Фокус со шляпой

 Будильник всегда был самым эффективным средством возвращения к реальности, пусть и не самым приятным. Всё тело, как и всегда, ломило, а голова раскалывалась, и дело тут вовсе не в алкоголе или наркотиках, которые были только частью образа поднимающейся рок-звезды; сам маэстро, по его собственному мнению, никогда истинной привязанности к такому распутному образу жизни не испытывал, просто...
- Не нужно было нарываться на бритоголовых - довёл до логического конца мысль дремавшего кумира басист обиженным, правда, тоном.
- А не нужно было меня тыкать носом в своих бездарных петухов, ставя мне же их ещё и в пример.
- Почему-то стрижка петушиная здесь только у тебя.
- Конечно, куда уж моей причёске до грациозно зачёсанного влево гребешка и сексуальных усиков!
- Ты это на кого намекаешь?!
- Я всего лишь… твою…
Певец был сиюминутно повален ударом самого шустрого среди окруживших его скинхедов и начал постепенно морально крепчать обтачиваясь ногами и кулаками, опечаленным за судьбы всего человечества взглядом смотрел на построенную по другую сторону улицы детскую площадку.
- Эй, по зубам не бей, слышь…
Поздно! Взгляд подскочившего к изголовью несчастного выражал уже азарт и удовольствие настоящего зверя - волка, поймавшего добычу, который не столько осчастливлен грядущим насыщением, сколько тем, что он победил в этой борьбе, и в этом празднике, повисшим над присутствующими растворилась ущемлённая гордость и вечная общечеловеческая злость.
- Вставай!
На месте прежних господ, в беседе с которыми так, к сожалению, и не удалось найти компромисса, явился неопрятный вид басиста с разбитым глазом, чьё лицо выражало разочарование и одну древнюю неписаную мудрость: “Не так страшен бой, как его ожидание, и не так гложет избиваемого, как побитого”.
- Что ты пристал ко мне, ты завтрак приготовил? - с несколько деловитым лицом проснувшийся переходит в сидячее положение.
- В душ сходи, приведи себя в порядок.
 Несмотря на то, что тело явно не желало слушаться своего непоседливого хозяина, горе-музыкант всё же добрался до ванной комнаты, где мог предаться рефлексии и помыться. Посмотрев на своё пострадавшее лицо, он стал мысленно возвращаться в прошлое и обдумывать свою жизнь, как это обычно и случалось у него именно в этом месте.
 Его зовут Гриша, он имеет четырёх хороших друзей: Степан - басист и бэк-вокалист, Ира - гитаристка, иногда разбавляющая грубые песни своим нежным, почти девичьим, голоском, Петя - барабанщик, а также Игнат - который вообще не занимается музыкой, хотя и является добрым другом Гришки, впрочем, не стоит здесь уделять ему много внимания - читателю не удастся, к сожалению, познакомиться с этим славным парнем, потому как тот мёрт. Намедни Гришка, Петя и Степан, как уже стало ясно, попали впросак, что...
- ...окончательно отбило у меня желание заниматься музыкой, - приятно улыбнувшись объявила Ирочка.
- Но ты же как-то стала довольно неплохой, по моему мнению, гитаристкой, - Степан с удивлением следил за Ириным рассказом, всё же было ясно, что он льстит Ире - нельзя сказать, будто бы она плохо играла на гитаре, но выглядела Ирина гораздо лучше.
- Когда он стал у нас вести фортепиано, мне было восемь лет, а в четырнадцать я познакомилась с гитарой, - приятно улыбнувшись Ира бросила взгляд на Стёпу, после чего снова вернулась к своей яичнице.
 С серьёзным лицом Степан сел за стол и начал непринуждённую беседу с Гришкой, только закончившим утренние процедуры, которая совсем скоро перетекла в спор, касавшийся музыкально-смысловой основы песен группы. Степан считал песни слишком заумными и непонятными, якобы поэтому концерт оказался провальным. Гришка же напротив отстаивал ту позицию, что когда-нибудь “умеющий уши да услышит”, вместо того чтобы потакать во всём непостоянной толпе следовало бы задумываться о высоком. К его, Гришки, удивлению, Ира приняла сторону Степана. Раздосадованный таким исходом, Гриша вышел из-за стола и направился в свою комнату - сочинять новую песню. Он был убеждён, что самые запоминающиеся и выдающиеся произведения пишутся тогда, когда автор находится на грани, тогда, когда вся его жизнь, его цели и стремления могут рухнуть - истину о голодающем художнике он усвоил накрепко. Сейчас, как ему казалось, он находился как раз в таком положении: друзья разочаровались в нём, возможность писать песни, а ведь творчество было благороднейшей целью его жизни, пошатнулась и так повернулась к молодому поэту, что потеряла для него всю свою манящую сладость и красоту. Такое настроение может не возникать годами и длиться минутами, но это самые плодотворные минуты в его жизни, поэтому, боясь упустить такие мгновения, он всегда носил блокнот в кармане, чтобы успевать записывать мысли, которые могут появиться в самое неудобное время, которые едва ли являются художнику, расслабленно отдыхающему в удобном кресле под лампадой. Действительно, буквально за пять минут из разгорячённой и больной, от ударов нацистов, а может и ещё от чего, Гришкиной головы родились стихи, прелестные стихи, которые музыкант решил тут же показать друзьям, вот де что такое творчество.
 Стёпа исподлобья взглянул на стихи, затем выдержал непродолжительную паузу, глядя на Гришку отчасти удивлённо, а отчасти понимающе, как смотрят обычно воспитатели на дитя, потерпевшее справедливое наказание, но сжалившиеся над ними, при этом понимая, что освободить их от этой ноши им не под силу, после чего приступил к чтению:


Я не вижу дорогу,
Но слышу смерть.
В своём тёмном остроге
Ощущаю твердь

На отроге тот острог,
Я не философ, не пророк,
Я снимаю цилиндр и ставлю на столик
И взору является мой метафизический кролик

Трансцендентальный кролик…
Экзистенциальный кролик…
Мой сумасшедший кролик,
Кролик, кролик, кролик, кролик,
КРОЛИК!

 Степан ещё раз тем же самым взглядом окинул Гришку, переглянулся с Ириной и прочёл стихи вслух.
- Что это? - обратился Стёпа к Грише по прочтении.
- Песенка, - ответил Гриша виноватым тоном, хотя в оправдание поэта стоит заметить, что это получилось у него ненароком - гордость не позволила бы Гришке показывать перед кем-либо свою пристыженность.
- Ты считаешь, что это кому-то может понравиться?
 Гришка пытался найти поддержку хотя бы в Ирином взгляде, но и там он видел непроницаемый упрёк. Его это разозлило - разочарование найденных им единомышленников, каковыми он их считал прежде, больно било по самолюбию начинающего рокера:
- Глупцы! Как вам этого не понять? Вдумайтесь, вчитайтесь - ежели не ясно, прочитайте вновь. Смысл есть, но зачем же класть его на поверхности? Пережёванная пища всегда противна и нет никакого удовольствия, когда всё и сразу: "мораль сей басни такова..." А ведь самые главные, самые красивые и мудрые идеи никогда нельзя высказать прямо, не получится, как бы ты этого ни желал и какой бы подвешенный язык у тебя ни был. А если и получится, то никто не станет тебя дальше слушать, если ты не скандируешь телесные наслаждения - как и все эти однотипные музыканты. Лишь образами, построением аллегорической картины, скрывая под ней истиную идею своей песни, можно донести до слушателя то, что ему нужно и за что он будет тебе потом благодарен.
 Ира глянула в упор на бедного Гришку, таким взглядом, грубым, хладнокровным, какой, казалось бы, не может быть у девушки. Она резко, жестоко, но справедливо заметила:
- Давай посмотрим правде в глаза: твои стихи - отвратительны, а смысл в них со всеми этими умными словами и никому не понятными образами остаётся один. И вчерашний концерт провалился вовсе не потому, что ты шепелявил и отнюдь не из-за Петьки, которого пришлось оставить в больнице, нет. Дело в скучных, глупых и бессмысленных песнях!
 Гришка не выдержал, он уронил лицо в ладони и ещё долго-долго плакал, если не сказать ревел, пока его друзья понимающие на него смотрели. Стёпа попытался даже пожалеть друга и, в надежде найти какой-то предлог в его частичное оправдание, обратился к Ире:
- Ты сказала, что у него в песнях есть только один какой-то смысл?
 Ирочка хитро и, в то же время, снисходительно улыбнулась, и тихо прошептала:
- Его нет.