Уснуть удалось не сразу, хотя обычно я довольно легко засыпаю, когда хочу этого. Возможно, этому поспособствовал опыт работы по сменному графику, когда спать доводилось практически по принципу «когда есть время». Порой прямо в перерывах на рабочем месте, урывая по полчасика сна. Умение проснуться, перед тем как необходимо выполнить какую-либо периодическую процедуру так же вошло в комплект. Как ни странно, на это модификация не оказала влияния.
Наконец я уснул. Мне снилась стрельба, правда совершенно тем набором впечатлений, которые приходят от компьютерных игр. От вида оружия где-то справа, до прицельных приспособлений, возникающих в центре обзора. Отдача так же была лишена физических ощущений, и проявлялась лишь вздрагиванием оружия. Не было и иных ощущений, ни запаха, ни тактильных чувств, вроде веса оружия или поверхности в руках. Я стрелял по каким-то мишеням, и чувство нереальности происходящего постепенно начинало давить на рассудок. Чувство неправильности, виртуальности, я все более ясно понимал, что меня захлестнули именно впечатления от игры, а не то, что можно ощущать при реальной стрельбе. Апофеозом нарастающего диссонанса стало осознание того, что цевье, бывшее в поле зрения, держит человеческая рука.
Это осознание разбило иллюзию словно молотом, на неправильные, противоречивые осколки. Я почувствовал, как мир вокруг взвихрился потоками бесконечности, и бездна приняла меня, окатив ледяными потоками сенсорной депривации. Не было чувств, и отсутствие чувства веса, чувства положения тела породило жуткое впечатление падения в бездну. Но вот новые химеры возникли вокруг, разум уцепился за эти иллюзии, накладывающие опыт зрительных впечатлений от игр и фильмов на жажду представить, предположить неведомое мне, и оно случилось, надерганное из обрывков впечатлений, переплетенное и причудливо созданное воображением.
Я словно падал на бескрайнюю заснеженную равнину, изрытую окопами и траншеями, засыпанную тысячами вооруженных людей, оглушающе кричащую голосами взрывов и пулеметов. Я провалился в нее, прямо в собственное тело, на краткий миг увидев самого себя. Странный запах снега окатил меня тусклой свежестью, подобной приглушенной, размазанной картине. Неяркий, расплывчатый, туманный, этот запах был запахом снега, но слишком не таким, слишком искусственным, слишком затертым. Я никогда не ощущал запах снега своим новым носом, снежным вихрем прошлась отстраненная мысль. Новые впечатления обрушились лавиной. Стрельба, взрывы, крики. Громкие, четкие, смутно знакомые. Но не оглушающие, не превосходящие предел восприятия. Затем поток запахов, гарь, бензиновая, алюминиевая, серная. Столь же смутные и смазанные. И среди них неожиданно ярким мазком запах продуктов горения бездымного пороха, пронзительный аромат азотистых соединений. Знакомый запах, но где я его чуял?
Вес в руках. Я посмотрел на них, и увидел свои покрытые шерстью, когтистые пальцы сжимающие винтовку Мосина. Короткий взгляд по сторонам открыл мне солдат в советской форме образца Великой Отечественной, яростно отстреливающихся от наступающих фрицев. Чувство нереальности, вызванное смутным ощущением происходящего как чего-то знакомого, и вместе с тем, тем фактом, что никого не смущает мое присутствие, внезапно омылось острым, пугающе реалистичным запахом свежей крови. Что-то во мне отозвалось на него тихой и безжалостной волной ярости, заставив глотку издать приглушенное рычание, а руки вскинуть оружие, ловя на прицел живот бегущего на меня человека в немецкой форме. Холод стального спускового крючка обжег палец, и рявкнувший выстрел вбил в человека остроконечную пулю, пронзив его навылет, и окрасив снег за ним яркими брызгами парящей крови. Резким движением я передернул затвор, наводя оружие на нового человека, виднеющегося из-за снежной пелены, в то время как первый с воем упал на колени, сжимая полученную рану.
Нечто автоматическое, механическое сковало мои движения, превращая винтовку в скорострельное орудие смерти, стремительно меняющее отстрелянные патроны то четким движением правой руки на затворной рукояти, то щелчком обоймы, вгоняемой в зев неотъемного магазина. Я отстреливал боеприпас последовательно и четко, коротко целясь перед каждым выстрелом, не обращая внимания на свист пуль вокруг, и вздыбливаемые ими всплески снега. Зрение ярко и четко отпечатывало кадры каждого попадания, странные, малопонятные в своем происхождении, просчитанные.
Прямое попадание в лоб, правее линии симметрии. Маленькое, аккуратное отверстие, но глаз под раной выскакивает из орбиты, выпучиваясь более чем на половину своего размера, он смотрит удивленно и испуганно, а раскуроченный затылок разбрызгивается алой волной, разрываемой как разносторонним воздействием гидравлического удара, так и тянущим следом инерции увлеченных пулей тканей. Вот на бегу пуля влетает в опорную ногу ровно по центру. Пуля и кость расщепляются друг о друга, и раскрывшаяся подобно цветку рубашка пули вырвала огромный кусок мышцы, унося его куда-то в сторону, а кость, перебитая под нагрузкой, вдавилась своими обломками в окружающие ткани, вмиг уменьши длину бедра наполовину, и заставляя врага с диким криком упасть, держась за изувеченную ногу. Вот пуля проходит сбоку от груди, влетая в ребро и расщепляя его острыми осколками, взрывающими кожу вокруг. Легкое тоже рвется, сминается от удара, но эта рана не убивает так быстро, и человек успевает добежать до меня, в попытке вонзить штык. Но я отбрасываю выпад своим оружием, и упираю ствол в живот, нажимая на спуск. Я почти чувствую как обычная, пронзающая рана от пули осложняется пороховыми газами, факелом входящими внутрь живота, сминающим, разрывающим, обжигающим тонкие плены кишок. Они лопаются от этого давления, перемешиваются тугими потоками, наполняя брюшную полость жгучим, токсичным, вирулентным содержимым, обжигая нервную систему мучительными сигналами боли, вытягивая кровь из густой сети артерий. Человек с глухим, булькающим воем, падает мне под ноги, а я, чувствуя окончание боеприпаса, достаю узкий, трехгранный штык и прицепляю его на ствол винтовки.
Вскочивший на край окопа человек разряжает в меня равномерно тикающий пневматическим поршнем пистолет-пулемет, но я уже отпрыгнул в сторону, и выстрел винтовки пробивает его руку, сминая мышцы, разбивая их гидроударом и заставляя уронить оружие. Я прыгаю на край окопа, и вонзаю штык ему в грудь, чувствуя как вся сила удара сконцентрированная на иголочном острие с легкостью пронзает теплую форму, и плоть под ней, проскальзывая между ребер и входя глубоко в легкое. Движением рук я поднимаю его, противопоставляя всей силе затраченной на противодействие его весу, всей длине винтовки, короткий рычаг штыка, пропарывающего одной из граней пенистые плены обширным, радиальным взмахом, вызывающим сильнейшее кровотечение вмиг заполняющее легкое, и заставляющее человека захлебнутся в рефлекторном ужасе от чувства утопления.
Я бросился вперед, слыша как за моей спиной, солдаты поднимаются в едином порыве контратаки. Плавным движением перехватив винтовку за цевье, я обрушил тяжелый, окованный приклад на голову следующего человека. Каска промялась от удара, но не череп. И все-же сила удара прошлась по нему, встрясла мозг тугой волной заставив потерять сознание. Отпустив одной рукой винтовку, я поймал ею горло человека, и глубоко вонзил когти рядом с трахеей, позволяя ему упасть, разрывая об них артерии и вены, и окропляя мои замерзшие пальцы почти кипящей, обжигающей кровью. Опьяненный ее запахом, я взревел в экстазе, и бросился вперед, охваченный кипящей жаждой убивать вновь и вновь, пулей ли, штыком или собственными когтями. Эйфория окропила мою кровь брызгами адреналина, наполнила ее эндорфинами, заставила мышцы налиться пульсирующей, сверхъестественной силой, а нервную систему подавить любые проявления боли и страха. И пули свистевшие вокруг не пугали меня, и взрывы расцветающие вокруг не могли остановить меня, и люди шедшие за мной были вдохновлены примером этим, и шли, преодолевая заградительный огонь, ибо ненависть вела их.
***
Пелена снега растаяла пред моими глазами, открыв мне пространства траншей вражеских, занятых ненавистными людьми, этими пульсирующими сгустками уязвимой плоти, огрызающиеся острыми стрелами свинца. Но грудь моя была прикрыта сталью, от которой отлетали эти смертоносные брызги, и пробив своим выстрелом голову первого, я рухнул в окоп, с рычанием на губах и жаждой крови в глазах. Длинный вперед пронзил горло ближайшего, а выстрел пробил сердце того кто был за ним. А за моей спиной уже входили новые, закрывая меня от врага позади. Я же кинулся на тех, кто был спереди, схватив тело истекающего кровью из проткнутого горла человека подобно щиту, и колов свободной рукой словно копьем, ибо пули уже кончились, и только сталь и когти остались мои оружием.
Но вот пали они предо мной, и снег под ногами жадно выпил кровь их, и предстал мне бункер, огрызающийся ливнем пулеметного огня. Я бросил винтовку за плечо, и, оставив истерзанный труп, схватил двух свежих мертвецов. Выставив их перед собой, я бросился прямо на черную щель амбразуры, чувствуя, как пули терзают их, рвут на части, заливая меня их плотью. И швырнув их внутрь, я заставил пулемет умолкнуть, отбросив стрелка их весом. А затем бросился следом, сметая человека ударом когтей по лицу. Там было еще двое, и первого из них я схватил, с силой сжав руку на паху, чувствуя как когти пронзили и ткань, и плоть под ней. Второй же рукой я схватил его за горло, превратив надрывный крик в булькающий вой, и кинул человека в последнего из живых, принимая живым щитом пулю из винтовки, и сбрасывая ее весом живой плоти нанизавшейся на штык. Прыгнув на обезоруженного врага, я сомкнул челюсти на его горле, и, сжав их, наполнил свой рот восхитительным, густым, сладким ароматом свежей крови.
Я проснулся, все еще чувствуя его, однако химера рассеялась, как только спало оцепенение сонливости. Фух, ну и приснится же такое. Надо поменьше смотреть фильмы о всяких попаданцах, хотя я их и так давно уже не смотрел. Чуть полежав в кровати, я сел и оперся ногами об пол. Прохлада линолеума остро почувствовалась босыми ступнями. Ну что-ж, в конце концов это наверное и правда неплохая идея. Я встал, прислушиваясь к своим чувствам, натянул штаны. Чуть поразмявшись, я пошел на улицу.
Еще было темно, но на улице не было прохладно. Я бы назвал это самым приятным временем суток в здешнем климате. Тепло как раз ровно настолько чтобы не было жарко. Воздух влажный, насыщен множеством странных запахов. Особого освещения нет, только у входов некоторых зданий, и звездный свет. Для моих глаз как раз. Я постоял на пороге, прислушиваясь к звукам предрассветных сумерек. Стрекот каких-то насекомых, далекий ухающий голос неведомых животных. Звуки и запахи переплетались, зачаровывали, странно манили. Я осторожно ступил на теплую поверхность бетона перед входом. Камни, асфальт, сейчас они не были раскалены солнцем, и ходить по ним было приятно. Приятно ощущать под ногами их шероховатость, твердость. В хождении босиком было нечто интимное, нечто совершенно необычное. Конечно, я бы не рискнул ходить так в городе, с его загрязненностью и риском наступить на стекло или какие-нибудь иголки, но здесь, почему бы нет?
Я прошел с пару десятков метров, и не чувствуя никаких неудобств или болевых ощущений, перешел на бег. Это было непривычно и захватывающе. Бежать без обуви, это совершенно отличалось от привычного бега в тяжелых ботинках. Каждый шаг был мягким, почва остро чувствовалась подошвой, я почти прихватывал ее пальцами. Бежать в привычном стиле, жестко вбивая ноги в землю было неприятно, и я быстро перешел на иной стиль бега. Первыми удар об землю принимали не пятка, а пальцы и область ступни за ними. Как легко преодолевались те расстояния, что казались гораздо более далекими в этом кресле! Я скоро вышел к забору, и скрытый полумраком, пробежался по такой приятной, влажной и теплой траве рядом с ним. А затем остановился, плавно успокаивая дыхание, и посмотрел в темноту джунглей, отделенных полосой очищенной земли.
Там кипела странная, непонятная мне жизнь, я слышал ее, я чувствовал запахи этих некрупных животных и птиц, но не видел их. Они скрывались за листвой, и у меня возникло острое желание пойти туда, попробовать поймать эти щебечущие, пищащие источники звука, поохотится. Словно в ответ на это желание проснулся желудок, напомнив о себе колющим чувством голода. Я посмотрел на забор. В принципе забраться будет не трудно. Если я сниму штаны, то смогу накинуть их на токоведущую проволоку, и при должной аккуратности избегу электрошока. Но, одернула меня холодная мысль, это опасно не с точки зрения забора, а с точки зрения местных животных. Они могут быть опасны для меня, а я не имею опыта работы с ними. Идти туда в одиночку слишком неосмотрительно, слишком рисково. Да, вряд ли они действительно представляют для меня серьезную угрозу, ну разве что леопард какой-нибудь, если они тут живут, да и у того против меня шансы будут не особо велики, но все же это неоправданный риск. А если тут мины?
Мысль обожгла, и я стал пристально нюхать воздух, в попытке поймать жгучий, селитрянный запах азотокислых соединений. Азот, азот, бесцветный, безвкусный. Его молекулы такие гладкие, такие пустые, никакие. Прочно связанные, они везде но их не почувствовать. Они гладкие как шарики, никаких крючочков. Не за что зацепиться. Не он, не он, не такой. Другой нужен, немного измененный, разделенный, раздерганный. Лишенный своих электронов, жадно пьющий их, горчащий. Как селитра. Азот, азот, многообразный азот, не мягкий, жесткий без перин органики, без перин сложной органики, окисленный, нестабильный. Окруженный, этими молекулами кислорода, этими жадными молекулами, забравшими на себя всю плотность электронных орбиталей. Такими жадными и свежими, одуряюще свежими, тонкими, сильными, яркими. Пронзительными, продирающими до самого нутра, вот, вот такими, я почуял едкий, едва уловимый запах, едкий, насыщенный и продирающий горло. Мылистый на вкус, немного неприятный, слабый, но не кислород, это азот но который сам окислитель. Который сам жадный, который окружен совсем маленькими протонами, маленькими протонами отдавшими свои единственные электроны и ставшими этой продирающей, кислой нотой. Аммиак.
Я открыл глаза, прикрытые в попытке разобраться в этих запахах, выделить самые грубые и понятные. Аммиак это не то, это почти наверняка продукт жизнедеятельности какого-нибудь организма. Вряд ли я могу почуять взрывчатку, и продукты ее разложения не попробовав эти запахи. Да и вряд ли они тут есть, иначе бы меня будили бы взрывы. Глупо ставить мины, случайный осколок может принести ненужный вред. В паре метров от меня, в траве что-то шевельнулось, и напряженное, возбужденное сознание отреагировало с молниеносной скоростью активированных рефлексов. Я прыгнул на это, с силой придавив ногой. Под ступней вздрогнуло что-то мягкое, теплое, пушистое. А если бы змея? Я отогнал эту мысль, чуть ослабляя давление и прислушиваясь к чувствам. Какое-то довольно крупное животное, судя по задним лапам, видневшимся из-под ноги, грызун.
Я плавно перенес ногу, продолжая придавливать зверька к земле, и чувствуя его короткую, шелковистую шерстку. На меня глянул черный глаз-бусина. Зверек еще живой, я чувствую пульсацию его тела, его трепещущие попытки дышать. Когда я ослабил давление на его ребра, он громко, протестующе запищал, но почти сразу захлебнулся капелькой крови выступившей из его приоткрытой пасти. Точно не крыса, но вид мне незнакомый. Желтоватого, песчаного окраса, длинной чуть больше моей ступни и с куцым, коротким хвостиком. Зверек задергался, зашевелил передними лапками в попытке выбраться. Я с интересом наблюдал за ним, а затем приподнял ногу. Странное, теплое чувство наполняло меня, наполняло рот слюной, наполняло рассудок томной, смутной жаждой. Я смотрел, как зверек не убегает, нет, ползет явно тяжело раненный моим весом. Он вновь пискнул, словно игрушка, мягкая, живая, теплая игрушка. Я стал кружить вокруг него бесшумными, крадущимися шагами. Кровь вокруг пасть, раздавленные ребра пробили легкие, он смертельно ранен.
***
Моя нога вновь прижала его, опустившись на заднюю часть тела. Я сдавил его областью за пальцами, и стал медленно переносить вес на эту ногу, глядя как он скребет передними лапками в попытке выбраться. Мои губы исказила непривычная, острозубая улыбка, когда я почуял как тонкие косточки тазового пояса захрустели под ногой, сминаясь, сплющиваясь и обжигая ступню выдавливаемой кровью. Грызун выгнулся в агонии, и я с усилием провел по нему ногой, перекручивая и изламывая, наступая на грудь и ломая ребра. Это было потрясающе, приятно, власть над его плотью возбуждала и манила. Медленно водя ногой по тельцу зверька, я чувствовал, как мягкая тушка мнется словно пластилин, как перекатываются в ней обломки косточек, как сминаются и перемешиваются внутренности. Наконец палец моей ноги замер на черепе. Он поддался труднее. Твердый, он пытался сопротивляться, но я все сильнее переносил на него свой вес, и вот, наконец, голова сухо треснула, выкатив из орбит глаза, и проломилась внутрь.
Еще несколько минут я стоял, давя и мня трупик зверька. Удивительно, но почти все его содержимое так и оставалось под шкуркой, только глаза вылезли полностью и капельками размазались по голове, да кишка вышла из ануса, с небольшим количеством черных экскрементов. Это чувство теплой, пушистой мягкости под ногой вызывало искреннее наслаждение, но мне хотелось большего. Брезгливо вытерев наконец ногу, я нагнулся, и взял зверька рукой. Мягкая игрушка, почти лишившаяся целых косточек. Я мял, перекатывал тельце в руке, плавно поднося ко рту, и чувствуя сладкий запах крови и пробуждающийся аппетит. Совершенно неожиданно мой взор уловил деталь, мигом вызвавшую отвращение. За коротким, закругленным ухом твари виднелись сероватые, шишкообразные наросты, явно вызванные какой-то болезнью или паразитами. Блин, вот только не хватало еще проверять себя на стойкость к неведомым африканским болезням. Чуть помяв тушку в руке, я наконец широким взмахом швырнул ее за забор. Пусть кто-нибудь с более привычным к местным заболеваниям иммунитетом угоститься ею, а я пас.
Выкинув зверька, я стал рассматривать свои ноги на предмет грязи, казалось, все вытерлось об траву, но тут короткая белая ниточка на шерсти ступни привлекла мое внимание. Подцепив ее когтем, я распрямил ее на тыльной стороне кисти и, поднеся ближе с отвращением увидел что это шевелится. Тварь дергалась в моей шерсти, слепо тыкаясь в непривычной среде. Нет сомнения, что это какой-то паразит, глист, или что-то в этом роде. Скорее всего, когда я выдавил из грызуна кишку, это оказалось снаружи. Тварь длинной была почти с палец, и если такой она отросла в грызуне, то какой длины это могло бы вырасти в моих кишках? От этой мысли меня передернуло. Лишенная привычного окружения тварь дергалась все слабее и тише, и наконец, замерла в моей шерсти, словно простая белая нитка. Блин, вот же паразит. А если такое разведется в кишках массой? Склизкой, переплетенной массой этих белесых червей длинной с мою руку? Фу, какая гадость. Я поковырял глиста когтем, но он не шевелился, и тогда щелчком пальца я отправил его в траву.
Я немного постоял успокаиваясь. Определенно местную живность есть не стоит, а если и в тех собаках такое живет? Хотя я же их готовил, да и кишки с содержимым не ел. Но, в конце концов, живут же как-то хищники с таким балластом? Или это способно жить только в грызунах? Хм, наверное, нужно будет провериться на наличие паразитов. Им по любому потребуется время, чтобы развиться до биомассы опасного объема. А до того уже должны проявляться признаки, вроде их яиц, или как там у них правильно называются начальные стадии развития, в кале. Хотя это, наверное, и так входит в процедуры обследования, скорее всего сейчас от полного анализа отвлекала необходимость залечить сперва мои ноги. Кровь же у меня отобрали относительно недавно.
Я побежал обратно в палату. Уже светало, и я наверняка бы бегал гораздо дольше, но меня несло желание как следует помыть руки, да и ноги, да и вообще вымыться целиком. Уже зайдя в помещение, я услышал из одной из комнат позвякивание, и почуял запах еды. Я постучал, и почт сразу потянул дверь. Было не заперто, и в небольшой комнате со столом, холодильником, микроволновой печью и дверью куда-то еще была та самая негритянка, расставлявшая еду на поднос. Я улыбнулся ей, приветствуя. Она так же приветственным тоном ответила, и я жестом изобразил, как вытираю спину большим полотенцем. Посмотрев на меня, она кивнула, и зашла в соседнюю комнату. Я ужом скользнул внутрь.
Быстро осмотреть стол, стены. Так, вроде ничего подозрительного, никаких ампул или странных баночек. Хотя стоп, а это что? На столе лежал тюбик с непонятной маркировкой. Слушая, как негритянка возиться, я открыл его и понюхал. Нет, вроде бы это подобие майонеза, что иногда бывает в салатах. А почему тюбик? Или тут так привозят? Когда женщина вышла, я уже стоял с самым доброжелательным видом, и, приняв полотенце поблагодарил ее. Пусть язык и непонятен, но тон и кивок вполне способны донести то, что это именно благодарность. Затем я показал на еду, и показал два пальца, в стремлении донести, что хочу двойную порцию. Женщина поняла не сразу, пришлось немного пожестикулировать, то указывая на чистые тарелки, то поглаживая себя по животу в жесте голода. Но наконец, до нее дошло, что она подтвердила кивками и таким же жестом двух пальцев, и я пошел к себе.
Как только я вернулся в свою палату, я разделся и пошел в душ. Забравшись под струю теплой воды принялся тщательно намывать руки, а затем и ноги. Усевшись в ванной я намылил ступни, смыл мыло и стал их осматривать. Никаких повреждений вроде бы не было, правда, распарившись они начали немного саданеть, видимо с непривычки от босохождения. Да и по гравию я побегал довольно привычно. Но ничего, думаю, я быстро привыкну вообще не замечать такие мелочи. Расслабившись, я замер под струями воды, позволяя ей как следует промочить шерсть, и вяло помогая ей в этом нелегком задании движениями рук.
Как следует намывшись, я вытерся и вышел из душа. Как и ожидалось, в комнате меня уже ожидала двойная порция еды, и я с аппетитом принялся за нее. В салате действительно была именно эта майонезоподобная приправа, так что отбросив беспокойства я наелся досыта. После обильной еды я развалился на кровати, наслаждаясь приятной тяжестью в животе. Мне на глаза попался тот тюбик с мазью, который мне дали вчера, и, открыв его, я понюхал содержимое. Запах мне сказал только то что содержимое не слишком отличается от обычных запахов медицинских мазей, и, несмотря на всю глубину причудливых оттенков ничего конкретного по ней я сказать не мог. Так что я просто выдавил немного на руки, и стал натирать ею ступни, с приятной теплотой вспоминая мягкую плоть зверька раздавленного мной сегодня. Вроде бы у лис есть такой рефлекс, придавливать лапами мелкую живность. Да и не только у лис, довольно животные многие так охотятся. Видимо и у меня проявилось что-то подобное.