Проснувшись, я первым делом подошел к календарю и сорвал лист со вчерашней датой. Затем взглянул на число нового дня и понимающе улыбнулся. Я знал, какой день сегодня, и ждал его с волнением и трепетом целый год.
Конечно, меня интересовал не сам день. Впереди был завтрак всухомятку, самые длинные восемь часов на работе с нелепыми и скучными сотрудниками и вечно недовольным, но не менее нелепым начальством. Но эти восемь часов пройдут, и я приступлю к тому, чего так долго ждал.
Десять лет, два месяца и шесть дней назад произошло то, из-за чего я начал делать то, что сделаю сегодня. Убью человека. Это надо было делать каждый год именно в этот день. За это я не получал денег или удовольствия, не пытался очистить мир от плохих людей. Я делал это не потому, что хотел почтить какого-нибудь кровавого бога или отомстить за свою поломанную жизнь. Я делал это потому, что надеялся. Этой надежды хватало мне, чтобы собрать силы и оборвать чужую жизнь. Мне, немолодому инженеру, всю жизнь проработавшему на заводе и ни разу никого даже не ударившему. Конечно, были драки в детстве и юности, но у кого их не было? Не они дают нам способность убивать.
Эту способность нам дает надежда. Вера в то, что обязательно будет лучше, если мы так сделаем. Закончится война, если мы убьем солдат врага. Не будет преступлений, если мы убьем тех, кто их совершает. Наступит светлое будущее, если мы убьем тех, кто в него не верит. И мы их убиваем. С радостью, гневом или жалостью. Быстро и безболезненно или долго и мучительно. Убиваем и убиваем, не останавливаясь на перерыв, но желаемого так и не достигаем. Возможно, мы еще не всех убили.
В отличие от остальных, я знал, сколько нужно смертей: тринадцать человек. Чертова дюжина. Это просто совпадение или число людей имеет смысл? Это неважно, ведь их смерти помогут вернуть мою прежнюю жизнь назад. Двенадцать смертей в обмен на новую жизнь для моей жены. Раньше это звучало бы безумно и глупо. Какой-то бред и мракобесие, такого не бывает в жизни. Но сейчас я знал, что это правда. Знал с того самого момента в морге, когда санитар спросил, люблю ли я свою жену. Конечно люблю, как её можно не любить? Сильнее всего на свете. И даже сильнее сына? Этот вопрос заставил задуматься, но в душе я знал ответ, как мы знаем, когда нас спрашивают, кого мы сильнее любим: папу или маму? Никто не хочет признаваться даже себе, что кого-то из них любит сильнее, но правда в том, что при слове «любишь» мы думаем о ком-то одном. В тот момент я думал о жене.
«Можно будет родить еще одного, к этому времени мы будем не такими уж и старыми. В крайнем случае, возьмем в детдоме. Главное, что она будет жива», - думал я спустя два месяца, когда отдавал тому санитару своего пятилетнего сына. Это было первое убийство. Оставалось еще двенадцать человек, которых  надо убить самому. Так сказал мне санитар. Еще он сказал, что неважно, кто умрет, но надо будет собрать у них кровь. Сколько крови? Он говорил, что суть в самом убийстве и должно хватить пары капель, но я решил, что лучше перестраховаться. Для каждого человека я беру небольшую банку из-под майонеза. Сейчас он продается в пакетах или ведерках, но дома еще осталась пара таких баночек. Раньше в таких сдавали мочу на анализ. Удобные баночки: они помещаются в кармане пальто, а закрыв крышку, можно быть уверенным, что ничего не прольется.
Прошло пять часов после того, как я закончил все дела на работе. Сейчас я гуляю в парке на другом конце города и жду. Когда проходит нужный человек, я это чувствую. Не знаю, почему так происходит, но я уверен, что мне нужен именно он.  Сегодня это была  девочка лет пятнадцати. Пухловатая фигура, деревенски-простое, некрасивое лицо. Возможно, её родители думали, что с такой внешностью девочке ничего не грозит в темном парке. Она шла впереди меня и неуклюже держала сумку, словно боялась её уронить. Вдруг руки девочки ослабели, сумка начала выпадать, но я оказался рядом и успел её перехватить. Затем я вытащил нож из горла девочки, свободной рукой достал банку и набрал немного крови из раны. Закрыв банку и убрав её обратно, я схватил труп за волосы и потащил его к заранее открытому люку канализации.
Через полчаса я ехал в метро, держал котенка в руках и чесал его за ухом. Он сидел в той сумке и, когда я выходил из парка, начал мяукать. Наверное, ему было темно и душно. Оказавшись у меня в руках, котенок начал озираться по сторонам и пытаться выбраться, но в шумном вагоне он испугался, начал дрожать и прижиматься ко мне. Как его назвать? Рыжик? Но так только рыжих котов называют, а этот был белым. Барсик? Нет, посмотрев на него, я понял, что это имя ему не подходит. Вот для кошек есть хорошее имя Мурка, которое подходит всем, но для котов я ничего такого не знаю. «Как будет звучать мужской вариант Мурки? Мурк?» Мне почему-то понравилось это имя. «А котенку оно понравится? - Он мирно спал у меня на коленях, положив голову на мою руку. – Думаю, понравится. А если нет, то сам виноват, что спал, пока мы имя ему выбирали». Он выглядел таким маленьким и беспомощным в моих руках. Нехотя я разбудил его, легонько погладив по голове. Котенок вздрогнул и удивленно посмотрел на меня сонными глазами. «Просыпайся, Мурк, наша остановка. Пойдем, купим тебе молока, - весело сказал я ему. – Теперь будем жить вместе. Тебе понравится у меня дома. Когда подрастешь, я буду отпускать тебя на улицу погулять. Знаю, ты же не захочешь сидеть в четырех стенах. А когда захочешь вернуться, тебя всегда будет ждать тарелочка молока и кусочек колбасы. Мы станем хорошими друзьями, я обещаю».
Я зашел на кухню, налил в миску молока и поставил её перед котенком. Затем вынул из пальто банку с кровью девочки и поставил её в морозилку. Завтра надо отнести её санитару. А потом сходить с Мурком в ветлечебницу, там его осмотрят и сделают пару прививок. Это больно, но я буду рядом с ним. А потом мы вернемся домой, покушаем и будем играть до самого вечера. Он устанет и уснет прямо у меня на руках, а я буду гладить его и ждать. Осталось немного, кажется, еще двое. Ей будет не так грустно, когда она увидит котенка. А потом у нас появится ребенок, который будет играть с ним. Рядом со мной будут те, кого я люблю. Кого-то больше, кого-то меньше. Но это ничего не значит, ведь больше не придется выбирать.