157***
Дорога шла настолько спокойно, насколько это могло быть в такой ситуации. Я изо всех сил пытался удержать эмоции, или хотя бы просто сидеть с подавленным видом. Но совершенно неожиданно меня начала душить злость. На Абу, на Мартина, даже на девушку. Иррациональная, бессмысленная злоба, преследующая целью обвинить в произошедшем кого угодно, только не себя.
Почему этот гребанный каджит просто не остановился? Ведь тогда все могло бы быть по-другому. Может быть, мы смогли бы договориться, откупится, еще что-нибудь. И все же я понимал что самым оптимальны вариантом для бандитов было открыть огонь в упор по колесам, остановить машину, а потом расстреливать до пробоя стекол, после чего обобрать трупы. Или под угрозой оружия взять нас в заложники, с тем, чтобы потребовать выкуп. А для меня лично, как выглядящего наиболее опасным, вооруженным силовиком, с их точки зрения было бы логично пристрелить заранее. Он не виноват, он поступил оптимально. Проявил решительность, избежал наиболее опасного участка засады. А если бы у них был гранатомет? Нет, им нужна была относительно целая машина, нужна была добыча. Потому не было и мин. Я не мог винить Абу в том, что случилось, да и он наверняка лучше меня знает что за дерьмо тут творится.
Но зачем он остановился? Я мог бы тешить себя хотя бы иллюзиями того, что мне показалось, что пулеметчика раздавило машиной, а на самом деле они выбрались из обломков потрепанные, но живые. Зачем он остановился? Мне бы тогда не пришлось вытаскивать того погорельца, и отбиваться от третьего. Я же ему руку откусил. Проклятье, да он истощен, но я отхерачил ему зубами руку. Но у меня не было выбора! Этот ублюдок кинулся на меня с ножом! Кинулся, видя, что я пытаюсь спасти его товарища. Зачем он это сделал? Он что, решил что я это жаркое себе на обед вытаскиваю? Тупой мудак. Ну нахрена он пошел на меня с ножом?
А если бы он автомат не потерял под моим огнем? Он же-бы просто застрелил меня, пока я был занят тем недожарком. Меня окатило запоздалым страхом. А ведь я интуитивно почуял опасность, почуял, что что-то не так, подсознательно обнаружив, что третьего нет. Почуял, но отвлекся на спасение этого трупа. Зачем я вообще его вытаскивал? Только руку обжег. Хорошо хоть кот добил их сам, избавив меня от этого. Надо было просто оборвать его мучения пулей, вот и все. Почему я не могу в волевые и быстрые решения, когда надо? Я же чуть не погиб из-за этого проклятого порыва. Проклятье, я не дома, и это не гопники из соседнего подъезда которым достаточно по морде дать. Это вооруженные дикари. К ним недопустима жалость и сострадание, к ним вообще нельзя относиться как к людям, потому что гуманизм по отношению к ним смертелен.
Неужели у меня нет необходимого хладнокровия? Как тогда я смогу постоять за себя, если постоянно буду теряться в ситуациях, где жестокость и безжалостность вопрос жизни и смерти? На что же я подписал контракт? Что если я окажусь в подобных ситуациях? Что тогда? Что если мне вновь придется защищать себя таким образом?
А чего я ждал? Спасибо Абу, что он хоть избавил меня от необходимости добивать раненых. А Мартин? В его компетенции было обеспечение безопасности? У нас ведь не было охраны, не было. Кот – водитель, а я не боец. Мне еще повезло, что я попал по колесу так ловко, а если бы расстрелял все патроны без пользы? Одна пуля уже прошила стекло, еще немного, и оно бы раскололось совсем. Они должны были знать об опасности, должны были предусмотреть, и обеспечить охрану.
«Они люди. Они не знали. Потому остановка. Абу было необходимо выяснить, кто именно напал».
Нет, он был зол. Или предположил продолжение погони? Организовал засаду на мотоцикл. Хорошо хоть без меня обошелся, а что бы я смог сделать? Говорят, что люди стараются стрелять не во врага, пока не пропитаются к нему ненавистью, стараются целиться мимо, стрелять только для вида. А я? Я же стрелял не в человека, в машину. Неужели эти тормоза сильны во мне? А когда придет время? Когда вопрос: убить, или быть убитым станет реальным, что мне делать тогда? Я слаб. Мне тяжело убивать. Я ведь их убил, убил. Я не хотел…
А девка то эта. Обещала каждую ночь со мной трахаться. Даже не заглянула ни разу, хоть спросить как дела. Сука. А ведь из-за нее так башка болит, она подкинула Винсенти такой способ поквитаться со мной, точно она. Все проблемы из-за баб. И все ведь по ее плану, едет довольная домой. Могла бы хоть спасибо сказать. Если бы не я, ее бы эти нигры по кругу пустили до полного истирания. Или не нигры, или куда ее там это Винсенти отправить хотел?
А Шилов? Устроился то же. Что он, не мог охраны потребовать? Или посчитал что я за охрану? А ему вообще говорили кто я такой? Говорили, что я вообще военной подготовки не имею? Что они вообще про меня знают? Что фирма сообщила им? Тут точка столкновения интересов, я нужен им, чтобы изобразить имитацию бурной деятельности над их новыми заказами. Как же тут все запуталось, сколько интересов пересекаются на мне? А на других модификантах? Много ли нас вообще? И есть что-то такое во мне, что вызвало особенный интерес именно ко мне? Вернее, это свойство мое, или моей модификации?
Думать, думать о чем угодно, но отвлекаться. Я не могу позволить себе проявить под маской лица хоть какие-то эмоции на людях. И вместе с тем, не могу выглядеть полностью бесчувственным для Мартина. Потом, все потом. Отложить, как откладывают сложные решения на потом. Люди уже распахнули все окна настежь. Да, воняет от меня просто убойно. Горелой резиной, бензином, паленой шерстью. Жаренной человечиной. Скорее бы душ хоть где-нибудь принять. И руку дерет. Как он орал, как человек может вообще так кричать? Что же я наделал.
Неподалеку от города нас встретил другой автомобиль. Абу остановился, мы по-быстрому перегрузили вещи, и пересели, направившись в город. Уже темнело, и мы ехали молча, каждый погруженный в свои мысли. Лишь пару раз Шилов пожаловался на голод. Мне тоже хотелось есть. Мартин о чем-то говорил по телефону, было видно, что он раздражен. Наконец он сказал, уже, когда мы подъезжали к чему-то вроде гостиницы рядом с аэропортом:
- На все про все у нас два часа, если хотим успеть на самолет. Матвей, давайте только побыстрее. Вас в таком виде просто не пустят.
- Понимаю, достаньте мне мазь от ожогов, пантенол там например, и бинты. И поесть что-нибудь сообразите по быстрому, - ответил я. Мы остановились, вышли из машины. Нас уже встречали какие-то люди. Посмотрев на меня мельком, они заговорили с Мартином. Публика же кроме них была практически шокирована.
В другое время меня, может быть, и повеселили бы кидаемые на меня взгляды, но не теперь. Всего два часа. Я быстро вышел из машины, из открытого багажника вытащил свои ботинки, и поплелся куда-то следом за Мартином. Тому пришлось изрядно потрясти метродотеля прежде чем получить ключ, а люди, бывшие в помещении холла натурально вылупились на меня. Я обвел их тяжелым взглядом, почти физически чувствуя смесь страха и отвращения что вызывал. Меня сторонились, и думаю в особенности из-за запаха.
158***
Мартин изволил проводить меня до номера, а затем оставил, наконец, наедине с собой. Я зашел в ванную, разделся, забрался под воду, постаравшись пустить струю прохладной воды по обожженной руке. Прикосновение было болезненным, но мне было необходимо вымыть ее. На глаза навернулись слезы.
Я совершил убийство. Я – убийца. Я убил трех человек. Тут, без свидетелей, я уже смог поддаться чувствам, и разрыдаться словно ребенок, пытаясь как-то примириться с поглощавшим меня холодом от осознания совершенного. Могла ли быть необходимость оправданием? Что мне теперь делать? Два часа, да ни в какую полицию они не заявят. Им не нужны задержки. Беспредел полный. И я теперь его часть. Часть этого мира, часть преступности. Я – убийца.
А чего я хотел? – возникла в голове холодная мысль. Они пошли по пути военного применения модификаций, и пусть даже я буду показушным зверьком, рано или поздно, будут недовольные, или желающие остановить, или желающие ликвидировать меня. Что тогда?
А ничего, простой выбор, или я, или они. Даже если я буду просто сидеть дома, рано или поздно кто-нибудь да сочтет себя в праве решить что таким как я не должно быть, и попытается привести свое решение в исполнение. Я же уже сталкивался с человеком, который решил, что против меня можно смело достать нож. Вот и сейчас, они решили просто ограбить нас. Я же просто погибну, если позволю себе слабость. Мне нельзя проявлять ее.
Спокойно. Я просто защищался. Никто не обвинит меня, будто ничего и не было. Что изменилось вообще? Да ничего. Мне же в руки сунули оружие, я не виноват ни в чем. Это просто случайность. Я же в мотор целился. Машину трясло, их автомобиль вилял. Я пытался, да я даже в человека и не попал, я в шину попал. В чем моя вина? Да, их занесло, но это несчастный случай. Несчастный случай, вот и все. Я не виноват в том, что случилось, я не стрелял в людей. Я пытался спасти его, пытался. Я вытащил его, в конце концов. Что я мог еще сделать? А тот, он сам сунул мне руку в пасть, я защищался, не более. Да и не я их убил, их убил этот хренов кошак. Подумаешь, цапнул его за руку, будто в первый раз. Могли бы и до больницы их довезти, но Абу решил их добить. Что я, виноват? Я ни в чем не виноват, я ничего такого не делал. Я стрелял по машине, а все остальное просто случайность. Я нечаянно.
Вода уже наполнила ванную, я сидел в ней, рассеянно натираясь в попытках смыть запахи. Запахи, такие приятные запахи. Жаренного мяса, свежей крови и плоти. Мой рот невольно наполнился слюной при воспоминании об этом укусе, о том, как теплая кровь хлынула в него, как обрывки сладкого мяса растерлись на зубах, как прыснул костный мозг. Я голоден, надо поесть.
Как ни странно, отпустив чувства на волю, я действительно почувствовал некоторое облегчение, и бесконечную усталость. Я выбрался из ванной, устроился на кровати, надел штаны, и замер, погружаясь в апатию. Все мои рассуждения разбивались об реальность. Мне тяжело переживать все это. Как бы я хотел что-то изменить. Если бы от выстрелов просто вышел из строя двигатель, как бы все было проще.
В дверь постучали.
- Да? – спросил я.
- Матвей? Вы как там?
- Уже все закончил, входите.
Мартин зашел, подошел ко мне, протягивая тюбик и бинт. Я взял их, выдавил мази на пальцы, стал обмазывать ей руку, морщась от боли. Не знаю что это была за мазь, название на тюбике на неизвестном мне языке, но во всяком случае она действительно начала холодить кожу. Поскольку ожог не был силен, только покраснение да чуть заметные вздутия на кисти, я решил, что бандаж будет вполне допустимым. Наблюдая за мной, Мартин сказал:
- Вы извините за спешку, просто думали немного быстрее уложиться.
- Да ничего. Мартин, слушайте, я честно стрелял в двигатель. Я хотел только остановить их машину. Мартин, я не хотел убивать.
- Нет, вы ни в чем не виноваты. Матвей, я просто хочу сказать…
- Что не считаете этот случай форс-мажорным поводом, оговоренным в контракте, ведь так? – Посмотрел я на него. Он замялся:
- Нет, ну то есть да, в смысле этого никто не ожидал. Дорога уже давно была спокойной, а эти бандиты, они границу пересекли. Если бы мы знали, мы бы организовали охрану. И я хотел сказать; спасибо. Как бы там ни было, вы спасли нас, всех нас. И, я постараюсь добиться дополнительной выплаты, все же я обязан вам жизнью.
Я вздохнул. Короткий отдых уже был, и теперь мне нельзя проявлять истинных чувств. Линия поведения? Мартин должен понимать, что мне неприятно произошедшее, для манипуляции им мне необходимо зародить в нем комплекс вины. Многого я не добьюсь, не на того напал. Вон он как гладко говорит, хотя самым важным, что ему необходимо до меня донести является факт неприятия этого инцидента как возможности разорвать контракт.
- Деньги за кровь, мистер Чинк? – грустно сказал я, глядя в пол, - я уже не наемный работник, я уже наемник связанный кровью? Это вы хотите мне сказать?
- Нет, Матвей, что вы. Вовсе нет. Просто, это ведь случайность, не более того.
- Автомат в моих руках не был случайностью.
- Но он был не заряжен, просто для вида.
- Он означал, что в случае нападения стрелять придется мне.
- Никто не ждал нападения, никто. Тут уже давно все было спокойно, и Матвей, мы скоро достроим аэродром, и эти поездки перестанут быть нужными.
- Надеюсь на это.
- Да, я думаю, перед вылетом стоит поужинать. Вы присоединитесь?
- Да, конечно. Куда идти?
- Там внизу.
Я обулся, пошел следом за Мартином, выкинув дорогой футболку в урну. Состояние у нее было такое что проще купить новую. Даже шарахнувшийся в сторону встречный не повеселил меня. Мы спустились вниз, действительно обнаружив там столовую. Остальные уже были там, даже Абу, выглядевшей весьма нервным под изумленными взглядами окружающих. Впрочем, мое появление добавило еще больше ажиотажа. Я прошел к столу, убедившись, что блюда стоят и на нас с Мартином, сел за стол, и приступил к еде, не обращая внимания и на появившиеся у некоторых людей телефоны. Какая мне разница, в конце концов? Все равно все потрут. Шилов посмотрел на часы, спросил:
- Успеваем?
- Да, - ответил Мартин.
- Ты извини, если что лишнего наговорил. Мы там все на нервах были, - вмешался я. Шилов поморщился, и сказал:
- Да ладно, проехали. Проклятье, мне нужно потребовать внеочередной отпуск за это дерьмо.
- Угу.
Мы вновь умолкли. Разговор не клеился абсолютно. Кроме того к нам направился какой-то парень, видимо желая убедится что мы настоящие. Я посмотрел на него первым, затем на него посмотрел Абу. Не знаю, у кого из нас вышел более тяжелый взгляд, но парень натуральным образом отшатнулся, и пошел прочь, пытаясь изобразить полную случайность своего приближения.
159***
После еды мы отправились прямо в аэропорт, благо дорога была достаточно короткая. Интересно, тут кто-нибудь во второй раз ночевать остается? Я залез в багаж, достав свой плащ, и накинув его, не надевая рукав на забинтованную руку. Надеюсь в самолете попрохладнее будет. В аэропорту мы так же вызвали определенный интерес, правда, кот уже отстал, так что интерес был сосредоточен только на мне.
Меня не волновало все это. Не лезут, и ладно. Я вообще накинул на голову капюшон, снимая его только на досмотре. Разговоры с охраной были на Мартине, да нас особо и не задерживали, так что достаточно скоро мы оказались в самолете. Я сел у иллюминатора, как в прошлый раз, отделившись от внимания людей Мартином. Хотелось спать, что собственно говоря, я и сделал, прислонив голову к стене. Уснул я почти сразу как закрыл глаза.
Вокруг царил ослепительный запах горелой плоти. Я стоял на раскаленном песке, и смотрел как редкая трава вокруг чернеет, и вянет от жара. Я посмотрел вниз, увидев, что моя шерсть превратилась в языки пламени, алые, танцующие и переплетающиеся, с желтыми отблесками, такими прекрасными отблесками. Огонь был необычайно красив, огонь тяжелой органики, желтое с алым, почти без синевы. Я улыбался, глядя на свои руки, покрытые теплыми языками пламени, на алый блеск раскаленных когтей, точно сталь красного каления. Я не боялся огня, я сам был огнем. Живым огнем, способным испепелить все вокруг.
Мой взгляд скользнул по почерневшим, обугленным костям под ногами. Я кошмар, и нет ужаса, которого я убоюсь. Взвизгнули пули, и с шипением расплескались об меня серебристыми каплями расплавленного свинца. Мой взгляд скользнул на стрелявшего. Один из этих негров, кажется выпотрошенный. Я улыбнулся, и пошел к нему. Он разряжал оружие слепой, длинной очередью. Грохот стрельбы был совершенно реалистичным, даже запах пороха сиял яркой нотой.
У него кончились патроны, но он не убегал. Он стоял, с ужасом глядя на меня, и его кожа заблестела от жара, а одежда начала плавится. Я протянул руку, и схватил его за плечо, вонзив раскаленные когти в плоть. Мясо зашипело, испаряясь от жара восхитительным ароматом шашлыка, и прыская каплями пылающего жира. Он заорал, оглушительно завопил под шипение своей плоти. Его одежда запылала, а кожа начала обгорать. Он вскинул руки, пытаясь меня оттолкнуть, его пальцы погрузились в пламя моей шерсти, и кожа на них лопнула, расползаясь на скукоживающиеся на глазах лоскуты.
Я схватил его за второе плечо, с улыбкой глядя на то, как с лица сползает кожа, обнажая потемневшие от кокса кости. Его глаза выпучились, точно белок вареного яйца. Вопли потеряли даже намек на человеческие, когда щеки разорвались, обнажая оскал зубов. Язык зашипел мелкими пузырьками. По моей груди уже скреблись пястные кости, пальцы давно отвалились обломками обугленных костяшек.
Он вопил не переставая, и распахнув пасть, я вцепился зубами в его лицо, сжимая челюсти на обнаженном черепе. Клыки вошли в кость точно горячий нож в масло, прожигая себе дорогу подобно жалу аппарата для выжигания по дереву. Я сдавил его голову, и спустя секунду его череп треснул, наполнив мой рот изумительным вкусом человеческой крови. Крик оборвался.
Что-то коснулось моей головы, что то чуждое, что-то иное. Я проснулся.
Я осознал это, еще не открывая глаз. Мартин что-то недовольно говорил, моей головы вновь коснулись со стороны затылка, где шерсть была в целостности. Ему что-то ответили. Я открыл глаза, оглянулся, увидев на сидении позади меня какую-то девушку, испуганно отдернувшую руку. Я слегка улыбнулся, и отвернулся. Блин, надо было капюшон накинуть. Во рту еще чувствовался вкус сырой плоти. Я помотал головой, пытаясь понять, отгонять мне его или наслаждаться им.
- Вас разбудили? – спросил Мартин вполне очевидную вещь.
- Я привык, - отозвался я, прижимаясь к стене, и глядя на темноту за иллюминатором. Где-то там алело солнце, то ли заходящее, то ли восходящее. Несмотря на возражения Мартина, меня опять погладили по затылку. Я не обращал внимания, да и Мартин видимо забил на это.
Облака почти неразличимы. Эх, если бы выключить свет в салоне, я мог бы полюбоваться этой прекрасной картиной. Да, убил. И что такого? Я защищался. Выбора не было, вот и все. Свидетелей не было, ну в смысле сохранивших запись произошедшего. А если бы это кто-то снял? Особенно рукопашную схватку? Интересно, это тоже бы потерлось, или развирусилось? Такое видео было бы шоком, хотя наверняка его списали бы на работу какой-нибудь киностудии.
- Долго лететь? – Спросил я.
- Не очень, уже почти прилетели. Но мы с пересадкой.
- Я знаю. И если она не прекратит меня гладить, скажите, что я могу счесть это сексуальным заигрыванием, и ответить.
- Эм, что?
- Ничего, разбудите, как прилетим.
- Да, конечно.
Я попытался сделать вид, что снова задремал, но спать уже не получалось. После очередного спора с Мартином девушка отстала. Интересно, он воспользовался предложенным мной аргументом, или придумал что-то поприличнее?
Полет действительно оказался недолгим, и вновь я задержался, выходя последним, чтобы не устраивать излишний ажиотаж. Мы спустились в здание аэропорта, сходя по трапу, я накинул капюшон. В нем я и просидел в зале ожидания, надев перчатки, и согнувшись так чтобы не слишком отсвечивать мордой. Капюшон я снимал только на прохождении таможни, предоставив все споры Мартину.
Посмотреть на меня сбежалась, вероятно, вся таможня, прихватив с собой заодно охрану, весь обслуживающий персонал, включая уборщиц, и заодно и несколько пассажиров. Я пытался сохранять на лице максимальную доброжелательность, с привычной маской полуулыбки, но творившиеся меня все же нервировало. Спокойно, я переживал это не раз. Наши спутники держались в стороне, видимо не желая оказываться в центре этого внимания. Интересно, через сколько лет такие как я перестанут вызывать удивление?
Сложный вопрос, все зависит от того, что же на самом деле хочет руководство фирмы, и что же у них получится. Возможно, такие как я, станут вызывать ужас, станут воплощением человеческих страхов. Возможно, появление отряда подобных мне в каком-нибудь городе вызовут массовое бегство просто на всякий случай. Военное направление, люди не особо боятся солдат, видя в них таких же людей, только в форме. А что они будут думать, видя в качестве силовиков не людей, а чудовищ? Достаточно нескольких силовых операций получивших огласку, с обильным видео-сопровождением, и мир объединится в своем страхе. Те, кто купят боевые модификации, будут использовать этих солдат для поддержания своей власти, для борьбы с оппозицией. А тут не Европа с ее относительным гуманизмом. Тут для разгона толпы и огнемет применить могут. Смогу ли я как-нибудь повлиять на то, что будет происходить в мире? Не знаю, мне бы хотя бы со своими чувствами справится.
Наконец, после всех формальностей, я был в самолете летевшим домой, в Россию. За спиной осталась Африка, место, где я впервые пролил кровь и узнал вкус человеческой плоти…