1. Долгий разбег перед прыжком в бездну

Благовещенск ждал беды.
На прошлой неделе отключилась Звезда Сименса. Оборудование на подстанциях проржавело, давление упало - и в один из малых моментов произошла разгерметизация внутренних орбов. Звезда мигнула раз, другой, а затем отключилась - вся, от вкопанных в землю мощных опор, и до тонкой вершины, облепленной вогнутыми передатчиками, обмотанной оптоволоконными кабелями-фидерами; лишенная электричества, Звезда смолкла. Трехмерное поле esp, которое в обычное время щедрыми каскадами скручивалось и наматывалось вокруг ее вершины - сейчас исчезло, словно его и не было.
Эсперы лишились своей силы.
Отнеслись к этому по-разному. Эсперы нервничали. Хозяева жизни, экстрасенсы и постлюди, люди новой формации и нечеловеческого мышления - свои хваленые способности, телекинез с пирокинезом, левитацию с телепатией, etc - применять они могли только в поле esp. Вне его эсперы становились обычными людьми, слабыми и уязвимыми.
Кое-кто в городе решил, что настало время устроить большой передел. На третий день аварии неизвестные в масках напали на В.Ф. Костюкова, одного из наиболее пожилых и уважаемых эсперов в городе, и избили его до полусмерти.
Несколько дней в Благовещенске-Волжском шли ожесточенные бои между городской шпаной - ведь большинство эсперов принадлежали к разным преступным группировкам. Сильные враз стали слабыми, баланс сил сместился, и вновь, как в девяностые, на первый план вышли крепколобые быки, спортсмены в шнурованных кроссовках. Само собой, то были не бандиты - вернее, не настоящие бандиты; то были обычные гопники, рекрутированные "добрыми ребятами" из эсперской верхушки - для расправы над конкурентами. Полицейские тоже не отставали. Облавы и аресты шли один за другим. Короля преступного мира, эспера Г.Н. Кемоклидзе, тоже арестовали в Благовещенске-Волжском; однако тут же отпустили, осознав, что погорячились. Кемоклидзе не обиделся и на всякий случай уехал в Кисловодск, на лечебные грязи.
Дима Светозаров жил на самом краю Благовещенска, в Автозаводском районе. На седьмой день аварии худой, сутулый Дима вышел из дома, тоскливо взглянул на солнце и побрел в парикмахерскую.
- Побрейте меня под ноль, теть Валь, - ожесточенно сказал Дима на входе.
- Дымок? - удивилась дородная парикмахерша. - Ты чего не в школе?
- Заболел.
- А чего стричься пришел?
- Надо, - раздраженно сказал он.
- А волосы-то зачем стричь? Они у тебя хорошие.
- Надо, тетя Валя! Пожалуйста.
Удивляться было чему. Волосы у Димы были длинные, до середины спины - шелковистые, гладкие и очень мягкие, как у девушки. Он гордился ими и завивал в локоны, делал разные прически и после заботливо сушил материным феном - тетя Валя знала это.
Дима зло взглянул на себя в зеркало и повторил:
- Стригите.
- Что-то случилось, Дымок? - встревожилась парикмахерша.
- Ничего не случилось.
- Больше не слушаешь рэп свой? - спросила она.
- Это рок, теть Валь.
- Ну извини, не знала, - она уперла рыхлые руки в пояс. - Так стричь?
- Стригите, - выдохнул Дима.
- Жалко-то как... - она поцокала языком. - Ладно, садись.
Дима сел. Тетя Валя накрыла его широкой простыней и обвязала вокруг его шеи эластичный бинт. Волосы остались снаружи. Они лежали тяжелой копной. Тетя Валя взяла один локон в руки и, поколебавшись немного, побрызгала его из пульверизатора.
- Сейчас я тебя расчешу, - сказала она Диме.
- Делайте, что хотите.
- Ох, Дымок...
Щелкнули ножницы, и первый локон, тихо скользнув по простыне, упал на кафельный пол. А Дима сжал зубы. Это не его решение. Так надо. Его довели...
- Дымок, ты в школу-то пойдешь? - спросила тетя Валя.
- Потом, - очнулся Дима.
Она обкорнала Диму до короткого ежика, затем еще раз прошлась по его голове машинкой, и наконец сказала:
- Все, закончила. Жалко... Ой, жалко-то как.
Дима взглянул на себя в зеркало.
Не так уж и плохо, подумал он с удивлением. Тощее лицо Димы без обрамлявших его локонов приобрело некий процент мужественности. Открывшая шея оказалась энергичной - пожалуй, даже мускулистой, а нижняя челюсть стала визуально длиннее и тяжелее.
"На мужика стал похож", - неожиданно для себя подумал Дима.
- Голова у тебя красивая, без вмятин, - сказала тетя Валя. - Хорошо.
- А что, могли бы и вмятины? - удивился Дима.
- У моего сына такие.
- Откуда?
- Да щипцами его неудачно взяли. Когда Мишаня в пуповине запуталался... Ой, жуткая такая история, я тебе ее потом расскажу.
Она смолкла, с нетерпением ожидая, что Дима начнет ее расспрашивать.
Но он просто сказал:
- Спасибо, теть Валь. Сколько с меня?
- Пятьдесят,  - разочарованно произнесла парикмахерша. - А голову мыть будешь?
- Нет.
На полу грязными космами лежали димины волосы. Стараясь не глядеть на них, Дима встал, стряхнул с головы волоски, заплатил за стрижку и вышел на улицу, где вяло ползли машины, объезжая рытвины.
- А "до свидания" кто говорить будет? - напомнила ему тетя Валя с порога.
- До свиданья, теть Валь, - обернулся он.
Она лишь покачала головой. Что-то неладное с Дымком творится...
Ветер непривычно холодил обнаженный череп. Дима не любил холод. Он сел на 101 автобус, который шел в центр города, и полчаса трясся в этой труповозке. Он сошел на остановке "17-я школа". Это было большое кирпичное здание - со желтым фонтаном перед крыльцом и с чуть погнутым флагштоком.
Сейчас был обед, и школа активно работала.
Дима покатал в кармане гладкий кастет, который Вовка приволок и бросил на холодильнике. Сейчас по расписанию физкультура. Лунтик наверняка в классе... Он ведь любит физкультуру, Лунтик-то.
Дима сжал зубы.
Толик Луначарский, он же Лунтик, любил поиздеваться над Димой. Он был эспером. Он умел пользоваться огнем. На верхней губе у Димы был шрам, след ожога. Это Лунтик запечатлел на нем свое пламя. "Подойди сюда, Дымок", - сказал Лунтик. И без всякого предупреждения вжал пылающий ноготь ему в губу.
Боль была ужасной. Огненный перст, преодолев легкое сопротивление плоти, прожег ему губу и коснулся кости. Запах паленого мяса ударил Диму в ноздри. Он завизжал и бросился прочь, а Лунтик только стоял и смеялся, смеялся, пока Дима корчился от боли возле раковины.
Диму передернуло от воспоминаний.
Лунтик со своими друзьями - Веталем и Боряном - любили под настроение "покошмарить" Диму. Ведь тот не мог дать сдачи. Особенно Лунтик не любил его длинные волосы. Он не понимал - волосы нужны Диме. Жизненно необходимы.
Лунтик управлял пламенем. Пирокинетик. Борян владел телекинезом, правда, довольно слабо. Веталь ничем не владел, но примазался за компанию.
Когда Дима вошел в класс, все замолчали, а малорослый, прыщавый Лунтик, который сидел на стуле и поигрывал йо-йо, подозвал Диму к себе:
- Эй, Дымок! Сюда.
Дима подошел.
У ног Лунтик стояла спортивная сумка со сменкой. Оттуда высовывался кончик кроссовки. От нее шел сильный запах застарелого пота. Веталь и Борян сидели на подоконнике. Веталь чуток опирался локтем на книжный шкаф. Дима отметил это на автомате. Ему было страшно. Он уж и забыл про кастет.
Лунтик уставился на него исподлобья и сказал:
- Ну?
- Что ну? - промямлил Дима. Вся его решимость куда-то испарилась. Даже ненависть ушла.
- Деньги принес? - спросил Лунтик.
- Нет.
- А че так? - развязно спросил Лунтик.
- Нету, родители не дают. Мать у меня одна, - сказал Дима, хотя обычно он этого не говорил.
- Понятно, - сказал Лунтик. - Мать любишь?
- Да.
- А если понадобится, мать на кол посадишь? Себя спасти чтобы.
- Нет, - сказал Дима.
- Хуле ты пиздишь, Дымок.
Веталь не сдержался и хихикнул.
Похоже, все трое разыгрывали какой-то этюд из нтвшного сериала или из реальных пацанов. Дима сказал:
- Я правда мать люблю.
- А че так неуверенно?
- Я уверенно.
- Ты типа считаешь, что мне послышалось? Я типа глухой? Или ты думаешь, что я глухой, - Лунтик неожиданно встал и грудью надвинулся на Диму, - хуле ты молчишь?
Дима молчал и потными пальцами тискал в кармане кастет.
Лунтик внезапно подался назад и с размаху хлопнул ладонями перед лицом Димы. Тот от испуга заслонился руками и издал тонкий звук. Все заржали. Сам Лунтик смеялся громче всех. И ведь было от чего: обычно такой хлопающий звук предшествовал его "пришествию огня".
Лунтик снисходительно похлопал дрожавшего от ярости, обиженного Диму по груди и сказал:
- Да шучу-шучу, че ты такой напряженный?
Он протянул Диме руку.
Диме взглянул на него бешеными глазами.
- Без шуток, - сказал Лунтик. - Ты че, мне не веришь?
Дима вынул правую руку из кармана и пожал Лунтику руку. А тот коротко, без замаха ударил его левой рукой под дых. Удар был сильный, ошеломляющий. Дима упал на колени, задыхаясь, страдая, забыв самого себя. Лицо Лунтика плавало над ним, красное, уродливое, смеющееся.
- Дымок, а ты чего постригся? - спросил Лунтик, отсмеявшись. - Решил под пацана закосить?
И, не дождавшись ответа, пошел за дверь. Веталь и Борян потянулись за ним, обсуждая, как красиво Лунтик поржал с Дымка.
Девчонкам надо было переодеться.
Всхлипывающего Диму заставили подняться. Машка Каменкович, пухлая староста, которая и помогала ему подняться, неожиданно спросила.
- Ты че, плачешь?
- Нет, - сказал Дима, опустив глаза.
Маша глядела на него с сочувствием. Это было невыносимо.
Оттолкнув ее, Дима торопливо вышел из класса и пошел в туалет. Мальчишки стояли неровной цепью вдоль стены. Среди них был и Лунтик. Дима быстро прошел мимо него. Когда он почти свернул за угол, Лунтик внезапно окликнул его.
- Эй, Дымок!
Дима рефлекторно вздрогнул - но так и не остановился, а Лунтику было слишком лениво догонять его и бить повторно.
Дима зашел в туалет, отдышался, отмыл глаза и вернулся в класс. Сил оставаться в классе после такого не было. Захотелось пойти в медпункт и там притвориться, что он болен.
Дима вынул кастет и тоскливо посмотрел на него.
Зря это все.
Конечно, без Звезды Лунтик не может использовать пламя. Однако он по-прежнему гораздо крепче Димы, вдобавок гораздо наглее... И у него Борян, крепкий, жестокий и безжалостный ублюдок, способный одним ударом размазать Диму по стене.
"Потом", - с облегчением решил Дима.
Потом.
Он сунул кастет обратно в карман и пошел в класс.
Девчонки переоделись, наверное.
Сейчас время пацанам переодеваться.
Стало легче. Вдобавок Лунтик больше не приставал к нему. Только Веталь подошел к Диме и сказал:
- Лол.
Дима вздрогнул, а Лунтик заржал из своего закутка. Довольный собой, Веталь вернулся к своим и стал о чем-то заливать. Дима снял джинсы и надел узкие спортивные брюки, черные, с белой адидасовой полосой. Кастет он незаметно переложил в их карман. Вдруг пригодится.
Класс потянулся на физкультуру.
Физкультуру вел Александр Степанович Рыба - высокий костистый мужчина с тяжелым лицом и глубокими, будто ножом прорезанными морщинами вдоль скул. От него всегда пахло табаком "Marlboro" и "Camel" (который он в шутку назвал "Самвел" или "Самец"). Когда он был молод, то заботился о спортивной карьере и потому не курил, а лишь употреблял насвай. Однажды Рыба, приехав в гости к родственникам из Лодомерии, с видом эксперта употребил донецкий насвай "Буратино" - смесь оксибутирата натрия с опилками и куриным калом. Растертый куриный кал при усваивании сильно обжег ему язык, вдобавок вызвал пищевое отравление. С тех пор Рыба отказался от вредного насвая и перешел к традиционному табакокурению.
Он был хорошим учителем физкультуры.
Вернее, ничем не примечательным.
На прошлой неделе пьяные эсперы из "Рудаковских" сломали Рыбе ногу. Ему пришлось взять больничный и уйти в отпуск. Сейчас А. Рыба лежит в больнице с гипсом и время от времени встает, чтобы выкурить пару крепких "самцов" на балконе. Он пролежит там еще девять недель, и в нашем повествовании не будет играть никакой роли.
Разве только в продолжении.
Заменять Рыбу должна была Ирина Васильевна, учительница начальных классов, которая вела в том числе и физкультуру - но ей было некогда.
Так что класс оказался предоставлен сам себе.
Сгорбившись, Дима сидел на спиленном пне и смотрел, как Машка Каменкович собирает всех девчонок и пытается выстроить их в шахматном порядке, чтобы вместе делать гимнастические упражнения. Полезно для фигуры. Особенно для машкиной, да. Дима проводил взглядом Таню Черниговскую - она присоединились к своим подружкам, Верочке и Сюзе, и стала обсуждать с ними новый фильм с Рэдклиффом, грациозно жестикулируя. Таня была красива. Она имела уже почти сформировавшееся женское тело, с широкими бедрами и высокой грудью. Дима печально вздохнул.
Он загадал себе - если даст отпор Лунтику, точно заведет себе девушку.
Мальчикам Машка велела играть в баскетбол. Вован Печорин предложил другое: вышибалы, и для игры использовать баскетбольный мяч. Диме очень не понравилась эта идея, но возражать он не посмел. Слишком уж выразительно на него поглядывал Лунтик.
"Наверняка постарается в меня мяч запустить", - уныло подумал Дима.
Он проверил, на месте ли кастет.
На месте, куда ж он он денется. Вот только толку с него...
Поправляя левой рукой сползавшие штаны, Лунтик подошел к Диме шаркающей походкой и остановился. Ухмылка у него была нехорошая. Гадкая. Как у мальчишки, который лучом лупы сжигает муравьев.
- Эй, Дымок!
- Чего? - тихо спросил Дима.
- Дымок! - ухмылялся Лунтик. - Дымяра! Дымный! Кому говорят!
Он вдруг наклонился и двумя пальцами больно ущипнул Диму за сосок.
- Че, айс?
Дима вскрикнул.
Боль была неприятная. Постыдная. Дима встал и попятился от Лунтика, стараясь прикрыться локтем. Сосок жгло огнем. Неужели опять? - тоскливо подумал он.
Пару месяцев назад весь класс охватила мания. Мальчики щипали друг друга за щеки (в случае с Лунтиком и Боряном - за соски, отвратительно) и азартно спрашивали:
- Че, айс?
Смысла в этом не было никакого. Просто идиотская забава. Вероятно, в этом был и некий, если можно так выразиться, сексуальный контекст, но Дима старался его не замечать.
Просто отвратительная забава.
- Ты чего это? - вырвалось у него.
- Че, айс? - спросил Лунтик, довольный собой. - Дымный! Кому говорят? Айс или не айс?
Дима молчал.
Потными пальцами он катал в кармане кастет.
Лунтик надвигался на него, неизбежный, как разлив Волги. Глаза Лунтика смеялись.
- Эй, хватит уже! Перестаньте! - крикнула им Маша со своей площадки.
- Маш, ты чего? - обернулся Лунтик.
Дима почувствовал облегчение. Машка - двоюродная сестра Лунтика. Конечно, они не лучшие друзья, Лунтик ее ни в грош не ставит - но ради приличия прислушаться к ней может. Сеструха все-таки.
- Хватит его мучить! - сказала Маша так, словно речь шла о чем-то несерьезном.
- Ладно... - Лунтик пожал плечами.
Из чистого упрямства он подошел к замершему Диму и еще раз ущипнул его за сосок, заржал, а затем закукарекал.
Дима стоял, чуть живой от стыда.
В нем зарождалась злость. Злость на всех этих ублюдков. На Лунтика, который каждый будний день над ним издевался, подшучивал - "ржал" с него; на Боряна и Веталя; на всех остальных их одноклассников, которым было плевать; на Машку, которая искренне жалела его. Злость кипела в него, словно адское пламя, словно чудовищная изжога. И он мог взорваться. Взорваться прям сейчас!
Дима сжал кулаки и запрокинул голову.
- Э, погоди, - сказал Лунтик, прищурившись.
"Не подходи. А то ударю!"
- Э! - Лунтик гнусно заржал. - Зырьте - Дымок плачет.
Дима с ужасом ощутил, что да, его глаза наполняются позорными слезами. Кипевшая внутри него ярость выражалась именно так. Лунтик ржал. Все остальные тоже ржали, они смеялись, гнусная, отвратительная толпа. Тыкали в него пальцами.
Наверняка и Машка ржала.
- Ты плачешь, что ли? - спросил Лунтик, жадно заглядывая ему в лицо.
- Нет, - Дима смотрел себе под ноги.
- Ну хуле ты пиздишь? Плачешь? Ведь плачешь же?
- Нет.
- Да он вообще плакса, еще с первого класса, - сказал Борян.
Лунтик перевелся к ним только в восьмом классе, поэтому многих нюансов не знал. Когда-то Дима с Боряном были друзьями. И тогда... Нет, тогда Дима не плакал.
Он вообще никогда не плакал!
Подлая ложь!
- Дымок. Ты мне ответь - плачешь ты или нет? - настаивал Лунтик.
Он схватил Диму за рукав.
- Плачешь?
- Нет, - сказал Дима мертвым голосом.
Не успокоившись, Лунтик еще раз взял его за рукав, и тогда Дима достал из кармана кастет и изо всех сил ударил Лунтика в лицо.
Удар получился что надо.
Раньше Дима умел драться. Он даже на бокс ходил. Но в старших классах Дима превратился в изгоя. Как это случилось - непонятно. Быть может, из-за Лунтика, которому нужна была груша для битья и он ее сделал из безропотного Димы; а может, из-за собственной прогрессирующей социопатии.
А может, покорность изначально была в его характере.
Дима ударил.
Нос под его кулаком мерзко хрустнул. С таким звуком давят жуков, ломают хитин. Лунтик взвыл и отшатнулся прочь, как ужаленный. Руки он прижимал к лицу. Из-под пальцев струилась ярко-алая кровь. Она оставляла потеки на губах и подбородке. Справившись с первым шоком, Лунтик отнял окровавленные ладони от лица. Пораженный, ошеломленный, он осмотрел их и поднял бешеный взгляд на Диму.
Нос Лунтика распух, посинел и стал бесформенным.
"Сломался нос, - подумал Дима с ужасом. - Бля".
- Извини! - взвизгнул он.
- Сука! - дрожащим голосом сказал Лунтик. - Сукааааа....
Голос его истончился и превратился в высокий, дребезжащий звук. Лунтик наклонил голову и
слепо попер на Диму. Он даже кулаки не использовал. Просто толкнул оцепеневшего от страха Диму в грудь - и тот упал, скорчившись на земле. Лунтик быстро пнул Диму под ребра. Дима взвизгнул, беспомощно закрылся руками, а Лунтик, окончательно осатанав, принялся втаптывать его в землю кроссовками. Из нос его вперемешку хлестали кровь и сопли; сам Лунтик визжал от бешенства и почти неразличимо орал:
- Сука! Сучара!!! Ты охуел!!! Блять!!!
Дима судорожно извинялся и тщетно пытался закрыться.
Весь класс столпился вокруг них, образовав круг, растерянный и испуганный. Никто из них не вмешивался, пока Машка не стряхнула с себя оцепенение и не заорала:
- Вы чего?! Помогите ему!
Кому помочь, она так и не сказала.
Вован Печорин навалился сзади на Лунтика, облапил его, как медведь, и принялся оттаскивать от Димы. Где-то сбоку топтался растерявшийся Веталь.
- Хорош, Толян! - пыхтел Печорин. - Убьешь же!
- Я его урою! - неразборчиво визжал Лунтик.
Печорин и Веталь почти синхронно подхватили его под локти и принялись тащить; Лунтик в ярости рванулся и случайно угодил Веталю по лицу. Тот взвыл и выпустил свой локоть. Лунтик подскочил к пытавшемуся встать Диме и изо всех сил пнул его в открывшийся живот.
Удар получился чудовищным.
Дима коротко вскрикнул и снова упал, задохнувшись.
"Желудок лопнул", - подумал он почему-то.
- Урою! - хрипел Лунтик.
В этот раз его оттаскивали втроем. Помогал Борян. Он ухватил Лунтика за шиворот. Он был намного крупнее друга и с легкостью удерживал его одной рукой. Лунтик хрипел.
Встав на четвереньки, Дима наконец смог вдохнуть.
К горлу подкатил комок, и его чуть не вывернуло наизнанку от свежего воздуха.
Боль была ошеломляюще сильной. Казалось, внутри его течет по ребрам кровь, скапливаясь на дне, возле разорванного желудка. Но это было неправдой, конечно.
В пыли перед ним лежал позабытый кастет.
Дима кое-как присел и положил кастет в карман. Железо было теплым от весеннего солнца. Дима не знал, что делать дальше. Он погрузился в какое-то меланхолическое отчаяние. Где-то на заднем плане орал Лунтик.
Машка больно схватила Диму за плечо, вырвав из забытья.
- Чего расселся? Пошел отсюда!
Дима вздрогнул и уставился на нее неверящим взглядом.
- Уходи! - зло сказала Машка. - Ты нам урок срываешь, Дима, уходи, пожалуйста!
Губы у нее дрожали.
Дима неуклюже поднялся и побрел прочь.
Машка ведь всегда относилась к нему с жалостью. Почему она?..
А, понятно. Она же сестра Лунтика.
Как же иначе.
- Сука! - крикнул ему сзади Лунтик. - Тебе пиздец!
От громкого звука в кровь пошел адреналин.
Дима трусливо припустил прочь.
Школа встретила его пустотой. Шли уроки, и в коридорах никто не бегал. Дима проковылял мимо поста вахтерши, прошел вдоль череды портретов, миновал большой плакат с расписанием, потом взобрался на второй этаж, осторожно придерживая ушибленный живот. Ему было страшно.
Это был тягостный, тоскливый страх.
Словно завтра его ждал расстрел, словно он взошел на эфашот, словно накинули ему на шею удавку и приготовили мешок для трупа. На сердце сомкнулись липкие пальцы. Изнывая от страха, Дима встал возле аквариума и прижал лоб к прохладному стеклу.
В воде лениво сновали оранжевые рыбки.
Хорошо им, тоскливо подумал Дима. Никто их убивать не будет.
Он не сомневался, что с этого момента его жизнь превратится в ад. Лунтик не успокоится, пока не превратит его в кусок мяса. А может... Возможно, Лунтик исполнит свою старую угрозу.
Дима с ужасом вспомнил тот момент.
Когда это было? В прошлом месяце или позапрошлом?
Стоя над ним, коленопреклоненным, Лунтик перекатывал с пальца на палец крохотный огненный шарик. Ремень его свободно висел, из расстегнутой ширинки выглядывал мятый лоскуток рубахи.
"Хуй мой сосать будешь?" - ровно спросил Лунтик.
"Нет!" - Дима завизжал, попытался подняться, но Борян не дал ему, навалился.
"Будешь, - отстраненно произнес Лунтик. - Еще как будешь".
Выждав десять секунд, вдоволь насладившись страхом, Лунтик согнал с лица это жуткое выражение и благодушно заржал, мгновенно превратившись в обыкновенного себя.
"Да шучу я! Шучу! Ты чего, Дымок?"
"Н-не шути так!"
"Видел бы ты свою рожу", - Лунтик никак не мог остановиться. Он все смеялся и смеялся. А Дима упорно вглядывался в его глаза. Он не верил, что Лунтик шутит.
А он и не шутил.
Просто давал ему понять - возможно и такое.
Дима закрыл глаза, снова прижавшись лбом к стеклу аквариума.
Он еще немного постоял так, скуля от страха, пока его не увидела учительница по географии - Эльза Константиновна. Она была статной женщиной за пятьдесят - с жестким пучком на затылке и слегка припудренной бородавкой на щеке. Эльза Констатиновна бесцеремонно взяла Диму за локоть.
- Так. Что у нас тут? Ты чего такой грязный? - спросила она.
- Упал, - сказал Дима, пряча глаза.
- А почему не на уроке?
- Упал, - повторил Дима. - У нас физкультура была.
- Понятно, - Эльза Константиновна склонила голову набок. - Иди помойся, а потом беги на урок
Дима кивнул.
Мимо прошла Маша. Она вела под руку мрачного Лунтика. Тот так и не вытер лицо - шел с корочкой из запекшейся крови на подбородке. Эльза Константиновна переключила свое внимание на Лунтика.
- Что у нас тут?
- Да так... - скривился тот.
- Ты чего такой окровавленный?
- Упал, - ответила вместо Лунтика Маша.
В сторону Димы она старалась не смотреть. А Лунтик - когда их взгляды встретились, по телу Димы прошла отвратительная дрожь - беззвучно прошептал: "Пиздец тебе".
Дима ощутил, как у его подгибаются колени.
Маша и Лунтик ушли, а Дима отпросился у Эльзы Константиновны, сказав, что сейчас ему надо отмыться. Учительница благосклонно кивнула, проинспектировала рыбок, постучав пальцем по аквариуму, и зашла к себе в класс.
Дима остался один.
В конце коридора показались Борян и Веталь. Они шли плечом к плечу. Завидев Диму, Веталь злобно ухмыльнулся и почти уже сорвался с места, будто первоклассник-задира. Но Борян остановил Веталя и покачал головой.
Не уйдет.
Диме стало дурно.
Стараясь не плакать, он прошел к мужскому туалету и стал мыть лицо. Вода журчала в фаянсовой раковине, сливаясь в темное отверстие.  Дима задыхался. От страха даже перестал болеть живот - зато мощно скрутило кишки.
В этом момент к нему подошли Борян и Веталь. Они угрюмо молчали, не шевелясь. Дима попытался пройти мимо, но тут из коридора вынырнул Лунтик и толкнул Диму обратно в коридор.
- Пиздец тебе, - повторил Лунтик.
Он казался возбужденным и радостным. Из носа торчал кусочек ватки. Лунтик вынул его и кинул Диме под ноги.
- Пиздец тебе, Дымяра.
Больше он ничего не говорил. Борян схватил обмякшего Диму сзади, а Лунтик стал бить в живот. Правда, выходило не очень. Лунтик был довольно слаб физически - он ведь эспер. Лунтик рассвирепел. Он кивнул Веталю, и он изо всех сил саданул Диме в нос, чтобы пустить кровь, затем выдохнул, как каратист из фильмов, и метко ударил по плавающим ребрам - да так больно, что Дима скорчился и заорал в голос.
В этот момент на него налетел Лунтик, одуревший от вида крови. Он засадил кулак Диме в рот, распяленный в крике, но вышло не очень - только поранил костяшки о зубы. Взбешенный, Лунтик подтащил брыкавшегося Диму к раковине и изо всех сил опустил его затылок об край фаянсовой раковины. Удар вышиб из Димы крик. Однако Лунтик был слишком слаб. Нужен был удар кого-то более сильного.
Борян просек, в чем фишка, и, схватив Диму за грудки, изо всех сил ударил его головой о раковину - да с такой силой и дурью, что у Димы померкло в глазах, а раковина треснула и разлетелась на куски, обнажив водопроводную трубу. На пол градом посыпались фаянсовые осколки.
Дима мертвой тушей выпал из рук Боряна.
Из раковины полилась вода.
- Бля, - сказал Лунтик.
Все трое тяжело дышали.
- Сука, ты его убил, - потрясенно сказал Лунтик. - Дебил! Тебя кто просил?!
Он толкнул Боряна, затем пнул стену, и все трое ушли.
Скорее - убежали.
Дима лежал так немного, ощущая, как кровь вытекает из него.
Боли он не ощущал.
Очнулся он, когда увидел над собой бледную Таню Черниговскую.
- Ты... как, Димочка? - спросила она.
- Не знаю, - ответил Дима.
- Тебе помочь встать?
- Я сам...
Дима поднялся и с удивлением понял, что может ходить. Он бросил взгляд на разбитую раковину, откуда ключом била рыжая трубопроводная вода. Натекла большая лужа... С кровью.
- Дима... - слабым голосом сказала Таня.
За ее спиной толпились еще ученики, малолетки, учителя... Все смотрели на него и тыкали в него пальцами.
- Что? - спросил Дима.
- У тебя голова разбита, а из мозгов... осколки торчат... от раковины... Из мозгов... Дима, тебе правда не больно?
Дима развернулся и посмотрел на себя в зеркало.
Странно, но мир расплывался, и ничего он не увидел.
- Пить хочу, - спокойно сказал Дима.
- Сейчас, Димочка, сейчас, - чуть ли не прорыдала Таня.
- Вот, Дима! - крикнула она, примчавшись со стаканом воды.
Но Дима к тому времени уже ничего не слышал.
Слуховые рецепторы отключились.
Он сидел возле стены и думал, как хорошо было бы иметь супер-силу. И как хорошо, что ее все-таки отключили...
Нет, хорошо, что Лунтик лишился своей супер-силы.



2. Фюрер и недоумки

Виктор Соболев прибыл в Благовещенск утренним рейсом, отдельно от супруги. Марина приедет вечером. Пока жена паковала вещи в их квартире, хмурая и сосредоточенная - он подошел к ней, приобнял за тонкие плечи и спросил:
- Мне тебя подождать?
- Сама приеду, - чуть раздраженно ответила Марина. - Хватит меня опекать. Не маленькая уже.
- Ну-ну, - сказал Соболев.
Марина обернулась.
- Не зли меня, Вить, - предупредила она.
- И в мыслях не было.
- С паспортом у меня все в порядке. К тому же я могу с Римкой поехать. На вокзале меня мать с братом встретят... Все нормально будет. Ты же не можешь меня постоянно опекать, Вить. Так не бывает.
Соболев вздохнул и отошел.
В Благовещенске жила мать Марины, Янина Болеславовна - тощая, сухопарая женщина с блекло-рыжими волосами, по происхождению полячка из Гомеля. Соболев видел Янину Болеславовну всего три раза. В первый раз - на помолвке, когда Марина потащила своего избранника в родной Благовещенск знакомиться с родителями. Второй раз - на свадьбе, и
третий раз - в орской больнице, когда туда привезли умирающую Марину. С тещей Виктор особо не разговаривал. Не до того было.
- Как думаешь, Вить, - задумчиво произнесла Марина, разглаживая в пальцах свои черные кружевные трусики, - брать это богатство с собой или нет? Мать против не будет?
Соболев поперхнулся.
- Решай сама, - сказал он, справившись с собой. - Я твою мать плохо знаю.
- Ну Вить! Тебе что, все равно?
"Да", - хотел было ответить он, но потом подумал и сказал:
- Бери. А дальше по обстановке.
- Гм. Соломоново решение, - улыбнулась она.
В Благовещенске они пробудут неделю или две. Соболев прикинул свои шансы. Конечно, прижать Пархоменко к ногтю будет не так-то просто. Но это нужно сделать. Зимин уверен, что Пархоменко виноват в саботаже - и спрашивать надо с него. Конечно, Слободин будет защищать своего ставленника. Но с другой стороны... Если свалить Тараса Пархоменко - то в будущем можно и самого Слободина взять за горло.
Заодно и Марина с матерью повидается.
У нее ведь в Благовещенске и братья есть, и младшая сестра. Соболев невольно задумался - а насколько младшая? Но тут же отогнал эти мысли. Отвратительные мысли.
Ужасные.
Как ему не стыдно.
Соболев сел в рейсовый автобус, курсировавший между Орском и Благовещенском, и стал играть в "Зомби против растений" на планшете. Рядом сидела спокойная толстая женщина, которая читала роман в мягкой обложке и пила овощной сок из пакета. Она не беспокоила Соболева. За окном проплывали желтые пейзажи Поволжья: громадные пшеничные поля, сейчас прореженные комбайнами, свежескошенные участки, где подсыхали, исходя паром, снопы люцерны и клевера, ряд облезлых деревьев в лесополосе и одинокие фермы, белые и красные трактора на заправках, придорожные отели с названиями вроде "Отдохни-ка от дороги!" и гнусные закусочные, где вместо чая подавали какую-то мутную бурду с мякотью, а вместо котлет - нечто, напоминавшее жареное дерьмо.
К обеду они въехали в Благовещенск.
Благовещенск стоял на левом берегу Волги, напротив Зей. Чуть ниже, на Куйбышевском водохранилище - с его абразивными берегами и металлическими водами, работала ГЭС, питавшая током благовещенскую Звезду Сименса. Большой, промышленный, уродливый город, обложенный промзонами, серый от угольной пыли и резинового налета, забитый сотнями свай в землю и вознесенный к небу сотнями клубивших труб - Благовещенск-на-Волге производил неприятное впечатление после уютного Орска. Здания были двух типов: либо сизые параллелепипеды предприятий, либо приземистые одноэтажные коттеджи. Никаких памятников, парков, музеев. Посреди города современным Ортханком торчал громадный офис "Акме-Вымпелком" - как апофеоз дурновкусицы.
Не сводя глаз с офиса, Виктор набрал на телефоне номер Индюкова.
- Это я, - сказал он спокойно. - Я в городе.
- Сейчас поедешь, или в Акме сначала? - без всяких приветствий спросил Индюков.
Он был бандитом, одним из "Слонов" - разветвленной и мощной благовещенской ОПГ, подконтрольной "Акме-Вымпелком". В девяностых Слоны попытались подмять под себя градообразующее предприятие. Приезжали в головной офис, пугали оружием, стреляли в потолок, угрожали Слободину, что убьют его семью. Даже машину его заминировали. Он выжил, впрочем - а вот лидеры Слонов, собравшиеся на даче Володи Хлустова в поселке Безенчук поесть шашлыков и попариться в бане с телками - были найдены разорванными на части. На обшарпанном столе, среди битых бутылок и гроздей кишок, среди гор ливера лежали, аккуратно собранные в кастрюле, девять человеческих сердец. Остальные Слоны намек поняли. Соболев сам видел, как Индюков и прочие - лысые, татуированные люди с плохой осанкой и зверскими лицами - смущенно топтались в приемной Слободина, и как юная секретарша поясняла им, что Михаил Юрьевич пока их принять не может - он занят важными переговорами. Слоны сопели и терпеливо ждали - когда генеральный директор "Акме" снизойдет до них и простит, тогда и можно будет вздохнуть спокойно.
Слободин давно перебрался в Москву. Однако "Акме" по-прежнему использует Слонов как ударную силу. Особенно это актуально сейчас - когда Звезда отключилась.
- Так ты в Акме сейчас поедешь? - спросил Индюков.
- Нет, в Акме потом, как с этими делами закончу, - сказал Соболев.  Еще раз напомни адрес.
Индюков продиктовал адрес.
- Это мой загородный дом, - пояснил он. - Там пара моих ребят, я им скажу, чтобы на тебя не кидались. Хотя... По-моему, вы раньше уже работали. Булаев и Иванов - помнишь таких, здоровые такие лбы, прозвище Уткороботы?
Уткороботы.
- Помню, - серьезно сказал Соболев. - Когда с Кемоклидзе терки были, эти двое от ваших приезжали.
- Вот и славно. Я их предупрежу, - сказал Индюков. - Ты с машиной или без?
- Без.
- Тогда вот как поступим. Садись на маршрутку в центре, где памятник Ленину - остановка "Гостиница "Гагарин". Едешь на 102-ой газели. Остановка "Лесопарк". Там идешь в сторону гор метров двести, увидишь, а потом - направо у развилки, и сразу за поворотом моя дача.
- Хорошо, - сказал Соболев.
- Будь на связи, я чуть позже туда подъеду, - сказал Индюков и отключился.
Соболев покачал головой.
Уткороботы.
Странные иногда у этих бандитов прозвища бывают.
Автобус прибыл на вокзал. Соболев спрыгнул с подножки - вещей у него с собой не было - и подошел к таксистам, сидевшим под навесом, среди бутылок с лимонадом и пластиковых стаканчиков. Один из таксистов, кавказец с плохо выбритыми щеками, поднялся навстречу ему. Он улыбался, вытирая руки о линялые джинсы.
- Здорово, брат! Куда тебе? - дружелюбно спросил кавказец.
- Остановка "Лесопарк". Знаешь, где это? - спросил Соболев.
- Конечно, знаю!
- Тогда поехали. Сколько с меня?
Кавказец уставился на Соболева блестящими черными глазами и стал шевелить губами, видимо, подсчитывая.
- Полторы сотни! - наконец сказал он.
- Держи, - сказал Соболев, вытащив из кармана бумажник. На секунду мелькнула озорная мысль дать ему полторы сотни не рублями, а долларами. Но он подавил это желание. Не время сейчас для шуток. В городе рыщут бандиты и их эсперы. Наверняка среди них есть инфестанты. Узнай они о том, что кто-то в городе долларами расплачивается... Нет, риск слишком большой. - Вот, полторы.
- Ага, ага.
Таксист залез в серебристую "десятку", припаркованную на отшибе.
- Устраивайся, брат! - гостеприимно сказал он из салона.
Соболев сел. Десятка покатилась по улицам Благовещенска, аккуратно объезжая рытвины и подпрыгивая на лежачих полицейских. Таксист включил "Авторадио". И под плаксивую песню Градусов Соболев начал расспрашивать таксиста о беспорядках в городе.
- Никаких беспорядков, нет! - заверил его кавказец. - Ты что!
- Я слышал, у вас людей стреляют, - сказал Соболев.
- Нет! Шутят, наверное! Из травмата стреляют - то да, но это так, детские игрушки!
- И убитых нет?
- Нет, брат, нет! У нас тут спокойно. Это всё пидарасы из Акме ситуацию нагнетают. Ты знаешь, сколько они уже денег у государства украли? Поставили за городом вертушку эту, только она не работает нихуя. Деньги-то на нее украли. И так каждый день. Своруют они что-нибудь, а потом на бандитов валят. Мол, беспорядки у нас.
- Понятно, - произнес Соболев. - А что за вертушка?
- Да мельница ветряная, флюгер этот бесполезный, - разгорячился таксист. - Вот скажи мне, зачем нам ветряк, если рядом ГЭСка здоровенная? Но выбили же на него деньги, а оно и понятно - в Москве люди тупые, им сказали: "Нужен ветряк" - а то, что ГЭСка тут есть или нет, москвичи даже и не проверили. И так всегда!
Соболев задумался.
"Ветряная мельница" и "ветряк" - новая электростанция, конечно. Но зачем? Пархоменко о строительстве ветряков не докладывал. Скрыть пытался? Странно.
Ладно, с этим чуть позже разберемся.
- Жарко-то как, - сказал Соболев с безразличным видом, перебив таксиста.
Таксист приуныл. Видимо, ему хотелось продолжить свой обличительный спич.
- Да, жарковато, - буркнул он и стал смотреть на дорогу. - Говорят, скоро дождь будет, даже ливень. По радио передавали.
Кавказец высадил Соболева возле остановки "Лесопарк" и уехал.
На остановке торчал огромный синий щит с надписью:
"Водитель! Мы беззащитны перед тобой!" - и умильные мордочки детей на прикленных снизу фотографиях. Дети переходили дорогу, дети улыбались. У девочек были бантики в волосах, у мальчиков - синие курточки и вихры. У всех были коричневые ранцы, сейчас туго набитые учебниками. Водитель. Мы беззащитны...
Подумать только!
И как таких милашек вообще давят жестокосердые водители?
Соболев некоторое время рассматривал детей, затем вздохнул и стал искать дорогу. Рядом со щитом была развилка с указателями. От нее отходил в сторону Зейских гор проселок. И второй проселок - в сторону Волги.
Соболев выбрал первый и через десять минут вышел к даче Индюкова. Это было большое трехэтажное здание, выстроенное в виде старинного терема, с изразцами и деревянными наличниками, с крыльцом, собранном из грубо вытесанных бревен. Из стрельчатого окна торчала блюдцеобразная антенна "НТВ-плюс". Дачу окружал высокий забор, обтянутый в периметре колючей проволокой. У ворот стоял черный джип с саратовскими номерами.
Соболев нажал на кнопку домофона.
Сначала ничего не происходило, а затем из решетки раздался гулкий, медленный, словно бы заторможенный голос.
- Чего надо? Че хотел?
- Это я, Соболев, - сказал он, особо не удивившись.
- Какой-такой Соболев?
- Из Акме, - ответил он, постучав по решетке домофона. - Леня Индюков должен был вас оповестить. Или он не звонил?
Собеседник смолк, переваривая сказанное.
- Звонил, - наконец неохотно признал он.
- Так впустишь меня? - спросил Соболев.
- Ну так входи. Чего топчешься? Сейчас дверь открою.
За забором завозились, раздался щелчок, затем еще один - то проворачивались в замках рычаги - и из открывшегося проема выглянул огромный татуированный человек, своей квадратной, словно бы обрубленной макушкой напоминавший неандертальца. Соболев узнал его. Александр Булаев, киллер. В двенадцатом году Булаев стрелял в Кемоклидзе - однако вор в законе, истекая кровью, смог влезть в машину и сбежать, а самому Булаеву пришлось уйти под защиту Акме.
Они пожали друг другу руки. От Булаева сильно пахло сигаретами.
- Он здесь? - осведомился Соболев.
- Да куда он денется, - сказал киллер. - Посадили его на цепь. Сидит там, не рыпатся.
- Сказал, как его зовут? Почему он это сделал?
- Ты проходи, проходи.
Во дворе разлеглась огромная лохматая собака с купированными ушами. Она приоткрыла один глаз, окинула Соболева равнодушным взглядом и снова заснула.
- Тузик, - с гордостью произнес Булаев. - Человечину жрет за милую душу, даже костей не остается. Мы иногда ему трупы кидаем. За час может человека целиком перемолоть. Ужас какая прожорливая скотина. Хорошо устроился.
- Понятно, - сказал Соболев, изучая спящего Тузика.
- Короче, слушай, - сказал Булаев. - Этот человек говорит, его зовут Сивцов. Сам родом из Беларуси. Из Минска, короче. Имя - Костя, Константин. Расколоть пока не получилось, он только имя свое сказал и замолчал. Я бы ему глаз выдавил, но Леня сказал тебя ждать. Мы пока меры применять не стали. Так че, - сказал Булаев, помедлив, - глаза ему выдавливать будем или как?
- Нет, глаза потом, - сказал Соболев. - Пока просто поговорим.
- Ничего, - сказал Булаев. - Все равно глаза выдавливать придется, зря мы что ли сюда его приволокли. Он просто так говорить не будет, я таких сук знаю.
- Посмотрим.
Они вошли в дом и, не разуваясь, заглянули на кухню.
К белой лакированной батарее был прикован светловолосый молодой человек в джинсах и аддидасовских кедах. Он сидел, подтянув под себя ноги. На нем не было футболки, торс его, хорошо проработанный, с рельефной мускулатурой, весь был в свежих кровоподтеках и порезах. От шеи к паху тянулась татуировка в виде перечеркнутого креста. На шее висел оберег в виде железного глаза. Лицо его сразу не понравилось Соболеву - спокойное, злое и жестокое - с синими кукольными глазами и тонкой прорезью рта. Заметив его внимание, пленник ухмыльнулся.
"Нет, - подумал Соболев с досадой. - Такого ломать долго придется".
На кухне следил за чайником второй Уткоробот, Сергей Иванов. Несмотря на русское имя, он был похож на таджика - маленького роста, смуглый и скуластый, с непропорционально длинными руками, поросшими черным волосом. Иванов сунул сигарету, которую курил, в пожелтевшие от табака зубы и сразу обеими руками пожал ладонь Соболеву.
- Когда приехал? - спросил он.
- Сегодня, - коротко ответил Соболев и присел на корточки рядом с пленником.
Тот не сводил с него своих кукольных глаз.
- Тебя зовут Константин Сивцов? - спросил Соболев.
- Канстанцын, - поправил его пленник. - Я же белорус, национальное меньшинство, мое имя можно и правильно произносить. Я как-то думал, а чем белорусы отличаются от вас, русских? Я размышлял долго и серьезно. И знаешь, к какому выводу я пришел?
Голос у Сивцова оказался тонким, он говорил быстро и лихорадочно. Выпалив все это, он уставился на Соболева, ожидая ответа.
- Нет, не знаю, - сказал Соболев, сбитый с толку.
- Белорусы не склонны к рефлексии.
- И что?
- У нас нет "загадочной белорусской души", национально-алкогольного надлома, всей этой дурацкой метафизики, накрученной вокруг предназначения и Третьего Рима. Мы спокойны и конструктивны. Поэтому у нас нет Акме и прочих кровососов - нельзя взгромоздиться на нас, задурив мозги туманными обещаниями могущества. Белорусы уважают реальную силу, пустозвонством нас не впечатлить. Знаешь, чем еще белорусы от русских отличаются?
- Нет.
- У нас есть национальное блюдо - драники, - сказал Сивцов и залился идиотским смехом.
Соболев встал.
Уткороботы понял это по-своему. Иванов снял с плиты дымящийся чайник, а Булаев вынул из кармана небольшой нож-бабочку. Но Соболев просто выдвинул из-за стола стул и сел на него, скрестив руки перед собой.
- Ноги устали, - пояснил он.
- Ты когда-нибудь ел драники? - спросил Сивцов. - Попробуй как-нибудь. Это такие оладьи картофельные. Корочка у них хрустящая, а внутри они очень нежные, с маслом.
- Меня не волнуют драники.
- А меня тошнит от вашей окрошки! - завизжал Сивцов. - Вместо окрошки у нас холодник, это такой суп из картофеля. Знаешь, какой вкусный?
- Ты меня не так понял, - сказал Соболев. - Меня не волнует, белорус или русский. Ты что думаешь, я с тобой в скинхеда играть буду? Про подстанцию ответь.
Сивцов захлопал кукольными глазами. Какие у него ресницы, невольно подумал Соболев - пушистые и изогнутые, как у пластмассового пупса.
- А, понятно, понятно, - забормотал Сивцов. - Про подстанцию.
- Зачем ты ее взорвал? - Соболев наклонился вперед.
- Чтобы ответить на этот вопрос, я должен раскрыть другой - "как". Как я ее взорвал? Этот вопрос - хороший, я бы сказал. Хорошо, что вы спросили.