Железный пёс

Мстислав Изяславич, князь Волынский, стоял у окна и наблюдал за тем, как растекаются греческие войска по Крещатой долине. Маршируют. Есть такое слово. Они шли гордо, с поднятыми головами, воздев оружие, печатая шаг. Тускло отблескивала сталь. Скрипели, подминая под себя землю, громадные металлические звери — их греки используют вместо конницы. Плескались на ветру разноцветные хоругви. Пахло нефтью. Мстислав отвернулся. Не пройдет и недели, как эта армия войдет в Смоленск и растопчет в прах его гордые церквы и хоромы. И все потому, что Мстислав предал своего дядю — князя Смоленского, Ростислава Мстиславовича.
...Как же здесь все‑таки воняет.
Мстислав зажал нос пальцами.
— Табак будете? — спросил Святополк.
Мстислав промолчал.
— Ну, как хотите. Экология здесь в Киеве здорово испорчена. Воняет, как из помойной ямы. Я вот спасаюсь, табак нюхая. Нос, конечно, кровоточит, и запахов я уже не различаю... но ведь и хорошо, что не различаю, — Святополк пожал плечами. — Пойдемте. Я отвезу вас к жене.
Не дожидаясь Мстислава, он споро спустился по лестнице. Слишком большой, слишком широкоплечий для человека. И лицо слишком чистое. Ни оспин, ни ожогов, ни шрамов. На поясе висит пистолет. Святополк был греком, и это многое объясняло. Он говорил на смеси славянских и греческих слов, и с таким явным акцентом, что Мстиславу часто приходилось напрягаться, дабы хоть как‑то различить его речь.
"Почему Святополк? Почему именно это имя? Разве не мог грек выбрать более подходящее? Почему он взял себе княжеское имя?.."
Так и не найдя ответа, Мстислав спустился следом за Святополком.
У входа его ждали летучие сани. Греческие солдаты, вооруженные копьями, охраняли подъезд к хоромам. Святополк кивнул им, и солдаты быстро и расторопно распахнули главные ворота. Святополк уселся в сани и жестом предложил Мстиславу занять соседнее место.
Подавив раздражение, Мстислав сел. Он думал о железном псе, что мчался сейчас сквозь заросли полыни.
— Вам удобно, князь?
— Вполне, — неохотно ответил Мстислав.
— Славно. Тогда поехали.
Святополк потянул за поводья. Сани, лишенные не только полозьев, но и упряжи, тронулись с места.
— Мне нравится ваш поступок, — сказал по пути Святополк. — Вы вообще мудро поступили. Княжества эти, Смоленщина, Владимирщина — они обречены. Всем только лучше станет, если князья сдадутся и перестанут нам на границах гадить. Вот вы это поняли. Вы мне нравитесь. Жену спасли, опять же... Сколько она уже здесь в плену, четыре года?
"Три".
— Четыре, кажется... Да, четыре, — сказал Святополк. — Если мне память не изменяет, конечно.
Они проехали мимо исполинской черной печи. В Киеве таких было уже три, и на окраине сейчас строили четвертую. Печи извергали из себя жирный дым, перемешанный с искрами; от этого дыма першило в горле, и слезы наворачивались на глаза.
Святополк понюхал табак, затем сказал:
— В мире столько глупости. Мы ведь лучше, чем князья. Мы не казним, жестокостью не упиваемся, народ не притесняем, не обворовываем. И чего нас так ненавидят? Зачем эта партизанщина?.. Совершенно не понимаю.
Мстислав не ответил.
Дальше ехали молча.
У самых хором Святополк, притормаживая сани, произнес:
— Князь, мы с вами вечером к митрополиту едем. Я вам советую от еды не отказываться. И не потому, что вы митрополита обидите, или чего‑то еще. Просто вкусно, — он рассмеялся. — Ну очень вкусно!
Мстислав не хотел встречаться с женой.
Агния была совсем юной, когда они поженились. Ее темные с рыжинкой волосы, некрасивое лицо с блеклыми, печальными глазами, маленькие слабые руки — все это вызывало у Мстислава глухое раздражение. В их первую ночь вдруг выяснилось, что Агния не была девственницей. В гневе Мстислав ударил ее, и Агния со сдавленным стоном откатилась к краю кровати, да и съежилась там, ожидая рассвета. Как, что, почему — она объяснить боялась. Такой Мстислав ее и запомнил: слабое, жалкое существо, что лежало в абсолютной тиши их спальни, и тихо плакало, тоскуя непонятно о чем. Во время побоища Агния попала в греческий плен. Возможно, это была его вина.
"Освободите мою жену, — сказал он греческим послам, аккурат после того, как продал своего дядю. — Я приеду в Киев и заберу ее. Я не могу больше без наследника. Бояре ропщут. Мне нужна жена".
Послы с ним согласились.
Тогда решение казалось правильным.
Сейчас...
Мстислав вошел в комнату, где его ожидала Агния, и замер на пороге.
— Агнешка, — позвал он.
Она сидела на кровати, сложив на коленях руки, и молча ожидала, что он предпримет дальше. Агния стала другой. Мстислав сразу заметил, как изменилось ее тело — оно стало мягче, контуры женственней. На ней было плотное темное платье, оставлявшее голыми руки и шею. Темные волосы рассыпались по плечами, по спине, и сверкали рыжиной. Это было красиво, и Мстислав растерялся. Вместо того, чтобы сказать что‑то внятное, он просто сел рядом с женой на кровать и замолчал.
— Я рада, что ты пришел, — сказала Агния, отводя взгляд.
От нее приятно пахло цветами. Мстислав вдохнул этот запах, потом сказал:
— И я рад, что пришел.
— Как здоровье семьи?
— Почти все живы. Только Владимирко шею свернул.
— Жаль...
— Да.
Мстислав подумал, о чем еще можно поговорить.
— Тебе было трудно? — спросил он наконец.
— Не знаю, — она стала накручивать локон на палец. — Иногда трудно, иногда не особо... Не знаю.
— Они били тебя?
— Били? — она осеклась. — Нет.
"Били, значит."
Мстислав подумал, со сколькими греками она уже успела разделить ложе, и ощутил гнев.
— Ты часто видишься с митрополитом? — спросил он.
— Редко. Он занят. Великий князь вот заходит ко мне иногда, чтобы пожелать здоровья, но тоже редко. Я практически затворница, — Агния слабо улыбнулась.
"Великий князь... Изяслав, значит".
Мстислав вспомнил князя Киевского и сжал кулаки. Ему захотелось немедленно повалить Агнию на кровать и вывернуть ей руку, причинить ей боль, сделать так, чтобы она кричала, чтобы плакала, чтобы умоляла его о прощении...
Но он сдержался.
— Хочешь, кое‑что покажу? — спросила Агния.
— Да, — с трудом ответил он.
Агния, повозившись немного, достала из‑под кровати плоский ящик и поставила его перед Мстиславом.
— Что это?
— Сейчас.
Ящик приоткрылся. Из него полилась музыка — сначала тихая, затем все громче и громче. Она была робкая, нежная, и от нее сладостно щемило сердце. Мстислав ощутил, как глаза его наполняются слезами.
— Что это? — спросил он, пораженный до глубины души.
— Греческая шкатулка, — ответила Агния. — Греческая песня...
Она прижалась к плечу Мстислава и замерла так.
Он не стал ее прогонять, не стал бить. Он просто сидел, завороженный музыкой, и молчал, ощущая, как по телу разливается блаженное тепло.
"Почему так? Почему греки, создавшие столько мерзостных вещей, могут создавать и такое, от чего хочется жить сильнее и слаще? — Мстислав недоумевал. — Я не понимаю. Не понимаю..."
Робко, словно мальчишка, он коснулся плеча Агнии и прижал ее к себе.
Часа через три Мстислава Волынского вызвали к митрополиту. Он оделся, молча кивнул Агнии и вышел. На пороге его ждал Святополк.
— Князь, думаю вам показать кое‑что. Пойдемте, — он махнул рукой.
Все хорошее настроение улетучилось. Мстислав посмотрел на пистолет, висевший у Святополка на поясе. Выхватить, выстрелить мерзавцу в затылок... Нет. Он вспомнил о железном псе — и решил, что сейчас рисковать никак не стоит.
Он сел в сани вслед за Святополком.
За ужином Мстислав чувствовал себя неуютно. От блюд, выстроившихся перед ним, исходил манящий запах; но Мстислав не хотел есть. Он смотрел на митрополита и пытался придумать хотя бы одну причину, чтобы уйти отсюда без ссор и скандалов.
Он ненавидел митрополита так сильно, что от гнева сжимался желудок.
— В детстве, — сказал митрополит Илларион, — я прочитал одну книгу. В ней говорилось, что помогать слабым и убогим — недостойно, что это бесполезно, что в этом нет толку. Это вызвало у меня протест. Уже в те годы я знал, что автор говорит неправду. И я вырос с одной-единственной мечтой: помогать людям.
Он пожал плечами.
— Как думаете, моя мечта сбылась?
Глядя в его блеклые глаза, Мстислав ответил:
— Для вас, может, и сбылась.
— Русь — это только начало, — сказал митрополит. — Нам нужна нефть Кавказа. Каспийская соль. Много чего еще. Наша цивилизация развивается, и ей нужны ресурсы.
— Мое княжество станет частью цивилизации?
— Да.
Мстислав посмотрел на диковинный инструмент, которым митрополит ел брюкву. Трезубец.
— Вы пришли с небес, — сказал он с горечью.
— Нет, что за глупости, — рассмеялся митрополит. — Родом мы отсюда, их этих же мест. Только времена разные. Вот и все.
— А если ваша лестница... по которой вы все время спускаетесь, — медленно произнес Мстислав, — что, если она рухнет?
— Меня это огорчит, — сказал митрополит. — Но не сильно.
Он обглодал баранью лопатку.
— Однажды мы и сами ее уничтожим, когда придет время, — добавил он. — Наша задача, в сущности, выполнена. Эта земля уже никогда не станет прежней.
— Можно, я уйду? — спросил Мстислав.
— Как хотите, — митрополит вытер губы куском ткани.
В дверях Мстислав столкнулся с сутулым человеком в богатых одеждах.
— Изяслав... — пробормотал он, удивленный.
— Пришел с тобой встретиться, — зашептал великий князь Киевский. — Давно тебя не видел. Давно, очень. Как же ты... как же ты изменился. Давно тебя не видел.
Он говорил быстро и сбивчиво, а руки у него тряслись, как у древнего старика.
— Князь! — позвал Илларион.
Изяслав взвизгнул и убрался обратно за дверь.
— Что это с ним? — пораженный, спросил Мстислав.
— Моя ошибка, — вздохнул митрополит.
Он встал, поправив мантию, и подошел к Мстиславу.
— Отдайте ему, — митрополит вытащил нечто вроде рассыпчатого белого камня. — Бедняга в последнее время совсем сдал.
— Что это?
— Дурман-камень. Мы привезли его с собой.
Мстислав все понял.
Он взял камень из рук митрополита.
— Вы кормите этой дрянью князя?
— Приходится. Да он и сам не против.
И митрополит снова вздохнул.
Изяслава Давыдовича, князя Киевского, Мстислав нашел под лестницей. Тот выл, прижимая к себе меч, и мелко дрожал, будто от холода.
— Возьми, — сказал Мстислав, раскрывая ладонь.
— Убери, — простонал князь.
— Хорошо.
Но едва Мстислав сомкнул пальцы, Изяслав жалко заскулил и бухнулся на колени:
— Отдай, прошу!
Мстислав скормил ему дурман-камень с руки. Изяслав жадно все съел, а потом и облизал пальцы. Мстислав чувствовал одновременно жалость и отвращение. Он сражался некогда с Изяславом за власть над Киевом и проиграл; а теперь — кормит победителя, словно пастух блохастого пса.
— Спаси тебя Бог, — выдохнул Изяслав.
— Изяслав.
— Да?
Мстислав подумал, затем сказал:
— Ничего.
"Я купил пса, — хотел сказать он. — Владимирко, мой ученый человек, настроил этого пса; пришлось убить его, как и продавцов. Теперь я уничтожу лестницу. Скоро все закончится".
Но, так ничего и не сказав, он ушел.
Мстислав ехал в санях и размышлял над словами митрополита.
Было темно.
"Эта земля никогда не станет прежней..."
— Это была хорошая идея, — перекрикивая невесть откуда взявшийся ветер, произнес Святополк. — Вас розгой поучить. Чтоб вы умнее стали. Вы знаете, князь, кто скоро придет на эти земли?
Он обвел все вокруг рукой.
— Чудовища! Гога и Магога! Эти мерзкие уроды, не будь нас, давно бы разрушили Русь. А так мы станем опорой! Для вас опорой! И кстати, вы зря отказываетесь от табака, он действительно хорош, — Святополк был немного пьян. — То, что мы пришли, определило будущее этих земель. Ваше будущее и наше настоящее! Только потому, что мы пришли и изменили все здесь, мы и смогли прийти. Понимаете? Ой, не думаю.
Он стал смеяться и смеялся до тех пор, пока Мстислав не вытащил у него пистолет из‑за пояса.
— Эй, князь, ты чего?
Мстислав навел на него пистолет.
— Он не заряженный, — сказал Святополк. — Князь, отдай игрушку по-хорошему.
Мстислав выронил пистолет.
— Вот идиот, — рассердился грек.
Пока Святополк, согнувшись, шарил по дну саней руками, Мстислав взял нож и глубоко, по самую рукоятку воткнул его греку в основание шеи. Святополк охнул и обмяк. Шкура, которой изнутри выстланы были сани, быстро покраснела от крови. Мстислав плюнул на труп и, скрестив руки на груди, стал ждать, когда же сани привезут его к жене.
Под ногами умирал Святополк.
"Надеюсь, митрополит простит мне эту кровь", — подумал Мстислав.
Той же ночью Мстислав разделил ложе с Агнией. Они катались по кровати, рыча и кусаясь, как звери. Агния словно обезумела от страсти. Когда Мстислав, устав, лег отдохнуть, она вдруг прижалась ртом к его члену и стала лизать. Мстислав чуть с ума не сошел. Он обхватил руками ее голову, не зная, что сделать — то ли прижать ее к себе, то ли раздавить, как гнилой орех: это ли не свидетельство ее неверности. Но он был доволен, внутри нарастало сладкое, тягостное чувство, и вскоре Мстислав перестал думать о чем‑либо еще, кроме как о своей жене.
— Я люблю тебя, — простонала Агния.
— Я тоже тебя люблю, — ответил он, и вполне искренне.
А где‑то далеко в степях пес, сделанный из металла и застывшей смолы, наткнулся случайно на систему обнаружения и был ею незамедлительно уничтожен. Остался лишь прах — да тот был подхвачен ветром и вскоре разнесся по всей степи.