Братья Мураками (фрагмент 1)

У неё был рюкзак в форме барсука, причём барсука звали Джим Моррисон. Рю пожал ему лапу - так и познакомились.
А жила она на улице Катаямы, в новостройке, втиснутой между больницей и детским садиком. Квартиры там огромные, можно в футбол играть, на полах новенький ламинат и даже обои пахнут счастливой жизнью.
Поэтому было очень обидно, когда оказалось, что у неё есть парень.
Рю сидел на полу и грустно смотрел, как она заливается смехом. На вид - отличная мулатка-шоколадка, среднего роста, с раскосыми чёрными глазами и созревшим круглыми грудками, которых не портила даже школьная форма. Тело изгибалось от смеха и обдавало жаром, как раскалённая летняя крыша.
Может, в роду были китайцы, может, какие-нибудь сахаляр, - а звали её Рита Люксембург.
Её было шестнадцать, Рю пятнадцать, и шансов у него не было. Барсук Джим Моррисон смотрел всепонимающе.
А Люксембург рассказывала про своего уморительного избранника. Тот был на два года старше, учился на юриста в Университете имени Яо и Шуня, и развлекался телефонным хулиганством.
- Вот как,- печально сказал Рю,- надо же.
Слушать это было невыносимо.
- А ты чем увлекаешься?
- Я музыку играю,- произнёс Рю,- но это не важно.
- А на чём? Ну давай, признавайся.
- Я... на гитаре. Вот.
Если точнее, Рю был басист. Ну а кем ещё быть? На обычной гитаре струн шесть, а пальцев всего пять – с ней всю жизнь можно промучаться. А четыре струны контрабандно-красной Ямахи – это целый мир. На ней можно сыграть, не растрачивая жизнь на выучивание всяких шреддингов, очень даже много всего.
Вот, например, Лес Клэйпул из группы Primus. Его одноклассник (Хэтфилд) не взял его в Металлику, потому что он слишком хорошо играет. Так что нечего думать, что басист – непременно раздолбай. Встречаются и интеллектуально высокоразвитые басисты!
...Хотя к Рю это, разумеется, не относится.
- Я люблю музыку,- говорит Рита и жмурится, словно милая кошечка,- Жанры не разбираю, просто люблю. Меня не волнует, попса или рок. Всё равно я слышу её по-своему. Клипы не смотрю никогда, они всегда портят. Я просто закрываю глаза и смотрю. Вот эта песня, например, про розовый снег, фиолетовый дождь. Ты, её, наверное, считаешь попсовой. А я так и вижу этот большой, расцвеченный ночной город, с тысячью разноцветных огней и ты летишь по нему, и везде эти огоньки – справа, слева, в лужах под ногами.
- Да,- ответил Рю,- я понимаю.
- Может, это кощунство,- Люксембург крутит кассетник,- но мне и Виктор Цой, и Анита Цой одинаково нравятся. Вот, песня про полёт – она вроде бы лёгкая, но какая искренняя. Словно такой дельтаплан из бумаги – это как называется, когда из бумаги что-то складывают?
- Оригами.
- Вот, аэроплан из оригами. Он разворачивается над водной гладью и летит – и он сам, и внизу отражение... Она ведь тоже из ваших?
- В каком смысле?
- Ну, Цой. Это же корейская фамилия.
- Да, но я не кореец.
- Китаец?
- Японец.
- Как?
- Вот так. Рю – то есть Рюноске – это японское имя. А фамилия – Мураками. Но тем двум Мураками я не родственник, просто фамилия распространённая.
- Вот как... Интересно.
Ей было интересно, а ему – горько. Такая чувствующая, милая и ухожанная, но никогда с ним не будет. Он это просто знал.
- У меня предки в СССР переехали,- пояснил наш герой,- Как у Хакамады.
- Хакамаду знаю. Не знала, что она тоже японка.
- Вот и живём в Дальнем, уже третье поколение.
- Здорово. А на родине был?
- Нет пока. Это дорого.
- Ну, не очень. Я на прошлые каникулы с родителями ездила. Очень Нара понравилась. Там все улицы такие перпендикулярные и олени путеводителями питаются... Так, фотоальбом смотреть уже не успеем,
- А что на этой кассете?
- О, это Он. Его лучшие хулиганства. Хочешь послушать?
- Да, конечно,- Рю натужно улыбнулся.
Шипение, потом гудки.
- Алё! Это хто?
- А это мы, ваши друзья...
- Ах ты анафем проклятый, обезьяна пупырчатая, чампыпынька уродская...
Рю думал, что возлюбленный Риты будет всячески доводить и оскорблять несчастную старушку. Удивительно, но ничего подобного делать не пришлось. Боевая бабушка так и выжидала, на кого излить скопившися на восемьдесят лет обид и претензий. Робкие попытки парня вставить хоть слово заканчивались ничем и тонули в сплошном потоке зычной ругани.
- Вот тебе, шпиндель! Вот тебе, инфлюзия-туфелька! Ох, я тебя буду преследовать, ПРЕСЛЕ-ДО-ВАТЬ!
- Бабушка, мы тебя на кассету...- парень ощутимо смеялся.
- А меня это не колышет, огурчик ты папертный, крючок тупорылый, мошка-морошка... тыр-пыр-пыр-щекотунчик, пукпукпук-пукпукпукович...
Где-то за краем сознания заиграла приятная музыка.
- О, это, наверное, он. Сейчас познакомитесь.
Рю было тяжело и горько. Казалось, что из ушей сейчас потечёт желчь.
Да, звучало смешно, но никакой заслуги хулигана здесь нет. Бабушка была сама по себе бешеная. Он бы сделал всё намного лучше... если бы брался за такую чушь.
- А вот и Артур. Артур, это Рю. Представляешь, настоящий японец. Я ему твои записи дала послушать – очень понравились.
Рю ожидал увидеть тупого, мрачного бугая, который грозит всем, но травит только бабушек. А на пороге стоял миловидный парниша с тонким лицом, волосами, постриженными в кружок и влажными внимательными глазами.
- Здравствуй,- улыбнулся он
- Привет. Вот, слушаю. Хорошо получилось,- соврал Рю.
- Рю уже уходит. Если хочешь, я дам ему кассету, он дома послушает. Ты какао принёс? Дуй на кухню готовить, а потом будем кино смотреть.
Ну вот, выгоняют. Рю натянул ботинки, как мог, попрощался, и побрёл к выходу. Мягкий, бесшумный лифт выкатил его в непривычно чистое парадное, защищённое кодовой дверью. Снаружи шумели неприветливые пыльные тополя.