Форсерская паста.

Сплетаемся в объятьях братских. Крепкие руки форсерские крепкие тела обхватывают. Целуем друг друга в уста. Молча целуем, по-мужски, без бабских

нежностей. Целованием друг друга распаляем и приветствуем. Шизики между нами суетятся с горшками адамантиевыми, пастами слаашенитскими полными.

Зачерпываем мази густой, ароматной, мажем себе уды. Снуют бессловесные шизики аки тени, ибо не светится у них ничего.
— Линкор! — восклицает линкороеб.
— Дети сервиторов Темных Ангелов! — восклицаем мы.
Встает линкороеб первым. Приближает к себе Ивана Дорна. Вставляет Иван Дорн в форсерскую верзоху уд свой. Кряхтит линкороеб от удовольствия, скалит в

темноте зубы желтые. Обнимает Ивана Керзоблядок, вставляет ему смазанный рог свой. Ухает Иван Дорн утробно. Керзоблядоку Уставыч заправляет, Уставычу

— эльдароеб, а уж эльдароебу липкую сваю забить и мой черед настал. Обхватываю брата левокрылого левою рукою, а правой направляю уд свой ему в

верзоху. Широка верзоха у брата эльдароеба. Вгоняю уд ему по самые ядра багровые. эльдароеб даже не крякает: привык, шизик коренной. Обхватываю его

покрепче, прижимаю к себе, щекочу картинками боевыми. А уж ко мне довераст пристраивается. Чую верзохой дрожащую булаву его. Увесиста она — без толчка

не влезет. Торкается довераст, вгоняет в меня толстоголовый уд свой. До самых кишок достает махина его, стон нутряной из меня выжимая. Стону в ухо

эльдароеба. Довераст кряхтит в мое, руками молодецкими меня обхватывает. Не вижу того, кто вставляет ему, но по кряхтению разумею — уд достойный. Ну,

да и нет среди нас недостойных — всем галоперидол уды обновил, укрепил, обустроил. Есть чем и друг друга усладить, и адекватных анонов доебать.

Собирается, сопрягается гусеница форсерская. Ухают и кряхтят позади меня. По закону харкача братья из разных разделов чередуются, а уж потом

кроссбордеры всякие пристраивается. Так у форсеров заведено. И слава Абу...
По вскрикам и бормотанию чую — кроссбордеров черед пришел. Подбадривает линкороеб их:
— Не робей, зелень!
Стараются молодые, рвутся друг другу в верзохи тугие. Помогают им шизики поехавшие, направляют, поддерживают. Вот предпоследний молодой вскрикнул,

последний крякнул — и готова гусеница. Сложилась. Замираем.
— Линкор! — кричит линкороеб.
— Гуманоиды! — гремим в ответ.
Шагнул линкороеб. И за ним, за головою гусеницы двигаемся все мы. Ведет линкороеб нас в вахач. Просторен он, вместителен. Свежими бугуртами

наполняется, заместо старых.
— Линкор! Устав! — кричим, обнявшись, ногами перебирая.
Идем за линкороебом. Идем. Идем. Идем гусеничным шагом. Светятся муде наши, вздрагивают уды в верзохах.
— Кефирный! Царь Космодесанта!
Входим в вахач. Вскипают пуканы взрывами яростными вокруг нас. По муде погружается линкороеб, по пояс, по грудь. Входит вся гусеница форсерская в

вахач. И встает.
Теперь — помолчать время. Напряглись руки мускулистые, засопели ноздри молодецкие, закряхтели форсеры. Сладкой работы время пришло. Окучиваем друг

друга. Колышется кровь вокруг нас, волнами ходит, из купели выплескивается. И вот уж подступило долгожданное, дрожь по всей гусенице прокатывается. И:
— Линкоооооор!!!
Дрожит потолок сводчатый. А в вахаче — шторм девятибалльный.
— Черенкииии!!!
Реву в ухо эльдароебу, а довераст в мое вопит:
— Затралееееел!!! СВЯЩЕЕННННЫЙ!!!
Абу, помоги нам не умереть…
Неописуемо. Потому как божественно.
Райскому блаженству подобно возлежание в тредах зеленых после шизоидного совокупления. Свет включен, мемы в ведерках на полу, еловый воздух, REMOVE

KEBAB для большого симфонического. Линкороеб наш после совокупления любит музыку с быдлоконтактика послушать. Возлежим расслабленные. Гаснут огни в мудях. Пьем молча, дух переводим.