замела пса.
- Боже мой... Какая погода... Ух... И живот болит. Это солонина! И когда
- же это все кончится?
- Наклонив голову, бросилась барышня в атаку, прорвалась в ворота, и на
- улице начало ее вертеть, вертеть, раскидывать, потом завинтило снежным
- винтом, и она пропала.
- А пес остался в подворотне и, страдая от изуродованного бока, прижался
- к холодной стене, задохся и твердо решил, что больше отсюда никуда не
- пойдет, тут и сдохнет в подворотне. Отчаяние повалило его. На душе у него
- было до того больно и горько, до того одиноко и страшно, что мелкие собачьи
- слезы, как пупырыши, вылезали из глаз и тут же засыхали. Испорченный бок
- торчал свалявшимися промерзшими комьями, а между ними глядели красные
- зловещие пятна обвара. До чего бессмысленны, тупы, жестоки повара. - "Шарик"
- она назвала его... Какой он к черту "Шарик"? Шарик - это значит круглый,
- упитанный, глупый, овсянку жрет, сын знатных родителей, а он лохматый,
- долговязый и рваный, шляйка поджарая, бездомный пес. Впрочем, спасибо на
- добром слове.
- Дверь через улицу в ярко освещенном магазине хлопнула и из нее
- показался гражданин. Именно гражданин, а не товарищ, и даже - вернее всего,
- - господин. Ближе - яснее - господин. А вы думаете, я сужу по пальто? Вздор.
- Пальто теперь очень многие и из пролетариев носят. Правда, воротники не
- такие, об этом и говорить нечего, но все же издали можно спутать. А вот по
- глазам - тут уж и вблизи и издали не спутаешь. О, глаза значительная вещь.
- Вроде барометра. Все видно у кого великая сушь в душе, кто ни за что, ни про
- что может ткнуть носком сапога в ребра, а кто сам всякого боится. Вот
- последнего холуя именно и приятно бывает тяпнуть за лодыжку. Боишься -
- получай. Раз боишься - значит стоишь... Р-р-р... Гау-гау...
- Господин уверенно пересек в столбе метели улицу и двинулся
- в подворотню. Да, да, у этого все видно. Этот тухлой солонины лопать не
- станет, а если где-нибудь ему ее и подадут, поднимет такой скандал, в газеты
- напишет: меня, Филиппа Филипповича, обкормили.
- Вот он все ближе и ближе. Этот ест обильно и не ворует, этот не станет
- пинать ногой, но и сам никого не боится, а не боится потому, что вечно сыт.
- Он умственного труда господин, с французской остроконечной бородкой и усами
- седыми, пушистыми и лихими, как у французских рыцарей, но запах по метели от
- него летит скверный, больницей. И сигарой.
- Какого же лешего, спрашивается, носило его в кооператив Центрохоза? Вот
- он рядом... Чего ждет? У-у-у-у... Что он мог покупать в дрянном магазинишке,
- разве ему мало охотного ряда? Что такое? Колбасу. Господин, если бы вы
- видели, из чего эту колбасу делают, вы бы близко не подошли к магазину.
- Отдайте ее мне.
- Пес собрал остаток сил и в безумии пополз из подворотни на тротуар.
- Вьюга захлопала из ружья над головой, взметнула громадные буквы полотняного
- плаката "возможно ли омоложение?".
- Натурально, возможно. Запах омолодил меня, поднял с брюха, жгучими
- волнами стеснил двое суток пустующий желудок, запах, победивший больницу,
- райский запах рубленой кобылы с чесноком и перцем. Чувствую, знаю - в правом
- кармане шубы у него колбаса. Он надо мной. О, мой властитель! Глянь на меня.
- Я умираю. Рабская наша душа, подлая доля!
- Пес пополз, как змея, на брюхе, обливаясь слезами. Обратите внимание на
- поварскую работу. Но ведь вы ни за что не дадите. Ох, знаю я очень хорошо
- богатых людей! А в сущности - зачем она вам? Для чего вам гнилая лошадь?
- Нигде, кроме такой отравы не получите, как в моссельпроме. А вы сегодня
- завтракали, вы, величина мирового значения, благодаря мужским половым
- железам. У-у-у-у... Что же это делается на белом свете? Видно, помирать-то
- еще рано, а отчаяние - и подлинно грех. Руки ему лизать, больше ничего не
- остается.
- Загадочный господин наклонился к псу, сверкнул золотыми ободками глаз и
- вытащил из правого кармана белый продолговатый сверток. Не снимая коричневых
- перчаток, размотал бумагу, которой тотчас же овладела метель, и отломил
- кусок колбасы, называемой "особая краковская". И псу этот кусок. О,
- бескорыстная личность! У-у-у!
- - Фить-фить, - посвистал господин и добавил строгим голосом: - бери!
- Шарик, Шарик!
- Опять Шарик. Окрестили. Да называйте как хотите. За такой
- исключительный ваш поступок.
- Пес мгновенно оборвал кожуру, с всхлипыванием вгрызся в краковскую и
- сожрал ее в два счета. При этом подавился колбасой и снегом до слез, потому
- что от жадности едва не заглотал веревочку. Еще, еще лижу вам руку. Целую
- штаны, мой благодетель!
- - Будет пока что... - Господин говорил так отрывисто, точно командовал.
- Он наклонился к Шарику, пытливо глянул ему в глаза и неожиданно провел рукой
- в перчатке интимно и ласково по Шарикову животу.
- - А-га, - многозначительно молвил он, - ошейника нету, вот и прекрасно,
- тебя-то мне и надо. Ступай за мной. - Он пощелкал пальцами.
- - Фить-фить!
- За вами идти? Да на край света. Пинайте меня вашими фетровыми ботиками,
- я слова не вымолвлю.
- По всей пречистенке сияли фонари. Бок болел нестерпимо, но Шарик
- временами забывал о нем, поглощенный одной мыслью - как бы не утерять в
- сутолоке чудесного видения в шубе и чем-нибудь выразить ему любовь и
- преданность. И раз семь на протяжении пречистенки до обухова переулка он ее
- выразил. Поцеловал в ботик у мертвого переулка, расчищая дорогу,
- диким воем так напугал какую-то даму, что она села на тумбу, раза два
- подвыл, чтобы поддержать жалость к себе.
- Какой-то сволочной, под сибирского деланный кот-бродяга вынырнул из-за
- водосточной трубы и, несмотря на вьюгу, учуял краковскую. Шарик света не
- взвидел при мысли, что богатый чудак, подбирающий раненых псов в подворотне,
- чего доброго и этого вора прихватит с собой, и придется делиться
- моссельпромовским изделием. Поэтому на кота он так лязгнул зубами, что тот с
- шипением, похожим на шипение дырявого шланга, забрался по трубе до второго
- этажа. - Ф-р-р-р... Га..У! Вон! Не напасешься моссельпрома на всякую рвань,
- шляющуюся по пречистенке.
- Господин оценил преданность и у самой пожарной команды, у окна, из
- которого слышалось приятное ворчание волторны, наградил пса вторым куском
- поменьше, золотников на пять.
- Эх, чудак. Подманивает меня. Не беспокойтесь! Я и сам никуда не уйду.
- За вами буду двигаться куда ни прикажете.
- - Фить-фить-фить! Сюда!
- В обухов? Сделайте одолжение. Очень хорошо известен нам этот переулок.
- Фить-фить! Сюда? С удово... Э, нет, позвольте. Нет. Тут швейцар. А уж
- хуже этого ничего на свете нет. Во много раз опаснее дворника. Совершенно
- ненавистная порода. Гаже котов. Живодер в позументе.
- - Да не бойся ты, иди.
- - Здравия желаю, Филипп Филиппович.
- - Здравствуй, Федор.
- Вот это - личность. Боже мой, на кого же ты нанесла меня, собачья моя
- доля! Что это за такое лицо, которое может псов с улицы мимо швейцаров
- вводить в дом жилищного товарищества? Посмотрите, этот подлец - ни звука, ни
- движения! Правда, в глазах у него пасмурно, но, в общем, он равнодушен под
- околышем с золотыми галунами. Словно так и полагается. Уважает, господа, до
- чего уважает! Ну-с, а я с ним и за ним. Что, тронул? Выкуси. Вот бы тяпнуть
- за пролетарскую мозолистую ногу. За все издевательства вашего брата. Щеткой
- сколько раз морду уродовал мне, а?
- - Иди, иди.
- Понимаем, понимаем, не извольте беспокоится. Куда вы, туда и мы. Вы
- только дорожку указывайте, а я уж не отстану, несмотря на отчаянный мой бок.
- С лестницы вниз:
- - Писем мне, Федор, не было?
- Снизу на лестницу почтительно:
- - Никак нет, Филипп Филиппович (интимно вполголоса вдогонку), - а в
- третью квартиру жилтоварищей вселили.
- Важный песий благотворитель круто обернулся на ступеньке и,
- перегнувшись через перила, в ужасе спросил:
- - Ну-у?
- Глаза его округлились и усы встали дыбом.
- Швейцар снизу задрал голову, приладил ладошку к губам и подтвердил:
- - Точно так, целых четыре штуки.
- - Боже мой! Воображаю, что теперь будет в квартире. Ну и что ж они?
- - Да ничего-с.
- - А Федор Павлович?
- - За ширмами поехали и за кирпичом. Перегородки будут ставить.
- - Черт знает, что такое!
- - Во все квартиры, Филипп Филиппович, будут вселять, кроме вашей.
- Сейчас собрание было, выбрали новое товарищество, а прежних - в шею.
- - Что делается. Ай-яй-яй... Фить-фить.
- Иду-с, поспеваю. Бок, изволите ли видеть, дает себя знать. Разрешите
- лизнуть сапожок.
- Галун швейцара скрылся внизу. На мраморной площадке повеяло теплом от
- труб, еще раз повернули и вот - бельэтаж.
- 2.
- Учиться читать совершенно ни к чему, когда мясо и так пахнет за версту.
- Тем не менее (ежели вы проживаете в Москве, и хоть какие-нибудь мозги у вас
- в голове имеются), вы волей-неволей научитесь грамоте, притом безо всяких
- курсов. Из сорока тысяч московских псов разве уж какой-нибудь совершенный
- идиот не сумеет сложить из букв слово "колбаса".
- Шарик начал учиться по цветам. Лишь только исполнилось ему четыре
- месяца, по всей москве развесили зелено-голубые вывески с надписью мспо -
- мясная торговля. Повторяем, все это ни к чему, потому что и так мясо слышно.
- И путаница раз произошла: равняясь по голубоватому едкому цвету, Шарик,
- обоняние которого зашиб бензинным дымом мотор, вкатил вместо мясной в
- магазин электрических принадлежностей братьев голубизнер на мясницкой улице.
- Там у братьев пес отведал изолированной проволоки, она будет почище
- извозчичьего кнута. Этот знаменитый момент и следует считать началом
- Шариковского образования. Уже на тротуаре тут же Шарик начал соображать, что
- "голубой" не всегда означает "мясной" и, зажимая от жгучей боли хвост между
- задними лапами и воя, припомнил, что на всех мясных первой слева стоит
- золотая или рыжая раскоряка, похожая на санки.
- Далее, пошло еще успешней. "А" он выучил в "главрыбе" на углу моховой,
- потом и "б" - подбегать ему было удобнее с хвоста слова "рыба", потому что
- при начале слова стоял милиционер.
- Изразцовые квадратики, облицовывавшие угловые места в москве, всегда и
- неизбежно означали "сыр". Черный кран от самовара, возглавлявший слово,
- обозначал бывшего хозяина "чичкина", горы голландского красного, зверей
- приказчиков, ненавидевших собак, опилки на полу и гнуснейший дурно пахнущий
- бакштейн.
- Если играли на гармошке, что было немногим лучше "милой аиды", и пахло
- сосисками, первые буквы на белых плакатах черезвычайно удобно складывались в
- слово "неприли...", Что означало "неприличными словами не выражаться и на
- чай не давать". Здесь порою винтом закипали драки, людей били кулаком по
- морде, - иногда, в редких случаях, - салфетками или сапогами.
- Если в окнах висели несвежие окорока ветчины и лежали мандарины...
- Гау-гау... Га... Строномия.Если темные бутылки с плохой жидкостью...
- Ве-и-ви-на-а-вина... Елисеевы братья бывшие.
- Неизвестный господин, притащивший пса к дверям своей роскошной
- квартиры, помещавшейся в бельэтаже, позвонил, а пес тотчас поднял глаза на
- большую, черную с золотыми буквами карточку, висящую сбоку широкой,
- застекленной волнистым и розовым стеклом двери. Три первых буквы он сложил
- сразу: пэ-ер-о "про". Но дальше шла пузатая двубокая дрянь, неизвестно что
- означающая. "Неужто пролетарий"? Подумал Шарик с удивлением... "Быть этого
- не может". Он поднял нос кверху, еще раз обнюхал шубу и уверенно подумал:
- Нет, здесь пролетарием не пахнет. Ученое слово, а бог его знает что оно
- значит.
- За розовым стеклом вспыхнул неожиданный и радостный свет, еще более
- оттенив черную карточку. Дверь совершенно бесшумно распахнулась, и молодая
- красивая женщина в белом фартучке и кружевной наколке предстала перед псом и
- его господином. Первого из них обдало божественным теплом, и юбка женщины
- запахла, как ландыш.
- Вот это да, это я понимаю, - подумал пес.
- - Пожалуйте, господин Шарик, иронически пригласил господин, и
- Шарик благоговейно пожаловал, вертя хвостом.
- Великое множество предметов нагромождало богатую переднюю. Тут же
- запомнилось зеркало до самого пола, немедленно отразившее второго
- истасканного и рваного Шарика, страшные оленьи рога в высоте, бесчисленные
- шубы и галоши и опаловый тюльпан с электричеством под потолком.
- - Где же вы такого взяли, Филипп Филиппович? - Улыбаясь, спрашивала
- женщина и помогала снимать тяжелую шубу на черно-бурой лисе с синеватой
- искрой. - Батюшки! До чего паршивый!
- - Вздор говоришь. Где паршивый? - Строго и отрывисто спрашивал
- господин.
- По снятии шубы он оказался в черном костюме английского сукна, и на
- животе у него радостно и неярко сверкала золотая цепь.
- - Погоди-ка, не вертись, фить... Да не вертись, дурачок. Гм!.. Это не
- парши... Да стой ты, черт... Гм! А-а. Это ожог. Какой же негодяй тебя
- обварил? А? Да стой ты смирно!..
- Повар, каторжник повар! - Жалобными глазами молвил пес и слегка подвыл.
- - Зина, - скомандовал господин, - в смотровую его сейчас же и мне
- халат.
- Женщина посвистала, пощелкала пальцами и пес, немного поколебавшись,
- последовал за ней. Они вдвоем попали в узкий тускло освещенный коридор, одну
- лакированную дверь миновали, пришли в конец, а затем попали налево и
- оказались в темной каморке, которая мгновенно не понравилась псу своим
- зловещим запахом. Тьма щелкнула и превратилась в ослепительный день, причем
- со всех сторон засверкало, засияло и забелело.
- Э, нет, - мысленно завыл пес, - извините, не дамся! Понимаю, о черт бы
- взял их с их колбасой. Это меня в собачью лечебницу заманили. Сейчас
- касторку заставят жрать и весь бок изрежут ножами, а до него и так
- дотронуться нельзя.
- - Э, нет, куда?! - Закричала та, которую называли Зиной.
- Пес извернулся, спружинился и вдруг ударил в дверь здоровым боком так,
- что хрястнуло по всей квартире. Потом, отлетел назад, закрутился на месте
- как кубарь под кнутом, причем вывернул на пол белое ведро, из которого
- разлетелись ты. Во время верчения кругом него порхали стены, уставленные
- шкафами с блестящими инструментами, запрыгал белый передник и искаженное
- женское лицо.
- - Куда ты, черт лохматый?.. - Кричала отчаянно Зина, - вот окаянный!
- Где у них черная лестница?.. - Соображал пес. Он развернулся и комком
- ударил наобум в стекло, в надежде, что это вторая дверь. Туча осколков
- вылетела с громом и звоном, выпрыгнула пузатая банка с рыжей гадостью,
- которая мгновенно залила весь пол и завоняла. Настоящая дверь распахнулась.
- - Стой, с-скотина, - кричал господин, прыгая в халате, надетом на один
- рукав, и хватая пса за ноги, - Зина, держи его за шиворот, мерзавца.
- - Ба... Батюшки, вот так пес!
- Еще шире распахнулась дверь и ворвалась еще одна личность мужского пола
- в халате. Давя битые стекла, она кинулась не ко псу, а к шкафу, раскрыла его
- и всю комнату наполнила сладким и тошным запахом. Затем личность навалилась
- на пса сверху животом, причем пес с увлечением тяпнул ее повыше шнурков на
- ботинке. Личность охнула, но не потерялась. Тошнотворная жидкость
- перехватила дыхание пса и в голове у него завертелось, потом ноги отвалились
- и он поехал куда-то криво вбок. Спасибо, кончено, - мечтательно подумал он,
- валясь прямо на острые стекла: - прощай, москва! Не видать мне больше
- чичкина и пролетариев и краковской колбасы. Иду в рай за собачье
- долготерпение. Братцы, живодеры, за что же вы меня?
- И тут он окончательно завалился на бок и издох.
- ******
- Когда он воскрес, у него легонько кружилась голова и чуть-чуть тошнило
- в животе, бока же как будто не было, бок сладостно молчал. Пес приоткрыл
- правый томный глаз и краем его увидел, что он туго забинтован поперек боков
- и живота. "Все-таки отделали, сукины дети, подумал он смутно, - но ловко,
- надо отдать им справедливость".
- - "От севильи до гренады... В тихом сумраке ночей", - запел над ним
- рассеянный и фальшивый голос.
- Пес удивился, совсем открыл оба глаза и в двух шагах увидел мужскую
- ногу на белом табурете. Штанина и кальсоны на ней были поддернуты, и голая
- желтая голень вымазана засохшей кровью и иодом.
- Угодники! - Подумал пес, - это стало быть я его кусанул. Моя работа.
- Ну, будут драть!
- - "Р-раздаются серенады, раздается стук мечей!". Ты зачем, бродяга,
- доктора укусил? А? Зачем стекло разбил? А? У-у-у - жалобно
- заскулил пес.
- - Ну, ладно, опомнился и лежи, болван.
- - Как это вам удалось, Филипп Филиппович, подманить такого нервного
- пса? - Спросил приятный мужской голос и триковая кальсона откатилась книзу.
- Запахло табаком и в шкафу зазвенели склянки.
- - Лаской-с. Единственным способом, который возможен в обращении с живым
- существом. Террором ничего поделать нельзя с животным, на какой бы ступени
- развития оно ни стояло. Это я утверждал, утверждаю и буду утверждать. Они
- напрасно думают, что террор им поможет. Нет-с, нет-с, не поможет, какой бы
- он ни был: белый, красный и даже коричневый! Террор совершенно парализует
- нервную систему. Зина! Я купил этому прохвосту краковской колбасы на один
- рубль сорок копеек. Потрудитесь накормить его, когда его перестанет тошнить.
- Захрустели выметаемые стекла и женский голос кокетливо заметил:
- - Краковской! Господи, да ему обрезков нужно было купить на
- двугривенный в мясной. Краковскую колбасу я сама лучше сьем.
- - Только попробуй. Я тебе сьем! Это отрава для человеческого желудка.
- Взрослая девушка, а как ребенок тащишь в рот всякую гадость. Не сметь!
- Предупреждаю: ни я, ни доктор Борменталь не будем с тобой возиться, когда у
- тебя живот схватит... "Всех, кто скажет, что другая здесь сравняется с
- тобой...".
- Мягкие дробные звоночки сыпались в это время по всей квартире, а в
- отдалении из передней то и дело слышались голоса. Звенел телефон. Зина
- исчезла.
- Филипп Филиппович бросил окурок папиросы в ведро, застегнул халат,
- перед зеркальцем на стене расправил пушистые усы и окликнул пса:
- - Фить, фить. Ну, ничего, ничего. Идем принимать.
- Пес поднялся на нетвердые ноги, покачался и подрожал, но быстро
- оправился и пошел следом за развевающейся полой Филиппа Филипповича. Опять
- пес пересек узкий коридор, но теперь увидел, что он ярко освещен сверху
- розеткой. Когда же открылась лакированная дверь, он вошел с Филиппом
- Филипповичем в кабинет, и тот ослепил пса своим убранством. Прежде всего, он
- весь полыхал светом: горело под лепным потолком, горело на столе, горело на
- стене, в стеклах шкафов. Свет заливал целую бездну предметов, из которых
- самым занятным оказалась громадная сова, сидящая на стене на суку.
- - Ложись, - приказал Филипп Филиппович.
- Противоположная резная дверь открылась, вошел тот, тяпнутый,
- оказавшийся теперь в ярком свете очень красивым, молодым с острой бородкой,
- подал лист и молвил:
- - Прежний...
- Тотчас бесшумно исчез, а Филипп Филиппович, распростерши полы халата,
- сел за громадный письменный стол и сразу сделался необыкновенно важным и
- представительным.
- Нет, это не лечебница, куда-то в другое место я попал, - в смятении
- подумал пес и привалился на ковровый узор у тяжелого кожаного дивана, - а
- сову эту мы разьясним...
- Дверь мягко открылась и вошел некто, настолько поразивший пса, что он
- тявкнул, но очень робко...
- - Молчать! Ба-ба, да вас узнать нельзя, голубчик.
- Вошедший очень почтительно и смущенно поклонился Филиппу Филипповичу.
- - Хи-хи! Вы маг и чародей, профессор, - сконфуженно вымолвил он.
- - Снимайте штаны, голубчик, - скомандовал Филипп Филиппович и поднялся.
- Господи исусе, - подумал пес, вот так фрукт!
- На голове у фрукта росли совершенно зеленые волосы, а на затылке они
- отливали в ржавый табачный цвет, морщины расползались на лице у фрукта, но
- цвет лица был розовый, как у младенца. Левая нога не сгибалась, ее
- приходилось волочить по ковру, зато правая прыгала, как у детского щелкуна.
- На борту великолепнейшего пиджака, как глаз, торчал драгоценный камень.
- От интереса у пса даже прошла тошнота.
- Тяу, тяу!.. - Он легонько потявкал.
- - Молчать! Как сон, голубчик?
- - Хе-хе. Мы одни, профессор? Это неописуемо, - конфузливо заговорил
- посетитель. - Пароль д'оннер - 25 лет ничего подобного, - субьект взялся за
- пуговицу брюк, - верите ли, профессор, каждую ночь обнаженные девушки
- стаями. Я положительно очарован. Вы - кудесник.
- - Хм, - озабоченно хмыкнул Филипп Филиппович, всматриваясь в зрачки
- гостя.
- Тот совладал, наконец, с пуговицами и снял полосатые брюки. Под ними
- оказались невиданные никогда кальсоны. Они были кремового цвета, с вышитыми
- на них шелковыми черными кошками и пахли духами.
- Пес не выдержал кошек и гавкнул так, что субьект подпрыгнул.
- - Ай!
- - Я тебя выдеру! Не бойтесь, он не кусается.
- - Я не кусаюсь? - Удивился пес.
- Из кармана брюк вошедший выронил на ковер маленький конвертик, на
- котором была изображена красавица с распущенными волосами. Субьект
- подпрыгнул, наклонился, подобрал ее и густо покраснел.
- - Вы, однако, смотрите, - предостерегающе и хмуро сказал Филипп
- Филиппович, грозя пальцем, - все-таки, смотрите, не злоупотребляйте!
- - Я не зло... - Смущенно забормотал субьект, продолжая раздеваться, -
- я, дорогой профессор, только в виде опыта.
- - Ну, и что же? Какие результаты? - Строго спросил Филипп Филиппович.
- Субьект в экстазе махнул рукой.
- - 25 Лет, клянусь богом, профессор, ничего подобного. Последний раз в
- 1899-м году в париже на рю де ла пэ.
- - А почему вы позеленели?
- Лицо пришельца затуманилось.
- - Проклятая жиркость! ("Жиркость" - сов. учреждение по изготовлению
- косметических средств). Вы не можете себе представить, профессор, что эти
- бездельники подсунули мне вместо краски. Вы только поглядите, бормотал
- субьект, ища глазами зеркало. - Им морду нужно бить! - Свирепея, добавил он.
- - Что же мне теперь делать, профессор? - Спросил он плаксиво.
- - Хм, обрейтесь наголо.
- - Профессор, - жалобно восклицал посетитель, - да ведь они опять седые
- вырастут. Кроме того, мне на службу носа нельзя будет показать, я и так уже
- третий день не езжу. Эх, профессор, если бы вы открыли
- способ, чтобы и волосы омолаживать! - Не сразу не сразу, мой дорогой,
- - бормотал Филипп Филиппович.
- Наклоняясь, он блестящими глазами исследовал голый живот пациента:
- - Ну, что ж, - прелестно, все в полном порядке. Я даже не ожидал,
- сказать по правде, такого результата. "Много крови, много песен...".
- Одевайтесь, голубчик!
- - "Я же той, что всех прелестней!.." - Дребезжащим, как сковорода,
- голосом подпел пациент и, сияя, стал одеваться. Приведя себя в порядок, он,
- подпрыгивая и распространяя запах духов, отсчитал Филиппу Филипповичу пачку
- белых денег и нежно стал жать ему обе руки.
- - Две недели можете не показываться, - сказал Филипп Филиппович, - но
- все-таки прошу вас: будьте осторожны.
- - Профессор! - Из-за двери в экстазе воскликнул голос, - будьте
- совершенно спокойны, - он сладостно хихикнул и пропал.
- Рассыпной звонок пролетел по квартире, лакированная дверь открылась,
- вошел тяпнутый, вручил Филиппу Филипповичу листок и заявил:
- - Годы показаны неправильно. Вероятно, 54-55. Тоны сердца глуховаты.
- Он исчез и сменился шуршащей дамой в лихо заломленной набок шляпе и со
- сверкающим колье на вялой и жеваной шее. Странные черные мешки висели у нее
- под глазами, а щеки были кукольно-румяного цвета. Она сильно волновалась.
- - Сударыня! Сколько вам лет? - Очень сурово спросил ее Филипп
- Филиппович.
- Дама испугалась и даже побледнела под коркой румян.
- - Я, профессор, клянусь, если бы вы знали, какая у меня драма!..
- - Лет вам сколько, сударыня? - Еще суровее повторил Филипп Филиппович.
- - Честное слово.. Ну, сорок пять...
- - Сударыня, - возопил Филипп Филиппович, - меня ждут. Не задерживайте,
- пожалуйста. Вы же не одна!
- Грудь дамы бурно вздымалась.
- - Я вам одному, как светилу науки. Но клянусь - это такой ужас...
- - Сколько вам лет? - Яростно и визгливо спросил Филипп Филиппович и
- очки его блеснули.
- - Пятьдесят один! - Корчась со страху ответила дама.
- - Снимайте штаны, сударыня, - облегченно молвил Филипп Филиппович и
- указал на высокий белый эшафот в углу.
- - Клянусь, профессор, - бормотала дама, дрожащими пальцами расстегивая
- какие-то кнопки на поясе, - этот мориц... Я вам признаюсь, как на духу...
- - "От севильи до гренады..." - Рассеянно запел Филипп Филиппович и
- нажал педаль в мраморном умывальнике. Зашумела вода.
- - Клянусь богом! - Говорила дама и живые пятна сквозь искусственные
- продирались на ее щеках, - я знаю - это моя последняя страсть. Ведь это
- такой негодяй! О, профессор! Он карточный шулер, это знает вся москва. Он не
- может пропустить ни одной гнусной модистки. Ведь он так дьявольски молод. -
- Дама бормотала и выбрасывала из-под шумящих юбок скомканный кружевной клок.
- Пес совершенно затуманился и все в голове у него пошло кверху ногами.
- Ну вас к черту, - мутно подумал он, положив голову на лапы и задремав
- от стыда, - и стараться не буду понять, что это за штука - все равно не
- пойму.
- Очнулся он от звона и увидел, что Филипп Филиппович швырнул в таз
- какие-то сияющие трубки.
- Пятнистая дама, прижимая руки к груди, с надеждой глядела на Филиппа
- Филипповича. Тот важно нахмурился и, сев за стол, что-то записал.
- - Я вам, сударыня, вставляю яичники обезьяны, - обьявил он и посмотрел
- строго.
- - Ах, профессор, неужели обезьяны?
- - Да, - непреклонно ответил Филипп Филиппович.
- - Когда же операция? - Бледнея и слабым голосом спрашивала дама.
- - "От севильи до гренады..." Угм... В понедельник. Ляжете в клинику с
- утра. Мой ассистент приготовит вас.
- - Ах, я не хочу в клинику. Нельзя ли у вас, профессор?
- - Видите ли, у себя я делаю операции лишь в крайних случаях. Это будет
- стоить очень дорого - 50 червонцев.
- - Я согласна, профессор!
- Опять загремела вода, колыхнулась шляпа с перьями, потом появилась
- лысая, как тарелка, голова и обняла Филиппа Филипповича. Пес дремал, тошнота
- прошла, пес наслаждался утихшим боком и теплом, даже всхрапнул и успел
- увидеть кусочек приятного сна: будто бы он вырвал у совы целый пук перьев из
- хвоста... Потом взволнованный голос тявкнул над головой.
- - Я слишком известен в москве, профессор. Что же мне делать?
- - Господа, - возмущенно кричал Филипп Филиппович, - нельзя же так.
- Нужно сдерживать себя. Сколько ей лет?
- - Четырнадцать, профессор... Вы понимаете, огласка погубит меня. На
- днях я должен получить заграничную командировку.
- - Да ведь я же не юрист, голубчик... Ну, подождите два года и женитесь
- на ней.
- - Женат я, профессор.
- - Ах, господа, господа!
- Двери открывались, сменялись лица, гремели инструменты в шкафе, и
- Филипп Филиппович работал, не покладая рук.
- Похабная квартирка. - Думал пес, но до чего хорошо! А на какого черта я
- ему понадобился? Неужели же жить оставит? Вот чудак! Да ведь ему только
- глазом мигнуть, он таким бы псом обзавелся, что ахнуть! А может, я и
- красивый. Видно, мое счастье! А сова эта дрянь... Наглая.
- Окончательно пес очнулся глубоким вечером, когда звоночки прекратились
- и как раз в то мгновение, когда дверь впустила особенных посетителей. Их
- было сразу четверо. Все молодые люди и все одеты очень скромно.
- Этим что нужно? - Удивленно подумал пес.
- Гораздо более неприязненно встретил гостей Филипп Филиппович. Он стоял
- у письменного стола и смотрел на вошедших, как полководец на врагов. Ноздри
- его ястребиного носа раздувались. Вошедшие топтались на ковре.
- - Мы к вам, профессор, - заговорил тот из них, у кого на голове
- возвышалась на четверть аршина копна густейших вьющихся волос, - вот по
- какому делу...
- - Вы, господа, напрасно ходите без калош в такую погоду, - перебил его
- наставительно Филипп Филиппович, - во-первых, вы простудитесь, а, во-вторых,
- вы наследили мне на коврах, а все ковры у меня персидские.
- Тот, с копной, умолк и все четверо в изумлении уставились на Филиппа
- Филипповича. Молчание продолжалось несколько секунд и прервал его лишь стук
- пальцев Филиппа Филипповича по расписному деревянному блюду на столе.
- - Во-первых, мы не господа, - молвил, наконец, самый юный из четверых,
- персикового вида.
- - Во-первых, - перебил его Филипп Филиппович, - вы мужчина или женщина?
- Четверо вновь смолкли и открыли рты. На этот раз опомнился первый тот,
- с копной.
- - Какая разница, товарищ? - Спросил он горделиво.
- - Я - женщина, - признался персиковый юноша в кожаной куртке и сильно
- покраснел. Вслед за ним покраснел почему-то густейшим образом один из
- вошедших - блондин в папахе.
- - В таком случае вы можете оставаться в кепке, а вас, милостивый
- государь, прошу снять ваш головной убор, - внушительно сказал Филипп
- Филиппович.
- - Я вам не милостивый государь, - резко заявил блондин, снимая папаху.
- - Мы пришли к вам, - вновь начал черный с копной.
- - Прежде всего - кто это мы?
- - Мы - новое домоуправление нашего дома, - в сдержанной ярости
- заговорил черный. - Я - Швондер, она - вяземская, он - товарищ пеструхин и
- шаровкин. И вот мы...
- - Это вас вселили в квартиру Федора Павловича саблина?
- - Нас, - ответил Швондер.
- - Боже, пропал калабуховский дом! - В отчаянии воскликнул Филипп
- Филиппович и всплеснул руками.
- - Что вы, профессор, смеетесь?
- - Какое там смеюсь?! Я в полном отчаянии, - крикнул Филипп Филиппович,
- - что же теперь будет с паровым отоплением?
- - Вы издеваетесь, профессор Преображенский?
- - По какому делу вы пришли ко мне? Говорите как можно скорее, я сейчас
- иду обедать.
- - Мы, управление дома, - с ненавистью заговорил Швондер, - пришли к вам
- после общего собрания жильцов нашего дома, на котором стоял вопрос об
- уплотнении квартир дома...
- - Кто на ком стоял? - Крикнул Филипп Филиппович, - потрудитесь излагать
- ваши мысли яснее.
- - Вопрос стоял об уплотнении.
- - Довольно! Я понял! Вам известно, что постановлением 12 сего августа
- моя квартира освобождена от каких бы то ни было уплотнений и переселений?
- - Известно, - ответил Швондер, - но общее собрание, рассмотрев ваш
- вопрос, пришло к заключению, что в общем и целом вы занимаете чрезмерную
- площадь. Совершенно чрезмерную. Вы один живете в семи комнатах.
- - Я один живу и работаю в семи комнатах, - ответил Филипп Филиппович, -
- и желал бы иметь восьмую. Она мне необходима под библиотеку.
- Четверо онемели.
- - Восьмую! Э-хе-хе, - проговорил блондин, лишенный головного убора,
- однако, это здорово.
- - Это неописуемо! - Воскликнул юноша, оказавшийся женщиной.
- - У меня приемная - заметьте - она же библиотека, столовая, мой кабинет
- - 3. Смотровая - 4. Операционная - 5. Моя спальня - 6 и комната прислуги -
- 7. В общем, не хватает... Да, впрочем, это неважно. Моя квартира свободна, и
- разговору конец. Могу я идти обедать?
- - Извиняюсь, - сказал четвертый, похожий на крепкого жука.
- - Извиняюсь, - перебил его Швондер, - вот именно по поводу столовой и
- смотровой мы и пришли поговорить. Общее собрание просит вас добровольно, в
- порядке трудовой дисциплины, отказаться от столовой. Столовых нет ни у кого
- в москве.
- - Даже у айседоры дункан, - звонко крикнула женщина.
- С Филиппом Филипповичем что-то сделалось, вследствие чего его лицо
- нежно побагровело и он не произнес ни одного звука, выжидая, что будет
- дальше.
- - И от смотровой также, - продолжал Швондер, - смотровую прекрасно
- можно соединить с кабинетом.
- - Угу, - молвил Филипп Филиппович каким-то странным голосом, - а где же
- я должен принимать пищу?
- - В спальне, - хором ответили все четверо.
- Багровость Филиппа Филипповича приняла несколько сероватый оттенок.
- - В спальне принимать пищу, - заговорил он слегка придушенным голосом,
- - в смотровой читать, в приемной одеваться, оперировать в комнате прислуги,
- а в столовой осматривать. Очень возможно, что айседора дункан так и делает.
- Может быть, она в кабинете обедает, а кроликов режет в ванной. Может быть.
- Но я не айседора дункан!.. - Вдруг рявкнул он и багровость его стала желтой.
- - Я буду обедать в столовой, а оперировать в операционной! Передайте это
- общему собранию и покорнейше вас прошу вернуться к вашим делам, а мне
- предоставить возможность принять пищу там, где ее принимают все нормальные
- люди, то-есть в столовой, а не в передней и не в детской.
- - Тогда, профессор, ввиду вашего упорного противодействия, - Сказал
- взволнованный Швондер, - мы подадим на вас жалобу в высшие инстанции.
- - Ага, - молвил Филипп Филиппович, - так? - И голос его принял
- подозрительно вежливый оттенок, - одну минуточку попрошу вас подождать.
- "Вот это парень, - в восторге подумал пес, - весь в меня. Ох,
- тяпнет он их сейчас, ох, тяпнет. Не знаю еще - каким способом, но так
- тяпнет... Бей их! Этого голенастого взять сейчас повыше сапога за
- подколенное сухожилие... Р-р-р..."
- Филипп Филиппович, стукнув, снял трубку с телефона и сказал в нее так:
- - Пожалуйста... Да... Благодарю вас. Петра Александровича попросите,
- пожалуйста. Профессор Преображенский. Петр Александрович? Очень рад, что вас
- застал. Благодарю вас, здоров. Петр Александрович, ваша операция отменяется.
- Что? Совсем отменяется. Равно, как и все остальные операции. Вот почему: я
- прекращаю работу в москве и вообще в россии... Сейчас ко мне вошли четверо,
- из них одна женщина, переодетая мужчиной, и двое вооруженных револьверами и
- терроризировали меня в квартире с целью отнять часть ее.
- - Позвольте, профессор, - начал Швондер, меняясь в лице.
- - Извините... У меня нет возможности повторить все, что они говорили. Я
- не охотник до бессмыслиц. Достаточно сказать, что они предложили мне
- отказаться от моей смотровой, другими словами, поставили меня в
- необходимость оперировать вас там, где я до сих пор резал кроликов. В таких
- условиях я не только не могу, но и не имею права работать. Поэтому я
- прекращаю деятельность, закрываю квартиру и уезжаю в сочи. Ключи могу
- передать Швондеру. Пусть он оперирует.
- Четверо застыли. Снег таял у них на сапогах.
- - Что же делать... Мне самому очень неприятно... Как? О, нет, петр
- александрович! О нет. Больше я так не согласен. Терпение мое лопнуло. Это
- уже второй случай с августа месяца. Как? Гм... Как угодно. Хотя бы. Но
- только условие: кем угодно, когда угодно, что угодно, но чтобы была такая
- бумажка, при наличии которой ни Швондер, ни кто другой не мог бы даже
- подойти к двери моей квартиры. Тщательная бумажка. Фактическая. Настоящая!
- Броня. Чтобы имя даже не упоминалось. Кончено. Я для них умер. Да.
- Пожалуйста. Кем? Ага... Ну, это другое дело. Ага... Сейчас передаю трубку.
- Будьте любезны, - змеиным голосом обратился Филипп Филиппович к Швондеру, -
- сейчас с вами будут говорить.
- - Позвольте, профессор, - сказал Швондер, то вспыхивая, то угасая, - вы
- извратили наши слова.
- - Попрошу вас не употреблять таких выражений.
- Швондер растерянно взял шапку и молвил:
- - Я слушаю. Да... Председатель домкома... Нет, действовали по
- правилам... Так у профессора и так совершенно исключительное положение... Мы
- знаем об его работе. Целых пять комнат хотели оставить ему... Ну, хорошо..
- Так... Хорошо...
- Совершенно красный, он повесил трубку и повернулся.
- Как оплевал! Ну и парень! - Восхищенно думал пес, - что он, слово, что
- ли, такое знает? Ну теперь меня бить - как хотите, а никуда отсюда не уйду.
- Трое, открыв рты, смотрели на оплеванного Швондера.
- - Это какой-то позор! - Не своим голосом вымолвил тот.
- - Если бы сейчас была дискуссия, - начала женщина, волнуясь и загораясь
- румянцем, - я бы доказала Петру Александровичу...
- - Виноват, вы не сию минуту хотите открыть эту дискуссию? - Вежливо
- спросил Филипп Филиппович.
- Глаза женщины загорелись.
- - Я понимаю вашу иронию, профессор, мы сейчас уйдем... Только я, как
- заведующий культотделом дома...
- - За-ве-дующая, - поправил ее Филипп Филиппович.
- - Хочу предложить вам, - тут женщина из-за пазухи вытащила несколько
- ярких и мокрых от снега журналов, - взять несколько журналов в пользу детей
- германии. По полтиннику штука.
- - Нет, не возьму, - кратко ответил Филипп Филиппович, покосившись на
- журналы.
- Совершенное изумление выразилось на лицах, а женщина покрылась
- клюквенным налетом.
- - Почему же вы отказываетесь?
- - Не хочу.
- - Вы не сочувствуете детям германии?
- - Сочувствую.
- - Жалеете по полтиннику?
- - Нет.
- - Так почему же?
- - Не хочу.
- Помолчали.
- - Знаете ли, профессор, - заговорила девушка, тяжело вздохнув, - если
- бы вы не были европейским светилом, и за вас не заступались бы самым
- возмутительным образом (блондин дернул ее за край куртки, но она
- отмахнулась) лица, которых, я уверена, мы еще разьясним, вас следовало бы
- арестовать.
- - А за что? - С любопытством спросил Филипп Филиппович.
- - Вы ненавистник пролетариата! - Гордо сказала женщина.
- - Да, я не люблю пролетариата, - печально согласился Филипп Филиппович
- и нажал кнопку. Где-то прозвенело. Открылась дверь в коридор.
- - Зина, - крикнул Филипп Филиппович, - подавай обед. Вы позволите,
- господа?
- Четверо молча вышли из кабинета, молча прошли приемную, переднюю и
- слышно было, как за ними закрылась тяжело и звучно парадная дверь.
- Пес встал на задние лапы и сотворил перед Филиппом Филипповичем
- какой-то намаз.
- 3.
- На разрисованных райскими цветами тарелках с черной широкой каймой
- лежала тонкими ломтиками нарезанная семга, маринованные угри. На тяжелой
- доске кусок сыра со слезой, и в серебряной кадушке, обложенной снегом, -
- икра. Меж тарелками несколько тоненьких рюмочек и три хрустальных графинчика
- с разноцветными водками. Все эти предметы помещались на маленьком мраморном
- столике, уютно присоединившемся к грома резного дуба буфету, изрыгающему
- пучки стеклянного и серебряного света. Посреди комнаты - тяжелый, как
- гробница, стол, накрытый белой скатертью, а на ней два прибора, салфетки,
- свернутые в виде папских тиар, и три темных бутылки.
- Зина внесла серебряное крытое блюдо, в котором чт чало. Запах от блюда
- шел такой, что рот пса немедленно наполнился жидкой слюной. "Сады
- семирамиды"! - Подумал он и застучал по паркету хвостом, как палкой.
- - Сюда их, - хищно скомандовал Филипп Филиппович. - Доктор Борменталь,
- умоляю вас, оставьте икру в покое. И если хотите послушаться доброго совета:
- налейте не английской, а обыкновенной русской водки.
- Красавец тяпнутый - он был уже без халата в приличном черном костюме -
- передернул широкими плечами, вежливо ухмыльнулся и налил прозрачной.
- - Ново-благословенная? - Осведомился он.
- - Бог с вами, голубчик, - отозвался хозяин. - Это спирт. Дарья Петровна
- сама отлично готовит водку.
- - Не скажите, Филипп Филиппович, все утверждают, что очень приличная -
- 30 градусов.
- - А водка должна быть в 40 градусов, а не в 30, это, во-первых, - а
- во-вторых, - бог их знает, чего они туда плеснули. Вы можете сказать - что
- им придет в голову?
- - Все, что угодно, - уверенно молвил тяпнутый.
- - И я того же мнения, - добавил Филипп Филиппович и вышвырнул одним
- комком содержимое рюмки себе в горло, - ...Мм... Доктор Борменталь, умоляю
- вас, мгновенно эту штучку, и если вы скажете, что это... Я ваш кровный враг
- на всю жизнь. "От севильи до гренады...".
- Сам он с этими словами подцепил на лапчатую серебряную вилку что-то
- похожее на маленький темный хлебик. Укушенный последовал его примеру. Глаза
- Филиппа Филипповича засветились.
- - Это плохо? - Жуя, спрашивал Филипп Филиппович. - Плохо? Вы ответьте,
- уважаемый доктор.
- - Это бесподобно, - искренно ответил тяпнутый.
- - Еще бы... Заметьте, Иван Арнольдович, холодными закусками и супом
- закусывают только недорезанные большевиками помещики. Мало-мальски уважающий
- себя человек оперирует закусками горячими. А из горячих московских закусок -
- это первая. Когда-то их великолепно приготовляли в славянском базаре. На,
- получай.
- - Пса в столовой прикармливаете, - раздался женский голос, - а потом
- его отсюда калачом не выманишь.
- - Ничего. Бедняга наголодался, - Филипп Филиппович на конце вилки подал
- псу закуску, принятую тем с фокусной ловкостью, и вилку с грохотом свалил в
- полоскательницу.
- Засим от тарелок поднимался пахнущий раками пар; пес сидел в тени
- скатерти с видом часового у порохового склада. А Филипп Филиппович, заложив
- хвост тугой салфетки за воротничок, проповедовал:
- - Еда, Иван Арнольдович, штука хитрая. Есть нужно уметь, а представьте
- себе - большинство людей вовсе есть не умеют.Нужно не только знать что
- с'есть, но и когда и как. (Филипп Филиппович многозначительно потряс
- ложкой). И что при этом говорить. Да-с. Если вы заботитесь о своем
- пищеварении, мой добрый совет - не говорите за обедом о большевизме и о
- медицине. И - боже вас сохрани - не читайте до обеда советских газет.
- - Гм... Да ведь других нет.
- - Вот никаких и не читайте. Вы знаете, я произвел 30 наблюдений у себя
- в клинике. И что же вы думаете? Пациенты, не читающие газет, чувствуют себя
- превосходно. Те же, которых я специально заставлял читать "правду", - теряли
- в весе.
- - Гм... - С интересом отозвался тяпнутый, розовея от супа и вина.
- - Мало этого. Пониженные коленные рефлексы, скверный аппетит,
- угнетенное состояние духа.
- - Вот черт...
- - Да-с. Впрочем, что же это я? Сам же заговорил о медицине.
- Филипп Филиппович, откинувшись, позвонил, и в вишневой портьере
- появилась Зина. Псу достался бледный и толстый кусок осетрины, которая ему
- не понравилась, а непосредственно за этим ломоть окровавленного ростбифа.
- Слопав его, пес вдруг почувствовал, что он хочет спать, и больше не может
- видеть никакой еды. "Странное ощущение, - думал он,
- захлопывая отяжелевшие веки, - глаза бы мои не смотрели ни на какую
- пищу. А курить после обеда - это глупость".
- Столовая наполнилась неприятным синим дымом. Пес дремал, уложив голову
- на передние лапы.
- - Сен-жюльен - приличное вино, - сквозь сон слышал пес, - но только
- ведь теперь же его нету.
- Глухой, смягченный потолками и коврами, хорал донесся откуда-то сверху
- и сбоку.
- Филипп Филиппович позвонил и пришла Зина.
- - Зинуша, что это такое значит?
- - Опять общее собрание сделали, Филипп Филиппович, - ответила
- Зина.
- - Опять! - Горестно воскликнул Филипп Филиппович, - ну, теперь стало
- быть, пошло, пропал калабуховский дом. Придется уезжать, но куда
- спрашивается. Все будет, как по маслу. Вначале каждый вечер пение, затем в
- сортирах замерзнут трубы, потом лопнет котел в паровом отоплении и так
- далее. Крышка Калабухову.
- - Убивается Филипп Филиппович, - заметила, улыбаясь, Зина и унесла
- груду тарелок.
- - Да ведь как не убиваться?! - Возопил Филипп Филиппович, - Ведь это
- какой дом был - вы поймите!
- - Вы слишком мрачно смотрите на вещи, Филипп Филиппович, - возразил
- красавец тяпнутый, - они теперь резко изменились.
- - Голубчик, вы меня знаете? Не правда ли? Я - человек фактов, человек
- наблюдения. Я - враг необоснованных гипотез. И это очень хорошо известно не
- только в россии, но и в европе. Если я что-нибудь говорю, значит, в основе
- лежит некий факт, из которого я делаю вывод. И вот вам факт: вешалка и
- калошная стойка в нашем доме.
- - Это интересно...
- Ерунда - калоши. Не в калошах счастье, - подумал пес, - но личность
- выдающаяся.
- - Не угодно ли - калошная стойка. С 1903года я живу в этом доме. И вот,
- в течение этого времени до марта 1917 года не Было ни одного случая -
- подчеркиваю красным карандашом н и о д н о г о - чтобы из нашего парадного
- внизу при общей незапертой двери пропала хоть одна пара калош. Заметьте,
- здесь 12 квартир, у меня прием. В марте 17-го года в один прекрасный день
- пропали все калоши, в том числе две пары моих, 3 палки, пальто и самовар у
- швейцара. И с тех пор калошная стойка прекратила свое существование.
- Голубчик! Я не говорю уже о паровом отоплении. Не говорю. Пусть: раз
- социальная революция - не нужно топить. Но я спрашиваю: почему, когда
- началась вся эта история, все стали ходить в грязных калошах и валенках по
- мраморной лестнице? Почему калоши нужно до сих пор еще запирать под замок? И
- еще приставлять к ним солдата, чтобы кто-либо их не стащил? Почему убрали
- ковер с парадной лестницы? Разве карл маркс запрещает держать на лестнице
- ковры? Разве где-нибудь у карла маркса сказано, что 2-й подьезд
- калабуховского дома на пречистенеке следует забить досками и ходить кругом
- через черный двор? Кому это нужно? Почему пролетарий не может оставить свои
- калоши внизу, а пачкает мрамор?
- - Да у него ведь, Филипп Филиппович, и вовсе нет калош, - заикнулся
- было тяпнутый.
- - Ничего похожего! - Громовым голосом ответил Филипп Филиппович и налил
- стакан вина. - Гм... Я не признаю ликеров после обеда: они тяжелят и скверно
- действуют на печень... Ничего подобного! На нем есть теперь калоши и эти к
- мои! Это как раз те самые калоши, которые исчезли
- весной 1917 года. Спрашивается, - ктоих попер? Я? Не может быть. Буржуй
- саблин? (Филипп Филиппович ткнул пальцем в потолок). Смешно даже
- предположить. Сахарозаводчик полозов? (Филипп Филиппович указал вбок). Ни в
- коем случае! Да-с! Но хоть бы они их снимали на лестнице! (Филипп Филиппович
- начал багроветь). На какого черта убрали цветы с площадок? Почему
- электричество, которое, дай бог памяти, тухло в течение 20-ти лет два раза,
- в теперешнее время аккуратно гаснет раз в месяц? Доктор Борменталь,
- статистика - ужасная вещь. Вам, знакомому с моей последней работой, это
- известно лучше, чем кому бы то ни было другому.
- - Разруха, Филипп Филиппович.
- - Нет, - совершенно уверенно возразил Филипп Филиппович, - нет. Вы
- первый, дорогой Иван Арнольдович,воздержитесь от употребления самого этого
- слова. Это - мираж, дым, фикция, - Филипп Филиппович широко растопырил
- короткие пальцы, отчего две тени, похожие на черепах, заерзали по скатерти.
- - Что такое эта ваша разруха? Старуха с клюкой? Ведьма, которая выбила все
- стекла, потушила все лампы? Да ее вовсе и не существует. Что вы
- подразумеваете под этим словом? - Яростно спросил Филипп Филиппович у
- несчастной картонной утки, висящей кверху ногами рядом с буфетом, и сам же
- ответил за нее. - Это вот что: если я, вместо того, чтобы оперировать каждый
- вечер, начну у себя в квартире петь хором, у меня настанет разруха. Если я,
- входя в уборную, начну, извините за выражение, мочиться мимо унитаза и то же
- самое будут делать зина и Дарья Петровна, в уборной начнется разруха.
- Следовательно, разруха не в клозетах, а в головах. Значит, когда эти
- баритоны кричат "бей разруху!" - Я смеюсь.(Лицо Филиппа Филипповича
- перекосило так, что тяпнутый открыл рот).Клянусь вам, мне смешно! Это
- означает, что каждый из них должен лупить себя по затылку! И вот, когда он
- вылупит из себя всякие галлюцинации и займется чисткой сараев - прямым своим
- делом, - разруха исчезнет сама собой. Двум богам служить нельзя! Невозможно
- в одно время подметать трамвайные пути и устраивать судьбы каких-то
- испанских оборванцев! Это никому не удается, доктор, и тем более - людям,
- которые, вообще отстав в развитии от европейцев лет на 200, до сих пор еще
- не совсем уверенно застегивают свои собственные штаны!
- Филипп Филиппович вошел в азарт. Ястребиные ноздри его раздувались.
- Набравшись сил после сытного обеда, гремел он подобно древнему пророку и
- голова его сверкала серебром.
- Его слова на сонного пса падали точно глухой подземный гул. То сова с
- глупыми желтыми глазами выскакивала в сонном видении, то гнусная рожа повара
- в белом грязном колпаке, то лихой ус Филиппа Филипповича, освещенный резким
- электр вом от абажура, то сонные сани скрипели и пропадали, а в собачьем
- желудке варился, плавая в соку, истерзанный кусок ростбифа.
- Он бы прямо на митингах мог деньги зарабатывать, - мутно мечтал пес, -
- первоклассный деляга. Впрочем, у него и так, повидимому, денег куры не
- клюют.
- - Городовой! - Кричал Филипп Филиппович. - Городовой! "Угу-гу-гу!"
- Какие-то пузыри лопались в мозгу пса... Городовой! Это и только это. И
- совершенно неважно - будет ли он с бляхой или же в красном кепи. Поставить
- городового рядом с каждым человеком и заставить этого городового умерить
- вокальные порывы наших граждан. Вы говорите разруха. Я вам скажу, доктор,
- что ничто не изменится к лучшему в нашем доме, да и во всяком другом доме,
- до тех пор, пока не усмирят этих певцов! Лишь только они прекратят свои
- концерты, положение само собой изменится к лучшему.
- - Контрреволюционные вещи вы говорите, Филипп Филиппович, - шутливо
- заметил тяпнутый, - не дай бог вас кто-нибудь услышит...
- - Ничего опасного, - с жаром возразил Филипп Филиппович. - Никакой
- контрреволюции. Кстати, вот еще слово, которое я совершенно не выношу.
- Абсолютно неизвестно - что под ним скрывается? Черт его знает! Так я и
- говорю: никакой этой самой контрреволюции в моих словах нет. В них здравый
- смысл и жизненная опытность.
- Тут Филипп Филиппович вынул из-за воротничка хвост блестящей изломанной
- салфетки и, скомкав, положил ее рядом с недопитым стаканом вина. Укушенный
- тотчас поднялся и поблагодарил: "мерси".
- - Минутку, доктор! - Приостановил его Филипп Филиппович, вынимая из
- кармана брюк бумажник. Он прищурился, отсчитал белые бумажки и протянул их
- укушенному со словами: - сегодня вам, Иван Арнольдович, 40 рублей
- причитается. Прошу.
- Пострадавший от пса вежливо поблагодарил и, краснея, засунул деньги в
- карман пиджака.
- - Я сегодня вечером не нужен вам, Филипп Филиппович?- Осведомился он.
- - Нет, благодарю вас, голубчик. Ничего делать сегодня не будем.
- Во-первых, кролик издох, а во-вторых, сегодня в большом - "аида". А я давно
- не слышал. Люблю... Помните? Дуэт... Тари-ра-рим.
- - Как это вы успеваете, Филипп Филиппович? - С уважением спросил врач.
- - Успевает всюду тот, кто никуда не торопится, - назидательно об'яснил
- хозяин. - Конечно, если бы я начал прыгать по заседаниям, и распевать целый
- день, как соловей, вместо того, чтобы заниматься прямым своим делом, я бы
- никуда не поспел, - под пальцами Филиппа Филипповича в кармане небесно
- заиграл репетитор, - начало девятого... Ко второму акту поеду... Я сторонник
- разделения труда. В большом пусть поют, а я буду оперировать. Вот и хорошо.
- И никаких разрух... Вот что, Иван Арнольдович, вы все же следите
- внимательно: как только подходящая смерть, тотчас со стола - в питательную
- жидкость и ко мне!
- - Не беспокойтесь, Филипп Филиппович, - паталогоанатомы мне обещали.
- - Отлично, а мы пока этого уличного неврастеника понаблюдаем.
- Пусть бок у него заживает.
- Обо мне заботится, - подумал пес, - очень хороший человек. Я знаю кто
- это. Он - волшебник, маг и кудесник из собачьей сказки... Ведь не может же
- быть, чтобы все это я видел во сне. А вдруг - сон? (Пес во сне дрогнул). Вот
- проснусь...И ничего нет. Ни лампы в шелку, ни тепла, ни сытости. Опять
- начинается подворотня, безумная стужа, оледеневший асфальт, голод, злые
- люди... Столовая, снег... Боже, как тяжело мне будет!..
- Но ничего этого не случилось. Именно подворотня растаяла, как мерзкое
- сновидение, и более не вернулась.
- Видно, уж не так страшна разруха. Невзирая на нее, дважды день, серые
- гармоники под подоконником наливались жаром и тепло волнами расходилось по
- всей квартире.
- Совершенно ясно: пес вытащил самый главный собачий билет. Глаза его
- теперь не менее двух раз в день наливались благодарными слезами по адресу
- пречистенского мудреца. Кроме того, все трюмо в гостиной, в приемной между
- шкафами отражали удачливого пса - красавца.
- Я - красавец. Быть может, неизвестный собачий принц-инкогнито,
- размышлял пес, глядя на лохматого кофейного пса с довольной мордой,
- разгуливающего в зеркальных далях. - Очень возможно, что бабушка моя
- согрешила с водолазом. То-то я смотрю - у меня на морде - белое пятно.
- Откуда оно, спрашивается? Филипп Филиппович - человек с большим вкусом - не
- возьмет он первого попавшегося пса-дворнягу.
- В течение недели пес сожрал столько же, сколько в полтора последних
- голодных месяца на улице. Ну, конечно, только по весу. О качестве еды у
- Филиппа Филипповича и говорить не приходилось. Если даже не принимать во
- внимание того, что ежедневно Дарьей Петровной закупалась груда обрезков на
- смоленском рынке на 18 копеек, достаточно упомянуть обеды в 7 часов вечера в
- столовой, на которых пес присутствовал, несмотря на протесты изящной зины.
- Во время этих обедов Филипп Филиппович окончательно получил звание божества.
- Пес становился на задние лапы и жевал пиджак, пес изучил звонок Филиппа
- Филипповича - два полнозвучных отрывистых хозяйских удара, и вылетал с лаем
- встречать его в передней. Хозяин вваливался в чернобурой лисе, сверкая
- миллионом снежных блесток, пахнущий мандаринами, сигарами, духами, лимонами,
- бензином, одеколоном, сукном, и голос его, как командная труба, разносился
- по всему жилищу.
- - Зачем ты, свинья, сову разорвал? Она тебе мешала? Мешала, я тебя
- спрашиваю? Зачем профессора мечникова разбил?
- - Его, Филипп Филиппович, нужно хлыстом отодрать хоть один раз,
- возмущенно говорила Зина, - а то он совершенно избалуется. Вы поглядите, что
- он с вашими калошами сделал.
- - Никого драть нельзя, - волновался Филипп Филиппович, - запомни это
- раз навсегда. На человека и на животное можно действовать только внушением.
- Мясо ему давали сегодня?
- - Господи, он весь дом обожрал. Что вы спрашиваете, Филипп Филиппович.
- Я удивляюсь - как он не лопнет.
- - Ну и пусть ест на здоровье... Чем тебе помешала сова, хулиган?
- - У-у! - Скулил пес-подлиза и полз на брюхе, вывернув лапы.
- Затем его с гвалтом волокли за шиворот через прихожую в кабинет. Пес
- подвывал, огрызался, цеплялся за ковер, ехал на заду, как в цирке. Посредине
- кабинета на ковре лежала стеклянно-глазая сова с распоротым животом, из
- которого торчали какие-то красные тряпки, пахнущие нафталином. На столе
- валялся вдребезги разбитый портрет.
- - Я нарочно не убрала, чтобы вы полюбовались, - расстроенно докладывала
- Зина, - ведь на стол вскочил, мерзавец! И за хвост ее - цап! Я опомниться не
- успела, как он ее всю растерзал. Мордой его потычьте в сову, Филипп
- Филиппович, чтобы он знал, как вещи портить.
- И начинался вой. Пса, прилипшего к ковру, тащили тыкать в сову, причем
- пес заливался горькими слезами и думал - "бейте, только из квартиры не
- выгоняйте".
- - Сову чучельнику отправить сегодня же. Кроме то тебе 8 рублей и 15
- копеек на трамвай, с'езди к мюру, купи ему хороший ошейник с цепью.
- На следующий день на пса надели широкий блестящий ошейник. В первый
- момент, поглядевшись в зеркало, он очень расстроился, поджал хвост и ушел в
- ванную комнату, размышляя - как бы ободрать его о сундук или ящик. Но очень
- скоро пес понял, что он - просто дурак. Зина повела его гулять на цепи по
- обухову переулку. Пес шел, как арестант, сгорая от стыда, но, пройдя по
- пречистенке до храма христа, отлично сообразил, что значит в жизни ошейник.
- Бешеная зависть читалась в глазах у всех встречных псов, а у мертвого
- переулка - какой-то долговязый с обрубленным хвостом дворняга облаял его
- "барской сволочью" и "шестеркой". Когда пересекали трамвайные рельсы,
- милиционер посмотрел на ошейник с удовольствием и уважением, а когда
- вернулись, произошло самое невиданное в жизни: Федор-швейцар собственноручно
- отпер парадную
- дверь и впустил Шарика, зине он при этом заметил: - ишь, каким лохматым
- обзавелся Филипп Филиппович. Удивительно жирный.
- - Еще бы, - за шестерых лопает, - пояснила румяная и красивая от мороза
- Зина.
- Ошейник - все равно, что портфель, - сострил мысленно пес, и, виляя
- задом, последовал в бельэтаж, как барин.
- Оценив ошейник по достоинству, пес сделал первый визит в то главное
- отделение рая, куда до сих пор вход ему был категорически воспрещен именно в
- царство поварихи Дарьи Петровны. Вся квартира не стоила и двух пядей
- Дарьиного царства. Всякий день в черной и сверху облицованной кафелем плите
- стреляло и бушевало пламя. Духовой шкаф потрескивал. В багровых столбах
- горело вечной огненной мукой и неутоленной страстью лицо Дарьи Петровны. Оно
- лоснилось и отливало жиром. В модной прическе на уши и с корзинкой светлых
- волос на затылке светились 22 поддельных бриллианта. По стенам на крюках
- висели золотые кастрюли, вся кухня громыхала запахами, клокотала и шипела в
- закрытых сосудах...
- - Вон! - Завопила Дарья Петровна, - вон, беспризорный карманник! Тебя
- тут не хватало! Я тебя кочергой!..
- Чего ты? Ну,чего лаешься? - Умильно щурил глаза пес. - Какой же я
- карманник? Ошейник вы разве не замечаете? - И он боком лез в дверь,
- просовывая в нее морду.
- Шарик-пес обладал каким-то секретом покорять сердца людей. Через два
- дня он уже лежал рядом с корзиной углей и смотрел, как работает дарья
- Петровна. Острым узким ножом она отрубала беспомощным рябчикам головы и
- лапки, затем, как яростный палач, с костей сдирала мякоть, из кур вырывала
- внутренности, что-то вертела в мясорубке. Шарик в это время терзал рябчикову
- голову. Из миски с молоком Дарья Петровна вытаскивала куски размокшей булки,
- смешивала их на доске с мясной кашицей, заливала все это сливками, посыпала
- солью, и на доске лепила котлеты. В плите гудело как на пожаре, а на
- сковородке ворчало, пузырилось и прыгало. Заслонка с громом отпрыгивала,
- обнаруживала страшный ад, в котором пламя клокотало и переливалось.
- Вечером потухала каменная пасть, в окне кухни над белой половинной
- занавесочкой стояла густая и важная пречистенская ночь с одинокой звездой. В
- кухне было сыро на полу, кастрюли сияли таинственно и тускло, на столе
- лежала пожарная фуражка. Шарик лежал на теплой плите, как лев на воротах и,
- задрав от любопытства одно ухо, глядел, как черноусый и взволнованный
- человек в широком кожаном поясе за полуприкрытой дверью в комнате зины и
- Дарьи Петровны обнимал Дарью Петровну. Лицо у той горело мукой и страстью
- все, кроме мертвенного напудренного носа. Щель света лежала на портрете
- черноусого и пасхальный розан свисал с него.
- - Как демон пристал,- бормотала в полумраке Дарья Петровна - Отстань!
- Зина сейчас придет. Что ты, чисто тебя тоже омолодили?
- - Нам это ни к чему, - плохо владея собой и хрипло отвечал черноусый. -
- До чего вы огненная! Вечерами пречистенская звезда скрывалась за тяжкими
- шторами и, если в большом театре не было "аиды" и не было заседания
- всероссийского хирургического общества, божество помещалось в кабинете в
- глубоком кресле. Огней под потолком не было. Горела только одна зеленая
- лампа на столе. Шарик лежал на ковре в тени и, не отрываясь, глядел на
- ужасные дела. В отвратительной едкой и мутной жиже в стеклянных сосудах
- лежали человеческие мозги. Руки божества, обнаженные по локоть, были в рыжих
- резиновых перчатках, и скользкие тупые пальцы копошились в извилинах.
- Временами божество
- вооружалось маленьким сверкающим ножиком и тихонько резало желтые
- упругие мозги.
- - "К берегам священным Нила", - тихонько напевало божество, закусывая
- губы и вспоминая золотую внутренность большого театра.
- Трубы в этот час нагревались до высшей точки. Тепло от них поднималось
- к потолку, оттуда расходилось по всей комнате, в песьей шкуре оживала
- последняя, еще не вычесанная самим Филиппом Филипповичем, но уже обреченная
- блоха. Ковры глушили звуки в квартире. А потом далеко звенела входная дверь.
- Зинка в кинематограф пошла, - думал пес, - а как придет, ужинать, стало
- быть, будем. Сегодня, надо полагать, - телячьи отбивные!
- ******
- В этот ужасный день еще утром Шарика кольнуло предчувствие. Вследствие
- этого он вдруг заскулил и утренний завтрак полчашки овсянки и вчерашнюю
- баранью косточку - сьел без всякого аппетита. Он скучно прошелся в приемную
- и легонько подвыл там на собственное отражение. Но днем послетого, как Зина
- сводила его погулять на бульвар, день пошел обычно. Приема сегодня не было
- потому, что, как известно, по вторникам приема не бывает, и божество сидело
- в кабинете, развернув на столе какие-то тяжелые книги с пестрыми картинками.
- Ждали обеда. Пса несколько оживила мысль о том, что сегодняна второе блюдо,
- как он точно узнал на кухне, будет индейка. Проходя по коридору, пес
- услышал, как в кабинете Филиппа Филипповича неприятно и неожиданно прозвенел
- телефон. Филипп Филиппович взял трубку, прислушался и вдруг взволновался.
- - Отлично, - послышался его голос, - сейчас же везите, сейчас же!
- Он засуетился, позвонил и вошедшей зине приказал срочно подавать обед.
- - Обед! Обед! Обед!
- В столовой тотчас застучали тарелками, Зина забегала, из кухни
- послышалась воркотня Дарьи Петровны, что индейка не готова. Пес опять
- почувствовал волнение.
- Не люблю кутерьмы в квартире, - раздумывал он... И только он это
- подумал, как кутерьма приняла еще более неприятный характер. И прежде всего
- благодаря появлению тяпнутого некогда доктора Борменталя. Тот привез с собой
- дурно пахнущий чемодан, и даже не раздеваясь, устремился с ним через коридор
- в смотровую. Филипп Филиппович бросил недопитую чашку кофе, чего с ним
- никогда не случалось, выбежал навстречу Борменталю, чего с ним тоже никогда
- не бывало.
- - Когда умер? - Закричал он.
- - Три часа назад. - Ответил Борменталь, не снимая заснеженной шапки и
- расстегивая чемодан.
- Кто такой умер? - Хмуро и недовольно подумал пес и сунулся под ноги, -
- терпеть не могу, когда мечутся.
- - Уйди из-под ног! Скорей, скорей, скорей! - Закричал Филипп Филиппович
- на все стороны и стал звонить во все звонки, как показалось псу. Прибежала
- Зина. - Зина! К телефону Дарью Петровну записывать, никого не принимать! Ты
- нужна. Доктор Борменталь, умоляю вас - скорей, скорей, скорей!
- Не нравится мне, не нравится, - пес обиженно нахмурился и стал шляться
- по квартире, а вся суета сосредоточилась в смотровой. Зина оказалась
- неожиданно в халате, похожем на саван, и начала бегать из смотровой в кухню
- и обратно.
- Пойти, что ли, пожрать? Ну их в болото, - решил пес и вдруг получил
- сюрприз.
- - Шарику ничего не давать, - загремела команда из смотровой.
- - Усмотришь за ним, как же.
- - Запереть!
- И Шарика заманили и заперли в ванной.
- Хамство, - подумал Шарик, сидя в полутемной ванной комнате, - просто
- глупо...
- И около четверти часа он пробыл в ванной в странном настроении духа то
- в злобе, то в каком-то тяжелом упадке. Все было скучно, неясно...
- Ладно, будете вы иметь калоши завтра, многоуважаемый Филипп Филиппович,
- - думал он, - две пары уже пришлось прикупить и еще одну купите. Что б вы
- псов не запирали.
- Но вдруг его яростную мысль перебило. Внезапно и ясно почему-то
- вспомнился кусок самой ранней юности - солнечный необьятный двор у
- Преображенской заставы, осколки солнца в бутылках, битый кирпич, вольные псы
- побродяги.
- Нет, куда уж, ни на какую волю отсюда не уйдешь, зачем лгать, тосковал
- пес, сопя носом, - привык. Я барский пес, интеллегентное существо, отведал
- лучшей жизни. Да и что такое воля? Так, дым, мираж, фикция... Бред этих
- злосчастных демократов...
- Потом полутьма в ванной стала страшной, он завыл, бросился на дверь,
- стал царапаться.
- У-у-у! - Как в бочку пролетело по квартире.
- Сову раздеру опять - бешено, но бессильно подумал пес. Затем ослаб,
- полежал, а когда поднялся, шерсть на нем встала вдруг дыбом, почему-то в
- ванне померещились отвратительные волчьи глаза.
- И в разгар муки дверь открылась. Пес вышел, отряхнувшись, и угрюмо
- собрался на кухню, но Зина за ошейник настойчиво повлекла его в смотровую.
- Холодок прошел у пса под сердцем.
- Зачем же я понадобился? - Подумал он подозрительно, - бок зажил. Ничего
- не понимаю.
- И он поехал лапами по скользкому паркету, так и был привезен в
- смотровую. В ней сразу поразило невиданное освещение. Белый шар под потолком
- сиял до того, что резало глаза. В белом сиянии стоял жрец и сквозь зубы
- напевал про священные берега Нила. Только по смутному запаху можно было
- узнать, что это Филипп Филиппович. Подстриженная его седина скрывалась под
- белым колпаком, напоминающим патриарший куколь; божество было все в белом, а
- поверх белого, как эпитрахиль, был надет резиновый узкий фартук. Руки - в
- черных перчатках.
- В куколе оказался и тяпнутый. Длинный стол был раскинут, а сбоку
- придвинули маленький четырехугольный на блестящей ноге.
- Пес здесь возненавидел больше всего тяпнутого и больше всего за его
- сегодняшние глаза. Обычно смелые и прямые, ныне они бегали во все стороны от
- песьих глаз. Они были насторожены, фальшивы и в глубине их таилось
- нехорошее, пакостное дело, если не целое преступление. Пес глянул на него
- тяжело и пасмурно и ушел в угол.
- - Ошейник, Зина, - негромко молвил Филипп Филиппович, - Только не
- волнуй его.
- У зины мгновенно стали такие же мерзкие глаза, как у тяпнутого. Она
- подошла к псу и явно фальшиво погладила его. Тот с тоской и презрением
- поглядел на нее.
- Что же... Вас трое. Возьмете, если захотите. Только стыдно вам... Хоть
- бы я знал, что будете делать со мной...
- Зина отстегнула ошейник, пес помотал головой, фыркнул. Тяпнутый вырос
- перед ним и скверный мутнящий запах разлился от него.
- Фу, гадость... Отчего мне так мутно и страшно... - Подумал пес и
- попятился от тяпнутого.
- - Скорее, доктор, - нетерпеливо молвил Филипп Филиппович.
- Резко и сладко пахнуло в воздухе. Тяпнутый, не сводя с пса
- настороженных дрянных глаз, высунул из-за спины правую руку и быстро ткнул
- псу в нос ком влажной ваты. Шарик оторопел, в голове у него легонько
- закружилось, но он успел еще отпрянуть. Тяпнутый прыгнул за ним, и вдруг
- залепил всю морду ватой. Тотчас же заперло дыхание, но еще раз пес успел
- вырваться. "Злодей..." Мелькнуло в голове. "За что?" И еще раз облепили. Тут
- неожиданно посреди смотровой представилось озеро, а на нем в лодках очень
- веселые загробные небывалые розовые псы. Ноги лишились костей и согнулись.
- - На стол! - Веселым голосом бухнули где-то слова Филиппа Филипповича и
- расплылись в оранжевых струях. Ужас исчез, сменился радостью. Секунды две
- угасающий пес любил тяпнутого. Затем весь мир перевернулся дном кверху и
- была еще почувствована холодная, но приятная рука под животом. Потом -
- ничего.
- 4.
- На узком операционном столе лежал, раскинувшись, пес Шарик и голова его
- беспомощно колотилась о белую клеенчатую подушку. Живот его был выстрижен и
- теперь доктор Борменталь, тяжело дыша и спеша, машинкой вьедаясь в шерсть,
- стриг голову Шарика. Филипп Филиппович, опершись ладонями на край стола,
- блестящими, как золотые обода его очков, глазами наблюдал за этой процедурой
- и говорил взволнованно:
- - Иван Арнольдович, самый важный момент - когда я войду в турецкое
- седло. Мгновенно,умоляю вас, подайте отросток и тут же шить. Если там у меня
- начнет кровоточить, потеряем время и пса потеряем. Впрочем, для него и так
- никакого шанса нету, - он помолчал, прищуря глаз, заглянул в как бы
- насмешливо полуприкрытый глаз пса и добавил: - а знаете, жалко его.
- Представьте, я привык к нему.
- Руки он вздымал в это время, как будто благословлял на трудный подвиг
- злосчастного пса Шарика. Он старался, чтобы ни одна пылинка не села на
- черную резину.
- Из-под выстриженной шерсти засверкала беловатая кожа собаки. Борменталь
- отшвырнул машинку и вооружился бритвой. Он намылил беспомощную маленькую
- голову и стал брить. Сильно хрустело под лезвием, кое-где выступала кровь.
- Обрив голову, тяпнутый мокрым бензиновым комочком обтер ее, затем оголенный
- живот пса растянул и промолвил, отдуваясь: "готово".
- Зина открыла кран над раковиной и Борменталь бросился мыть руки. Зина
- из склянки полила их спиртом.
- - Можно мне уйти, Филипп Филиппович? - Спросила она, боязливо косясь на
- бритую голову пса.
- - Можешь.
- Зина пропала. Борменталь засуетился дальше. Легкими марлевыми
- салфеточками он обложил голову Шарика и тогда на подушке оказался никем не
- виданный лысый песий череп и странная бородатая морда.
- Тут шевельнулся жрец. Он выпрямился, глянул на собачью голову и сказал:
- - Ну, господи, благослови. Нож.
- Борменталь из сверкающей груды на столике вынул маленький брюхатый
- ножик и подал его жрецу. Затем он облекся в такие же черные перчатки, как и
- жрец.
- - Спит? - Спросил Филипп Филиппович.
- - Спит.
- Зубы Филиппа Филипповича сжались, глазки приобпели остренький, колючий
- блеск и, взмахнув ножичком, он метко и длинно протянул по животу Шарика
- рану. Кожа тотчас разошлась и из нее брызнула кровь в разные стороны.
- Борменталь набросился хищно, стал комьями марли давить Шарикову рану, затем
- маленькими, как бы сахарными щипчиками зажал ее края и она высохла. На лбу у
- Борменталя пузырьками выступил пот. Филипп Филиппович полоснул второй раз и
- тело Шарика вдвоем начли разрывать крючьями, ножницами, какими-то скобками.
- Выскочили розовые и желтые, плачущие кровавой росой ткани. Филипп Филиппович
- вертел ножом в теле, потом крикнул: "ножницы!".
- Инструмент мелькнул в руках у тяпнутого, как у фокусника. Филипп
- Филиппович залез в глубину и в несколько поворотов вырвал из тела Шарика его
- семенные железы с какими-то обрывками. Борменталь, собершенно мокрый от
- усердия и волнения, бросился к стеклянной банке и извлек из нее другие,
- мокрые, обвисшие семенные железы. В руках у профессора и ассистента
- запрыгали, завились короткие влажные струны. Дробно защелкали кривые иглы в
- зажимах, семенные железы вшили на место Шариковых. Жрец отвалился от раны,
- ткнул в нее комком марли и скомандовал:
- - Шейте, доктор, мгновенно кожу, - затем оглянулся на круглые белые
- стенные часы. Борменталь минут в 5 зашил голову, сломав 3 иглы.
- - 14 Минут делали, - сквозь стиснутые зубы пропустил Борменталь и
- кривой иголкой впился в дряблую кожу. Затем оба за волновались, как убийцы,
- которые спешат.
- - Нож, - крикнул Филипп Филиппович.
- Нож вскочил ему в руки как бы сам собой, после чего лицо Филиппа
- Филипповича стало страшным. Он оскалил фарфоровые и золотые коронки и одним
- приемом навел на лбу Шарика красный венец. Кожу с бритыми волосами откинули
- как скальп. Обнажили костяной череп. Филипп Филиппович крикнул:
- - Трепан!
- Борменталь подал ему блестящий коловорот. Кусая губы, Филипп Филиппович
- начал втыкать коловорот и высверливать в черепе Шарика маленькие дырочки в
- сантиметре расстояния одна от другой, так, что они шли кругом всего черепа.
- На каждую он тратил не более пяти секунд. Потом пилой невиданного фасона,
- сунув ее хвост в первую дырочку, начал пилить, как выпиливают дамский
- рукодельный ящик. Череп тихо визжал и трясся. Минуты через три крышку черепа
- с Шарика сняли.
- Тогда обнажился купол Шарикового мозга - серый с синеватыми прожилками
- и красноватыми пятнами. Флипп Филиппович в'елся ножницами в оболочки и их
- вскрыл. Один раз ударил тонкий фонтан крови, чуть не попал в глаз
- профессору, и окропил его колпак. Борменталь с торзионным пинцетом, как
- тигр, бросился зажимать и зажал. Пот с Борменталя полз потоками и лицо его
- стало мясистым и разноцветным. Глаза его метались от рук профессора к
- тарелке на инструментальном столе. Филипп же Филиппович стал положительно
- страшен. Сипение вырывалось из его носа, зубы открылись до десен. Он ободрал
- оболочку с мозга и пошел куда-то вглубь, выдвигая из вскрытой чаши полушария
- мозга. В это время Борменталь начал бледнеть, одной рукой охватил грудь
- Шарика и хрипловато сказал:
- - Пульс резко падает...
- Филипп Филиппович зверски оглянулся на него, что-то промычал и врезался
- еще глубже. Борменталь с хрустом сломал стеклянную ампулку, насосал из нее
- шприц и коварно кольнул Шарика где-то у сердца.
- - Иду к турецкому седлу, - зарычал Филипп Филиппович и окровавленными
- скользкими перчатками выдвинул серо-желтый мозг Шарика из головы. На
- мгновение он скосил глаза на морду Шарика, и Борменталь тотчас же сломал
- вторую ампулу с желтой жидкостью и вытянул ее в длинный шприц.
- - В сердце? - Робко спросил он.
- - Что вы еще спрашиваете? - Злобно заревел профессор, - все равно он
- уже 5 раз у вас умер. Колите! Разве мыслимо? - Лицо у него при этом стало,
- как у вдохновенного разбойника.
- Доктор с размаьу легко всадил иглу в сердце пса.
- - Живет, но еле-еле, - робко прошептал он.
- - Некогда рассуждать тут - живет - не живет, - засипел страшный Филипп
- Филиппович, - я в седле. Все равно помрет... Ах, ты че... "К берегам
- священным Нила...". Придаток давайте.
- Борменталь подал ему склянк, в которй болтался на нитке в жидкости
- белый комочек. Одной рукой - "не имеет равных в европе... Ей-богу!", -
- Смутно подумал Борменталь, - он выхватил болтающийся комочек, а другой,
- ножницами, выстриг такой же в глубине где-то между распяленными полушариями.
- Шариков комочек он вышвырнул на тарелку, а новый заложил в мозг вместе с
- ниткой и своими короткими пальцами, ставшими точно чудом тонкими и гибкими,
- ухитрился янтарной нитью его там замотать. После этого он выбросил из головы
- какие-то распялки, пинцет, мозг упрятал назад в костяную чашу, откинулся и
- уже поспокойнее спросил:
- - Умер, конечно?..
- - Нитевидный пульс, - ответил Борменталь.
- - Еще адреналину.
- Профессор оболочками забросал мозг, отпиленную крышку приложил как по
- мерке, скальп надвинул и взревел:
- - Шейте!
- И вот наподушке появилась на окрашенном кровью фоне безжизненная
- потухшая морда Шарика с кольцевой раной на голове. Тут же Филипп Филиппович
- отвалился окончательно, как сытый вампир, сорвал одну перчатку, выбросив из
- нее облако потной пудры, другую разорвал, швырнул на пол и позвонил, нажав
- кнопку в стене. Зина появилась на пороге, отвернувшись, чтобы не видеть
- Шарика в крови. Жрец снял меловыми руками окровавленный куколь и крикнул:
- - Папиросу мне сейчас же, Зина. Все свежее белье и ванну.
- Он подбородком лег на край стола, двумя пальцами раздвинул правое веко
- пса, заглянул в явно умирающий глаз и молвил:
- - Вот, черт возьми. Не издох. Ну, все равно издохнет. Эх, доктор
- Борменталь, жаль пса, ласковый был, хотя и хитрый.
- 5.
- Из дневника доктора Борменталя
- Тонкая, в писчий лист форматом тетрадь. Исписана почерком Борменталя.
- На первых двух страницах он аккуратен, уборист и четок, в дальнейшем
- размашист, взволнован, с большим количеством клякс.
- 22 декабря 1924 г. Понедельник. История болезни.
- Лабораторная собака приблизительно двух лет от роду. Самец. Порода
- дворняжка. Кличка - Шарик. Шерсть жидкая, кустами, буроватая, с подпалинами.
- Хвост цвета топленого молока. На правом боку следы совершенно зажившего
- ожога. Питание до поступления к профессору плохое, после недельного
- пребывания - Крайне упитанный. Вес 8 кг (знак восклицат.). Сердце, легкие,
- желудок, температура...
- 23 Декабря. В 8,30 часов вечера произведена первая в европе операция по
- проф. Преображенскому: под хлороформенным наркозом удалены яичники Шарика и
- вместо них пересажены мужские яичники с придатками и семенными канатиками,
- взятыми от скончавшегося за 4 часа, 4 минуты до операции мужчины 28 лет и
- сохранявшимися в стерилизованной физиологической жидкости п проф.
- Преображенскому.
- Непосредственновслед за сим удален после трепанации череп ной крышки
- придаток мозга - гипофиз и заменен человеческим от вышеуказанного мужчины.
- Введено 8 кубиков хлороформа, 1 шприц камфары, 2 шприца адреналина в
- сердце.
- Показание к операции: постановка опыта Преображенского с
- комбинированной пересадкой гипофиза и яичек для выяснения вопроса о
- приживаемости гипофиза, а в дальнейшем и о его влиянии на омоложение
- организма у людей.
- Оперировал проф. Ф. Ф. Преображенский.
- Ассистировал д-р и. А. Борменталь.
- В ночь после операции: грозные повторные падения пульса. Ожидание
- смертельного исхода. Громадные дозы камфары по Преображенскому.
- 24 Декабря. Утром - улучшение. Дыхание учащено вдвое, температура 42.
- Камфара, кофеин под кожу.
- 25 Декабря. Вновь ухудшение. Пульс еле прощупывается, похолодание
- конечностей, зрачки не реагируют. Адреналин в сердце, камфара по
- Преображенскому, физиологический раствор в вену.
- 26 Декабря. Некоторое улучшение. Пульс 180, дыхание 92, температура 41.
- Камфара, питание клизмами.
- 27 Декабря. Пульс 152, дыхание 50, температура 39,8, зрачки реагируют.
- Камфара под кожу.
- 28 Декабря. Значительное улучшение. В полдень внезапный проливной пот,
- температура 37,0. Операционные раны в прежнем состоянии. Перевязка. Появился
- аппетит. Питание жидкое.
- 29 Декабря. Внезапно обнаружено выпадение шерсти на лбу и на боках
- туловища. Вызваны для консультации: профессор по кафедре кожных болезней
- василий васильевич бундарев и директор Московского ветеринарного
- показательного института. Ими случай признан неописанным в литературе.
- Диагностика осталась неустановленной. Температура - 37,0.
- (Запись карандашом)
- Вечером появился первый лай (8 ч. 15 Мин.). Обращает внимание резкое
- изменение тембра и понижение тона. Лай вместо слова "гау-гау" на слоги
- "а-о", по окраске отдаленно напоминает стон.
- 30 Декабря. Выпадение шерсти приняло характер общего облысения.
- Взвешивание дало неожиданный результат - 30 кг за счет роста (удлинение)
- костей. Пес по-прежнему лежит.
- 31 Декабря. Колоссальный аппетит.
- (В тетради - клякса. После кляксы торопливым почерком).
- В 12 ч. 12 Мин. Дня пес отчетливо пролаял а-б-ыр.
- (В тетради перерыв и дальше, очевидно, по ошибке от волнения написано):
- 1 декабря. (Перечеркнуто, поправлено) 1 января 1925 г. Фотографирован
- утром. Счастливо лает "абыр", повторяя это слово громко и как бы радостно. В
- 3 часа дня (крупными буквами) засмеялся, вызвав обморок горничной зины.
- Вечером произнес 8 раз подряд слово "абыр-валг", "абыр".
- (Косыми буквами карандашом): профессор расшифровал слово "абыр-валг",
- оно означает "главрыба"... Что-то чудовищ...
- 2 Января. Фотографирован во время улыбки при магнии. Встал с постели и
- уверенно держался полчаса на задних лапах. Моего почти роста.
- (В тетради вкладной лист).
- Русская наука чуть не понесла тяжелую утрату.
- История болезни профессора ф. Ф. Преображенского.
- В 1 час 13 мин. - Глубокий обморок с проф. Преображенским. При падении
- ударился головой о палку стула. Т-а.
- В моем и зины присутствии пес (если псом, конечно, можно назвать)
- обругал проф. Преображенского по матери.
- ******
- (Перерыв в записях).
- ******
- 6 Января. (То карандашом, то фиолетовыми чернилами).
- Сегодня после того, как у него отвалился хвост, он произнес совершенно
- отчетливо слово "пивная". Работает фонограф. Черт знает - что такое.
- ******
- Я теряюсь.
- ******
- Прием у профессора прекращен. Начиная с 5-ти час. Дня из смотровой, где
- расхаживает это существо, слышится явственно вульгарная ругань и слова "еще
- парочку".
- 7 Января. Он произносит очень много слов: "извозчик", "мест нету",
- "вечерняя газета", "лучший подарок детям" и все бранные слова, какие только
- существуют в русском лексиконе.
- Вид его странен. Шерсть осталась только на голове, на подбородке и на
- груди. В остальном он лыс, с дряблой кожей. В области половых органов
- формирующийся мужчина. Череп увеличился значительно. Лоб скошен и низок.
- ******
- Ей-богу, я с ума сойду.
- ******
- Филипп Филиппович все еще чувствует себя плохо. Большинство наблюдений
- веду я. (Фонограф, фотографии).
- ******
- По городу расплылись слухи.
- ******
- Последствия неисчислимые. Сегодня днем весь переулок был полон
- какими-то бездельниками и старухами. Зеваки стоят и сейчас еще под окнами. В
- утренних газетах появилась удивиТельная заметка "слухи о марсианине в
- обуховом переулке ни на чем не основаны. Они распущены торговцами с
- Сухаревки и будут строго наказаны". - О каком, к черту, марсианине? Ведь это
- - кошмар.
- ******
- Еще лучше в "вечерней" - написали, что родился ребенок, который играет
- на скрипке. Тут же рисунок - скрипка и моя фотографическая карточка и под
- ней подпись: "проф. ПреображенсКий, делавший кесарево сечение у матери". Это
- - что-то неописуемое... Он говорит новое слово "милиционер".
- ******
- Оказывается, Дарья Петровна была в меня влюблена и свистнула карточку
- из альбома Филиппа Филипповича. После того, как прогнал репортеров, один из
- них пролез на кухню и т.д.
- ******
- Что творится во время приема! Сегодня было 82 звонка. Телефон выключен.
- Бездетные дамы с ума сошли и идут...
- ******
- В полном составе домком во главе со Швондером. Зачем - сами не знают.
- 8 Января. Поздним вечером поставили диагноз. Филипп Филиппович, как
- истый ученый, признал свою ошибку - перемена гипофиза дает не омоложение, а
- полное очеловечение (подчеркнуто три раза). От этого его изумительное,
- потрясающее открытие не становится ничуть меньше.
- Тот сегодня впервые прошелся по квартире. Смеялся в коридоре, глядя на
- он проследовал в кабинет. Он стойко держится
- на задних лапах
- сложенного мужчины.
- Смеялся в кабинете. Улыбка его неприятна и как бы искусственна. Затем
- он почесал затылок, огляделся и я записал новое отчетливо
- произнесенное слово: "буржуи". Ругался. Ругань эта методическая,
- беспрерывная и, по-видимому, совершенно бессмысленная. Она носит несколько
- фонографический характер: как будто это существо где-то раньше слышало
- бранные слова, автоматически подсознательно занесло их в свой мозг и теперь
- изрыгает их пачками. А впрочем, я не психиатр, черт меня возьми.
- На Филиппа Филипповича брань производит почему-то удивительно тягостное
- впечатление. Бывают моменты, когда он выходит из сдержанного и холодного
- наблюдения новых явлений и как бы теряет терпение. Так, в момент ругани он
- вдруг нервно выкрикнул:
- - Перестань!
- Это не произвело никакого эффекта.
- После прогулки в кабинете, общими усилиями Шарик был водворен в
- смотровую.
- После этого мы имели совещание с Филиппом Филипповичем. Впервые, я
- должен сознаться, видел я этого уверенного и поразительно умного человека
- растерянным. Напевая по своему обыкновению, он спросил: "что же мы теперь
- будем делать?" И сам же ответил буквально так: "москвошвея, да... От севильи
- до Гренады. Москвошвея, дорогой доктор...". Я ничего не понял. Он пояснил: -
- "я вас прошу, Иван Арнольдович, купить ему белье, штаны и пиджак".
- 9 Января. Лексикон обогащается каждые пять минут (в среднем) новым
- словом, с сегодняшнего утра, и фразами. Похоже, что они, замерзшие в
- сознании, оттаивают и выходят. Вышедшее слово остается в употреблении. Со
- вчерашнего вечера фонографом отмечены: "не толкайся", "подлец", "слезай с
- подножки", "я тебе покажу", "признание америки", "примус".
- 10 Января. Произошло одевание. Нижнюю сорочку позволил надеть на себя
- охотно, даже весело смеясь. От кальсон отказался, выразив протест хриплыми
- криками: "в очередь, сукины дети, в очередь!" Был одет. Носки ему велики.
- (В тетради какие-то схематические рисунки, по всем признакам
- изображающие превращение собачьей ноги в человеческую).
- Удлиняется задняя половина скелета стопы (planta). Вытягивание пальцев.
- Когти.
- Повторное систематическое обучение посещения уборной. Прислуга
- совершенно подавлена.
- Но следует отметить понятливость существа. Дело вполне идет на лад.
- 11 Января. Совершенно примирился со штанами. Произнес длинную веселую
- фразу: "дай папиросочку, - у тебя брюки в полосочку".
- Шерсть на голове - слабая, шелковистая. Легко спутать с волосами. Но
- подпалины остались на темени. Сегодня облез последний пух с ушей.
- Колоссальный аппетит. С увлечением ест селедку.
- В 5 часов дня событие: впервые слова, произнесенные существом, не были
- оторваны от окружающих явлений, а явились реакцией на них. Именно: когда
- профессор приказал ему: "не бросай обьедки на пол" - неожиданно ответил:
- "отлезь, гнида".
- Филипп Филиппович был поражен, потом оправился и сказал:
- - Если ты еще раз позволишь себе обругать меня или доктора, тебе
- влетит.
- Я фотографировал в это мгновение Шарика. Ручаюсь, что он понял слова
- профессора. Угрюмая тень легла на его лицо. Поглядел исподлобья довольно
- раздраженно, но стих.
- Ура, он понимает!
- 12 Января. Закладывание рук в карманы штанов. Отучаем от ругани.
- Свистал "ой, яблочко". Поддерживает разговор.
- Я не могу удержаться от нескольких гипотез: к чертям омоложение пока
- что. Другое неизмеримо более важное: изумительный опыт проф. Преображенского
- раскрыл одну из тайн человеческого мозга. Отныне загадочная функция гипофиза
- - мозгового придатка - раз'яснена. Он определяет человеческий облик. Его
- гормоны можно назвать важнейшими в организме - гормонами облика. Новая
- область открывается в науке: безо всякой реторты Фауста создан гомункул.
- Скальпель хирурга вызвал к жизни новую человеческую единицу. Проф.
- Преображенский вы - творец. (Клякса).
- Впрочем, я уклонился в сторону... Итак, он поддерживает разговор. По
- моему предположению дело обстоит так: прижившийся гипофиз открыл центр речи
- в собачьем мозгу и слова хлынули потоком. По-моему, перед нами оживший
- развернувшийся мозг, а не мозг вновь созданный. О, дивное подтверждение
- эволюционной теории! О, цепь величайшая от пса до менделеева-химика! Еще моя
- гипотеза: мозг Шарика в собачьем периоде его жизни накопил бездну понятий.
- Все слова, которыми он начал оперировать в первую очередь, - уличные слова,
- он их слышал и затаил в мозгу. Теперь, проходя по улице, я с тайным ужасом
- смотрю на встречных псов. Бог их знает, что у них таится в мозгах.
- ******
- Шарик читал. Читал (3 восклицательных знака). Это я догадался. По
- главрыбе. Именно с конца читал. И я даже знаю, где разрешение этой загадки:
- в перерезке зрительных нервов собаки.
- ******
- Что в москве творится - уму не постижимо человеческому. Семь
- сухаревских торговцев уже сидят за распространение слухов о
- светопреставлении, которое навлекли большевики. Дарья Петровна говорила и
- даже точно называла число: 28 ноября 1925 года, в день преподобного мученика
- стефана земля налетит на небесную ось... Какие-то жулики уже читают лекции.
- Такой кабак мы сделали с этим гипофизом, что хоть вон беги из квартиры. Я
- переехал к Преображенскому по его просьбе и ночую в приемной с Шариком.
- Смотровая превращена в приемную. Швондер оказался прав. Домком злорадствует.
- В шкафах ни одного стекла, потому что прыгал. Еле отучили.
- ******
- С Филиппом Филипповичем что-то странное делается. Когда я ему рассказал
- о своих гипотезах и о надежде развить Шарика в очень высокую психическую
- личность, он хмыкнул и ответил: "вы думаете?" Тон его зловещий. Неужели я
- ошибся? Старик что-то придумал. Пока я вожусь с историей болезни, он сидит
- над историей того человека, от которого мы взяли гипофиз.
- ******
- (В тетради вкладной лист.)
- Клим Григорьевич Чугункин, 25 лет, холост.Беспартийный, сочувствующий.
- Судился 3 раза и оправдан: в первый раз благодаря
- недостатку улик, второй раз происхождение спасло, в третий раз -
- условно каторга на 15 лет. Кражи. Профессия - игра на балалайке по
- трактирам.
- Маленького роста, плохо сложен. Печень расширена (алкоголь). Причина
- смерти - удар ножом в сердце в пивной ("стоп-сигнал", у Преображенской
- заставы).
- ******
- Старик, не отрываясь, сидит над климовской болезнью. Не понимаю в чем
- дело. Бурчал что-то насчет того, что вот не догадался осмотреть в
- паталого-анатомическом весь труп чугункина. В чем дело - не понимаю. Не все
- ли равно чей гипофиз?
- 17 Января. Не записывал несколько дней: болел инфлюэнцей. За это время
- облик окончательно сложился.
- А) совершенный человек по строению тела;
- б) вес около трех пудов;
- в) рост маленький;
- г) голова маленькая;
- Д) начал курить;
- е) ест человеческую пищу;
- Ж) одевается самостоятельно;
- з) гладко ведет разговор.
- ******
- Вот так гипофиз (клякса).
- ******
- Этим историю болезни заканчиваю. Перед нами новый организм; наблюдать
- его нужно с начала.
- Приложение: стенограммы речи, записи фонографа, фотографические снимки.
- Подпись: ассистент профессора ф. Ф. Преображенского
- Доктор Борменталь.
- Был зимний вечер. Конец января. Предобеденное, предприемное время. На
- притолоке у двери в приемную висел белый лист бумаги, на коем рукою Филиппа
- Филипповича было написано:
- "Семечки есть в квартире запрещаю".
- Ф. Преображенский.
- И синим карандащом крупными, как пирожные, буквами рукой Борменталя:
- "Игра на музыкальных инструментах от пяти часов дня до семи часов утра
- воспрещается".
- Затем рукой Зины:
- "Когда вернетесь, скажите Филиппу Филипповичу: я не знаю - куда он
- ушел. Федор говорил, что со Швондером".
- Рукой Преображенского:
- "Сто лет буду ждать стекольщика?"
- Рукой Дарьи Петровны (печатно):
- "Зина ушла в магазин, сказала, приведет".
- В столовой было совершенно по-вечернему, благодаря лампе под шелковым
- абажуром. Свет из буфета падал перебитый пополам зеркальные стекла были
- заклеены косым крестом от одной фасетки до другой. Филипп Филиппович,
- склонившись над столом, погрузился в развернутый громадный лист газеты.
- Молнии коверкали его лицо и сквозь зубы сыпались оборванные, куцые,
- воркующие слова. Он читал заметку:
- Выражались в гнилом буржуазном обществе) сын. Вот как развлекается наша
- псевдоученая буржуазия. Семь комнат каждый умеет занимать до тех пор, пока
- блистающий меч правосудия не сверкнул над ним красным лучом.
- Шв...Р"
- Очень настойчиво с залихватской ловкостью играли за двумя стенами на
- балалайке, и звуки хитрой вариации "светит месяц" смешивались в голове
- Филиппа Филипповича со словами заметки в ненавистную кашу. Дочитав, он сухо
- плюнул через плечо и машинально запел сквозь зубы:
- - Све-е-етит месяц... Све-е-етит месяц... Светит месяц... Тьфу,
- прицепилась, вот окаянная мелодия!
- Он позвонил. Зинино лицо просунулось между полотнищами портьеры.
- - Скажи ему, что пять часов, чтобы прекратил, и позови его сюда,
- пожалуйста.
- Филипп Филиппович сидел у стола в кресле. Между пальцами левой руки
- торчал коричневый окурок сигары. У портьеры, прислонившись к притолоке,
- стоял, заложив ногу за ногу, человек маленького роста и несимпатичной
- наружности. Волосы у него на голове росли жесткие, как бы кустами на
- выкорчеванном поле, а лицо покрывал небритый пух. Лоб поражал своей малой
- вышиной. Почти непосредственно над черными кисточками раскиданных бровей
- начиналась густая головная щетка.
- Пиджак, прорванный под левой мышкой, был усеян соломой, полосатые
- брючки на правой коленке продраны, а на левой выпачканы лиловой краской. На
- шее у человека был повязан ядовито - небесного цвета галстук с фальшивой
- рубиновой булавкой. Цвет этого галстука был настолько бросок, что время от
- времени, закрывая утомленные глаза, Филипп Филиппович в полной тьме то на
- потолке, то на стене видел пылающий факел с голубым венцом. Открывая их,
- слеп вновь, так как с
- полу, разбрызгивая веера света, бросались в глаза лаковые штиблеты с
- белы ми гетрами. "Как в калошах" - с неприятным чувством подумал
- Филипп Филиппович, вздохнул, засопел и стал возиться с затухшей
- сигарой. Человек у двери мутноватыми глазами поглядывал на профессора
- и курил папиросу, посыпая манишку пеплом.
- Часы на стене рядом с деревянным рябчиком прозвенели пять раз. Внутри
- них еще что-то стонало, когда вступил в беседу Филипп Филиппович.
- - Я, кажется, два раза уже просил не спать на полатях в кухне - тем
- более днем?
- Человек кашлянул сипло, точно подавившись косточкой, и ответил:
- - Воздух в кухне приятнее.
- Голос у него был необыкновенный, глуховатый, и в то же время гулкий,
- как в маленький бочонок.
- Филипп Филиппович покачал головой и спросил:
- - Откуда взялась эта гадость? Я говорю о галстуке.
- Человечек, глазами следуя пальцу, скосил их через оттопыренную губу и
- любовно поглядел на галстук.
- - Чем же "гадость"? - Заговорил он, - шикарный галстук. Дарья Петровна
- подарила.
- - Дарья Петровна вам мерзость подарила, вроде этих ботинок. Что это за
- сияющая чепуха? Откуда? Я что просил? Купить при-лич-ные ботинки; а это что?
- Неужели доктор Борменталь такие выбрал?
- - Я ему велел, чтобы лаковые. Что я, хуже людей? Пойдите на кузнецкий
- все в лаковых.
- Филипп Филиппович повертел головой и заговорил веско:
- - Спанье на полатях прекращается. Понятно? Что это за нахальство!
- Ведь вы мешаете. Там женщины.
- Лицо человека потемнело и губы оттопырились.
- - Ну, уж и женщины. Подумаешь. Барыни какие. Обыкновенная прислуга, а
- форсу как у комиссарши. Это все зинка ябедничает.
- Филипп Филиппович глянул строго:
- - Не сметь называть зину зинкой! Понятно?
- Молчание.
- - Понятно, я вас спрашиваю?
- - Понятно.
- - Убрать эту пакость с шеи. Вы... ... Вы посмотрите на себя в зеркало
- на что вы похожи. Балаган какой-то. Окурки на пол не бросать - в сотый раз
- прошу. Чтобы я более не слышал ни одного ругательного слова в квартире! Не
- плевать! Вот плевательница. С писсуаром обращаться аккуратно. С Зиной все
- разговоры прекратить. Она жалуется, что вы в темноте ее подкарауливаете.
- Смотрите! Кто ответил пациенту "пес его знает"!? Что вы, в самом деле, в
- кабаке, что ли?
- - Что-то вы меня, папаша, больно утесняете, - вдруг плаксиво выговорил
- человек.
- Филипп Филиппович покраснел, очки сверкнули.
- - Кто это тут вам папаша? Что это за фамильярности? Чтобы я больше не
- слышал этого слова! Называть меня по имени и отчеству!
- Дерзкое выражение загорелось в человеке.
- - Да что вы все... То не плевать. То не кури. Туда не ходи... Что уж
- это на самом деле? Чисто как в трамвае. Что вы мне жить не даете?! И насчет
- "папаши" - это вы напрасно. Разве я просил мне операцию делать? - Человек
- возмущенно лаял - хорошенькое дело! Ухватили животную, исполосовали ножиком
- голову, а теперь гнушаются. Я, может, своего разрешения на операцию не
- давал. А равно (человек завел глаза к потолку как бы вспоминая некую
- формулу), а равно и мои родные. Я иск, может, имею право предьявить.
- Глаза Филиппа Филипповича сделались совершенно круглыми, сигара
- вывалилась из рук. "Ну, тип", - пролетело у него в голове.
- - Вы изволите быть недовольным, что вас превратили в человека?
- Прищурившись спросил он. - Вы, может быть, предпочитаете снова бегать по
- помойкам? Мерзнуть в подворотнях? Ну, если бы я знал...
- - Да что вы все попрекаете - помойка, помойка. Я свой кусок хлеба
- добывал. А если бы я у вас помер под ножом? Вы что на это выразите, товарищ?
- - Филипп Филиппович! - Раздраженно воскликнул Филипп Филиппович, - я
- вам не товарищ! Это чудовищно! "Кошмар, кошмар", - подумалось ему.
- - Уж, конечно, как же... - Иронически заговорил человек и победоносно
- отставил ногу, - мы понимаем-с. Какие уж мы вам товарищи! Где уж. Мы в
- университетах не обучались, в квартирах по 15 комнат с ванными не жили.
- Только теперь пора бы это оставить. В настоящее время каждый имеет свое
- право...
- Филипп Филиппович, бледнея, слушал рассуждения человека. Тот прервал
- речь и демонстративно направился к пепельнице с изжеванной папиросой в руке.
- Походка у него была развалистая. Он долго мял окурок в раковине с
- выражением, ясно говорящим: "На! На!". Затушив папиросу, он на ходу вдруг
- лязгнул зубами и сунул нос под мышку.
- - Пальцами блох ловить! Пальцами! - Яростно крикнул Филипп Филиппович,
- - и я не понимаю - откуда вы их берете?
- - Да что уж, развожу я их, что ли? - Обиделся человек, - видно, блохи
- меня любят, - тут он пальцами пошарил в подкладке под рукавом и выпустил в
- воздух клок рыжей легкой ваты.
- Филипп Филиппович обратил взор к гирляндам на потолке и забарабанил
- пальцами по столу. Человек, казнив блоху, отошел и сел на стул. Руки он при
- этом, опустив кисти, развесил вдоль лацканов пиджака. Глаза его скосились к
- шашкам паркета. Он созерцал свои башмаки и это доставляло ему большое
- удовольствие. Филипп Филиппович посмотрел туда, где сияли резкие блики на
- тупых носках, глаза прижмурил и заговорил:
- - Какое дело еще вы мне хотели сообщить?
- - Да что ж дело! Дело простое. Документ, Филипп Филиппович, мне надо.
- Филиппа Филипповича несколько передернуло.
- - Хм... Черт! Документ! Действительно... Кхм... А, может быть, это
- как-нибудь можно... - Голос его звучал неуверенно и тоскливо.
- - Помилуйте, - уверенно ответил человек, - как же так без документа?
- Это уж - извиняюсь. Сами знаете, человеку без документов строго воспрещается
- существовать. Во-первых домком...,
- - Причем тут домком?
- - Как это при чем? Встречают, спрашивают - когда ж ты, говорят,
- многоуважаемый, пропишешься?
- - Ах, ты, господи, - уныло воскликнул Филипп Филиппович, - встречаются,
- спрашивают... Воображаю, что вы им говорите. Ведь я же вам запрещал шляться
- по лестницам.
- - Что я, каторжный? - Удивился человек, и сознание его правоты
- загорелось у него даже в рубине. - Как это так "шляться"?! Довольно обидны
- ваши слова. Я хожу, как все люди.
- При этом он посучил лакированными ногами по паркету.
- Филипп Филиппович умолк, глаза его ушли в сторону. "Надо все-таки
- сдерживать себя", - подумал он. Подойдя к буфету, он одним духом выпил
- стакан воды.
- - Отлично-с, - поспокойнее заговорил он, - дело не в словах. Итак, что
- говорит этот ваш прелестный домком?
- - Что ж ему говорить... Да вы напрасно его прелестным ругаете. Он
- интересы защищает.
- - Чьи интересы, позвольте осведомиться?
- - Известно чьи - трудового элемента.
- Филипп Филиппович выкатил глаза.
- - Почему же вы - труженик?
- - Да уж известно - не нэпман.
- - Ну, ладно. Итак, что же ему нужно в защитах вашего революционного
- интереса?
- - Известно что - прописать меня. Они говорят - где ж это видано, чтоб
- человек проживал непрописанный в москве. Это - раз. А самое главное учетная
- карточка. Я дезертиром быть не желаю. Опять же - союз, биржа...
- - Позвольте узнать, по чему я вас пропишу? По этой скатерти или по
- своему паспорту? Ведь нужно все-таки считаться с положением. Не забывайте,
- что вы... Э... Гм... Вы ведь, так сказать, - неожиданно явившееся существо,
- лабораторное. - Филипп Филиппович говорил все менее уверенно.
- Человек победоносно молчал.
- - Отлично-с. Что же, в конце концов, нужно, чтобы вас прописать и
- вообще устроить все по плану этого вашего домкома? Ведь у вас же нет ни
- имени, ни фамилии.
- - Это вы несправедливо. Имя я себе совершенно спокойно могу избрать.
- Пропечатал в газете и шабаш.
- - Как же вам угодно именоваться?
- Человек поправил галстук и ответил:
- - Полиграф Полиграфович.
- - Не валяйте дурака, - хмуро отозвался Филипп Филиппович, - я с вами
- серьезно говорю.
- Язвительная усмешка искривила усишки человека.
- - Что-то не пойму я, - заговорил он весело и осмысленно. - Мне по
- матушке нельзя. Плевать - нельзя. А от вас только и слышу: "дурак, дурак".
- Видно только профессорам разрешается ругаться в ресефесере.
- Филипп Филиппович налился кровью и, наполняя стакан, разбил его.
- Напившись из другого, подумал: "еще немного, он меня учить станет и будет
- совершенно прав. В руках не могу держать себя".
- Он повернулся на стуле, преувеличенно вежливо склонил стан и с железной
- твердостью произнес:
- - Из-вините. У меня расстроены нервы. Ваше имя показалось мне странным.
- Где вы, интересно знать, откопали себе такое?
- - Домком посоветовал. По календарю искали - какое тебе, говорят? Я и
- выбрал.
- - Ни в каком календаре ничего подобного быть не может.
- - Довольно удивительно, - человек усмехнулся, - когда у вас в смотровой
- висит.
- Филипп Филиппович, не вставая, закинулся к кнопке на обоях, и на звонок
- явилась Зина.
- - Календарь из смотровой.
- Протекла пауза. Когда Зина вернулась с календарем, Филипп Филиппович
- спросил:
- - Где?
- - 4-Го марта празднуется.
- - Покажите... Гм... Черт... В печку его, Зина, сейчас же.
- Зина, испуганно тараща глаза, ушла с календарем, а человек покачал
- укоризненно головою.
- - Фамилию позвольте узнать?
- - Фамилию я согласен наследственную принять.
- - Как? Наследственную? Именно?
- - Шариков.
- ******
- В кабинете перед столом стоял председатель домкома Швондер в кожаной
- тужурке. Доктор Борменталь сидел в кресле. При этом на румяных от мороза
- щеках доктора (он только что вернулся) было столь же растерянное выражение,
- как и у Филиппа Филипповича, сидящего рядом.
- - Как же писать? - Нетерпеливо спросил он.
- - Что же, - заговорил Швондер, - дело не сложное. Пишите удостоверение,
- гражданин профессор. Что так, мол, и так предьявитель сего действительно
- Шариков Полиграф Полиграфович, гм... Зародившийся в вашей, мол, квартире.
- Борменталь недоуменно шевельнулся в кресле. Филипп Филиппович дернул
- усом.
- - Гм... Вот черт! Глупее ничего себе и представить нельзя. Ничего он не
- зародился, а просто... Ну, одним словом...
- - Это - ваше дело, - со спокойным злорадством вымолвил Швондер,
- зародился или нет... В общем и целом ведь вы делали опыт, профессор! Вы и
- создали гражданина Шарикова.
- - И очень просто, - пролаял Шариков от книжного шкафа. Он вглядывался в
- галстук, отражавшийся в зеркальной бездне.
- - Я бы очень просил вас, - огрызнулся Филипп Филиппович, - не
- вмешиваться в разговор. Вы напрасно говорите "и очень просто" - это очень не
- просто.
- - Как же мне не вмешиваться, - обидчиво забубнил Шариков. Швондер
- немедленно его поддержал.
- - Простите, профессор, гражданин Шариков совершенно прав. Это его право
- - участвовать в обсуждении его собственной участи, в особенности постольку,
- поскольку дело касается документов. Документ - самая важная вещь на свете.
- В этот момент оглушительный трезвон над ухом оборвал разговор.
- Филипп Филиппович сказал в трубку: "да"... Покраснел и
- Закричал:
- - Прошу не отрывать меня по пустякам. Вам какое дело? - И он с силой
- всадил трубку в рогульки.
- Голубая радость разлилась по лицу Швондера.
- Филипп Филиппович, багровея, прокричал:
- - Одним словом, кончим это.
- Он оторвал листок от блокнота и набросал несколько слов, затем
- раздраженно прочитал вслух:
- - "Сим удостоверяю"... Черт знает, что такое... Гм... "Предьявитель
- сего - человек, полученный при лабораторном опыте путем операции на головном
- мозгу, нуждается в документах"... Черт! Да я вообще против получения этих
- идиотских документов. Подпись - "профессор Преображенский".
- - Довольно странно, профессор, - обиделся Швондер, - как это так вы
- документы называете идиотскими? Я не могу допустить пребывания в доме
- бездокументного жильца, да еще не взятого на воинский учет милицией. А вдруг
- война с империалистическими хищниками?
- - Я воевать не пойду никуда! - Вдруг хмуро тявкнул Шариков в шкаф.
- Швондер оторопел, но быстро оправился и учтиво заметил Шарикову:
- - Вы, гражданин Шариков, говорите в высшей степени несознательно.
- На воинский учет необходимо взяться.
- - На учет возьмусь, а воевать - шиш с маслом, - неприязненно ответил
- Шариков, поправляя бант.
- Настала очередь Швондера смутиться. Преображенский злобно и тоскливо
- переглянулся с борменталем: "не угодно ли - мораль". Борменталь
- многозначительно кивнул головой.
- - Я тяжко раненный при операции, - хмуро подвыл Шариков, - меня, вишь,
- как отделали, - и он показал на голову. Поперек лба тянулся очень свежий
- операционный шрам.
- - Вы анархист-индивидуалист? - Спросил Швондер, высоко поднимая брови.
- - Мне белый билет полагается, - ответил Шариков на это.
- - Ну-с, хорошо-с, не важно пока, - ответил удивленный Швондер, - факт в
- том, что мы удостоверение профессора отправим в милицию и нам выдадут
- документ.
- - Вот что, э... - Внезапно перебил его Филипп Филиппович, очевидно
- терзаемый какой-то думой, - нет ли у вас в доме свободной комнаты? Я
- согласен ее купить.
- Желтенькие искры появились в карих глазах Швондера.
- - Нет, профессор, к величайшему сожалению. И не предвидится.
- Филипп Филиппович сжал губы и ничего не сказал. Опять как оглашенный
- загремел телефон. Филипп Филиппович, ничего не спрашивая, молча сбросил
- трубку с рогулек так, что она, покрутившись немного, повисла на голубом
- шнуре. Все вздрогнули. "Изнервничался старик", - подумал Борменталь, а
- Швондер, сверкая глазами, поклонился и вышел.
- Шариков, скрипя сапожным рантом, отправился за ним следом.
- Профессор остался наедине с борменталем. Немного помолчав, Филипп
- Филиппович мелко потряс головой и заговорил.
- - Это кошмар, честное слово. Вы видите? Клянусь вам, дорогой доктор, я
- измучился за эти две недели больше, чем за последние 14 лет! Вот - тип, я
- вам доложу...
- В отдалении глухо треснуло стекло, затем вспорхнул заглушенный женский
- визг и тотчас потух. Нечистая сила шарахнула по обоям в коридоре,
- направляясь к смотровой, там чем-то грохнуло и мгновенно пролетело обратно.
- Захлопали двери, и в кухне отозвался низкий крик дарьи Петровны. Затем завыл
- Шариков.
- - Боже мой, еще что-то! - Закричал Филипп Филиппович, бросаясь к дверям
- - Кот, - сообразил Борменталь и выскочил за ним вслед. Они понеслись по
- коридору в переднюю, ворвались в нее, оттуда свернули в коридор к уборной и
- ванной. Из кухни выскочила Зина и вплотную наскочила на Филиппа Филипповича.
- - Сколько раз я приказывал - котов чтобы не было, - в бешенстве
- закричал Филипп Филиппович. - Где он?! Иван Арнольдович, успокойте, ради
- бога, пациентов в приемной!
- - В ванной, в ванной проклятый черт сидит, - задыхаясь, закричала зина.
- Филипп Филиппович навалился на дверь ванной, но та не поддавалась.
- - Открыть сию секунду!
- В ответ в запертой ванной по стенам что-то запрыгало, обрушились тазы,
- дикий голос Шарикова глухо проревел за дверью:
- - Убью на месте...
- Вода зашумела по трубам и полилиась. Филипп Филиппович налег на дверь и
- стал ее рвать. Распаренная Дарья Петровна с искаженным лицом появилась на
- пороге кухни. Затем высокое стекло, выходящее под самым потолком ванной в
- кухню, треснуло червиной трещиной и из него вывалились два осколка, а за
- ними выпал громаднейших размеров кот в тигровых кольцах и с голубым бантом
- на шее, похожий на городового. Он упал прямо на стол в длинное блюдо,
- расколов его вдоль, с блюда на пол, затем повернулся на трех ногах, а правой
- взмахнул, как будто в танце, и тотчас просочился в узкую щель на черную
- лестницу. Щель расширилась, и кот сменился старушечьей физиономией в платке.
- Юбка старухи, усеянная белым горохом, оказалась в кухне. Старуха
- указательным и большим пальцем обтерла запавший рот, припухшими и колючими
- глазами окинула кухню и произнесла с любопытством:
- - О, господи иисусе!
- Бледный Филипп Филиппович пересек кухню и спросил старуху грозно:
- - Что вам надо?
- - Говорящую собачку любопытно поглядеть, - ответила старуха заискивающе
- и перекрестилась.
- Филипп Филиппович еще более побледнел, к старухе подошел вплотную и
- шепнул удушливо:
- - Сию секунду из кухни вон!
- Старуха попятилась к дверям и заговорила, обидевшись:
- - Что-то уж больно дерзко, господин профессор.
- - Вон, я говорю! - Повторил Филипп Филиппович и глаза его сделались
- круглыми, как у совы. Он собственноручно трахнул черной дверью за старухой,
- - Дарья Петровна, я же просил вас!
- - Филипп Филиппович, - в отчаяньи ответила Дарья Петровна, сжимая
- обнаженные руки в кулаки, - что же я поделаю? Народ целые дни ломится, хоть
- все бросай.
- Вода в ванной ревела глухо и грозно, но голоса более не было слышно.
- Вошел доктор Борменталь.
- - Иван Арнольдович, убедительно прошу... Гм... Сколько там пациентов?
- - Одиннадцать, - ответил Борменталь.
- - Отпустите всех, сегодня принимать не буду.
- Филипп Филиппович постучал костяшкой пальца в дверь и крикнул:
- - Сию минуту извольте выйти! Зачем вы заперлись?
- - Гу-гу! - Жалобно и тускло ответил голос Шарикова.
- - Какого черта!.. Не слышу, закройте воду.
- - Гау! Гау!..
- - Да закройте воду! Что он сделал - не понимаю... - Приходя в
- исступление, вскричал Филипп Филиппович.
- Зина и Дарья Петровна, открыв дверь, выглядывали из кухни. Филипп
- Филиппович еще раз прогрохотал кулаком в дверь.
- - Вот он! - Выкрикнула Дарья Петровна из кухни.
- Филипп Филиппович ринулся туда. В разбитое окно под потолком показалась
- и высунулась в кухню физиономия Полиграфа Полиграфовича. Она была
- перекошена, глаза плаксивы, а вдоль носа тянулась, пламенея от свежей крови,
- - царапина.
- - Вы с ума сошли? - Спросил Филипп Филиппович. - Почему вы не выходите?
- Шариков и сам в тоске и страхе оглянулся и ответил:
- - Защелкнулся я.
- - Откройте замок. Что ж, вы никогда замка не видели?
- - Да не открывается, окаянный! - Испуганно ответил Полиграф.
- - Батюшки! Он предохранитель защелкнул! - Вскричала Зина и всплеснула
- руками.
- - Там пуговка есть такая! - Выкрикивал Филипп Филиппович, стараясь
- перекричать воду, - нажмите ее книзу... Вниз нажимайте! Вниз!
- Шариков пропал и через минуту вновь появился в окошке.
- - Ни пса не видно, - в ужасе пролаял он в окно.
- - Да лампу зажгите. Он взбесился!
- - Котяра проклятый лампу раскокал, - ответил Шариков, - а я стал его,
- подлеца, за ноги хватать, кран вывернул, а теперь найти не могу.
- Все трое всплеснули руками и в таком положении застыли.
- Минут через пять Борменталь, Зина и Дарья Петровна сидели рядышком на
- мокром ковре, свернутом трубкою у подножия двери, и задними местами
- прижимали его к щели под дверью, а швейцар Федор с зажженой венчальной
- свечой Дарьи Петровны по деревянной лестнице лез в слуховое окно. Его зад в
- крупной серой клетке мелькнул в воздухе и исчез в отверстии.
- - Ду... Гу-гу! Что-то кричал Шариков сквозь рев воды.
- Послышался голос Федора:
- - Филипп Филиппович, все равно надо открывать, пусть разойдется,
- отсосем из кухни.
- - Открывайте! - Сердито крикнул Филипп Филиппович.
- Тройка поднялась с ковра, дверь из ванной нажали и тотчас волна хлынула
- в коридорчик. В нем она разделилась на три потока: прямо в противоположную
- уборную, направо - в кухню и налево в переднюю. Шлепая и прыгая, Зина
- захлопнула в нее дверь. По щиколотку в воде вышел Федор, почему-то улыбаясь.
- Он был как в клеенке - весь мокрый.
- - Еле заткнул, напор большой, - пояснил он.
- - Где этот? - Спросил Филипп Филиппович и с проклятием поднял одну ногу
- - Боится выходить, - глупо усмехаясь, обьяснил Федор.
- - Бить будете, папаша? - Донесся плаксивый голос Шарикова из ванной.
- - Болван! - Коротко отозвался Филипп Филиппович.
- Зина и Дарья Петровна в подоткнутых до колен юбках, с голыми ногами, и
- Шариков с швейцаром, босые, с закатанными штанами шваркали мокрыми тряпками
- по полу кухни и отжимали их в грязные ведра и раковину. Заброшенная плита
- гудела. Вода уходила через дверь на гулкую лестницу прямо в пролет лестницы
- и падала в подвал.
- Борменталь, вытянувшись на цыпочках, стоял в глубокой луже, на паркете
- передней, и вел переговоры через чуть приоткрытую дверь на цепочке.
- - Не будет сегодня приема, профессор нездоров. Будьте добры отойти от
- двери, у нас труба лопнула...
- - А когда же прием? - Добивался голос за дверью, - мне бы только на
- минуточку...
- - Не могу, - Борменталь переступил с носков на каблуки, - Профессор
- лежит и труба лопнула. Завтра прошу. Зина! Милая! Отсюда вытирайте, а то она
- на парадную лестницу выльется.
- - Тряпки не берут.
- - Сейчас кружками вычерпаем, - отозвался Федор, - сейчас.
- Звонки следовали один за другим и Борменталь уже подошвой стоял в воде.
- - Когда же операция? - Приставал голос и пытался просунуться в щель.
- - Труба лопнула...
- - Я бы в калошах прошел...
- Синеватые силуэты появились за дверью.
- - Нельзя, прошу завтра.
- - А я записан.
- - Завтра. Катастрофа с водопроводом.
- Федор у ног доктора ерзал в озере, скреб кружкой, а исцарапанный
- Шариков придумал новый способ. Он скатал громадную тряпку в трубку, лег
- животом в воду и погнал ее из передней обратно к уборной.
- - Что ты, леший, по всей квартире гоняешь? - Сердилась Дарья Петровна,
- - выливай в раковину.
- - Да что в раковину, - ловя руками мутную воду, отвечал Шариков, - она
- на парадное вылезет.
- Из коридора со скрежетом выехала скамеечка и на ней вытянулся,
- балансируя, Филипп Филиппович в синих с полосками носках.
- - Иван Арнольдович, бросьте вы отвечать. Идите в спальню, я вам туфли
- дам.
- - Ничего, Филипп Филиппович, какие пустяки.
- - В калоши станьте.
- - Да ничего. Все равно уже ноги мокрые.
- - Ах, боже мой! - Расстраивался Филипп Филиппович.
- - До чего вредное животное! - Отозвался вдруг Шариков и выехал на
- корточках с суповой миской в руке.
- Борменталь захлопнул дверь, не выдержал и засмеялся. Ноздри
- Филиппа Филипповича раздулись, очки вспыхнули.
- - Вы про кого говорите? - Спросил он у Шарикова с высоты, - позвольте
- узнать.
- Про кота я говорю. Такая сволочь, - ответил Шариков, бегая глазами.
- - Знаете, Шариков, - переводя дух, отозвался Филипп Филиппович, - я
- положительно не видал более наглого существа, чем вы.
- Борменталь хихикнул.
- - Вы, - продолжал Филипп Филиппович, - просто нахал. Как вы смеете это
- говорить? Вы все это учинили и еще позволяете... Да нет! Это черт знает что
- такое!
- - Шариков, скажите мне, пожалуйста, - заговорил Борменталь, - сколько
- времени вы еще будете гоняться за котами? Стыдитесь! Ведь это же безобразие!
- Дикарь!
- - Какой я дикарь? - Хмуро отозвался Шариков, - ничего я не дикарь. Его
- терпеть в квартире невозможно. Только и ищет - как бы что своровать. Фарш
- слопал у Дарьи. Я его поучить хотел.
- - Вас бы самого поучить! - Ответил Филипп Филиппович, - вы поглядите на
- свою физиономию в зеркале.
- - Чуть глаза не лишил, - мрачно отозвался Шариков, трогая глаз мокрой
- грязной рукой.
- Когда черный от влаги паркет несколько подсох, все зеркала покрылись
- банным налетом и звонки прекратились. Филипп Филиппович в сафьяновых красных
- туфлях стоял в передней.
- - Вот вам, Федор.
- - Покорнейше благодарю.
- - Переоденьтесь сейчас же. Да вот что: выпейте у Дарьи Петровны водки.
- - Покорнейше благодарю, - Федор помялся, потом сказал. - Тут еще,
- Филипп Филиппович. Я извиняюсь, уж прямо и совестно. Только - за стекло в
- седьмой квартире... Гражданин Шариков камнями швырял...
- - В кота? - Спросил Филипп Филиппович, хмурясь, как облако.
- - То-то, что в хозяина квартиры. Он уж в суд грозился подать.
- - Черт!
- - Кухарку Шариков ихнюю обнял, а тот его гнать стал. Ну, повздорили.
- - Ради бога, вы мне всегда сообщайте сразу о таких вещах! Сколько
- нужно?
- - Полтора.
- Филипп Филиппович извлек три блестящих полтинника и вручил Федору.
- - Еще за такого мерзавца полтора целковых платить, - послышался в
- дверях глухой голос, - да он сам...
- Филипп Филиппович обернулся, закусил губу и молча нажал на Шарикова,
- вытеснил его в приемную и запер его на ключ. Шариков изнутри тотчас
- загрохотал кулаками в дверь.
- - Не сметь! - Явно больным голосом воскликнул Филипп Филиппович.
- - Ну, уж это действительно, - многозначительно заметил Федор, - такого
- наглого я в жизнь свою не видал.
- Борменталь как из-под земли вырос.
- - Филипп Филиппович, прошу вас, не волнуйтесь.
- Энергичный эскулап отпер дверь в приемную и оттуда донесся его голос:
- - Вы что? В кабаке, что ли?
- - Это так... - Добавил решительно Федор, - вот это так... Да по уху бы
- еще...
- - Ну, что вы, Федор, - печально буркнул Филипп Филиппович.
- - Помилуйте, вас жалко, Филипп Филиппович.
- 7.
- - Нет, нет и нет! - Настойчиво заговорил Борменталь, - извольте
- заложить.
- - Ну, что, ей-богу, - забурчал недовольно Шариков.
- - Благодарю вас, доктор, - ласково сказал Филипп Филиппович, - а то мне
- уже надоело делать замечания.
- - Все равно не позволю есть, пока не заложите. Зина, примите майонез у
- Шарикова.
- - Как это так "примите"? - Расстроился Шариков, - я сейчас заложу.
- Левой рукой он заслонил блюдо от зины, а правой запихнул салфетку за
- воротник и стал похож на клиента в парикмахерской.
- - И вилкой, пожалуйста, - добавил Борменталь.
- Шариков длинно вздохнул и стал ловить куски осетрины в густом соусе.
- - Я еще водочки выпью? - Заявил он вопросительно.
- - А не будет ли вам? - Осведомился Борменталь, - вы последнее время
- слишком налегаете на водку.
- - Вам жалко? - Осведомился Шариков и глянул исподлобья.
- - Глупости говорите... - Вмешался суровый Филипп Филиппович, но
- Борменталь его перебил.
- - Не беспокойтесь, Филипп Филиппович, я сам. Вы, Шариков, чепуху
- говорите и возмутительнее всего то, что говорите ее безапелляционно и
- уверенно. Водки мне, конечно, не жаль, тем более, что она не моя, а Филиппа
- Филипповича. Просто - это вредно. Это - раз, а второе - вы и без водки
- держите себя неприлично.
- Борменталь указал на заклеенный буфет.
- - Зинуша, дайте мне, пожалуйста, еще рыбы, - произнес профессор.
- Шариков тем временем потянулся к графинчику и, покосившись на
- Борменталя, налил рюмочку.
- - И другим надо предложить, - сказал Борменталь, - и так: сперва
- Филиппу Филипповичу, затем мне, а в заключение себе.
- Шариковский рот тронула едва заметная сатирическая улыбка, и он разлил
- водку по рюмкам.
- - Вот все у вас как на параде, - заговорил он, - салфетку - туда,
- галстук - сюда, да "извините", да "пожалуйста-мерси", а так, чтобы
- по-настоящему, - это нет. Мучаете сами себя, как при царском режиме.
- - А как это "по-настоящему"? - Позвольте осведомиться.
- Шариков на это ничего не ответил Филиппу Филипповичу, а поднял рюмку и
- произнес:
- - Ну желаю, чтобы все...
- - И вам также, - с некоторой иронией отозвался Борменталь.
- Шариков выплеснул содержимое рюмки себе в глотку, сморщился, кусочек
- хлеба поднес к носу, понюхал, а затем проглотил, причем глаза его налились
- слезами.
- - Стаж, - вдруг отрывисто и как бы в забытьи проговорил Филипп
- Филиппович.
- Борменталь удивленно покосился.
- - Виноват...
- - Стаж! - Повторил Филипп Филиппович и горько качнул головой, - тут уж
- ничего не поделаешь - клим.
- Борменталь с чрезвычайным интересом остро вгляделся в глаза Филиппа
- Филипповича:
- - Вы полагаете, Филипп Филиппович?
- - Нечего полагать, уверен в этом.
- - Неужели... - Начал Борменталь и остановился, покосившись на Шарикова.
- Тот подозрительно нахмурился.
- - cratep... - Негромко сказал Филипп Филиппович.
- - gut, - Отозвался ассистент.
- Зина внесла индейку. Борменталь налил Филиппу Филипповичу красного вина
- и предложил Шарикову.
- - Я не хочу. Я лучше водочки выпью. - Лицо его замаслилось, на лбу
- проступил пот, он повеселел. И Филипп Филиппович несколько подобрел после
- вина. Его глаза прояснились, он благосклоннее поглядывал на Шарикова, черная
- голова которого в салфетке сияла, как муха в сметане.
- Борменталь же, подкрепившись, обнаружил склонность к деятельности.
- - Ну-с, что же мы с вами предпримем сегодня вечером? - Осведомился он у
- Шарикова.
- Тот поморгал глазами, ответил:
- - В цирк пойдем, лучше всего.
- - Каждый день в цирк, - благодушно заметил Филипп Филиппович, - это
- довольно скучно, по-моему. Я бы на вашем месте хоть раз в театр сходил.
- - В театр я не пойду, - неприязненно отозвался Шариков и перекосил рот.
- - Икание за столом отбивает у других аппетит, - машинально сообщил
- Борменталь. - Вы меня извините... Почему, собственно, вам не нравится театр?
- Шариков посмотрел в пустую рюмку как в бинокль, подумал и оттопырил
- губы.
- - Да дурака валяние... Разговаривают, разговаривают... Контрреволюция
- одна.
- Филипп Филиппович откинулся на готическую спинку и захохотал так, что
- во рту у него засверкал золотой частокол. Борменталь только повертел
- головою.
- - Вы бы почитали что-нибудь, - предложил он, - а то, знаете ли...
- - Уж и так читаю, читаю... - Ответил Шариков и вдруг хищно и быстро
- налил себе пол стакана водки.
- - Зина, - тревожно закричал Филипп Филиппович, - убирайте, детка,
- водку, больше уже не нужна. Что же вы читаете?
- В голове у него вдруг мелькнула картина: необитаемый остров, пальма,
- человек в звериной шкуре и колпаке. "Надо будет робинзона"...
- - Эту... Как ее... Переписку энгельса с этим... Как его - дьявола - с
- Каутским.
- Борменталь остановил на полдороге вилку с куском белого мяса, а Филипп
- Филиппович расплескал вино. Шариков в это время изловчился и проглотил
- водку.
- Филипп Филиппович локти положил на стол, вгляделся в Шарикова и
- спросил:
- - Позвольте узнать, что вы можете сказать по поводу прочитанного.
- Шариков пожал плечами.
- - Да не согласен я.
- - С кем? С энгельсом или с каутским?
- - С обоими, - ответил Шариков.
- - Это замечательно, клянусь богом. "Всех, кто скажет, что другая..." А
- что бы вы со своей стороны могли предложить?
- - Да что тут предлагать?.. А то пишут, пишут... Конгресс, немцы
- какие-то... Голова пухнет. Взять все, да и поделить...
- - Так я и думал, - воскликнул Филипп Филиппович, шлепнув ладонью по
- скатерти, - именно так и полагал.
- - Вы и способ знаете? - Спросил заинтересованный Борменталь.
- - Да какой тут способ, - становясь словоохотливым после водки, об'яснил
- Шариков, - дело не хитрое. А то что же: один в семи комнатах расселился
- штанов у него сорок пар, а другой шляется, в сорных ящиках питание ищет.
- - Насчет семи комнат - это вы, конечно, на меня намекаете? - Горделиво
- прищурившись, спросил Филипп Филиппович.
- Шариков сьежился и промолчал.
- - Что же, хорошо, я не против дележа. Доктор, скольким вы вчера
- отказали?
- - Тридцати девяти человекам, - тотчас ответил Борменталь.
- - Гм... Триста девяносто рублей. Ну, грех на трех мужчин. Дам - зину и
- Дарью Петровну - считать не станем. С вас, Шариков, сто тридцать рублей.
- Потрудитесь внести.
- - Хорошенькое дело, - ответил Шариков, испугавшись, - это за что такое?
- - За кран и за кота, - рявкнул вдруг Филипп Филиппович, выходя из
- состояния иронического спокойствия.
- - Филипп Филиппович, - тревожно воскликнул Борменталь.
- - Погодите. За безобразие, которое вы учинили и благодаря которому
- сорвали прием. Это же нестерпимо. Человек, как первобытный, прыгает по всей
- квартире, рвет краны. Кто убил кошку у мадам поласухер? Кто...
- - Вы, Шариков, третьего дня укусили даму на лестнице, - подлетел
- Борменталь.
- - Вы стоите... - Рычал Филипп Филиппович.
- - Да она меня по морде хлопнула, - взвизгнул Шариков, - у меня не
- казенная морда!
- - Потому что вы ее за грудь ущипнули, - закричал Борменталь, опрокинув
- бокал, - вы стоите...
- - Вы стоите на самой низшей ступени развития, - перекричал Филипп
- Филиппович, - вы еще только формирующееся, слабое в умственном отношении
- существо, все ваши поступки чисто звериные, и вы в присутствии двух людей с
- университетским образованием позволяете себе с развязностью совершенно
- невыносимой подавать какие-то советы космического масштаба и космической же
- глупости о том, как все поделить... А в то же время вы наглотались зубного
- порошку...
- - Третьего дня, - подтвердил Борменталь.
- - Ну вот-с, - гремел Филипп Филиппович, - зарубите себе на носу,
- кстати, почему вы стерли с него цинковую мазь? - Что вам нужно молчать и
- слушать, что вам говорят. Учиться и стараться стать хоть сколько-нибудь
- приемлемым членом социалистического общества. Кстати, какой негодяй снабдил
- вас этой книжкой?
- - Все у вас негодяи, - испуганно ответил Шариков, оглушенный нападением
- с двух сторон.
- - Я догадываюсь, - злобно краснея, воскликнул Филипп Филиппович.
- - Ну, что же. Ну, Швондер дал. Он не негодяй... Что я развивался...
- - Я вижу, как вы развиваетесь после каутского, - визгливо и пожелтев,
- крикнул Филипп Филиппович. Тут он яростно нажал на кнопку в стене.
- Сегодняшний случай показывает это как нельзя лучше. Зина!
- - Зина! - Кричал Борменталь.
- - Зина! - Орал испуганный Шариков.
- Зина прибежала бледная.
- - Зина, там в приемной... Она в приемной?
- - В приемной, - покорно ответил Шариков, - зеленая, как купорос.
- - Зеленая книжка...
- - Ну, сейчас палить, - отчаянно воскликнул Шариков, - она казенная, из
- библиотеки!
- - Переписка - называется, как его... Энгельса с этим чертом... В печку
- ее!
- Зина улетела.
- - Я бы этого Швондера повесил, честное слово, на первом суку,
- воскликнул Филипп Филиппович, яростно впиваясь в крыло индюшки, - сидит
- изумительная дрянь в доме - как нарыв. Мало того, что он пишет всякие
- бессмысленные пасквили в газетах...
- Шариков злобно и иронически начал коситься на профессора. Филипп
- Филиппович в свою очередь отправил ему косой взгляд и умолк.
- "Ох, ничего доброго у нас, кажется, не выйдет в квартире", - вдруг
- пророчески подумал Борменталь.
- Зина унесла на круглом блюде рыжую с правого и румяную с левого бока
- бабу и кофейник.
- - Я не буду ее есть, - сразу угрожающе-неприязненно заявил Шариков.
- - Никто вас не приглашает. Держите себя прилично. Доктор, прошу вас.
- В молчании закончился обед.
- Шариков вытащил из кармана смятую папиросу и задымил. Откушав кофею,
- Филипп Филиппович поглядел на часы, нажал на репетитор и они проиграли нежно
- восемь с четвертью. Филипп Филиппович откинулся по своему обыкновению на
- готическую спинку и потянулся к газете на столике.
- - Доктор, прошу вас, сьездите с ним в цирк. Только, ради бога,
- посмотрите в программе - котов нету?
- - И как такую сволочь в цирк пускают, - хмуро заметил Шариков,
- покачивая головой.
- - Ну, мало ли кого туда допускают, - двусмысленно отозвался Филипп
- Филиппович, - что там у них?
- - У соломонского, - стал вычитывать Борменталь, - четыре какие-то...
- Юссемс и человек мертвой точки.
- - Что за юссемс? - Подозрительно осведомился Филипп Филиппович.
- - Бог их знает. Впервые это слово встречаю.
- - Ну, тогда лучше смотрите у Никитиных. Необходимо, чтобы было все
- ясно.
- - У Никитиных... У Никитиных... Гм... Слоны и предел человеческой
- ловкости.
- - Так-с. Что вы скажете относительно слонов, дорогой Шариков?
- Недоверчиво спросил Филипп Филиппович.
- Тот обиделся.
- - Что же, я не понимаю, что ли. Кот - другое дело. Слоны - животные
- полезные, - ответил Шариков.
- - Ну-с и отлично. Раз полезные, поезжайте и поглядите на них. Ивана
- Арнольдовича слушаться надо. И ни в какие разговоры там не пускаться в
- буфете! Иван Арнольдович, покорнейше прошу пива Шарикову не предлагать.
- Через 10 минут Иван Арнольдович и Шариков, одетый в кепку с утиным
- носом и в драповое пальто с поднятым воротником, уехали в цирк. В квартире
- стихло. Филипп Филиппович оказался в своем кабинете. Он зажег лампу под
- тяжелым зеленым колпаком, отчего в громадном кабинете стало очень мирно, и
- начал мерять комнату. Долго и жарко светился кончик сигары бледно-зеленым
- огнем. Руки профессор заложил в карманы брюк и тяжкая дума терзала его
- ученый с взлизами лоб. Он причмокивал, напевал сквозь зубы "К берегам
- священным Нила..." И что-то бормотал. Наконец, отложил сигару в пепельницу,
- подошел к шкафу, сплошь состоящему из стекла, и весь кабинет осветил тремя
- сильнейшими огнями с потолка. Из шкафа, с третьей стеклянной полки Филипп
- Филиппович вынул узкую банку и стал, нахмурившись, рассматривать ее на свет
- огней. В прозрачной и Тяжкой жидкости плавал, не падая на дно, малый
- беленький комочек, извлеченный из недр Шарикова мозга. Пожимая плечами,
- кривя губы и хмыкая, Филипп Филиппович пожирал его глазами, как будто в
- белом нетонущем комке хотел разглядеть причину удивительных событий,
- перевернувших вверх дном жизнь в пречистенской квартире.
- Очень возможно, что высокоученый человек ее и разглядел. По крайней
- мере, вдоволь насмотревшись на придаток мозга, он банку спрятал в шкаф,
- запер его на ключ, ключ положил в жилетный карман, а сам обрушился, вдавив
- голову в плечи и глубочайше засунув руки в карманы пиджака, на кожу дивана.
- Он долго палил вторую сигару, совершенно изжевав ее конец, и, наконец, в
- полном одиночестве, зелено окрашенный, как седой Фауст, воскликнул:
- - Ей-богу, я, кажется, решусь.
- Никто ему не ответил на это. В квартире прекратились всякие звуки. В
- обуховом переулке в одиннадцать часов, как известно, затихает движение.
- Редко-редко звучали отдаленные шаги запоздавшего пешехода, они постукивали
- где-то за шторами и угасали. В кабинете нежно звенел под пальцами Филиппа
- Филипповича репетитор в карманчике... Профессор нетерпеливо поджидал
- возвращения доктора Борменталя и Шарикова из цирка.
- 8.
- Неизвестно, на что решился Филипп Филиппович. Ничего особенного в
- течение следующей недели он не предпринимал и, может быть, вследствие его
- бездействия, квартирная жизнь переполнилась событиями.
- Дней через шесть после истории с водой и котом из домкома к Шарикову
- явился молодой человек, оказавшийся женщиной, и вручил ему документы,
- которые Шариков немедленно заложил в карман и немедленно после этого позвал
- доктора Борменталя.
- - Борменталь!
- - Нет, уж вы меня по имени и отчеству, пожалуйста, называйте!
- Отозвался Борменталь, меняясь в лице.
- Нужно заметить, что в эти шесть дней хирург ухитрился восемь раз
- поссориться со своим воспитанником. И атмосфера в обуховских комнатах была
- душная.
- - Ну и меня называйте по имени и отчеству! - Совершенно основательно
- ответил Шариков.
- - Нет! - Загремел в дверях Филипп Филиппович, - по такому имени и
- отчеству в моей квартире я вас не разрешу называть. Если вам угодно, чтобы
- вас перестали именовать фамильярно "Шариков", и я и доктор Борменталь будем
- называть вас "господин Шариков".
- - Я не господин, господа все в париже! - Отлаял Шариков.
- - Швондерова работа! - Кричал Филипп Филиппович, - ну, ладно,
- посчитаюсь я с этим негодяем. Не будет никого, кроме господ, в моей
- квартире, пока я в ней нахожусь! В противном случае или я или вы уйдете
- отсюда и, вернее всего, вы. Сегодня я помещу в газетах обьявление и,
- поверьте, я вам найду комнату.
- - Ну да, такой я дурак, чтобы я сьехал отсюда, - очень четко ответил
- Шариков.
- - Как? - Спросил Филипп Филиппович и до того изменился в лице, что
- Борменталь подлетел к нему и нежно и тревожно взял его за рукав.
- - Вы, знаете, не нахальничайте, мосье Шариков! - Борменталь очень
- повысил голос. Шариков отступил, вытащил из кармана три бумаги: зеленую
- желтую и белую и, тыча в них пальцами, заговорил:
- - Вот. Член жилищного товарищества, и площадь мне полагается
- определенно в квартире номер пять у ответственного сьемщика Преображенского
- в шестнадцать квадратных аршин, - Шариков подумал и добавил слово, которое
- Борменталь машинально отметил в мозгу, как новое:"благоволите".
- Филипп Филиппович закусил губу и сквозь нее неосторожно вымолвил:
- - Клянусь, что я этого Швондера в конце концов застрелю.
- Шариков в высшей степени внимательно и остро принял эти слова, что было
- видно по его глазам.
- - Филипп Филиппович, vorsichtig... - Предостерегающе начал
- Борменталь.
- - Ну, уж знаете... Если уж такую подлость!.. - Вскричал Филипп
- Филиппович по-русски. - Имейте в виду, Шариков... Господин, что я, если вы
- позволите себе еще одну наглую выходку, я лишу вас обеда и вообще питания в
- моем доме. 16 Аршин - это прелестно, но ведь я вас не обязан кормить по этой
- лягушечьей бумаге!
- Тут Шариков испугался и приоткрыл рот.
- - Я без пропитания оставаться не могу, - забормотал он, - где же я буду
- харчеваться?
- - Тогда ведите себя прилично! - В один голос заявили оба эскулапа.
- Шариков значительно притих и в тот день не причинил никакого вреда
- никому, за исключением самого себя: пользуясь небольшой отлучкой Борменталя,
- он завладел его бритвой и распорол себе скулы так, что Филипп Филиппович и
- доктор Борменталь накладывали ему на порез швы, отчего Шариков долго выл,
- заливаясь слезами.
- Следующую ночь в кабинете профессора в зеленом полумраке сидели двое -
- сам Филипп Филиппович и верный, привязанный к нему Борменталь. В доме уже
- спали. Филипп Филиппович был в своем лазоревом халате и красных туфлях, а
- Борменталь в рубашке и синих подтяжках. Между врачами на круглом столе рядом
- с пухлым альбомом стояла бутылка коньяку, блюдечко с лимоном и сигарный
- ящик. Ученые, накурив полную комнату, с жаром обсуждали последние события:
- этим вечером Шариков присвоил в кабинете Филиппа Филипповича два червонца,
- лежавшие под пресс-папье, пропал из квартиры, вернулся поздно и совершенно
- пьяный. Этого мало. С ним явились две неизвестных личности, шумевших на
- парадной лестнице и
- изъявивших желание ночевать в гостях у Шарикова. Удалились означенные
- личности лишь после того, как Федор, присутствовавший при этой сцене в
- осеннем пальто, накинутом сверх белья, позвонил по телефону в 45 отделение
- милиции. Личности мгновенно отбыли, лишь только Федор повесил трубку.
- Неизвестно куда после ухода личностей задевалась малахитовая пепельница с
- подзеркальника в передней бобровая шапка Филиппа Филипповича и его же
- трость, на каковой трости золотой вязью было написано: "Дорогому и
- уважаемому Филиппу Филипповичу благодарные ординаторы в день...', Дальше шла
- римская цифра Х.
- - Кто они такие? - Наступал Филипп Филиппович, сжимая кулаки, на
- Шарикова.
- Тот, шатаясь и прилипая к шубам, бормотал насчет того, что личности ему
- неизвестны, что они не сукины сыны какие-нибудь, а - хорошие.
- - Изумительнее всего, что ведь они же оба пьяные... Как же они
- ухитрились? - Поражался Филипп Филиппович, глядя на место в стойке, где
- некогда помещалась память юбилея.
- - Специалисты, - пояснил Федор, удаляясь спать с рублем в кармане.
- От двух червонцев Шариков категорически отперся и при этом выговорил
- что-то неявственное насчет того, что вот, мол, он не один в квартире.
- - Ага, быть может, это доктор Борменталь свистнул червонцы?
- Осведомился Филипп Филиппович тихим, но страшным по оттенку голосом.
- Шариков качнулся, открыл совершенно посоловевшие глаза и высказал
- предположение:
- - А может быть, зинка взяла...
- - Что такое?.. - Закричала Зина, появившись в дверях как привидение,
- прикрывая на груди расстегнутую кофточку ладонью, - да как он...
- Шея Филиппа Филипповича налилась красным цветом.
- - Спокойно, зинуша, - молвил он, простирая к ней руку, - не волнуйся,
- мы все это устроим.
- Зина немедленно заревела, распустив губы, и ладонь запрыгала у нее на
- ключице.
- - Зина, как вам не стыдно? Кто же может подумать? Фу, какой срам!
- Заговорил Борменталь растерянно.
- - Ну, Зина, ты - дура, прости господи, - начал было Филипп Филиппович.
- Но тут зинин плач прекратился сам собой и все умолкли. Шарикову стало
- нехорошо. Стукнувшись головой об стену он издал звук - не то "и", не то "е"
- - вроде "эээ"! Лицо его побледнело и судорожно задвигалась челюсть.
- - Ведро ему, негодяю, из смотровой дать!
- И все забегали, ухаживая за заболевшим Шариковым. Когда его отводили
- спать, он, пошатываясь в руках Борменталя, очень нежно и мелодически ругался
- скверными словами, выговаривая их с трудом.
- Вся эта история произошла около часу, а теперь было часа 3 пополуночи,
- но двое в кабинете бодрствовали, взвинченные коньяком с лимоном. Накурили
- они до того, что дым двигался густыми медленными плоскостями, даже не
- колыхаясь.
- Доктор Борменталь, бледный, с очень решительными глазами, поднял рюмку
- с стрекозиной талией.
- - Филипп Филиппович, - прочувственно воскликнул он, - я никогда не
- забуду, как я полуголодным студентом явился к вам, и вы приютили меня
- при кафедре. Поверьте, Филипп Филиппович, вы для меня гораздо больше,
- чем профессор, учитель... Мое безмерное уважение к вам... Позвольте вас
- поцеловать, дорогой Филипп Филиппович.
- - Да, голубчик, мой... - Растерянно промычал Филипп Филиппович и
- поднялся навстречу. Борменталь его обнял и поцеловал в пушистые, сильно
- прокуренные усы.
- - Ей-богу, Филипп фили...
- - Так растрогали, так растрогали... Спасибо вам, - говорил Филипп
- Филиппович, - голубчик, я иногда на вас ору на операциях. Уж простите
- стариковскую вспыльчивость. В сущности ведь я так одинок... "От севильи до
- гренады..."
- - Филипп Филиппович, не стыдно ли вам?.. - Искренно воскликнул пламенны
- Борменталь, - если вы не хотите меня обижать, не говорите мне больше таким
- образом...
- - Ну, спасибо вам... "К берегам священным Нила..." Спасибо... И я вас
- полюбил как способного врача.
- - Филипп Филиппович, я вам говорю!.. - Страстно воскликнул Борменталь,
- сорвался с места, плотнее прикрыл дверь, ведущую в коридор и, вернувшись,
- продолжал шепотом, - ведь это - единственный исход. Я не смею вам, конечно,
- давать советы, но, Филипп Филиппович, посмотрите на себя, вы совершенно
- замучились, ведь так нельзя же больше работать!
- - Абсолютно невозможно, - вздохнув, подтвердил Филипп Филиппович.
- - Ну, вот, это же немыслимо, - шептал Борменталь, - в прошлый раз вы
- говорили, что боитесь за меня, если бы вы знали, дорогой профессор, как вы
- меня этим тронули. Но ведь я же не мальчик и сам соображаю, насколько это
- может получиться ужасная шутка. Но по моему глубокому убеждению, другого
- выхода нет.
- Филипп Филиппович встал, замахал на него руками и воскликнул:
- - И не соблазняйте, даже и не говорите, - профессор заходил по комнате,
- закачав дымные волны, - и слушать не буду. Понимаете, что получиться, если
- нас накроют. Нам ведь с вами "принимая во внимание происхождение" - от'ехать
- не придется, невзирая на нашу первую судимость. Ведь у нас нет подходящего
- происхождения, мой дорогой?
- - Какой там черт! Отец был судебным следователем в вильно, - горестно
- ответил Борменталь, допивая коньяк.
- - Ну вот-с, не угодно ли. Ведь это же дурная наследственность.
- Пакостнее и представить себе ничего нельзя. Впрочем, виноват, у меня еще
- хуже. Отец - кафедральный протоиерей. Мерси. "От севильи до гренады... В
- тихом сумраке ночей..." Вот, черт ее возьми.
- - Филипп Филиппович, вы - величина мирового значения, и из-за какого-то
- извините за выражение, сукиного сына... Да разве они могут вас тронуть,
- помилуйте!
- - Тем более, не пойду на это, - задумчиво возразил Филипп Филиппович,
- останавливаясь и озираясь на стеклянный шкаф.
- - Да почему?
- - Потому что вы-то ведь не величина мирового значения.
- - Где уж...
- - Ну вот-с. А бросать коллегу в случае катастрофы, самому же выскочить
- на мировом значении, простите... Я - московский студент, а не Шариков.
- Филипп Филиппович горделиво поднял плечи и сделался похож на
- французского древнего короля.
- - Филипп Филиппович, эх... - Горестно воскликнул Борменталь, - значит,
- что же? Теперь вы будете ждать, пока удастся из этого хулигана сделать
- человека?
- Филипп Филиппович жестом руки остановил его, налил себе коньяку,
- хлебнул, пососал лимон и заговорил:
- - Иван Арнольдович, как по-вашему, я понимаю что-либо в анатомии и
- физиологии, ну скажем, человеческого мозгового аппарата? Как ваше мнение?
- - Филипп Филиппович, что вы спрашиваете! - С большим чувством ответил
- Борменталь и развел руками.
- - Ну, хорошо. Без ложной скромности. Я тоже полагаю, что в этом я не
- самый последний человек в Москве.
- - А я полагаю, что вы - первый не только в Москве, а и в Лондоне и в
- оксфорде! - Яростно перебил Борменталь.
- - Ну, ладно, пусть будет так. Ну так вот-с, будущий профессор
- Борменталь: это никому не удастся. Конечно. Можете и не спрашивать. Так и
- сошлитесь на меня, скажите, Преображенский сказал. Финита, клим! - Вдруг
- торжественно воскликнул Филипп Филиппович и шкаф ответил ему звоном, - клим,
- - повторил он. - Вот что, Борменталь, вы первый ученик моей школы и, кроме
- того, мой друг, как я убедился сегодня. Так вот вам как другу, сообщу по
- секрету, - конечно, я знаю, вы не будете срамить меня - старый осел
- Преображенский нарвался на этой операции как третьекурсник. Правда, открытие
- получилось, вы сами знаете - какое, тут Филипп Филиппович горестно указал
- обеими руками на оконную штору, очевидно, намекая на Москву, - Но только
- имейте в виду, Иван Арнольдович, что единственным результатом этого открытия
- будет то, что все мы теперь будем иметь этого Шарикова вот где, - здесь,
- Преображенский похлопал себя по крутой и склонной к параличу шее, будьте
- спокойны! Если бы кто-нибудь, - сладострастно продолжал Филипп Филиппович, -
- разложил меня здесь и выпорол, - я бы, клянусь, заплатил бы червонцев пять!
- "От севильи до гренады..." Черт меня возьми... Ведь я пять лет сидел,
- выковыривал придатки из мозгов... Вы знаете, какую я работу проделал - уму
- непостижимо. И вот теперь, спрашивается - зачем? Чтобы в один прекрасный
- день милейшего пса превратить в такую мразь, что волосы дыбом встают.
- - Исключительное что-то.
- - Совершенно с вами согласен. Вот, доктор, что получается, когда
- исследователь вместо того, чтобы идти параллельно и ощупью с природой,
- форсирует вопрос и приподнимает завесу: на, получай Шарикова и ешь его с
- кашей.
- - Филипп Филиппович, а если бы мозг спинозы?
- - Да! - Рявкнул Филипп Филиппович. - Да! Если только злосчастная собака
- не помрет у меня под ножом, а вы видели - какого сорта эта операция. Одним
- словом, я - Филипп Преображенский, ничего труднее не делал в своей жизни.
- Можно привить гипофиз спинозы или еще какого-нибудь такого лешего и
- соорудить из собаки чрезвычайно высокостоящего. Но на какого дьявола? -
- Спрашивается. Обьясните мне, пожалуйста, зачем нужно искусственно
- фабриковать спиноз, когда любая баба может его родить когда угодно. Ведь
- родила же в холмогорах мадам ломоносова этого своего знаменитого. Доктор,
- человечество само заботится об этом и в эволюционном порядке каждый год
- упорно, выделяя из массы всякой мрази, создает десятками выдающихся гениев,
- украшающих земной шар. Теперь вам понятно, доктор, почему я опорочил ваш
- вывод в истории Шариковской болезни. Мое открытие, черти б его сьели, с
- которым вы носитесь, стоит ровно один ломаный грош... Да, не спорьте, Иван
- Арнольдович, я ведь уж понял. Я же никогда не говорю на ветер, вы это
- отлично знаете. Теоретически это интересно. Ну, ладно! Физиологи будут в
- восторге. Москва беснуется... Ну, а практически что? Кто
- теперь перед вами? Преображенский указал пальцем в сторону смотровой,
- где почивал Шариков:
- - Исключительный прохвост.
- - Но кто он - клим, клим, - крикнул профессор, - клим чугунов
- (Борменталь открыл рот) - вот что-с: две судимости, алкоголизм, "все
- поделить", шапка и два червонца пропали (тут Филипп Филиппович вспомнил
- юбилейную палку и побагровел) - хам и свинья... Ну, эту палку я найду. Одним
- словом, гипофиз - закрытая камера, определяющая человеческое данное лицо.
- Данное! "От севильи до гренады..." - Свирепо вращая глазами, кричал Филипп
- Филиппович, - а не общечеловеческое. Это - в миниатюре - сам мозг. И мне он
- совершенно не нужен, ну его ко всем свиньям. Я заботился совсем о другом, об
- евгенике, об улучшении человеческой породы. И вот на омоложении нарвался.
- Неужели вы думаете, что из-за денег произвожу их? Ведь я же все-таки ученый.
- - Вы великий ученый, вот что! - Молвил Борменталь, глотая коньяк. Глаза
- его налились кровью.
- - Я хотел проделать маленький опыт, после того, как два года тому назад
- впервые получил из гипофиза вытяжку полового гормона. И вместо этого что же
- получилось? Боже ты мой! Этих гормонов в гипофизе, о господи... Доктор,
- передо мной - тупая безнадежность, я клянусь, потерялся.
- Борменталь вдруг засучил рукава и произнес, кося глазами к носу:
- - Тогда вот что, дорогой учитель, если вы не желаете, я сам на свой
- риск накормлю его мышьяком. Черт с ним, что папа судебный следователь. Ведь
- в конце концов - это ваше собственное экспериментальное существо.
- Филипп Филиппович потух, обмяк, завалился в кресло и сказал:
- - Нет, я не позволю вам этого, милый мальчик. Мне 60 лет, я вам могу
- давать советы. На преступление не идите никогда, против кого бы оно ни было
- направлено. Доживите до старости с чистыми руками.
- - Помилуйте, Филипп Филиппович, да ежели его еще обработает этот
- Швондер, что ж из него получится?! Боже мой, я только теперь начинаю
- понимать, что может выйти из этого Шарикова!
- - Ага! Теперь поняли? А я понял через десять дней после операции. Ну
- так вот, Швондер и есть самый главный дурак. Он не понимает, что Шариков для
- него более грозная опасность, чем для меня. Ну, сейчас он всячески старается
- натравить его на меня, не соображая, что если кто-нибудь в свою очередь
- натравит Шарикова на самого Швондера, то от него останутся только рожки да
- ножки.
- - Еще бы! Одни коты чего стоят! Человек с собачьим сердцем.
- - О нет, нет, - протяжно ответил Филипп Филиппович, - вы, доктор,
- делаете крупнейшую ошибку, ради бога не клевещите на пса. Коты - это
- временно... Это вопрос дисциплины и двух-трех недель. Уверяю вас. Еще
- какой-нибудь месяц, и он перестанет на них кидаться.
- - А почему не теперь?
- - Иван Арнольдович, это элементарно... Что вы на самом деле спрашиваете
- да ведь гипофиз не повиснет же в воздухе. Ведь он все-таки привит на собачий
- мозг, дайте же ему прижиться. Сейчас Шариков проявляет уже только остатки
- собачьего, и поймите, что коты - это лучшее из всего, что он делает.
- Сообразите, что весь ужас в том, что у него уж не собачье, а именно
- человеческое сердце. И самое паршивое из всех, которые существуют в природе!
- До последней степени взвинченный Борменталь сжал сильные худые руки в
- кулаки, повел плечами, твердо молвил:
- - Кончено. Я его убью!
- - Запрещаю это! - Категорически ответил Филипп Филиппович.
- - Да помилуйт...
- Филипп Филиппович вдруг насторожился, поднял палец.
- - Погодите-ка... Мне шаги послышались.
- Оба прислушались, но в коридоре было тихо.
- - Показалось, - молвил Филипп Филиппович и с жаром заговорил по-немецки
- в его словах несколько раз звучало русское слово "уголовщина".
- - Минуточку, - вдруг насторожился Борменталь и шагнул к двери. Шаги
- слышались явственно и приблизились к кабинету. Кроме того, бубнил голос
- Борменталь распахнул двери и отпрянул в изумлении. Совершенно пораженный
- Филипп Филиппович застыл в кресле.
- В освещенном четырехугольнике коридора предстала в одной ночной сорочке
- Дарья Петровна с боевым и пылающим лицом. И врача и профессора ослепило
- обилие мощного и, как от страху показалось обоим, совершенно голого тела. В
- могучих руках Дарья Петровна волокла что-то, и это "что-то", упираясь,
- садилось на зад и небольшие его ноги, крытые черным пухом, заплетались по
- паркету. "Что-то", конечно, оказалось Шариковым, совершенно потерянным, все
- еще пьяненьким, разлохмаченным и в одной рубашке.
- Дарья Петровна, грандиозная и нагая, тряхнула Шарикова, как мешок с
- картофелем, и произнесла такие слова:
- - Полюбуйтесь, господин профессор, на нашего визитера Телеграфа
- Телеграфовича. Я замужем была, а Зина - невинная девушка. Хорошо, что я
- проснулась.
- Окончив эту речь, Дарья Петровна впала в состояние стыда, вскрикнула,
- закрыла грудь руками и унеслась.
- - Дарья Петровна, извините ради бога, - опомнившись, крикнул ей вслед
- красный Филипп Филиппович.
- Борменталь повыше засучил рукава рубашки и двинулся к Шарикову.
- Филипп Филиппович заглянул ему в глаза и ужаснулся.
- - Что вы, доктор! Я запрещаю...
- Борменталь правой рукой взял Шарикова за шиворот и тряхнул его так, что
- полотно на сорочке спереди треснуло.
- Филипп Филиппович бросился наперерез и стал выдирать щуплого
- Шарикова из цепких хирургических рук.
- - Вы не имеете права биться! - Полузадушенный кричал Шариков, садясь
- наземь и трезвея.
- - Доктор! - Вопил Филипп Филиппович.
- Борменталь несколько пришел в себя и выпустил Шарикова, после чего тот
- сейчас же захныкал.
- - Ну, ладно, - прошипел Борменталь, - подождем до утра. Я ему устрою
- бенефис, когда он протрезвится.
- Тут он ухватил Шарикова под мышки и поволок его в приемную спать.
- При этом Шариков сделал попытку брыкаться, но ноги его не слушались.
- Филипп Филиппович растопырил ноги, отчего лазоревые полы разошлись,
- возвел руки и глаза к потолочной лампе в коридоре и молвил:
- - Ну-ну..
- Бенефис Шарикова, обещанный доктором Борменталем, не состоялся, однако,
- на следующее утро по той причине, что Полиграф Полиграфович исчез из дома.
- Борменталь пришел в яростное отчаяние, обругал себя ослом за то, что не
- спрятал ключ от парадной двери, кричал, что это непростительно, и кончил
- пожеланием, чтобы Шариков попал под автобус. Филипп Филиппович сидел в
- кабинете, запустив пальцы в волосы, и говорил:
- - Воображаю, что будет твориться на улице... Вообража-а-ю. "От севильи
- до гренады", боже мой.
- - Он в домкоме еще может быть, - бесновался Борменталь и куда-то бегал.
- В домкоме он поругался с председателем Швондером до того, что тот сел
- писать заяление в народный суд хамовнического района, крича при этом, что он
- не сторож питомца профессора Преображенского, тем более, что этот питомец
- Полиграф не далее, как вчера, оказался прохвостом, взяв в домкоме якобы на
- покупку учебников в кооперативе 7 рублей.
- Федор, заработавший на этом деле три рубля, обыскал весь дом сверху до
- низу. Нигде никаких следов Шарикова не было.
- Выяснилось только одно - что Полиграф отбыл на рассвете в кепке, в
- шарфе и пальто, захватив с собой бутылку рябиновой в буфете, перчатки
- доктора Борменталя и все свои документы. Дарья Петровна и Зина, не скрывая,
- выразили свою бурную радость и надежду, что Шариков больше не вернется. У
- Дарьи Петровны Шариков занял накануне три рубля пятьдесят копеек.
- - Так вам и надо! - Рычал Филипп Филиппович, потрясая кулаками. Целый
- день звенел телефон, звенел телефон на другой день. Врачи принимали
- необыкновенное количество пациентов, а на третий день вплотную встал в
- кабинете вопрос о том, что нужно дать знать в милицию, каковая должна
- разыскать Шарикова в Московском омуте.
- И только что было произнесено слово "милиция", как благоговейшую тишину
- обухова переулка прорезал лай грузовика и окна в доме дрогнули. Затем
- прозвучал уверенный звонок, и Полиграф Полиграфович вошел с необычайным
- достоинством, в полном молчании снял кепку, пальто повесил на рога и
- оказался в новом виде. На нем была кожаная куртка с чужого плеча, кожаные же
- потертые штаны и английские высокие сапожки со шнуровкой до колен.
- Неимоверный запах котов сейчас расплылся по всей передней. Преображенский и
- Борменталь точно по команде скрестили руки на груди, стали у притолоки и
- ожидали первых сообщений от Полиграфа Полиграфовича. Он пригладил жесткие
- волосы, кашлянул и осмотрелся так, что видно было: смущение Полиграф желает
- скрыть при помощи развязности.
- - Я, Филипп Филиппович, - начал он наконец говорить, - на должность
- поступил.
- Оба врача издали неопределенный сухой звук горлом и шевельнулись.
- Преображенский опомнился первый, руку протянул и молвил:
- - Бумагу дайте.
- Было напечатано: "предьявитель сего товарищ Полиграф Полиграфович
- Шариков действительно состоит заведующим подотделом очистки города Москвы от
- бродячих животных (котов и пр.) В отделе МКХ".
- - Так, - тяжело молвил Филипп Филиппович, - кто же вас устроил?
- Ах, впрочем я и сам догадываюсь.
- - Ну, да, Швондер, - ответил Шариков.
- - Позвольте вас спросить - почему от вас так отвратительно пахнет?
- Шариков понюхал куртку озабоченно.
- - Ну, что ж, пахнет... Известно: по специальности. Вчера котов душили,
- душили...
- Филипп Филиппович вздрогнул и посмотрел на Борменталя. Глаза у того
- напоминали два черных дула, направленных на Шарикова в упор. Без всяких
- предисловий он двинулся к Шарикову и легко и уверенно взял его за глотку.
- - Караул!- Пискнул Шариков, бледнея.
- - Доктор!
- - Ничего не позволю себе дурного, Филипп Филиппович, - не беспокойтесь,
- - железным голосом отозвался Борменталь и завопил: - Зина и Дарья Петровна!
- Те появились в передней.
- - Ну, повторяйте, - сказал Борменталь и чуть-чуть при нул горло
- Шарикова к шубе, - извините меня...
- - Ну хорошо, повторяю, - сиплым голосом ответил совершенно пораженный
- Шариков, вдруг набрал воздуху, дернулся и попытался крикнуть "караул", но
- крик не вышел и голова его совсем погрузилась в шубу.
- - Доктор, умоляю вас.
- Шариков закивал головой, давая знать, что он покоряется и будет
- повторять.
- - ...Извините меня, многоуважаемая Дарья Петровна и Зинаида?..
- - Прокофьевна, - шепнула испуганно Зина.
- - Уф, Прокофьевна... - Говорил, перехватывая воздух, охрипший Шариков,
- - ...Что я позволил себе...
- - Себе гнусную выходку ночью в состоянии опьянения.
- - Опьянения...
- - Никогда больше не буду...
- - Не бу...
- - Пустите, пустите его, Иван Арнольдович, - взмолились одновременно обе
- женщины, - вы его задушите.
- Борменталь выпустил Шарикова на свободу и сказал:
- - Грузовик вас ждет?
- - Нет, - почтительно ответил Полиграф, - он только меня привез.
- - Зина, отпустите машину. Теперь имейте в виду следующее: вы опять
- вернулись в квартиру Филиппа Филипповича?
- - Куда же мне еще? - Робко ответил Шариков, блуждая глазами.
- - Отлично-с. Быть тише воды, ниже травы. В противном случае за каждую
- безобразную выходку будете иметь со мною дело. Понятно?
- - Понятно, - ответил Шариков.
- Филипп Филиппович во все время насилия над Шариковым хранил молчание.
- Как-то жалко он сьежился у притолоки и грыз ноготь, потупив глаза в паркет.
- Потом вдруг поднял их на Шарикова и спросил, глухо и автоматически:
- - Что же вы делаете с этими... С убитыми котами?
- - На польты пойдут, - ответил Шариков, - из них белок будут делать на
- рабочий кредит.
- Засим в квартире настала тишина и продолжалась двое суток. Полиграф
- Полиграфович утром уезжал на грузовике, появлялся вечером, тихо обедал в
- компании Филиппа Филипповича и Борменталя.
- Несмотря на то, что Борменталь и Шариков спали в одной комнате
- приемной, они не разговаривали друг с другом, так что Борменталь соскучился
- первый.
- Дня через два в квартире появилась худенькая с подрисованными глазами
- барышня в кремовых чулочках и очень смутилась при виде великолепия квартиры.
- В потертом пальтишке она шла следом за Шариковым и в передней столкнулась с
- профессором.
- Тот оторопелый остановился, прищурился и спросил:
- - Позвольте узнать?
- - Я с ней расписываюсь, это - наша машинистка, жить со мной будет.
- Борменталя надо будет выселить из приемной. У него своя квартира есть, -
- крайне неприязненно и хмуро пояснил Шариков.
- Филипп Филиппович поморгал глазами, подумал, глядя на побагровевшую
- барышню, и очень вежливо пригласил ее.
- - Я вас попрошу на минуточку ко мне в кабинет.
- - И я с ней пойду, - быстро и подозрительно молвил Шариков.
- И тут моментально вынырнул как из-под земли Борменталь.
- - Извините, - сказал он, - профессор побеседует с дамой, а мы уж с вами
- побудем здесь.
- - Я не хочу, - злобно отозвался Шариков, пытаясь устремиться вслед за
- сгорающей от стыда барышней и Филиппом Филипповичем.
- - Нет, простите, - Борменталь взял Шарикова за кисть руки и они пошли в
- смотровую.
- Минут пять из кабинета ничего не слышалось, а потом вдруг глухо
- донеслись рыдания барышни.
- Филипп Филиппович стоял у стола, а барышня плакала в грязный кружевной
- платочек.
- - Он сказал, негодяй, что ранен в боях, - рыдала барышня.
- - Лжет, - непреклонно отвечал Филипп Филиппович. Он покачал головой и
- продолжал. - Мне вас искренне жаль, но нельзя же так с первым встречным
- только из-за служебного положения... Детка, ведь это безобразие. Вот что...
- - Он открыл ящик письменного стола и вынул три бумажки по три червонца.
- - Я отравлюсь, - плакала барышня, - в столовке солонина каждый день...
- И угрожает... Говорит, что он красный командир... Со мною, говорит, будешь
- жить в роскошной квартире... Каждый день аванс... Психика у меня добрая,
- говорит, я только котов ненавижу... Он у меня кольцо на память взял...
- - Ну, ну, ну, - психика добрая... "От севильи до гренады", - Бормотал
- Филипп Филиппович, - нужно перетерпеть - вы еще так молоды...
- - Неужели в этой самой подворотне?
- - Ну, берите деньги, когда дают взаймы, - рявкнул Филипп Филиппович.
- Затем торжественно распахнулись двери и Борменталь по приглашению
- Филиппа Филипповича ввел Шарикова. Тот бегал глазами, и шерсть на голове у
- него возвышалась, как щетка.
- - Подлец, - выговорила барышня, сверкая заплаканными размазанными
- глазами и полосатым напудренным носом.
- - Отчего у вас шрам на лбу? Потрудитесь обьяснить этой даме, вкрадчиво
- спросил Филипп Филиппович.
- Шариков сыграл ва-банк:
- - Я на колчаковских фронтах ранен, - пролаял он.
- Барышня встала и с громким плачем вышла.
- - Перестаньте! - Крикнул вслед Филипп Филиппович, - Погодите, колечко
- позвольте, - сказал он, обращаясь к Шарикову.
- Тот покорно снял с пальца дутое колечко с изумрудом.
- - Ну, ладно, - вдруг злобно сказал он, - попомнишь ты у меня. Завтра я
- тебе устрою сокращение штатов.
- - Не бойтесь его, - крикнул вслед Борменталь, - я ему не позволю ничего
- сделать. - Он повернулся и поглядел на Шарикова так, что тот попятился и
- стукнулся затылком о шкаф.
- - Как ее фамилия? - Спросил у него Борменталь. - Фамилия! - Заревел он
- и вдруг стал дик и страшен.
- - Васнецова, - ответил Шариков, ища глазами, как бы улизнуть.
- - Ежедневно, - взявшись за лацкан Шариковской куртки, выговорил
- Борменталь, - сам лично буду справляться в чистке - не сократили ли
- гражданку Васнецову. И если только вы... Узнаю, что сократили, я вас...
- Собственными руками здесь же пристрелю. Берегитесь, Шариков, - говорю
- русским языком!
- Шариков, не отрываясь, смотрел на Борменталевский нос.
- - У самих револьверы найдутся... - Пробормотал Полиграф, но очень вяло
- и вдруг, изловчившись, брызнул в дверь.
- - Берегитесь! - Донесся ему вдогонку борменталевский крик.
- 9.
- Ночь и половину следующего дня висела, как туча перед грозой, тишина.
- Все молчали. Но на следующий день, когда Полиграф Полиграфович, которого
- утром кольнуло скверное предчувствие, мрачный уехал на грузовике к месту
- службы, профессор Преображенский в совершенно неурочный час принял одного из
- своих прежних пациентов, толстого и рослого человека в военной форме. Тот
- настойчиво добивался свидания и добился. Войдя в кабинет, он вежливо щелкнул
- каблуками к профессору.
- - У вас боли, голубчик, возобновились? - Спросил осунувшийся
- Филипп Филиппович, - садитесь, пожалуйста.
- - Мерси. Нет, профессор, - ответил гость, ставя шлем на угол стола, я
- вам очень признателен... Гм... Я приехал к вам по другому делу, Филипп
- Филиппович... Питая большое уважение... Гм... Предупредить. Явная ерунда.
- Просто он прохвост... - Пациент полез в портфель и вынул бумагу, - хорошо,
- что мне непосредственно доложили...
- Филипп Филиппович оседлал нос пенсне поверх очков и принялся читать. Он
- долго Бормотал про себя, меняясь в лице каждую секунду. "...А также угрожая
- убить председателя домкома товарища Швондера, из чего видно, что хранит
- огнестрельное оружие. И произносит контрреволюционные речи, даже энгельса
- приказал своей социалприслужнице Зинаиде Прокофьевне Буниной спалить в
- печке, как явный меньшевик со своим ассистентом Борменталем Иваном
- Арнольдовичем, который тайно не прописанный проживает у него в квартире.
- Подпись заведующего подотделом очистки П. П. Шарикова - удостоверяю.
- Председатель домкома Швондер, секретарь пеструхин".
- - Вы позволите мне это оставить у себя? - Спросил Филипп Филиппович,
- покрываясь пятнами, - или, виноват, может быть, это вам нужно, чтобы дать
- законный ход делу?
- - Извините, профессор, - очень обиделся пациент, и раздул ноздри, - вы
- действительно очень уж презрительно смотрите на нас. Я... - И тут он стал
- надуваться, как индейский петух.
- - Ну, извините, извините, голубчик! - Забормотал Филипп Филиппович,
- простите, я право, не хотел вас обидеть. Голубчик, не сердитесь, меня он так
- задергал...
- - Я думаю, - совершенно отошел пациент, - но какая все-таки дрянь!
- Любопытно было бы взглянуть на него. В Москве прямо легенды какие-то про вас
- рассказывают...
- Филипп Филиппович только отчаянно махнул рукой. Тут пациент разглядел,
- что профессор сгорбился и даже как будто поседел за последнее время.
- ******
- Преступление созрело и упало, как камень, как это обычно и бывает. С
- сосущим нехорошим сердцем вернулся в грузовике Полиграф Полиграфович. Голос
- Филиппа Филипповича пригласил его в смотровую. Удивленный Шариков пришел и с
- неясным страхом заглянул в дуло на лице Борменталя, а затем на Филиппа
- Филипповича. Туча ходила вокруг ассистента и левая его рука с папироской
- чуть вздрагивала на блестящей ручке акушерского кресла.
- Филипп Филиппович со спокойствием очень зловещим сказал:
- - Сейчас заберите вещи: брюки, пальто, все, что вам нужно, - и вон из
- квартиры!
- - Как это так? - Искренне удивился Шариков.
- - Вон из квартиры - сегодня, - монотонно повторил Филипп Филиппович,
- щурясь на свои ногти.
- Какой-то нечистый дух вселился в Полиграфа Полиграфовича; очевидно,
- гибель уже караулила его и срок стоял у него за плечами. Он сам бросился в
- обьятия неизбежного и гавкнул злобно и отрывисто:
- - Да что такое в самом деле! Что, я управы, что ли, не найду на вас? Я
- на 16 аршинах здесь сижу и буду сидеть.
- - Убирайтесь из квартиры, - задушенно шепнул Филипп Филиппович.
- Шариков сам пригласил свою смерть. Он поднял левую руку и показал
- Филиппу Филипповичу обкусанный с нестерпимым кошачьим запахом - шиш. А затем
- правой рукой по адресу опасного Борменталя из кармана вынул револьвер.
- Папироса Борменталя упала падучей звездой, а через несколько секунд
- прыгающий по битым стеклам Филипп Филиппович в ужасе метался от шкафа к
- кушетке. На ней распростертый и хрипящий лежал заведующий подотделом
- очистки, а на груди у него помещался хирург Борменталь и душил его беленькой
- малой подушкой.
- Через несколько минут доктор Борменталь с не своим лицом прошел на
- передний ход и рядом с кнопкой звонка наклеил записку:
- "Сегодня приема по случаю болезни профессора - нет. Просят не
- беспокоить звонками".
- Блестящим перочинным ножичком он перерезал провод звонка, в зеркале
- осмотрел поцарапанное в кровь свое лицо и изодранные, мелкой дрожью
- прыгающие руки. Затем он появился в дверях кухни и настороженным голосом
- Зине и Дарье Петровне сказал:
- - Профессор просит вас никуда не уходить из квартиры.
- - Хорошо, - робко ответили Зина и Дарья Петровна.
- - Позвольте мне запереть дверь на черный ход и забрать ключ, -
- заговорил Борменталь,прячась за дверь в стене и прикрывая ладонью лицо - это
- временно, не из недоверия к вам. Но кто-нибудь придет, а вы не выдержите и
- откроете, а нам нельзя мешать. Мы заняты.
- - Хорошо, - ответили женщины и сейчас же стали бледными. Борменталь
- запер черный ход, запер парадный, запер дверь из коридора в переднюю и шаги
- его пропали у смотровой.
- Тишина покрыла квартиру, заползла во все углы. Полезли сумерки,
- скверные, настороженные, одним словом мрак. Правда, впоследствии соседи
- через двор говорили, что будто бы в окнах смотровой, выходящих во двор, в
- этот вечер горели у Преображенского все огни, и даже будто бы они видели
- белый колпак самого профессора... Проверить трудно. Правда, и Зина, когда
- уже кончилось, болтала, что в кабинете у камина после того, как Борменталь и
- профессор вышли из смотровой, ее до смерти напугал Иван Арнольдович. Якобы
- он сидел в кабинете на корточках и жег в камине собственноручно тетрадь в
- синей обложке из той пачки, в которой записывались истории болезни
- профессорских пациентов. Лицо будто бы у доктора было совершенно зеленое и
- все, ну, все... Вдребезги исцарапанное. И Филипп Филиппович в тот вечер сам
- на себя не был похож. И еще что... Впрочем, может быть, невинная девушка из
- пречистенской квартиры и врет...
- За одно можно поручиться: в квартире в этот вечер была полнейшая и
- ужаснейшая тишина.
- 10. Эпилог
- Ночь в ночь через десять дней после сражения в смотровой в квартире
- профессора Преображенского, что в Обуховском переулке, ударил резкий звонок.
- - Уголовная милиция и следователь. Благоволите открыть.
- Забегали шаги, застучали, стали входить, и в сверкающей от огней
- приемной с заново застекленными шкафами оказалось масса народу. Двое в
- милицейской форме, один в черном пальто, с портфелем, злорадный и бледный
- председатель Швондер, юноша-женщина, швейцар Федор, Зина, Дарья Петровна и
- полуодетый Борменталь, стыдливо прикрывающий горло без галстука.
- Дверь из кабинета пропустила Филиппа Филипповича. Он вышел в известном
- всем лазоревом халате и тут же все могли убедиться сразу, что Филипп
- Филиппович очень поправился в последнюю неделю. Прежний властный и
- энергичный Филипп Филиппович, полный достоинства, предстал перед ночными
- гостями и извинился, что он в халате.
- - Не стесняйтесь, профессор, - очень смущенно отозвался человек в
- штатском, затем он замялся и заговорил. - Очень неприятно. У нас есть ордер
- на обыск в вашей квартире и, - человек покосился на усы Филиппа Филипповича
- и докончил, - и арест, в зависимости от результата.
- Филипп Филиппович прищурился и спросил:
- - А по какому обвинению, смею спросить, и кого?
- Человек почесал щеку и стал вычитывать по бумажке из портфеля.
- - По обвинению Преображенского, Борменталя, Зинаиды Буниной и Дарьи
- Ивановой в убийстве заведующего подотделом очистки мкх Полиграфа
- Полиграфовича Шарикова.
- Рыдания Зины покрыли конец его слов. Произошло движение.
- - Ничего я не понимаю, - ответил Филипп Филиппович, королевски
- вздергивая плечи, - какого такого Шарикова? Ах, виноват, этого моего пса...
- Которого я оперировал?
- - Простите, профессор, не пса, а когда он уже был человеком. Вот в чем
- дело.
- - То-есть он говорил? - Спросил Филипп Филиппович, - это еще не значит
- быть человеком. Впрочем, это не важно. Шарик и сейчас существует, и никто
- его решительно не убивал.
- - Профессор, - очень удивленно заговорил черный человек поднял брови, -
- тогда его придеться предьявить. Десятый день, как пропал, а данные, извините
- меня, очень нехорошие.
- - Доктор Борменталь, благоволите предьявить Шарика следователю,
- приказал Филипп Филиппович, овладевая ордером.
- Доктор Борменталь, криво улыбнувшись, вышел.
- Когда он вернулся и посвистал, за ним из двери кабинета выскочил пес
- странного качества. Пятнами он был лыс, пятнами на нем отрастала шерсть
- вышел он, как ученый циркач, на задних лапах, потом опустился на все четыре
- и осмотрелся. Гробовое молчание застыло в приемной, как желе. Кошмарного
- вида пес с багровым шрамом на лбу вновь поднялся на задние лапы и,
- улыбнувшись, сел в кресло.
- Второй милиционер вдруг перекрестился размашистым крестом и, отступив,
- сразу отдавил Зине обе ноги.
- Человек в черном, не закрывая рта, выговорил такое:
- - Как же, позвольте?.. Он служил в очистке...
- - Я его туда не назначал, - ответил Филипп Филиппович, - ему господин
- Швондер дал рекомендацию, если я не ошибаюсь.
- - Я ничего не понимаю, - растерянно сказал черный и обратился к первому
- милиционеру. - Это он?
- - Он, - беззвучно ответил милицейский. - Форменно он.
- - Он самый, - послышался голос Федора, - только, сволочь, опять оброс.
- - Он же говорил... Кхе... Кхе...
- - И сейчас еще говорит, но только все меньше и меньше, так что
- пользуйтесь случаем, а то он скоро совсем умолкнет.
- - Но почему же? - Тихо осведомился черный человек.
- Филипп Филиппович пожал плечами.
- - Наука еще не знает способов обращать зверей в людей. Вот я попробовал
- да только неудачно, как видите. Поговорил и начал обращаться в первобытное
- состояние. Атавизм.
- - Неприличными словами не выражаться, - вдруг гаркнул пес с кресла и
- встал.
- Черный человек внезапно побледнел, уронил портфель и стал падать на бок
- милицейский подхватил его сбоку, а Федор сзади. Произошла суматоха и в ней
- отчетливей всего были слышны три фразы:
- Филипп Филипповича: - Валерьянки. Это обморок.
- Доктора Борменталя: - Швондера я собственноручно сброшу с лестницы,
- если он еще раз появится в квартире профессора Преображенского.
- И Швондера: - Прошу занести эти слова в протокол.
- ******
- Серые гармонии труб играли. Шторы скрыли густую пречистенскую ночь с ее
- одинокой звездою. Высшее существо, важный песий благотворитель сидел в
- кресле, а пес Шарик, привалившись, лежал на ковре у кожаного дивана. От
- мартовского тумана пес по утрам страдал головными болями, которые мучали его
- кольцом по головному шву. Но от тепла к вечеру они проходили. И сейчас
- легчало, легчало, и мысли в голове у пса текли складные и теплые.
- "Так свезло мне, так свезло, - думал он, задремывая, - просто
- неописуемо свезло. Утвердился я в этой квартире. Окончательно уверен я, что
- в моем происхождении нечисто. Тут не без водолаза. Потаскуха была моя
- бабушка, царство ей небесное, старушке. Правда, голову всю исполосовали
- зачем-то, но это до свадьбы заживет. Нам на это нечего смотреть".
- ******
- В отделении глухо позвякивали склянки. Тяпнутый убирал в шкафах
- смотровой.
- Седой же волшебник сидел и напевал: - "К берегам священным Нила..."
- Пес видел страшные дела. Руки в скользких перчатках важный человек
- погружал в сосуд, доставал мозги, - упорный человек, настойчивый, все
- чего-то добивался, резал, рассматривал, щурился и пел:
- - "К берегам священным Нила..."
- КОНЕЦ
Advertisement
Add Comment
Please, Sign In to add comment
Advertisement