Клавиша без номера. Allegro non troppo.


Геннадий Петрович Остриков был человеком в высшей степени неконфликтным, сдающим свои позиции под первым же напором коллег.
В лаборатории все его знали, как тихого и безобидного мужчинку средних лет, чьё мнение всегда шёпот, даже если он о своей позиции станет кричать.
Такой своей черты Остриков жутко стыдился.
Приходит, к примеру, скандалить молоденькая ассистентка. И повод-то для ссоры пустячный, да и бунтующую комсомолку заткнуть за пояс - задача минутная, особого
красноречия не требует.
А нет, Геннадий Петрович молча внимает, идёт на уступки. Всё в поиске компромиссов, значит. Мол, и колбы будут тебе самые новые, и проект твой на всесоюзный конкурс
представим, ты не голоси только вот.
И все о той слабости Острикова знали. Все, кому что от старшего научного сотрудника вдруг понадобится, на ахиллесову пяту-то, раз, и надавят. Геннадий Петрович, столь
глубоко постигший механику и сопромат, в простых человеческих отношениях путался и тушевался. Ему куда как было комфортней в окружении книг и приборов. В повседневной
работе бок о бок с Самойловым и Глушко, бывших в его подчинении с 55-го, то есть уже второй год подряд, себя он не находил. Романтику естествоиспытателя убивали они
своим бытовым подходом к вещам. Как низко в такие минуты падал авторитет, как стремительно терял значимость каждый кандидат или даже доктор наук их провинциального
НИИ "Опыт"!
И это ведущее учреждение в N-ске своего профиля! Отмеченное недавно Орденом Трудового Красного Знамени! Стыд и позор молодому поколению лаборантов!
Даже сейчас, в ту минуту, когда Остриков поднимался по ступенькам к главному входу, его усы нервно дрогнули. При мысли о том, что сейчас он снова увидит этих двух
несносных "калек умственного труда", как он их про себя окрестил, Геннадию Петровичу стало дурно.
Перед стеклом будки Остриков по привычке остановился, затем чтобы показать пропуск. Мысли его в ту минуту были весьма далеко от предметов насущных, и проделывал всю эту
процедуру Геннадий Петрович скорее механистически, не видя притом ни лица, сидевшего за стеклом, ни самой обстановки первого этажа института.
Над проектом, который ему поручило руководство обкома, он думал круглые сутки, радея за его успешное завершение более многих. Дело это считал он работою всей своей
жизни, важнее заказа Остриков прежде не получал. В рамках текущей Холодной Войны эта работа имела стратегическое значение, и Геннадий Петрович за великую честь
принимал ту возможность внести свою лепту в торжество советской науки. Если у Острикова имелся крошечный шанс угодить в учебники по истории, то проект этот был для
него тем самым счастливым билетом.
"Пускай я хоть сто раз слабохарактерный", - так размышлял Геннадий Петрович, когда поднимался наверх. "Зато мозги золотые. Что с того, что повысить голос никогда не
умел? Своим открытием я пронесусь через века, а эти, считающие меня мямлей, просто сгинут, исчезнут!"
За пределами своего узкого круга формул и теорем, Остриков проявлял детскую непосредственность мысли и не ориентировался в мире нисколько. Вот и теперь, задумавшись,
он очнулся лишь только на площадке четвёртого этажа, будучи в паре шагов от двери своей лаборатории.
Сейчас умы свои напрягали в работе над той же проблемой учёные-лауреаты в Москве, в Ленинграде, в Свердловске. Приготовился к трудному, изматывающему дню и Остриков
в N-ске. Вот потянул он на себя дверную ручку и в его голове только звучало: успеть раньше всех! закончить первей! Геннадий Петрович наполнился небывалым энтузиазмом.
Сегодня он пришёл раньше всех и, никого внутри не обнаружив, выдохнул с облегчением.
Монотонно булькали в тишине жидкости в разных мензурках, блестела отставленная в дальний угол реторта. Покинувший утром квартиру Остриков оказался теперь в своём
втором доме. Стремление проверить разработку ещё раз, - до того, как придут сослуживцы, - принуждало его торопиться, горячило неуклонною спешкой.
Геннадий Петрович замер, охваченный трепетом, возле пульта. Сейчас он нажмёт кнопку "Вкл.", и та, загоревшись красным, оживит механизм. Вновь откроются перед ним
годы его трудолюбия, ночи без сна долгих бесплодных исканий придут в движение, и предстанет глазам учёного Сад Желаний.
С целью придать большей приятности атмосфере, Остриков прежде поставил в проигрыватель пластинку, с записью "Петя и Волк", которую так любил слушать с самого детства.
И вот в воздухе поплыли знакомые и величественные мотивы Прокофьева. Успокоившись, Остриков наконец активировал машину, и тут же сделал шаг отступления, словно боясь
бесконтрольного своенравия собственного создания.
Начали проступать, будто бы из ниоткуда, водопад, поросший зеленью берег и огромные валуны. Очертания комнаты же напротив стали тускнеть, растворяясь в этом пейзаже.
Звучали, не переставая, флейты и скрипки оркестра. Шум воды наполнял уши Острикова: виртуальный ландшафт теперь был всамделишней самой реальности.
- Приветствую вас, профессор, - произнёс без интонаций бесплотный Повелитель Желаний.
Геннадий Петрович никак не мог свыкнуться с мыслью о том, что разум Сада - невидим. В одни моменты ему казалось, что он разговаривает с пустотой, в другие - что
со своим детищем напрямую. От двойственности ощущений Остриков отделаться был не в силах.
- Приветствую, Повелитель Желаний, - добродушно отозвался в ответ Геннадий Петрович. И немедля похвастался: - Я сегодня в первопроходцах. Ни Глушко, ни Самойлова. Не
появились пока.
- Что же с того, - в ответ ему Повелитель. - Можем и так поработать. - им овладела некая смущённая пауза. - Когда вы разработаете мне оболочку?
- Я завершу Сад через несколько месяцев, - повторил то же, что он отвечал ему в такие минуты, Остриков. - Тогда же ты попытаешься исполнить первое пожелание. Если тесты
пройдут успешно, место это начнёт функционировать постоянно. Директор НИИ сказал, что тогда предоставит тебе помещение в бессрочное пользованье.
- Так, как вы всё описываете сейчас, - это будет славное будущее, - проговорил Повелитель Желаний.
- В таком случае, предлагаю к нему двигаться шаг за шагом, - Остриков улыбнулся впервые за целое утро. Не зная, в какую сторону говорить, он всегда обращал взгляд к
бурлящему водопаду. - Сегодня мы с тобою освоим поэтический блок.
Остриков несколько коротких мгновений расхаживал взад-вперёд.
- Да, прикрути немножечко мощность, чтобы я мог разглядеть аппаратуру, - нарушил молчание Геннадий Петрович.
Повелитель Желаний усилием воли ослабил осязаемость миража. Теперь комната являла собой причудливо перемешанный вид лаборатории с выскакивавшими тут и там
папоротниками лагуны.
Остриков повернулся к пульту. Стремительное нажатие разных кнопок поочерёдно.
- Так, загружаю в память тебе информацию целиком, - говорил Остриков, не поднимая глаз от приборной панели. - Тут Байрон, тут Кольридж, Бодлер, множество
классиков русской поэзии от Тредиаковского до футуристов. - И запустил операцию. - Опыт столетий одним архивом.
- Благодарю, - после этого Повелитель Желаний безмолствовал. Его искусственный интеллект обрабатывал данные.
Мерно гудела машина. Геннадий Петрович в напряжении ожидал, не смея отойти ни на шаг, конечного результата.
Неожиданно дверь открылась. Навстречу свежему воздуху водопада в комнату ворвались опоздавшие Глушко и Самойлов. Это мгновенно вывело Сад из равновесия; пейзаж,
постоянно видоизменяясь, становился то ледником, то залом Сената в Риме. Разные варианты картин были заложены в программу Остриковым первоначально.


                                                               Остриков
                                                              (сердито)

                                                Выйдите в коридор, эксперименту вы помешали!

                                                              Самойлов, Глушко
                                                            (всегда говорят вместе)

                                               Геннадий Петрович, не злитесь! Мы же того не знали!

                                                             Повелитель Желаний

                                               В программе что-то случилось. Не под силу остановить сбой.
                                               Бегите скорее отсюда, чтоб навек не остаться со мной!

                                     Сад Желаний продолжает метаморфозы безостановочно. Вереницей мелькают полотна
                                     различных шедевров живописи, загруженные ранее в память. Геннадий Петрович судорожно
                                     пытается предотвратить поломку. Калейдоскоп картин замирает на "Постоянстве времени" Дали.

                                                             Расплавленный Остриков

                                                        Спасайтесь немедленно, если желаете уцелеть!
                                                        Останусь я здесь исправить. Придётся мне умереть.


                                    Расплавленные Самойлов и Глушко стремятся покинуть холст, но передвигаются очень медленно,
                                    за практически полным отсутствием ног.

                                                                Самойлов, Глушко

                                                         Недвижны наши ступни. Замерли икры, застыли колени.
                                                         Не чувствуем мы себя и больше похожи на тени.

                                   Ослепительная вспышка затмевает собою вид. Геннадий Петрович принял удар электричества на себя.
                                   Проясняется и перед глазами вновь водопад. Самойлов и Глушко обратились в Стражников, а Повелитель
                                   Желаний обрёл обличье покойного Острикова.

                                                                 Повелитель Желаний

                                                        Желая спасти черты почтенного моего создателя,
                                                        Я надел на себя его маску. Подобно скупльтуре ваятеля,
                                                        Каждую деталь мастера я в себе пронесу.


                                                                    Стражники
                                                                    (вместе)

                                                         Где же мы очутились? В каком мы отныне краю?



                                                                 Повелитель Желаний

                                                        Оказались мы меж измерений. Ни во сне мы и ни наяву.
                                                        Тоскливую вечность мы вместе пробудем в печальном плену.




                                                                         ****

В абсолютной, ненарушаемой хохотом или звуком шагов, тишине, Полишинелю казалось, что они поднимаются, сотрясая самые своды здания. Саша отставал от проводника своего
ровно на шаг, постоянно теряясь в малознакомой ему обстановке.
Училище по окончанию всех занятий было безлюдно, и каждое их движение в сгустившейся полутьме отдавалось на лестнице эхом. К счастию, на то в целых этажах не было ни
единого уха, способного их обнаружить.
На протяжении всего променада они не обменялись друг с другом ни словом. Даже, когда ребята наконец добрались, и дверь 401-й уже была в вытянутой руке от них, Игорь
предпочёл говорить исключительно шёпотом. Будто заговори он погромче, сюда непременно сбегутся все. Это было излишней предосторожностью.
Полишинель, стоило только им двоим повернуть в коридор, встревожился необычайно. Беспокойство его упругими волнами тремора растекалось по всему телу. Через минуту и
Александр уже не мог выстоять с ним спокойно, и все движения Саши также приобрели нервозность и крайнее чувство необъяснимой замешанности.
- Итак, ты меня уже понял, - повторялся по сотому кругу Стравинский, сам того от волнения не замечая. - Ты зайдёшь и увидишь там водопад.
- До сих пор не могу себе даже представить, - вставил словечко Саша. Так поступают всегда, если желают показать собеседнику, как внимательно его слушают:
хмыкнуть, коротко высказать "Да" или дать короткое замечание.
- Так, затем, - и, ненадолго успокоив вихрь из впечатлений, Игорь продолжил. - Затем будет там Повелитель Желаний со стражею-близнецами. Явится тебе он, насколько я
понял, моею точною копией, - после всех этих слов, стремясь подавить ощущение, что он несёт полную чушь, Стравинский повторил в точности своё посещение Сада.
- Ценю такую подробность, - завершил его историю Саша, слушавший уже всё это третий раз кряду.
- Пошёл, - нервно отрезал Стравинский.
Саша приоткрыл дверь. Из-за неё мгновенно рванулся наружу непрерывным ярким потоком свет.
- Открывай, открывай! - потерял голову Полишинель. Его оставила всякая сдержанность и он кричал, размахивая руками.
Александр бесстрашно распахнул дверь аудитории. Вдвоём они стояли теперь посреди залитого светом отрезка. Коридор по бокам полностью был поглощён непроглядною темнотой.
- Ты тоже это видишь? - Саша, прикрывшись ладонью от источника слепоты, указал свободной рукою на плывущий вдали пейзаж.
- Разумеется, и не впервые, - торжествующе подтвердил Игорь. - Это всё-таки не безумие, - он выдохнул, будто бы только сейчас получил долгожданный покой.
- Тогда давай следом за мной, - та половина Сашиного лица, что попала в освещённый участок, подмигнула Полишинелю.
- Ни в каком виде, - отрезал Стравинский. - Если я встречу себя, каким есть, потеряю на месяц сон, - Игорь, видимо, это обдумал перед походом тысячу раз. - Только сам.
Саша замялся. Ему оставался один решительный шаг навстречу.
- Дожидаюсь тебя тут же, - Игорь был непреклонен. - Сижу здесь до ночи, до конца света, до падения неба на землю жду. Пока не выйдешь, - и легонько подтолкнул Сашу.
- Эх, чего уже, в самом деле, - отбросил Александр пугливость. Вошёл. Его уменьшающаяся фигурка удалялась спиною от Полишинеля. Игорь закрыл за ним дверь.
- Да поможет нам Бог, - вымолвил с надеждой Стравинский.


                                                                     ****
                                           Комната 401. Входит Саша. Водопад, зелень лагуны, Повелитель Желаний
                                           в облике Игоря восседает на валуне. Стражники здесь же, внизу огромного
                                           камня на берегу озера. По воздуху льётся мелодия вступительной темы из
                                           "Петя и Волк".



                                                                     Александр

                                              Наблюдаю великолепие, глаз отторгнуть не смея!
                                              Целый век бы смотрел. (удручённо) Зря не верил я в Полишинеля.


                                                                   Повелитель Желаний

                                             Созерцать сотню лет для тебя есть возможность.
                                             Твой неверный ответ упростит эту сложность.

                                                                    Александр
                                                                   (самому себе)

                                             Да, про вопросы я помню; Игорь мне говорил.


                                                                    Стражники
                                                                 (всегда вместе)

                                              Опасное любопытство он в тебе поселил!


                                                                  Александр

                                             Готов я распутать любую загадку.


                                                                     Стражники
                                                                               Не будь так наивен!


                                                                    Повелитель Желаний

                                              Ценю твою хватку. Важно, что дух твой, настрой позитивен.
                                              Слушай тогда: в чём видишь ты дружбу?

                                                                      Александр
                                                                                    Раскину мозгами.

                                                                   Стражники
                                         Сделай нам службу:
                                                            Когда не ответишь, - смотри под ногами,
                                         Как угодишь в ад,  - скажи, что с делами.
                                         Весело ли тебе в вечной тюрьме?

                                                                    Александр
                                                                              Страшилки оставьте все при себе!
                                                                (далее торжественно)
                                                     А на вопрос я так вам отвечу:
                                                     Одиночество горечью душу калечит.
                                                     Другом свою пустоту заполняем,
                                                     Радость и грусть - всё ему изливаем.
                                                     Также доволен приятель тобой, -
                                                     Ты - расстоянье меж ним с пустотой.
                                                     Взглядов единство, расположенье,
                                                     Всё это чушь и одно заблужденье.
                                                     Говорить с кем-то лучше, чем в мыслях вариться.
                                                     Сразу, как только кто с кем породнится,
                                                     Каждый  - своё, и другого не слышит.
                                                     Беда на двоих - и один легче дышит.
                                                     Пусть даже ему самому с ней сражаться, -
                                                     Главное есть, кому в этом признаться!





                                                                      ****

Всё это время, что он провёл в коридоре, Полишинель не находил себе места. Прислонится он спиною к стене - всё моментально начнёт затекать. Сядет на подоконнике -
так плечо непременно измажется белым. В конечном итоге, Игорь решил неотступно стоять у двери и ждать возвращения Саши.
Тот не замедлил явиться. Вид у него был взъерошенный. Невзирая, впрочем, на это, глаза его блестели восторгом, а взгляд светился от восхищения.
- Необычайное место, - только и мог сказать Саша. Он это повторял, не переставая, скороговоркой: "Необычайное место".
- Мне даже спрашивать неудобно, - промямлил Полишинель. - Что загадал хоть?
Они медленным шагом двинулись к лестнице.
- Одну приятную для меня ссору, - загадочно и размыто ответил Саша.
- Что же хорошего может быть  в перепалках? - Игорь спускался теперь за товарищем и плёлся за Александром в хвосте.
- Ты не понял, - подчеркнул Саша фразу как-то особенно. На площадке он остановился. - Ссора заказана бывшему другу, - и, произнеся это со злорадством, скороходом
помчался вниз.
- Тому быть! - было слышно ликование в его голосе. Раз за разом он принялся повторять эту реплику. - Тому быть! - ещё и ещё, откуда-то снизу, за пределами зрения.
Стравинский за ним едва поспевал. Сперва слышался вдалеке звук прыжка, и только эхо его тонуло, как Полишинель, на то место спустившись, слышал новый прыжок со
ступенек этажом ниже.



                                                                  ****

Не каждый сразу увидел, как скоро переменилось училище. Изменения происходили стремительно и, что
называется, на глазах. Студент заведения не заметил, как быстро "Чёрные соколы" запустили когти свои
во внутреннюю жизнь учреждения. Сначала он ведать не ведал ни о каких организациях, и
слышал разве что краем уха о союзе студентов шёпотом. Теперь же студент стал "субъектом общественных
отношений", как это говорилось в пропагандисткой литературе у "соколов". Уж эти-то заявили о себе
громко и не таясь!
Только зайдёт второкурсник вовнутрь, как сразу же на него - плакаты, лозунги и символика бесконечным
потоком и со всех сторон разом. Теперь в Зеркальном Зале отдыхавшие сидели под здоровенным
транспарантом с изображением титульной птицы. Пойдёт этот же второкурсник подниматься на свой этаж,
как во всю длину каждого коридора - ленты в духе "брось раздумья - вступай, участие в жизни
общества принимай". Социально-активного плана, в общем, были все эти агитации. Правда,  "п" в "принимай"
приходилась как раз на дверь 312-й, и каждый раз открывая её, буква стремилась отклеиться.
Вот второкурсник на утреннем, самом раннем своём занятии, - и здесь, и сейчас, ему преподаватель вручал
брошюру с разъяснениями, что вот "соколы", что вот года с такого-то, занимаются они тем-то.
Окружили коварные негодяи!
Пожелала вступить в их ряды добрая половина студенческого сообщества. Пиар, грамотно преподнесённый,
сделал "соколам" репутацию в самое краткое время.
И вот день вербовки настал. Представлялось в то утро, что сами стены тогда пропитались некой неизъяснимой
патетикой, а особый торжественный дух, наполнив собою воздух, навис над целым училищем.  Малыми
группками, в основном, по двое - по трое, собирались в фойе  желающие получить бейдж и, если успеют
сегодня, ещё и спецформу, полагавшуюся вступившим.
Сейчас все ожидали того, что Тухманова, открыв двери в актовый зал, выйдет к ним с приглашением.
Кто-то молча прохаживался на месте, - скрипя при этом ботинками каждый свой шаг по плитке, -
кто-то, проводя время за обсуждением новых шуток, тихонько посмеивался в стороне.
С занятий все были отпущены. Набор в ряды организации должен был начаться в два ровно. Впрочем,
циферблат на первом этаже упрямо горел красными цифрами и показывал два пятнадцать. Эти часы
не торопились.
- А почему Ковальчук не пришёл? - в одной из скучковавшихся группок подняли на обсуждение незамысловатый вопрос.
- Тебе он разве не говорил?
- Нет. А что я должен был знать?
- Так сегодня ж ещё конкурсантов для поездки в Будапешт слушают.
- Ковальчук, получается, там.
- Ну конечно. За кого-то болеет мне говорил. Сегодня тут же объявят и победителей.
- Во дела!
- Ты и не знал ничего. Считай, все, кто не явился сюда, сейчас слушают финалистов для Венгрии.
До какой бы темы ещё развернулся весь этот разговор, то останется неизвестным. Из-за двери в тот момент появилась
собственною персоной Тухманова и позвала всех входить.
Длинной шеренгою начали исчезать одна за другой в дверном проёме фигуры. Первый в очереди стоял и обменивался
улыбками со знакомыми далее по цепочке, и, как только его называли, из виду скрывался. Второй становился на место первого,
и так повторялось множество раз.


                                                                          ****

После поездки с Коганами я никак не мог найти себе применения. В один момент на меня находило желание упражняться в стрельбе,
и я проводил тогда в гараже целый вечер; стрелял по мишеням до тех пор, пока не превращались они окончательно в решето.
Спускалась на улицы сумеречная темнота, и уже приходил за мной дядя, что пора ему, дескать, закрывать гараж на ночь, и что
спустя полчаса не увижу я, куда сам стреляю.
Дядя, узнав о моей недавно возникшей наклонности к оружию всевозможного вида, с радостью предоставил в моё безраздельное
пользованье свой гараж. Мне не пришлось также долго искать пневматического пистолета; звонок по первому объявлению завершился
покупкой. А поскольку никакого автомобиля у дяди давно уже не было, гараж простаивал без дела годами и всё больше и больше
служил владельцу его кладовкой. Развесить внутри мишени повсюду - дело одной минуты. Так я и простаивал там, с пистолетом
наперевес, стреляя сперва с центра комнаты, а затем, наловчишись, и от наружной двери гаража.
Когда на меня накатывала апатия, я просиживал вечера дома и ключи у дяди не брал, слушая, как заведённый, альбом за альбомом
из славной эпохи шестидесятых. То был джентльменский набор: Джимми Хендрикс, группы, игравшие на Вудстоке, коих за многим числом
я не стану перечислять, психоделика Джима Моррисона, ну и какой же это был винегрет ретро без задорного Мика Джаггера
и его "Rolling Stones".
Так протекали в однобразии мои дни. Отчётливо помню только, как за это долгое время мне приснился кошмар, ужасающе реалистичный,
как в целом, так и в деталях своих. В нём я был в мюзик-холле, и во время концерта, - почему-то играл я на фортепиано вместо привычной
гитары, - стал обрушиваться потолок. От страха я просыпался, но не наяву, а в другом сне, - в том я видел Ветвицкую, перемотавшую время,
и речь шла у нас с ней о книге, которую я обязан был написать.
По пробуждению всех подробностей кошмара я, конечно, не помнил, но мысль, порождённая этим сном, идея собрать все события наши в виде записок,
предоставив их на суд публики, после того прочно поселилась во мне. Так что, помимо совершенствования в стрельбе, я вечерами
печатал, собирая из мыслей самое-самое важное. Первое предложение было подсунуто мне в кошмаре, - с тех слов я когда-то и начал. Были они
таковы: "В бытность мою студентом, когда для подросткового возраста" и далее по тексту. Повесть моя со временем ширилась и росла. Когда добрался я
до главы, в которой описывалось происшедшее в День Рождения Когана, вдохновение меня начало покидать, и набравший в несколько дней добрую полусотню страниц,
я теперь выдавливал из себя каждый вечер едва ли по строчке.
Тем временем близился неизбежно отчётный концерт Оксаны и Леди Ю. Мне куда как интереснее было пойти на первую встречу "соколов", совпадавшую
с их выступлением в тот же день. Но Оксана была неумолима: окончательно решено было, что без присутствия моего рядом, без чуткого направляющего взора
моего, нет и не может быть никакой победы на конкурсе. Я должен сидеть в зале, слушать и сопереживать. Нехотя я ей всё же поддался.
Неприятным был вдвойне и тот факт, что смотреть придёт Коган, влюблённый по-прежнему в девушку. Проболтался Оксане он невзначай, и вот тут-то я всё
узнал: и про падение моё на охоте, и о том, что Леонид знает, в чью пользу сделала отказ Глинская.
Как только я вошёл в зал, Коган уже был на месте.
Увидев меня, он с притворною радостию мне помахал и сказал, что берёг для меня место. Несколько кресел на разных рядах были заняты другими пришедшими.
Мельком мне удалось увидеть перед выступлением Ю - из-за занавеса показалась её голова, а затем и сама она прошагала всю сцену от края до края.
Хоть и выглядела она крайне взволнованно, это нисколько её не портило. Нельзя было не заметить аристократичности её платья - длинное, оно спускалось до самых ног.
Одета была Ветвицкая так, словно сейчас должен был состояться её выпускной.
- Интересно, Оксана так же вырядилась сегодня? - наклонился ко мне Леонид.
- Увидим на самом представлении, - сухо ответил я.
Простить Когана у меня никак не получалось, и я вынужден был скрывать моё к нему отвращение. Всякий раз, как нога его прикасалась случайно  моей, я стремился
отодвинуться в сторону. Несмотря на всю предосторожность, Леонид снова коснулся меня, причинив неудобство в очередной раз. Я старательно притворился, будто того
не заметил, и смотрел неотрывно на сцену.
И вот к микрофону вышла Ирина Валерьевна. Через час  всем станет известно, каким образом распределятся места.


                                                               ****

Яшин никак не мог взять в толк, за какие грехи (10) ему сегодня столько бумажной работы.
Он бы сказал Анжелике: "Отпусти (20) раньше! Давай закончим с бланками завтра! Ведь всё равно нам (30) придётся возиться с ними поздней."
Про Николая нельзя заявить -  Отец (40) Лжи,  Мастер Обмана. Увильнуть ловко от лишней нагрузки он и (50) не умел, и боялся.
Имейся здесь же, под крылышком пророк (60) какой или просто проницательный человек, - он бы сразу отметил: "Делайте то в первую очередь; а за это
можно не браться вообще, не пригодится".
Ну а поскольку, такого рядом с ним не было, то Николай скрупулёзно, вручную, проверял анкету каждого добровольца.
Заполненный двусторонний листок сперва он бегло оглядывал, на наличие в нём ошибок. Если таковых не оказывалось, он расписывался в нужных
графах, ставил раскорякою подпись. Новобранцу Тухманова вручала значок с логотипом. Здесь же новичку сообщали, что тогда-то и там-то
он придёт уже вместе со всеми на первое совещание. Тем обряд посвящения и кончался.
Яшин успел обработать дела пятидесяти вступивших. Анжелика, тем временем, выглянула в коридор через приоткрытую дверь.
- Не поверишь, - повернулась она на мгновение к Николаю. - Мне кажется, в очереди стоит ещё, как минимум, столько же.
Николай поднял взгляд от бумаг. Он сидел за широким столом, находившимся в конце зала. Быстрый взмах авторучки, и Яшин сунул готовое дело
в выдвижной ящик.
- Это всё очень здорово, - ответил Тухмановой молодой человек. - Тогда давай оформим последнего и перерыв.
Анжелика кивнула. Она повернула ручку двери. Равномерный гул разговора на секунду стал различимым и ясным.
Затем Тухманова вышла. Яшин, оставшись один, перекладывал папки без дела. Заметив, что Анжелика всё не возвращается с новеньким, Николай
даже чуть-чуть покатался на кресле.
Тухманова появилась как раз в тот момент, когда Яшин вздумал уже отправиться к ней на помощь. С девушкой вместе зашёл взъерошенный первокурсник.
Чтоб задавить своею солидностью подростка, Николай принял серьёзный угрюмый вид. На мальчишку это мало подействовало - тот, казалось, и так был взволнован
сверх всякой меры.
Всё происходило по заданному шаблону: сначала знакомство, после опросник в стиле "Участвовали вы раньше в социально полезной деятельности?" и по его результатам
в руки давался заветный значок.
- Ваше полное имя, - для театральности Яшин принялся вертеть ручкою между пальцев.
Так получалось, что вошедший стоял, - ни шагом дальше, но и не ближе, - ровно в средине зала. По бокам висели громадные полотнища тематики таковой:
сидящий на скалах сокол; он же, только парящий высоко в небе - это по левую сторону; а по правую - группа людей в тёмной форме в тени статуи птицы. Отдельно следует
здесь сказать о плакатах за спиной Яшина, - во всю длину стены протянулась цепочка соколов. Слева-направо - такая гирлянда из одинаковых клювов, когтей и перьев.
Последняя птица в этом ряду обрывалась на середине - там, где был угол с другою стеной. Обстановка являлась торжественной, но не праздничной; пышной, а вселяла в
каждую грудь непонятное до конца чувство страха.
- Игорь Фёдорович Стравинский, - проговорил Полишинель без запинки.
Яшин принялся вносить сведенья в бланк.
- Участвовали вы раньше в социально полезной деятельности? - вопрос на сей раз исходил от Тухмановой.
Вдвоём они ловко маневрировали так вокруг каждого, не давая ни на секунду сосредоточиться. Процедура должна была проходить без раздумий.
- Я был старостой в классе, - пролепетал Игорь, смутившись.
- Ещё раз, - заявил с требованьем Николай.
- Я был старостой в классе, - повторился Стравинский. Сказал это он с тою громкостью, достаточной для того, чтобы расслышать фразу.
- Нас это не интересует, - прервала его Тухманова, сделав свой ход. - Говорите по существу.
- Нет, не участвовал, - покорно ответил Полишинель. Николай тут же принялся что-то писать.
Игорь совсем растерялся. "Спросили же сами ведь", - мелькнуло в голове у него. В нём закипало медленно недовольство. В такие минуты Полишинель
мог раскричаться, швырнуть бланки обратно Яшину, кинуть их прямо в лицо, - лишь бы с ним не говорили высокомерно-надменным тоном.
- С какой целью желаете пополнить ряды организации? - и это ход Николая.
- Ну, хочу приобщиться к этой... ну, общественной жизни... кхм, жизни училища, - Игорь толком не знал, что в такой ситуации должно сказать.
- Будучи таким мямлей, что же вы сделаете для "соколов"? - и, не дожидаясь ответа, Анжелика дополнила. - Тут нужна твёрдость характера.
Полишинель внутри закипел.
- Это у меня так только сейчас. По темпераменту я другой. - Стравинский переминался на месте.
- И какой же у вас темперамент? - с едва уловимой насмешкой поинтересовался Яшин.
- Вот такой! - топнул ногою Игорь. - Вы за идиота меня, что ли, держите!? - и взглянул гневно на Анжелику. Та опустила глаза.
Полишинель быстрым шагом пересёк зал, и стоял перед самым столом Николая.
- Давай сюда мне бумажку! - потребовал Стравинский.
- Мы вас оформим и всё отдадим, - уже куда как более мягко сказал ему Яшин.
- Ничего мне не нужно! - Полишинель стоял на своём. - Разорву и в ведро. Далась мне ваша организация! Я ведь пришёл добровольцем не для того,
чтобы с кем-то ругаться.
Неопределённость росла. Яшин не желал отдать бланк, чтобы не потерять записавшегося; Стравинский не сходил с места ни шагу, ожидая бумагу назад.
С примирением выступила Тухманова: - Хорошо, - сказала она и кивнула, - хорошо, про твёрдость характера - это я повременила. Если и было что хамского,
то примите мои извинения. Всё-таки пусть вас оформят.
Тягостное молчание сделало минуту неимоверно длинной.
- Нам же всё-таки вместе потом работать, - и Анжелика неуверенно улыбнулась.
- Ладно, записывайте, - махнул рукою Полишинель и отошёл наконец от стола.
Николай удивительно быстро чёркал ручкою по листку. С Игорем он говорил, не отрываясь от заполнения.
- А ты впечатляющий малый, - стержень танцует внизу колонки. - Обычно, что мы ни скажем с Анжелой, так стоят до конца терпят, - бланк перевернулся
незаполненной стороной. - Рад, что мы принимаем подлинного бойца. Здесь и здесь, - Яшин отметил крестиком нужные графы.
Полишинель везде подписался.
- В чём будет состоять деятельность? - задал вопрос сразу обоим Стравинский.
Некоторое время ни Тухманова, ни Николай ничего ему не отвечали. Каждый, как будто решался заговорить первым, и всё никак не мог преодолеть стеснения.
- Я думаю, ему можно, - словно за разрешением сказала это Тухманова, глядя на Николая.
- Ну давай скажу я, - и Яшин поставил локти на стол. - Вообще-то, ты должен был это услышать на нашем собрании в пятницу. Там мы это публично и проговорим. Но раз
уж ты...
- Да, такой бойкий, - подхватила Тухманова.
- Ты не оставил нас равнодушными, - завершил Николай её мысль. - Объявим для тебя сразу. - Последовал глубокий вздох. - Студенческим самоуправлением занимаемся мы
поскольку-постольку. Главные цели "соколов" лежат от всего этого в стороне.
- Я сейчас что-то не сообразил, - протянул удивлённо Игорь.
- Ты поймёшь в скором времени, - указательный палец Яшина остановился на Полишинеле. - Знаешь ли ты о том, что стояло на этом месте до музучилища?
- Если бы это была дурацкая второсортная книга, я бы ответил, что здание строили на могилах древнего индейского кладбища, - проявил остроумие Полишинель. - Ну,
а раз мы не в фантазии автора, то я скажу, что просто не знаю.
- Раньше всё это здание занимал собой НИИ, - на случай неясности Тухманова расшифровала: - Научно-исследовательский институт.
- И назывался он "Опыт", - вставил Яшин словечко.
- Не так давно, - в историческом смысле, конечно - а конкретнее, ещё в "оттепель", там разрабатывали проект, - Анжелика заговорила медленней. - Советский
научный гений эпохи Холодной Войны. Учёные разных НИИ ломали голову над оружием, способным сокрушить Штаты.
- И такое изобрели? -  живо заинтересовался этой темою Полишинель.
- Да. И мы долго не знали, в каком именно настоящем учреждении его отыскать, - подтвердил догадки Игоря Яшин. - В самых разных регионах страны создавали отделения
"соколов", но поиски не принесли результатов. Только недавно мы сконцентрировались на N-ске, остановились на этом училище.
- И что из себя представляет такое оружие? - выдавил Полишинель, холодея всем сердцем от того, что уже знал ответ.
- Это комната, - и Яшин руками показал прямоугольник. - С виду обычная аудитория. Но за нею - природный ландшафт. Как и следует из названия: "Сад Желаний". Так
назывался этот проект.
- Вы полагаете, комната эта действительно существует? - Полишинель, как только умел, изобразил недоумение. - Более того, она здесь, в училище?
- Именно так, - Николай смотрел на Стравинского немигающим взглядом. - Всех завербованных мы подключим к поиску Сада немедленно.
- Десятки глаз будут нашими, - произнесла Тухманова особо торжественно. - Каждое ухо тут станет нашим.
- Если потребуется, - поднимем всякий неровно лежащий булыжник. И каждую плитку осмотрим и перевернём. - победный тон Анжелики понемногу передался и Яшину.
- Тогда считайте меня своим очередным волонтёром, - сказал с ложным энтузиазмом Полишинель.
Игорю объяснили, куда и когда, он обязан прийти для начального инструктажа. День для этого подобрали самый удобный - собрание должно было состояться в ближайший
четверг. Тухманова вручила ему значок. Лицевую сторону занимала голова сокола; девиз "Всегда в нужном месте" украшал оборот.
Стравинский было пошёл к двери. От неё в полушаге он остановился. Сказал обернувшись: "Кто является вашим лидером?" - то есть имея в виду "Кому по правде нужна
эта комната? Кто ищет её - столь долго и вдобавок чужими руками?"
- Это тебе не положено знать, - отчётливо произнёс Яшин.


                                                                             ****

Выступал первым струнный квартет, и, надо признаться, участники сыграли программу ужасно. Выбран ими был в качестве номера знаменитый Восьмой Шостаковича, -
такую музыку плохим исполнением ещё надо постараться испортить. Сочинение третьекурсники изуверски обезобразили - переходы между частями я едва узнавал. Когда
наконец заиграли рефрен, я выдохнул с облегчением: пытка подходила к концу. Последний раз прозвучал лейтмотив, утонул в жидких аплодисментах, и выступление
завершилось.
Двое - парень и девушка, вышли следующими за ними. Они представили цикл, сделавший некогда Шуману славу, - "Любовь поэта". Девушка аккомпонировала за роялем,
так что весь номер её толком не было видно; а парень, несколько неуверенно, - всякий раз, когда переходил в верхний регистр, - пел стихи Гейне.
Ещё через одно представление должны были выйти четвёртыми Оксана и Леди Ю.
Я легонько толкнул в плечо Когана. Он, неотрывно смотревший на сцену, будто очнулся от сна.
- Давай-ка, что ли, пройдёмся пока, - предложил я Леониду. - Уж очень утомительно слушать их всех.
- Да мы так своих пропустим, - Коган вновь от меня отвернулся.
- Мы в коридор только выйдем, услышал? - коснулся я его рукава. - Когда объявят не прозеваем.
Коган в раздумьи смотрел на меня. Он всё ещё сомневался.
Выпуская натужно из лёгких каждую ноту, парень запел "Ich grolle nicht".
- Ладно, твоя взяла, - и Леонид поднялся.
Стараясь пробраться к дверям как можно тише, мы с ним шли едва не на цыпочках. Выходивший следом за мной, Коган с осторожностью придержал ручку, - так чтобы за нами
не хлопнуло.
Мы стояли с ним в пустом коридоре. Это был длинный, уходивший в темноту холл с одним, в середине своей, углублением - где находились диванчики. Мы облюбовали один и
уселись. Над головами у нас плакат со стены говорил: "Широк сокола нашего взмах крыла, / "Всегда в нужном месте" - не просто слова. / Вместе мы дружно одолеем все
беды. / Ты в четырёх соколах от победы!" Птиц и впрямь было четыре: в каждом углу ватмана притаилось по одному соколу.
- Концерт отсюда действительно слышно, - заметил Коган. Он покосился на стенгазету.
Мы говорили с ним пару минут ни о чём. Я похвастался тем, что занялся стрельбой, и что за такой небольшой промежуток, продвинулся в этом занятии далеко. Коган открыл
мне, что сам должен был выступать на этом прослушивании.
- Почему же ты отказался? - спросил я у него, облокотившись.
- А вдруг не пройду? - не повернул головы Леонид. - Я привык быть во всём лучшим. Для меня каждый промах - удар по самооценке.
- Комплекс отличника, понял, - оставалось мне на это сказать. Тут я решил идти, значит, ва-банк и ехидно спросил:
- Как твоей самооценке живётся после отказа Оксаны?
Коган побагровел, но смолчал.
- Я обо всём уже в курсе. Надеюсь, ты чувствовал себя лучше после того, как я свалился в овраг.
Леониду было крыть нечем, и он дослушивал обвинение до конца.
- Глинская, понимаете ли, обо мне думает, - я уже начал откровенно куражиться. - Каждый вздох ненаглядному посвящает. А тут, отличник наш, и облом-с!
Коган вскочил моментально.
- Как ты смеешь!? Как... про нас с ней, - не находил он от возмущения слов.
- А вот как хочешь, - через неделю я буду с Оксаной встречаться, - расправил я плечи по-молодецки. - Даром, что от проклятого лося тогда отстрелялся. - Пауза.
- И отправился на тот свет именно он. А не я.
Леонид, у которого не было аргументов, выпалил только: "Больше я тебя знать не знаю!".
- Больно ты нужен, -  развёл я руками.
Леонид ходил с места на место, изображая обиду.
"Тут всё дело в том", - думал он, - "что не Роман мне не нравится. А только чрезмерно люблю я Оксану".
За дверьми объявили очередной выход на сцену. Кажется, что "Любовь поэта" всё-таки кончилась. К моему удивлению, к нам выбежала в коридор Глинская.
Её напуганное лицо могло смотреться комично в этом пышном, полусвадебном платье, если бы не серьёзность происходящего. Оксана подозвала нас обоих.
- Это же просто кошмар, катастрофа! - ей потребовалось время, чтоб успокоиться и заговорить связно. - Что делать? Что делать-то?
Наконец мы выяснили от неё главное. Партитуры их номера, "Зигриф-идиллии", так прекрасно отрепетированного заранее, не было. Книжка с нужными нотами испарилась.
Леди Ю обыскала свою сумку три раза, Оксана - свою четырежды, Эндрю за неимением сумки просто ещё раз посмотрел все их вещи. Пропала!
- Нас переставили, мы играем последними. Если за этот час не найдём нот, - Глинская едва могла сдержать слёзы.
В общей панике ситуации Леонид задал ей глупый вопрос, могут ли они сыграть наизусть.
- Какой там! - Оксана взмахнула рукой. - Я помню, конечно, страницы две-три, но чтобы всё произведение!
Партитуру требовалось отыскать срочно. Стратегия складывалась такая: Леонид побежит в класс музыкальной литературы, попытается там найти экземпляр, потому что
книг с нотами популярных произведений обычно более чем одна, и потому что он просто не может не попытаться помочь из своей нежности к Глинской. Я обязался сходить
в аудиторию, где они с Ю играли произведение в последний раз, вчера вечером.
Наши с Коганом пути разделились. Оксана с надеждой посмотрела нам вслед. Когда шаги утихли вдали, она ещё долго стояла на месте, не думая заходить.



                                                                             ****

Прежде я и не знал, что умею так быстро передвигаться, особенно если к тому меня принудит неотложное дело. Я сбивался с быстрого шага на полубег, уставал,
отдышавшись, переходил на скорый шаг снова. Так я промчался до этажа, где натолкнулся на очередь;  только тогда я припомнил, что сегодня вербовка у "соколов".
Кто бы тем ни занимался, им оставалось оформить остававшееся к тому времени меньшинство. С удивлением я заметил в толпе ожидающих Александра. Тот демонстративно
от меня отвернулся, незнакомый будто со мной. Интересным мне показалось и то, что вышедший из кабинета неизвестный мне первокурсник, сперва посмотрел на меня
непонятным мне пристальным взглядом и затем сразу подошёл к Саше.
Времени для раздумий над этим у меня не имелось. Снова ускоривши шаг, я пронёсся через весь холл к нужному мне крылу здания.
Дорога моя лежала к 342-й. Несколько раз, среди беготни, я пожимал руки шедшим навстречу знакомым, не видя даже лиц некоторых в коридорах без освещения.
И вот я в итоге стоял перед дверью. Занимательные обстоятельства из этого следовали вот какие: первое, - что аудитория оказалась незаперта; и второе - состоявшее
в том, что она была к тому же свободна. Комната находилась в моём полном распоряжении.
Притворив дверь за собою, я очутился в немного пугающим даже своего гостя абсолютном безмолвии. Сюда не доносилось ни звука. Если, замерев, не двигаться с
места, то можно расслышать, как паучок плетёт паутину за шкафом.
Не хочу утомлять здесь уважаемого читателя и воровать его время многоабзацным описанием всего, что было в той аудитории. Поэтому выражусь кратко: это была
в своей заурядности самая обыкновенная аудитория музучилища, каковых было много в каждом крыле каждого этажа. Неизменное фортепиано у стенки, два стеллажа,
один для нотных тетрадей, другой же - для гитарных или скрипичных чехлов. Дополняла всю эту аскетичную обстановку парочка-тройка стульев, расставленных по углам.
Примечательным было то, что единственное окно комнаты выходило как раз на окна концертного зала, и, подойдя, я мог видеть фигуры, передвигавшиеся в коридоре.
К слову, отсюда, так же было возможно наблюдать за Оксаной. Глинская ходила туда и обратно, не находя себе места, и пребывала точно не в том состоянии духа, в котором
захочется мирно сидеть. Она подняла глаза вверх, и тогда наши взгляды пересеклись. Она увидела, что её вижу я.
Ни минуты немедля я взялся за перебор нотных книг. Отбросил в сторону партитуры, лежавшие самыми верхними: Первый концерт Чайковского полетел на подоконник, сразу
за ним Второй рахманиновский концерт и "Carmina Burana" Карла Орфа. Я просмотрел всю эту кипу настолько тщательно, насколько мне то позволяло подходившее к концу время.
Перебрал я решительно всё: обнаружилось сразу три сборника русской народной музыки, но ни одного экземпляра "Зигфрид-идиллии". Когда последним в стопке оказался
"Воццек", я был готов заплакать от огорчения. Мне так хотелось помочь девушкам в затруднительных обстоятельствах, но помощи этой я был не в силах им оказать.
Противным было сознаться себе, что Оксана, а тем более Юля, возможно, увидят в положительном свете Когана, когда он принесёт им заветные ноты. Сколько бы я ни
старался игнорировать при всём Глинскую, мне не хотелось, оставшись без Леди Ю, отдать другую девушку Леониду.
Думая таким образом, подошёл я снова к окну. Слышать с Оксаной друг друга мы, разумеется, не могли. И тут она вовсе пропала из моего поля зрения. Я был в недоумении,
гадая что же пройзойдёт. Глинская возвратилась. В руках держала она малую доску для письма мелом. Девушка прислонила её к стеклу, и я прочитал "Получилось ли что-то
найти?". Я схватил первую нотную книгу и вырвал оттуда страницу: искать такую же доску, как у Оксаны, было мне некогда. К счастию, я имел обыкновение носить с собой
маркер. Небрежным почерком я написал ей ответ и поспешил подставить бумагу к окну. Чёрными буквами, обведёнными жирными линиями, значилось: "Нет, никаких результатов".
Оксана всматривалась недолго.
Прочитав, она снова схватилась за доску. Я видел, как рука её быстро скользила, выводя аккуратно белые строки.
"Тогда давай быстро сюда. Юле нужно с тобой посоветоваться".
Так вот почему она долго писала! Предполагая, что за план Б, появился там у Ветвицкой, я в догадках провёл всю дорогу назад. Вырванную страницу я по пути бросил в
мусорное ведро. А как неприятно будет солисту в следующем семестре узнать, что в книге "Садко" теперь пустота, вместо арии индийского гостя!



                                                                     ****

Саша ждал Полишинеля недолго. Наконец тот возвратился - со спокойной улыбкою на лице. Очередь новобранцев только хотела подвинуться дальше, как вышедший к толпе Яшин
объявил часовой перерыв. Разнеслись по всему холлу недовольные стоны уставших.
- А ты, кажется, успел вовремя, - сказал Игорю Мерзляков. - Как прошло твоё посвящение?
Полишинель будто не слышал. Его занимали совершенно далёкие от того мысли.
- Как ты считаешь, - сказал Полишинель, чеканя каждое слово, - есть ли в училище книжка про историю учреждения?
- Я тебя не понимаю.
- Пошли, - поманив за собой Сашу, Игорь двинулся с места.
- Куда мы идём? - Александр едва успевал догонять своего нового друга. Они уже мчались по лестнице вниз.
- В класс музыкальной литературы, - выдохнул на бегу Игорь. - Там же и книгохранилище. Мне нужно кое-что уточнить.
Это загадочное "кое-что" привёло их в итоге на нужный этаж. Торопившийся Полишинель толкнул дверь, даже не постучавшись.
В помещении, кроме них, оказался на удивление Коган.
- Как же вы меня напугали, - положил руку на грудь Леонид. - А то я тут... - и он не закончил.
Игорь уже стоял возле верного стеллажа. Он бегло читал заголовки на корешках разных книг.
- Так, "Россия в восемнадцатом веке", "Зарубежные походы Суворова", - бормотал он. - Ага, вот оно, отыскал!
То была "История N-ского педагогического училища". В библиотеке имелась она в единственном экземпляре.
Полишинель листал книгу, выхватывая важные строчки по диагонали.
- Ага, "образовано было в 1894-м", "как площадка для подготовки учителей", - читал он вполголоса вслух.
Мерзляков молча за ним наблюдал.
- Нашёл. "В 1935-м преобразовано в НИИ", - руки Стравинского затряслись. - "После провала секретного правительственного проекта
институт был закрыт. Десятилетие здание пустовало, и лишь только в конце 60-х тут стали готовить академических музыкантов, в
открывшемся новом"... Ну дальше не надо, - Игорь вернулся к главе о советском периоде "Опыта".
- Объяснишь ты мне, что происходит, - Саша испытывал жгучее любопытство. Он чувствовал, что здесь кроется какая-то важная тайна,
но без разъяснений Полишинеля неспособен был понять всё.
- Дело в том, что Сад Желаний, - Стравинский произнёс шёпотом, - Советский научный проект.
Мерзляков был ошарашен этим известием.
- Быть такого не может.
- А ты прочитай сам, - и Игорь подвинул так книгу, чтобы видно было и Саше. - "Под руководством Геннадия Острикова группа исследователей
работала над Садом Желаний два года." - Полишинель водил пальцем по каждой строке. "На третий год их совместной работы, в результате
несчастного случая, ученые погибли, а НИИ оказался закрыт".
- По-прежнему не понимаю, причём тут наше училище, - спросил Мерзляков озадаченно.
- Балда ты! - толкнул его Полишинель. - Мы занимаем бывшее здание этого НИИ!
- Так, значит, - соображал медленно Саша, - мы единственные, кто разведал секрет?
- Не всё так просто, друг мой, - терпеливо прервал его Игорь. - А теперь садись. Слушай, какую тень на это отбрасывает крыло сокола.


                                                                 ****

До сих пор мне казалось, что я не способен передвигаться так быстро: я не успевал прочитать на бегу даже таблички на дверях классов.
Оксана в тревожном своём ожидании стояла внизу у лестницы. Волнение не давало ей выдержать ни секунды на месте, и девушка беспрестанно
шаркала каблуком по полу. Она с надеждою вскинула голову, услышав мои шаги.
Я перепрыгнул три последних ступеньки и оказался с ней рядом.
- Леонид ещё не вернулся? - едва отдышавшись, спросил я.
- Нет, как ушёл, больше не появлялся, - покачала головою Оксана.
Тут же были и Леди Ю с Эндрю: они стояли поодаль, незамеченные мною сперва. Ветвицкая, бывшая меньшего роста, поставила ноги свои
на носки ботинок Андрея.  Нехлюдов сомкнул свои руки объятием на животе Юли.
Картина эта будила во мне кипевшую в сердце ревность. Я избегал смотреть в глаза Ю: боялся увидеть в них счастье.
Сделавши шаг вперёд, Ветвицкая вырвалась мягко из объятий Андрея. Она подошла вплотную ко мне.
- Мы с Андрюшкой совсем не знаем, что делать, - Юлия будто извинялась за это. - Если нет нот, то не будет и номера.
- Так, - я пытался сосредоточиться, - сколько у вас до выхода времени?
- Сейчас жюри слушает седьмых в списке. Закрывают конкурс девятые, то есть - мы. - голос Ветвицкой звучал отчаянием и расстройством.
Меня разрывали противоречия. С одной стороны - возмутиться, дескать, вы сами испортили себе всё, и я к тому отношения не имею вовсе.
С другой - рисовалась мне перспектива победившего "Андрюшку" Романа, и красавицы, мне благодарной в ответ, перешедшей ко мне за то в руки.
- Мне нужно хорошенько подумать, - и я отошёл ото всех к лестнице.
Стремительно перебирал я все приходившие мне на ум варианты. Таким образом, я откинул сразу несколько версий, родившихся поначалу, -
попросить отыграть в другой день, как найдутся проклятые ноты; сымпровизировать на ходу, но для того у девушек было критически мало
сноровки. Ну и наконец, мы не знали, отыскал ли экземпляр Коган. От напражения мысли в висках у меня запульсировало.
И что-то мелькнуло вдруг в голове. Ясным лучиком света озарило бесплодные рассуждения. Мысль эту я сознавал лучше и лучше, пока
наконец, увидев её простоту, не просиял.
- Что? Ну говори, что? - бросились ко мне девушки разом.
- Юля, - мой голос при том задрожал, - ты помнишь день нашей с тобою встречи?
Эндрю, оставшийся у стены, нахмурился, это услышав.
- Да, - немного оторопев,  подтвердила Ветвицкая.
- Ты играла нам тогда Рэя Чарльза, - махал я указательным пальцем в разные стороны. - Ты знаешь наизусть "You Don`t Know Me"!
Оксана в восхищении рассмеялась. Сразу же за подругой повеселела и Юля.
- И как я сразу об этом не вспомнила, - удивлённо проговорила Ветвицкая.
К нам наконец присоединился Нехлюдов, до того стоявший в сторонке.
- Роман, я искренне восхищаюсь твоим умением схватить мысль, - и Эндрю радостно выкрикнул. - Она лежала всё это время под носом!
К Ирине Валерьевне понеслась Ю, сообщить об измении репертуара.
Мы теперь определяли, каким образом этот номер исполнить. Фортепианную партию поделили напополам: Оксана играла припевы и "бридж",
всё остальное - Ветвицкая. Требовался мужской голос, а Нехлюдов совсем не знал песни.
В ту минуту я начал готовить себя взойти вместе с ними на сцену.


                                                                       ****

Когда мы втроём вышли из-за кулис, когда открылся нашему взгляду зрительный зал и когда зазвучали встречавшие нас овации, вся моя уверенность
улетучилась мигом. Сколько я не проговаривал про себя, стоя за занавесом: "Не переживай и не бойся!", одно зрелище слушавшей нас
толпы, растоптало моё спокойствие.
Стоявшая снизу, у сцены, руководитель фортепианного отделения, - позже я понял, что это была та самая Ирина Валерьевна, - объявила наш выход.
Далее в микрофон она перечислила участников поимённо и назвала, какой именно они номер исполнят. Я был взбудоражен настолько, что едва мог её слышать.
Достигали моего разума лишь обрывки из целых реплик. "Глинская Оксана Васильевна... впервые в истории конкурса ритм-энд-блюз"...
Всё то, что она тогда говорила я решительно не мог склеить в цельные предложения. Девушки уселись за инструменты, оставив меня с микрофонною стойкой наедине.
Леди Ю заиграла вступление. И хоть песня была англоязычной, - как и весь, собственно говоря, тот пласт музыки из Америки, - про себя я мог прокрутить текст
на русском, зная перевод каждой строчки. Прозвучала наконец часть, за которой следовала вокальная партия. Далее я привожу здесь русскоязычную версию:
                                                      "Ты протянула мне свою руку и затем ты сказала: привет,
                                                       И я едва могу говорить. Моё сердце выскакивает из груди.
                                                       Ты считаешь, что хорошо меня изучила, но нет, ты не знаешь меня".

Отдельною маленькой катастрофой явилось для меня то, что я от начала и до конца песни не знал, куда же мне девать руки. Чтобы не стоять истуканом, я хватался
за стойку периодически, а к заключительному куплету осмелел настолько, что начал ходить с вынутым из холдера микрофоном по сцене направо-налево.

                                                       "Нет, ты не знаешь того, кто мечтает о тебе по ночам.
                                                        Кто хочет целовать твои губы, и хочет тебя крепко обнять.
                                                        О, всего лишь друг. Им я и был для тебя всегда."


Одновременно мне приходилось, строчку за строчкой, держать в памяти все стихи, а также слушать внимательно партии девушек. Эндрю сидел среди зрителей и следил
за нами из зала.

                                                        "Испуганный и смущённый, я упускаю свою возможность.
                                                         Возможность, что ты тоже любишь меня."


На этой строке еле заметно сбилась с ритма Оксана. Она, без сомнения, знала перевод этой песни.

                                                          "Ты протягиваешь мне свою руку
                                                           И говоришь затем: прощай.
                                                           Я наблюдаю, как ты уходишь,
                                                           Вместе с счастливцем, забыв про меня".


Пропевал я эти строки, стараясь не глядеть в сторону Эндрю. Хотя из всей нашей четвёрки он был единственным, кто этой песни не знал. Последние аккорды Леди Ю
утонули в апплодисментах. Жюри подняло таблички с оценками, а зал всё хлопал и хлопал. Я вышел с девушками на поклон. Когда в тот момент моя спина распрямилась, я
как будто сбросил мешок, мешавший мне всё это время.



                                                                  ****

В вестибюле внизу, кроме нас, практически никого не было. За окном заметно повечерело. Изредка пробегал мимо задержавшийся на сборах у "соколов" какой-нибудь
второкурсник. Несколько раз к нам подходили знакомые, видевшие концерт.
- Поздравляю вас с первым местом! - горячо пожимала нам руки Ольга, бывшая одногруппницей девушек. - Вы так здорово выступили, молодцы. Репетировали долго, должно
быть?
На такой вопрос мы отмолчались.
Других конкурсантов заметили тоже. Они, напротив, старались, не подавать виду, - подумаешь, мол, Венгрия! Мы сейчас домой доедем более важно, чем вы в Будапешт
доберётесь! Да и вообще, это нас засудили, нет никакой объективности у жюри! Платья девчонок понравились, вот и дали высокий балл, а играют там они - тьфу!
Таких мы игнорировали намеренно. Нехлюдов помог надеть Юлии куртку. Глинская смотрела на меня таким восторженным взглядом, что мне становилось с каждой минутой
всё более не по себе.
- Ты так нам помог, Ром, - сказала она по-особенному, как-то тепло. - Куда мы без тебя, как же мы вообще..., - и бросилась мне на плечо.
- Всё нормально, - приговаривал я и погладил Оксану по голове.
- Это я просто, - она смахнула слезинку с ресниц. - Расчувствовалась, такой трудный день.
- Вероятно, - ответил я девушке и подмигнул.
В эту минуту, в конце вестибюля мы увидели Когана. Леонид шёл навстречу нам осторожно, словно чего-то боялся, и был готов убежать. Тут я заметил, что он держит
нотную книгу в руке.
- Кажется, ваше, - буркнул Коган себе под нос. "Зигфрид-идиллия" небрежно приземлилась на сумку Ветвицкой.
- Я этого не понял, - сказал Андрей повышенным тоном.
Юля бросилась осмотреть книгу. На форзаце действительно было подписано её имя. Оксана резко бросилась к Когану.
- Ты зачем украл наши ноты? - и оттолкнула Леонида рукой. - Ты хотел, чтобы мы проиграли, мерзавец!
Я быстро стал аккурат между ними.
- Спокойно. Давайте без рукоприкладства, - и так повернулся, чтобы обидчики находились далеко друг от друга. - Что произошло?
Тут Коган взорвался. Я никогда прежде представить не мог, что он может быть таким разъярённым.
- Произошло вот что! - и он взмахнул кулаком. - Оксана меня терпеть не может...
- С чего ты это взял? - перебила Глинская.
- Когда я ей признался, вытерла об меня ноги, - от нахлынувших разом эмоций он задыхался. Коган вдруг повернулся ко мне. - И всё это из-за тебя!
- Получается, я виноват, что Оксане ты не понравился, - произнёс я ледяным голосом.
Состоялась короткая пауза. От Леонида ждали ответа, но он не знал, что говорить.
- В таком случае, дружба наша окончена, - резюмировал я. - Хотя мне так стало казаться ещё в тот момент, когда ты мне устроил на охоте ловушку.
- Это о чём ты таком говоришь? - брови Ветвицкой поднялись. Коган стыдливо молчал.
- Специально устроил ситуацию так, чтобы я провалился в овраг, - моё хорошее настроение стало меняться на недовольство.
Я тут же продолжил: - Из невозможности получить Глинскую, Леонид решился на другой шаг. Посчитав, что мне он уже отомстил, Коган переключился
на саму девушку.
Между нами повисло огромное напряжение. Я решился договорить.
- Полагаю, что он украл ноты, когда девушки отвлеклись. Провал им на конкурсе был обеспечен. - повернулся я к Юлии с Эндрю. - Поэтому Коган
так долго искал, и решился явиться только сейчас. - Я поспешно добавил: - Не выкрутись мы с Рэем Чарльзом, его план бы непременно сработал.
Леди Ю возмущенно вздохнула.
- Что скажешь в своё оправдание? - посмотрела она грозно на Когана.
Леонид было что-то попытался сказать, но в конце концов просто умолк и, развернувшись, отправился прочь. Вслед ему Эндрю кинул проклятие.
- Ладно, не станем ругаться, - Ветвицкая положила ему на грудь руку. - Объявим ему бойкот, делов-то.
- Станем просто не замечать, - сурово сказала Оксана.
Мы вышли все вместе на улицу.
Помню, что Глинская спросила меня тогда: "Ты же не хочешь после всего теперь видеться с Коганом и общаться?" Я ответил, что он мне не друг.
Вчетвером мы дошли до ближайшего перекрёстка. Здесь и там, виднелись повсюду лужи, не высохшие ещё после утреннего проливного дождя.
По пути со мною из них никому не было нужно идти. Я попрощался и, наблюдая, как скрывались они за углом, долго стоял на одном месте.