142***
Широкая, спокойная поляна покрытая свежей травой. Я сидел на ней, расслабленно глядя в бескрайнюю даль, и вдыхая летние ароматы цветущих растений. Затишье перед бурей. Я скользнул взглядом по своим покрытым шерстью рукам. Помню ли я себя человеком? Остался ли человек во мне? Человек ли я? Возможно, уже нет. Знакомая поляна, это ведь там, в деревне. Одно из самых спокойных мест детства. Место, где не было других детей. Тут я гостил у прабабки. Прадеда не застал, только фотографию на могиле видел. Забавная конечно надпись, Ральф Соломин, да только в те годы в его положении безопаснее было взять фамилию жены.
Чтобы сказали родители, увидев меня таким? Неизвестно, никогда не узнаю объективно. Могу только предполагать. Словно под настроение пошел легкий, летний дождь. Приняли бы они меня теперешнего? Эта потребность, зависимость от мнения родителей лежит в инстинктах человека. Она эволюционно выработалась как необходимость для способности к обучению. Опыт предка выжившего крайне ценен, поскольку дает ориентир для поведенческой линии. Холодные мысли пролетели, словно зимняя пурга в меланхолии дождя. Мне стало холодно, и я поежился. А ведь я серый.
Шаги за спиной почти не слышны. Страх пролетел мимолетным ветерком по вибриссам, страх оглянутся, страх увидеть очередной ад вместо этого спокойствия. Ничего нет, если не смотреть. Нет того что я не вижу. Где то в лесу, виднеющимся за этим полем поют птицы. Соловей, кукушка. Все такое знакомое, такое родное. И все же неуловимо иное. Неуловимо тусклое.
Зимний ветерок проскользнул со спины, заставив укутать ноги хвостом. Дождь смазывал краски, смывал запахи, приглушал звуки. Память рвалась. Тогда я не воспринимал мир так ярко как теперь, это неизбежно отразилось на моей личности. Обострение всех чувств породило некую грань, некое несоответствие, точно попытка воспроизвести старый видеоформат на новом оборудовании. Я хочу увидеть старые места новыми глазами, чтобы смыть этот диссонанс. Жаль, что там будет зима.
Холод отступил куда-то прочь. Только не смотреть. Это еще одно неуловимое противоречие. Человеку должен быть отвратителен запах гнилого или сырого мяса, но для меня он аппетитен. Еще одна зарубка раскалывающая меня на до и после. А что было до? Удивительно, но я даже не помню своего лица. Меня не слишком тянуло смотреть в зеркало, особенно после ожога. Оно и к лучшему, надо принимать себя таким, какой я есть, нельзя терзать себя противоречиями. Меня прежнего уже давно нет, а мир? А что миру. Мир был до, мир был после. Что в нем изменится значительного? Иные государственные строи? Какая разница, их были тысячи. Человек вышел в космос, что изменилось? Лишь появилось осознание своей ничтожности.
Я посмотрел на небо. Странно, на нем уже не было туч, и дождь пропал. И глубокая ночь. Такое бездонное небо, никогда не видимое из города за помехами световых источников и смеси дымов и пыли. Такое бездонное небо, зовущее светом давно пропавших звезд. По своему движению ли, по своей гибели, их уже давно нет там, где мы их видим, и лишь медленный в этой величественной дали свет сообщает о том, что они были там. Он стекает к нам точно капля дождя по скату крыши, брызги от ее удара уже давно улеглись, смылись, исчезли, нет их, а капля только сейчас дотекла до края, и упала вниз. Окончила свой тягостный бой с временем, и сопротивлением среды.
А космические энергии? Плазма, чья температура столь высока, что излучение видно даже с таких расстояний, что днем оно проникает в каждый угол, в каждую щель. Радиация, пронзающая все своим губительным потоком, чудовищная кинетическая энергия небесных тел, складываемая как из их массы, так и величия относительных скоростей. Казалось, я мог видеть эти далекие пылинки, но вблизи они оказались бы гигантскими скалами. Сколь хрупка белковая жизнь перед этими энергиями! Сколь ничтожна ее прочность!
Чья рука может нанести удар сравнимый с ударом от простого камня упавшего с небес? Чья плоть будет в силах выдержать этот удар? Тонны взрывчатки могут сравнять с землей город, перемолов в прожаренный фарш всех его жителей, но разве сравнятся они с падением на город простой тонны скальных пород возвеличенных космическими скоростями в своем столкновении?
А ведь жизнь существует. Мы живем, пока все это где-то там, за броней слоев воздуха, да невидимых магнитных полей. Что мы можем сделать друг другу в нашем копошении в грязи? Уколоть кусками металла? Облить каплями топлива? Пробить кусочками свинца в струях пороховых газов? Разорвать петардами бризантных взрывчаток? Это жалкое копошение, лишь блеск термоядерного огня хоть немного сравним с силами из-вне. А мне предстоит всего лишь копошение голых рук. Борьба двух жуков, пытающихся скинуть друг друга с травинки. И пусть я ничтожен, пусть я всего лишь микроскопический кусок плоти, в моем масштабе я невероятно прочен, в сравнении с остальными. Ни один человек не властен иметь в своих руках кинетическую энергию двадцатиметрового свободного падения, а значит не властен повредить мне. И хоть точность может компенсировать прочность приложением к слабому месту, угроза мне все равно минимальна. Потому что настоящие угрозы начинаются от удара, сконцентрированного на острие ножа. А все что ниже, лишь бой двух жуков пытающихся столкнуть друг друга с травинки. От этого не умирают, а все что не убивает, лишь делает сильнее.
Я не замечал, как проваливался в эту пустоту, в это небо, в этот космос. Звезды дарили мне свои фотонные поцелуи с опозданием в миллионы сроков моей жизни. И пусть я не в силах даже приблизится к ним, даже приблизится хотя бы к этому шару лунного диска, вдохнуть запахи пыли этого космического тела, ощутить босыми ногами тепло ее грунта, нагретого солнцем, я в силах прикоснутся к этому разумом. И эта чисто человеческая власть есть во мне много ярче чем в многих людях, потому что мозг мой вооружен самыми острыми чувствами что можно получить пока. Пусть звери в обличии людей закроют око своего разума звериными инстинктами, человек же в обличии зверя распахнет его настежь, отразит увиденное блеском тарпетума, и просмакует заново, чтобы ни единой детали не ускользнуло, чтобы ни единой мелочи не осталось в стороне.
Я проснулся в странном, возвышенном состоянии. Страх перегорел во мне, достиг того предела за которым негативное чувство атрофируется, словно дозой наркоза. А с ним ушли и его производные, тревоги, сомнения, ужасы, параноидальные подозрения и озарения. Сегодня страха не было, опасное, крайне опасное состояние, но сегодня мой разум отдыхал от него.
Я вышел на улицу в одних штанах. Еще было темно, еще были эти звезды, загрязненные источниками света. Я пошел прочь, блуждая по пустынным улицам невысоких домов, погруженных в сон. Даже редкие дежурные уже сопели, и шелест их дыхания долетал до меня, неуловимо отличаясь от дыхания людей спавших с открытыми окнами. Я шел к кирпичной водонапорной башне, возможно, самый высокий объект тут. В подсобке мягко урчали мощные двигатели насосов, я слышал турбулентное пение воды в трубах, особенно в разветвлениях, где ламинарный поток встречал гораздо более резкую преграду своему течению, чем сопротивление корродированного металла.
Я остановился, посмотрев на поржавевшую лестницу для технического обслуживания емкости. Сварная из стальных листов емкость далеко нависала над окружностью кирпичного основания, опираясь на двутавры ребер жесткости. Лестница шла наверх, идя почти в двух метрах от кирпичной стены, соединяясь с ней несколькими парами металлических труб, вмурованных в кладку. Но ведь такой простой путь для человека, для изнеженного человека лишенного животной мощи. Я подошел к стене, коснулся ее руками, с легкостью вдевая когти в огромные щели кладки. Выпустил когти ног, вцепляясь и ими. Я – котенок на ковре.
143***
Взбираться было легко, гораздо легче, чем в обуви. Носа ботинок требовали значительно большей опоры, легко скользили, требовали наступать, а не вцепляться. Сейчас же я был совершенно свободен в своих движениях, продвигаясь по кладке, и окрашивая белый мех красными крошками. Вот и последняя пара труб. Я схватился за одну, пошатал, удостоверяясь в прочности, а потом повис на ней, точно на перекладине турника, с любопытством глядя на высоту, разверзшуюся под ногами. Опасность? Она целиком в моих руках. Для невластного над своим телом даже собственный рост достаточная опасность. Я же великолепно подвижен.
В пару перехватов я миновал перекладину, и уцепился ногами и хвостом за лестницу. А потом поднялся наверх, шагнув на теплый металл емкости. Он шел под небольшим углом, но босые ноги не скользили ни капли, а невысокое ограждение гарантировало еще большую безопасность. Подойдя к большому, заболченному люку, и сел на него. А потом посмотрел в небо.
Оно было прекрасно. Солнце означало себя еще только каплей алого сияния в темноте ночи, и световые послания несуществующих звезд доходили до меня без помех. Сколько же их на небе! И все эти проекции или незнакомы, или смутно угадываются. Они далеки, они бесконечно далеки, их даже нет на том месте, где они были, когда отправили мне этот сигнал, это свидетельство мощи своей термоядерной реакции, и расстояние что я пролетел на самолете ничтожно в сравнении с этой далью, словно длинна песчинки перед океаном. Но проекции их света уже сменились. Созвездия уже не те. Жаль, что я не могу назвать их, астрономия не была дисциплиной, в которой я силен. Слишком высока доля запоминания, а мне всегда нравилось понимание. Но сколько же звезд…
Да, яркие, да, созвездия. Я мог предположить, что самая яркая, это Сириус, а ее соседка – Канопус. Но сейчас меня интересовали не эти звезды, яркие, существующие для человека как Южный Крест, и тысячи других. Сейчас я с восторгом вглядывался в множества самых тусклых, самых далеких или неярких звезд, существующих для человека только в оптике телескопов. Это мои звезды, это звезды которые я вижу благодаря моим глазам, способным превосходить человеческие в светочувствительности.
Какая бесконечность! Какая прекрасная пустота! Возможно, когда-нибудь, я смогу окунутся в океан космоса. Возможно, мое тело даже не будет укутано скафандром, совершенное настолько, чтобы вакуум стал родной стихией. Ощутить тепловой эффект вакуума своей кожей, почувствовать тепло радиации, уловить запах реликтового излучения, коснутся вибриссами гравитационных полей. Если бы только это было возможно, если только это будет возможно. А если, сбросив оковы тела, смертного в этих условиях, сбросить и оковы разума, жалкого в этих масштабах. Если научится ожидать эоны. Если научится измерять дорогу в световых годах. Блуждать в пространстве живой пылинкой, одинокой, словно глубоководная рыба, и столь же восхитительно свободной. Свободной над собственными страхами.
Но не забвения примитивных инстинктов я жажду, о нет. Я жажду чистоты разума, освобождения его от чувств и эмоций. И пусть люди считают, что такое сознание непосильная ноша для смертного, пусть убеждают себя в необходимости наркотиков эмоций. Я считаю, что жизнь без них возможна. Что устремления могут быть вне сферы потворства инстинктам. В фанатичном устремлении Лирова? – Шепнул холодный голос.
Я закрыл глаза, погружаясь в звездный водоворот, ворвавшийся в мое сознание. Эндорфины, я живу этим опиумом, я такой же наркоман, как и все люди, все животные. Но что если есть иной путь? Его просто необходимо попробовать, испытать. Если я уже не живу, так как жили все люди до меня, если я уже пробую, пусть слепо и наивно, идти как-то в сторону, то почему нет? Ведь не может быть ни пути правильного, ни пути неправильного. Истинна субъективна. Единственный ориентир, и тот в условностях зоологии, - получилось ли вырастить потомка на этом пути. И кроме этого путеводного камня закрепленного естественным отбором, нет больше компасов.
Алое сияние росло, такое приятное глазу, такое кровавое. Я встречал рассвет, сидя на крыше водонапорной башни, и улыбался столь редкой истинной улыбкой. Почти незаметной внешне, не такой как вечная маска полуулыбки, натренированной чтобы нравится людям. Вот и солнце. Пока я приветствовал его первые лучи серебристым сиянием тонких, свежих волосков белой шерсти. Но сегодня я подерусь и с тобой. Я буду уходить от твоих ударов тепла в тень здания, а ты будешь пытаться достать меня пируэтами нагретых воздушных потоков. Сегодня я найду дозу эндорфинов в драке. Завтра в упоении своей растущей под тяжестью доспеха силе. Послезавтра в звериных рысканьях по лесу. Я перепробую весь ассортимент удовольствий, каждую их грань. И только познав их все, я смогу надеяться на успех попытки лишить себя этих наркотиков. Лишить себя оков эмоций и чувств.
Я встал, подошел к краю крыши, к лестнице. Посмотрел вниз. Высота не пугала, она опасна, но не ужасна. Травматична, но не смертельна.
«И увидев, сиянье, луны,
Волк захочет, схватить, ее в пасть.
И на небо, на крыльях, ракет,
Возжелает, однажды, попасть.
А шагнув, за предел, атмосфер,
Он увидит, бескрайность, пути.
И без страха, шагнув, за предел,
В эту даль, соберется, идти».
Я умолк, прислушиваясь к отзвукам рваного ритма пришедшей в голову песенки. Надеюсь, я никого не разбудил. Бедный негр, с опьяненным драться тяжело, особенно если опьянение вызвано эндорфинами, без побочек внешних наркотиков. Я буквально слетел вниз по лестнице, обхватив ее и почти скользя по грубой ржавчине металла. На мелкие царапины от паршивого качества сварки я и не обратил внимания.
Быстрая дорога в номер, негритянка даже не обратила на меня особого внимания, когда я заскочил к ней за полотенцем, расческой и феном. Прохлада душа. Я быстро вымылся, а потом усердно намылил шерсть на теле, уделяя особое внимание рукам, шее, голове и торсу. Заодно намылил штанины. Отряхнулся, как мокрая собака, и стал сушить себя феном. Даже когда я высох, шерсть выглядела слипшейся, и пришлось весьма долго ее расчесывать. Но наконец, она стала почти нормальной. Естественно кисти рук я споласкивал перед всеми этими манипуляциями.
Я занес зевающей женщине вещи, ушел на завтрак. Набивать брюхо естественно не стал, тем более что горячее еще только готовилось. Ограничился салатом с неведомой мне птицей, да банановым компотом. Вновь вернулся в холодильник, и стал собираться. Штаны, берцы, и перчатки. Вот и весь наряд. Да надеюсь, что шлем будет готов. Короткая разминка. Перед боем надо будет прогреть мышцы. Шансы не высоки, но они есть, и ими нужно воспользоваться.
И так, еще раз. Избегать борьбы, выскальзывать из захватов. Стараться работать на дальней дистанции. Реализовывать преимущество подвижности, и не боятся встречных ударов. Пугать. Можно позволить в бою соскользнуть перчатке. Конечно, бой прервется на то чтобы соблюсти условленную меру безопасности, но постоянная мысль о том, что моя рука может оказаться обнаженной, и пустить в ход когти, должна давить на разум противника, внушать ему боязнь, особенно если он не будет видеть моих рук. Избегать ударов по животу, почкам и голове, допускать удары по конечностям, ребрам и хребту. Ногами работать обувью, носки ботинок крайне смертоносны из-за тяжести обуви и металла вставки. Не использовать наиболее опасные приемы сразу, мне необходимо немного сыграть на публику, не показать себя грязным подонком, не гнушающимся швырянием песка в глаза, ударов по яйцам и других подобных штучек. Не сразу, по крайней мере. Еще одна ставка на броски. Он крупный, тяжелый. Если мне удастся жестко уложить его на лопатки, встать ему будет очень сложно. Что еще? Натиск, нужно захватить инициативу, завершить бой до того как мне станет слишком жарко. Бешеной собаки всегда боятся.
144***
В дверь постучали.
- Да? – Спросил я, уже зная, что это Мартин.
- Матвей, вы уже проснулись?
- Давно, - заверил я его, открывая дверь. В руках у Чинка действительно был шлем, и я не замедлил взять его.
- Ну как, вы готовы?
- А отрицательный ответ принимается?
Мартин красноречиво промолчал, пока я примерял шлем. Не идеальная защита, да и для ушей неприятен. Но лучше чем ничего. Самое главное, что не касается вибрисс.
- Сколько еще времени до назначенного?
- С час примерно, я хотел убедиться, что все в порядке.
- Да вы прямо мой секундант Мартин. Пошли, я хочу увидеть это место, и убедиться, что там под спиной не будет бордюрных камней.
- Нет, там поляна, - ответил он, пока мы выходили. Я направился следом за Мартином, и надо сказать, что шел он весьма медленно. Я глазел по сторонам, удивляясь тому, сколько тут оказывается людей. Почти поселок. Хотя в это время я обычно на улице не бываю. Люди с интересом поглядывали на меня, перешептывались. Знают? Будут зрителями? Плевать.
- Здесь.
Вот и нужное место, действительно в тени дома. Чистая, ухоженная полянка со свежей травой. Я придирчиво прошелся по ней, игнорируя очевидный запрет не топтать газон. И так истопчем. А дом то тот самый, в котором Чарльз живет, для так сказать состоятельных гостей. А что это значит? Я скользнул взглядом по окнам, отметив несколько любопытствующих взглядом. А значит, что зрители будут устроены со всеми удобствами. Кроме этого, немного в стороне люди устанавливали и скамейки, для так сказать большего числа зрителей. Я посмотрел и на поливочные распылители. Несколько убрали, чтобы освободить место, заметен след в траве от шланга. Но пара, в стороне, стояли и работали. Прекрасно. Попробуй удержать извивающегося врага, покрытого намыленной шерстью. Все как Мартин и обещал.
- Ну что, довольны?
- На землю прижиматься при случае тяжеловато будет. Не могли каких-нибудь матов настелить что ли?
- Что есть.
- Пространство не огорожено.
- Ну, колышки вбивать было бы еще опаснее, а снарядить нормальные, с подушками, хотя, наверное, стоит обустроить подходящее место.
- Угу, арену, в яме. С амфитеатром. И ограждением из прозрачного пластика, чтобы брызги крови не пачкали гостей.
- Матвей!
- Что? Я по-вашему рад изображать из себя гладиатора?
- Ну, вы выглядите довольным.
- Не более чем иллюзия. Знаете Мартин, у меня не слишком хорошие опыты драк, вернее, его почти нет. Кстати я не вижу врача.
- Просто люди еще не приходят, время назначено позже, а ждать на улице не особенно приятно.
- Думаю, нам тоже не стоит тут ожидать.
- Да, давайте подождем в доме, - ответил Мартин. Краем глаза я увидел этого Винсенти, не одного. С ним было еще пять мужчин, не считая вышеозначенного негра, сменившего по этому поводу свой наряд на легкие штаны, кроссовки и футболку. И та девушка. Люди обменялись со мной взглядами, наполненными смесью презрения, насмешки и угрозы, женщина же посмотрела со странной смесью надежды и отвращения. Я пошел вслед за Мартином, интересно, они тоже страхуются от подлянок?
- Мистер Виккерс был столь любезен, что пригласил нас на случай необходимости скоротать время, - заметил Мартин.
- С удовольствием воспользуюсь этим приглашением, - ответил я. Мы зашли в этот дом. А коридоры то у него чистенькие, и весьма неплохо обставлены. Вел Мартин, я шел за ним пока мы не добрались до нужной комнаты. Когда мы вошли, меня посетило странное чувство дежавю. В комнате ярко пахло душистым чаем.
- Доброе утро, - поприветствовал нас Чарльз, отворачиваясь от окна, когда мы вошли.
- Доброе, сэр Виккерс, - ответил я, Мартин тоже поздоровался. Британец не уделил нам излишнего внимания, продолжая наблюдать за происходящим из окна, лишь бросил:
- Прошу вас, присаживайтесь. И прошу извинений за задержание, происходящее весьма любопытно.
- Чем именно? – Спросил я, подходя ближе.
- Простите, не совсем то имел ввиду. События требую наблюдений, это и есть ваш соперник?
- Да, - ответил я, глядя на бандитов внизу. Двое действительно небрежно прохаживались по газону.
- У него явное преимущество в весе. На вашем месте я бы был осмотрительнее.
- Всецело согласен, но, увы, мое место не всегда является настолько удобным насколько мне бы хотелось.
- Вам следует быть осторожным. Не подставляйтесь под его удар, это может быть опасно. А ведь эти люди при оружии.
- Ой, да ладно вам, - вмешался Мартин, - Винсенти без своих головорезов разве что в туалет ходит, и то я в этом уверен-бы не был. Пустяки, это просто небольшой поединок, развлечение, не более.
- Я бы не был столь уверен, - ответил Виккерс, продолжая смотреть в окно, - ради развлечения столь активно распускать слухи. Вам следовало бы воспрепятствовать подобной необходимости, мистер Чинк.
- Возможно, но в данный момент это почти не возможно. Это так сказать зрелище, вызвало настоящий ажиотаж.
- И мистер Соломин выбран в качестве соперника настоятельно?
- Да, да и думаю лучше него, никто не справится. – Ответил Мартин.
Виккерс оторвался от окна, посмотрел на меня и сказал:
- В таком случае вам следовало бы самому отказаться. Слишком неравные условия, и слишком подозрительная деловитость.
Угу, осуждай меня, как же. Вот только я теперь связан контрактом.
- Боюсь это невозможно, - сказал Мартин, мистер Стоун настаивал, да и потом…
Произведем впечатление? Британец, возможно, имеет некоторые устаревшие представления о чести, на чем можно сыграть. Интересно, если я выставлю себя белым рыцарем спасающим даму из бандитской неволи, это зачтется со стороны Чарльза? Но не спешить, я могу и проиграть. Немного загадочного пафоса, карты будут открыты только в случае победы. Я закончил фразу Мартина, оборвав его:
- В некоторых ситуациях выбора нет. Не будем об этом.
- Что-ж, в таком случае позвольте угостить вас чаем, - сказал Чарльз, скользнув по мне задумчивым взглядом. Выждав немного времени, в наблюдении за тем как увеличивается число людей, я подошел к столу. Виккерс уже разлил напиток, на удивление вкусный надо сказать напиток. Великолепный чай, в сравнении с которым то, что я обычно пью, кажется просто куском прелой травы. Глубокий, насыщенный, обволакивающий горло вкус. Великолепная вещь.
Так, линия поведения. Если я одерживаю победу, то следует упомянуть Виккерсу что сделано это ради спасения той шлюхи. Не прямо, невзначай. Не слишком лезть с этим. Но если есть возможность навесить на себя положительный образ, почему ей не воспользоваться? А пока молчать, обойтись полунамеком. Если я проиграю, в этой области я не понесу потерь.
- Вам кстати доводилось участвовать в подобных состязаниях? – Спросил меня Чарльз.
- Нет, - ответил я, - правда, небольшую подготовку имею.
- Это плохо, я бы даже сказал, очень плохо.
- Ничего, зато у него есть то, чем обладают единицы. Эта модификация настоящее совершенство, дающее сразу сотню очков форы, - вмешался Мартин.
- Не стоит питать надежду, что инструмент заменит искусство, - возразил Чарльз.
- Матвей, как там правильно эта поговорка звучит? Против лома нет защиты?
- Нет приема, но сэр Виккерс прав, мои шансы не следует расценивать как высокие. И вместе с тем не следует считать, что их нет. Я надеюсь, вас устроят оба варианта.
- А знаете, я не сомневаюсь в вашей победе. Вот как хотите, но я в ней уверен.
- Вы узко смотрите Мартин, - сказал я, - есть не только дуализм стороны победителя, но и множества иных факторов, в частности цены уплаченные победителем и проигравшим за окончание боя.
- Берегите печень и голову, мистер Соломин, - сказал Чарльз, - не питайте ложной уверенности что вы неуязвимы для ударов.
145***
- Ну что вы, я состою из плоти и крови, а не из металла, - заметил я.
- Да, но какой плоти и крови, вот в чем преимущество, - ответил Мартин.
- И какой же, - поинтересовался я, - что кроме чуть большей прочности костей?
В ответ Чинк рассмеялся:
- Ха, чуть большей. У вас видимо плохо с памятью, если вы забыли свой великолепный прыжок.
- Шестой этаж, я не ошибаюсь? – Уточнил Чарльз.
- Да, примерно восемнадцать метров, но вы совершенно правы, одно дело когда удар распределяется по конечностям, затухая в мышцах и суставах, а другое, когда он нацелен точно в череп, прямо к мозгу.
- Ну, уж ваш череп и молотком нужно постараться проломить, - парировал Мартин.
- Для травмы внутренностей проламывать кости необязательно. Плоть являет собой гель, - пояснил я, - и подобно жидкости легко проводит механические волны, которые столь же легко травмируют ее на границах раздела фаз. А они многочисленны, каждая отличная от соседней ткань, может оказаться тем центром, где ударная волна вызовет разрывы и кровоизлияния.
- Да я посмотрю, вы в совершенстве изучили теорию? – сказал Мартин, - Я думаю, что вы решите дело одним ударом, как с тем дикарем. Должен сказать, что ему пришлось наложить гипс, трещина в ноге.
Каким еще на хрен дикарем? Удержаться от вопросительного взгляда, посмотреть на часы. Так, один удар, Мартин говорит об этом легко, только трещина. Кто-то сам нарвался в пропавший день? Что же я там натворил? Проклятье.
- Думаю, сейчас все будет несколько сложнее. Что-ж, время подходит. Благодарю за чай, сэр Виккерс, великолепный напиток с ослепительно ярким вкусом, и просто чудесным запахом.
- Это предмет моей гордости мистер Соломин, я рад, что нашелся достойный ценитель. И да, я пожалуй предпочту ракурс с низу.
Мы встали из-за стола, направившись к выходу. Чарльз задержался, достав откуда-то ремень с кобурой, вмещавшей пистолет. Кажется берета, если я правильно опознал характерный вырез на затворе. На лице Мартина проступило удивление, я же, кажется, сохранил более нейтральное выражение, хотя тоже посмотрел вопросительно. В холодных глазах британца промелькнуло легкое раздражение, и он счел нужным пояснить:
- Никогда не находитесь в компании людей кичащихся своей вооруженностью без оружия. Это провоцирует их как собак бегство. Мистер Чинк, вам дать пистолет?
- Эм, я, пожалуй, воздержусь, - ответил Мартин, поспешно выходя. Мне все это тоже не слишком понравилось, но замечания сейчас неуместны. Все мысли только о бое.
Когда мы подошли к этой поляне, там уже собралась целая толпа, желающая поглазеть на зрелище. Я отметил что Винсенти со своими шестерками держится несколько отчужденно от остальных, и что за ним присматривает тот Абу, небрежно придерживая свой автомат висящим на животе. Казалось это просто опора для рук, но как я читал в одной из книг, такое удержание оружия позволяет вскинуть его за долю секунды для стрельбы от живота. В пользу этого говорило и то, что модификант расположился таким образом, чтобы его очередь не задела остальных зрителей. В воздухе витала неуловимая тревога, смутный страх, напряжение. Я вдохнул этот аромат, наслаждаясь им. Да, боятся не меня, но страх это настоящее вино, изысканное и опьяняющее. Я обладаю властью черпать в нем вдохновение.
Кто-то заговорил, видимо объявляя. Мой взгляд скользнул по окнам, я отметил Тошико, взиравшего с третьего этажа, все так же с темными очками на лице. Еще ряд незнакомых людей, в которых чувствовалась властность и богатство. Они предпочли смотреть из окон, в возможности отшагнуть от пуль. Похоже тот факт что все зрители снизу являли собой в той или иной мере персонал базы, или иных не слишком достойных его положения людей, нервировал Винсенти.
Да он же чувствует себя в ловушке, мелькнула холодная мысль. Я взял у Мартина шлем, неспешно одел его, и направился прочь, к работающему поливочному распылителю. Среди людей возник едва заметный ропот недоумения, Мартин вопросительно обернулся на меня, и я сказал:
- Мартин, договорились же. Я выступаю мокрый, потому что в зимней шкуре сдохну от жары в первую минуту.
- А, да, - Он повернулся к людям, заговорив о чем то. Я же с наслаждением стал окачиваться прохладной водой, позволяя шерсти промокнуть, а мылу пропитать ее скользкой слизью. Промочил даже штаны насквозь. Попробуй удержать меня теперь.
С нового ракурса мне открылось, что сверху смотрит еще один модификант, но толком разглядеть его не удавалось. Мой соперник уже обнажил торс, надел боксерский шлем, и перчатки для кикбоксинга. Значит, будет пытаться свести бой к борьбе, где он имеет преимущество за счет веса. Не знаю насколько законно то, что я пропитал шерсть мылом, но что-то судей тут я не вижу. А вот кого я увидел, так это того гиганта, и это было зрелищем на которое стоило посмотреть.
На нем была самая настоящая средневековая кираса, металлическая броня, выкрашенная в темный цвет. Но металл проблескивал в сколах на краске. Для полного сходства с древним рыцарем он напялил и шлем, практически полностью закрывавший голову, и даже верх морды. Оставляя пасть в принципе открытой. Ко всему этому несуразному виду добавлялось еще и нечто, что я мог бы классифицировать как мачете или саблю, соответствующего размера. Если эта штука заточена, он наверняка без труда сможет ей развалить человека от макушки до пятки. Внимание он привлек знатное, если быть точнее, на него вытаращились абсолютно все, а он небрежно встал чуть позади людей. Очень удобно, чтобы после расстрела боезапаса автомата Абу, в несколько шагов влететь к выжившим телохранителям Винсенти, и превратить их в фарш. Какое милое напоминание, на чьей именно территории изволит пребывать этот господин.
Да ведь это еще очки в мою пользу. Их заставили бояться того что они навязали этот бой, поставили в неудобное положение, дали мне их страх. Лиров? Блин, какая тут вообще иерархия? Что-ж, такой негласный подарок очень мил. Теперь бы только не подвести. Я пошел к отведенному для поединка пространству, пружинистой походкой, держа на лице полуулыбку, и ласково глядя на негра. С трудом оторвав взгляд от ландскнехта за спиной, он обменялся парой слов с Винсенти, от чего тот заметно дернул щекой. Опять повернувшись, он пошел мне навстречу. Не доходя пару десятков метров, я остановился, достал из кармана капу, и, распахнув пасть, вставил ее. Легла как влитая. Я чуть пошевелил челюстями, и вновь распахнул их, просто стремление устроить капу удобнее. А заодно демонстрация того, что одна челюсть при укусе всегда будет с обнаженными зубами. Затем плавно надел перчатки, демонстративно вытягивая руки, чтобы позволить негру оценить длину когтей. Я попрыгал на мете, встряхивая руками, разогревая мышцы. Соперник сделал то же самое, только в виде короткого боя с тенью. Мой взгляд скользнул за его плечи, на неподвижно стоявшего гиганта. Мне показалось, что он чуть усмехнулся, а затем он…
Думаю это можно назвать «мурлыкнул». Утробный, басовитый гул прошелся по толпе, мигом заставив людей нервно обернутся. Словно где то под землей всколыхнулось предвестье землетрясения. Даже меня пробрало, а уж негр то и вовсе оказался ко мне спиной. Да ведь он же подыгрывает мне, гиганта весьма легко принять, за моего так сказать старшего брата, сходства деталей внешности, очевидно. И сейчас, этой подчеркнуто вызывающей броней, демонстрацией холодного оружия, нервирующим расположением за спинами, и этим звуком, он возбуждает в моем сопернике страх перед собой, который спроецируется и на меня. Я сцепил пальцы, вытянул руки, выгибая их и демонстрируя готовность. Бедная девчонка, выглядит так, будто в любом исходе ее как минимум на съедение отдадут, вопрос только кому именно.
146***
Негр повернулся ко мне, напряг шею, сгибая голову чуть в сторону, пошевелил тяжелой челюстью, устраивая капу удобнее, и пошел навстречу, держа руки перед собой в боксерской позе, и потряхивая ими, используя для разогрева мышц последние секунды. Вот так просто? Без объявлений? Без судей? Хм. Бросаюсь прямо на него, его реакция? Встретить нокаутирующим ударом кулака прямо по морде. Как вариант, встретить локтем. Мое действие? Ускользать заранее. Его мысли сейчас парализованы испугом, в боевой раж войти ему не дали. Ускользнуть, спружинить рукой от земли. Инерция удара руки не даст ему ударить ногой, а пытаясь сбить меня, он откроет бок.
Все это промелькнуло за долю секунды, пока я стоял и смотрел с насмешливой ухмылкой на соперника. Мокрая шерсть не способствует тому, чтобы выглядеть страшно, скорее чтобы выглядеть жалко. Этой долей секунды он воспользовался, чтобы идти мне навстречу, сбрасывая дорогой оковы страха. Перед ним просто мокрый котенок. Я стрелой кинулся прямо на него, в пару шагов оказавшись рядом, и резко ныряя вниз. Кулак просвистел над головой, а я уже отталкивался от земли рукой, собирая в удар всю силу тела. Взмах хвоста помог довернуть туловище, и основание ладони влетело точно под ребра мужчины. Его реакция оказалась невероятно стремительной.
Удар должен был подцепить ребра, и словно поднимать их вверх, смещая и выдавливая воздух из легких. Так и случилось, но не на всю длину руки. Он стремительно развернулся, резко хватая меня за руку. Сейчас инерция сыграла против меня, дав ему мгновения на захват, пока мое тело еще распрямлялось, и его пальцы вцепились мне в предплечье с силой стальных тисков. Вцепились лишь затем, чтобы скользнуть по мокрой шерсти, не забыв тем не менее помять руку. Вторая рука человека уже летела кулаком мне в затылок, и если бы он зацепил меня за кисть, то мог бы и попасть, вот только зацепил он перчатку, а рука моя выскользнула, позволив мне пролететь пару метров дальше, переставляя ноги, и разворачиваясь. Я остановился, посмотрев на него.
Все произошедшее уложилось в две с половиной секунды, не более. Он побледнел, согнулся, схватился за бок, все еще сжимая мою перчатку. Я стоял и смотрел, постепенно осознавая, что это только начало. Первый удар, великолепный удар, остался за мной, но этого слишком мало, чтобы свалить такого здоровяка. Руку тянуло, зараза, шерсти что ли выдрать сумел? Я улыбнулся, поднимая левую руку в примирительном жесте, и протягивая правую ладонью вверх, пару раз согнул пальцы во вполне очевидной просьбе, заодно вновь напоминая о когтях под перчаткой, которая так легко слетает.
Мужчина посмотрел на меня из-подобья. И его страх сменялся яростью. Он ощутил бой, сбросил оцепенение, и уже готов был драться в полную силу. Но все же бок у него теперь болел, это было заметно по тому, как он потирал его. Широким жестом он швырнул мне перчатку, я поймал ее, и пошел прочь, демонстративно натягивая дорогой.
Новый разбег, новый рывок. Его реакция? Защитить лицо прямым ударом навстречу, как в первый раз. Но теперь он знает, что я могу нырнуть вниз. Ногой ему навстречу не ударить, инерция руки не позволит. Реакция? Бить не в полную силу, моей скорости хватит, чтобы налететь как следует. А вот сбереженная рука позволит обрушить на меня локоть, когда я пронырну. Выход?
Я был возбужден, чувствовал превосходство и азарт. Пришедшая мне в голову идея показалось великолепной. Перепрыгнуть его, и схватив в воздухе за голову, приложить затылком об землю. Я замер, обернувшись к нему, развел руки в вопросительном жесте. Он сплюнул, поднял кулаки. Я бросился вперед.
Удивительно, но первая часть безумного плана реализовалась. Видимо адреналин уже был в моей крови, и потому, когда в предпоследнем шаге я отклонился чуть влево, в обманном движении повтора первого трюка, а затем сменил направление, просто прыгнув, я перелетел мужчину под изумленный выдох затаившей дыхание толпы. Но выставленные в кошачьем прыжке руки пролетели слишком высоко над головой пригнувшегося для отражения атаки мужчины, а затем со мной повстречалась земля.
Встреча вышла хорошо знакомой, скорректировать позу хвостом, выставить ноги, приземлится, перекатиться, гася инерцию. Но вот на этом пункте вышла загвоздка. Когда я коснулся травы спиной, намыленная шерсть понесла меня вперед, и изящный трюк превратился в нелепое распластывание по земле. Он сполна воспользовался потерянными мной секундами, чтобы понять, что за херню я сделал, развернутся, бросится ко мне, и врезать ногой в то место где я был. Эту гонку я выиграл, успев перевернуться, и встать за долю секунды до знакомства моих ребер с ботинком, но теперь я был в условиях выгодных негру.
Мы топтались напротив друг друга, прикрывая лица руками, и пробуя осторожные удары. Он не бил в полную силу, оценив мою подвижность, оставлял руке свободы для контратаки любых моих фокусов. Я так же пробовал осторожно, отчасти потому что мой кулак не предназначен для весомого удара, отчасти потому что опасался нового захвата руки. Уловив, что мужчина пытается сместить меня за предел тени, под свет солнца, я короткими шажками обошел его, не давая лишить меня стремительно таявших запасов прохлады. Мокрая шерсть уже не холодила температурой воды, вода нагрелась, и теперь помогала мне только отбиранием теплоты на испарение. Пару раз он попробовал лоукик, но осторожный, поэтому я не рискнул ударить навстречу. Этот фокус сработает только против удара в полную силу, если же я не сломаю ему ногу, то инерция сыграет против меня.
Он использовал мою слабость, пытался навязать бой на износ, в ожидании пока моя шерсть высохнет. У меня не было запрета на то чтобы отойти, и намокнуть вновь, но для этого мне необходимо чем-то озадачить его, заставить загнутся, чтобы благородно дать время прийти в себя, заодно охладившись. Он не давал отойти для нового разбега, и все же он не имел решающего преимущества. Длина моих рук на несколько сантиметров больше чем должно быть для моего роста, и это нивелировало его преимущество в росте. А самое главное, он не знал, что моих кулаков ему можно не бояться, только ударов открытой ладонью. Ладонь же лишала меня необходимых сантиметров.
Это длилось долго, минут пять, может больше. Впервые бой на износ был против меня. Зимняя шкура в тропической жаре обернулась недостатком. Я высыхал, и это побуждало к действию, став причиной ошибки.
Опробовав пару лоукико без особого толка, я решил при следующем ударе броситься в отвлекающую атаку, и пронырнув под рукой, попытаться врезать ему локтем по затылку или почкам. На это были шансы, поскольку он берег ушибленный бок, действуя левой рукой особенно осторожно. Но для такого здоровяка его скорость оказалась просто потрясающей, и, зажав мою голову подмышкой, он обрушил мне на спину тяжеленные удары свободного локтя. Моя грудь загудела точно барабан, воздух стал стремительно вылетать из легких. По ребрам влетело лишь пара ударов с одной, и один с другой стороны, все остальные же концентрировались на позвоночнике. Я рвался вперед, пытаясь опрокинуть его, но это было бесполезно. Однако мне удалось схватить его под колено, и едва это случилось, последний удар влетел мне куда-то в поясницу, а затем меня отшвырнули с такой силой, что я покатился по земле.
147***
Дыхание вернулось с хрипом, мышцы сжали ребра почти спазмом, а потом судорожно растянулись, втягивая воздух. Голова чуть заметно кружилась, перед глазами плыли радужные точки, спина болела. Я тяжело поднялся, и посмотрел на негра. Он же глядел на меня с почти суеверным ужасом. Почему отпустил? Ха, испугался. Он испугался, что я сорвал перчатку, и вот-вот распорю ему ногу. Мои губы расплылись в улыбке, я выпрямился, несмотря на тянущую боль, а затем развернулся, и пошел к фонтану. Негр тоже воспользовался передышкой, чтобы подойти к Винсенти, и напиться из предложенной одним из сподручных бутылки. Дав ему в первый раз время, отойти от удачного удара, я получил негласное право на подобный отдых, и сполна им воспользовался, вымокнув в изумительно прохладной воде, и похватав ее пастью вволю.
Люди оживились, активно обсуждая увиденное. Я же водил плечами, в попытке унять боль. Он концентрировал удары на хребте, чуть ниже лопаток. Он не знает что это далеко не самое слабое мое место. Пытался искалечить? Я получил право на победу любой ценой, или еще нет? Упреждая направившегося мне навстречу Мартина, я вновь пошел к полю боя, заставив его отступить обратно. Негр выслушивал очередную инструкцию Винсенти, а один из охранников протирал его плечи мокрым полотенцем. Я остановился на расстоянии, вновь демонстративно разведя руки. Слух улавливал в болтовне зрителей нотки одобрения, они радовались, что я не злоупотребил передышкой. Но дышалось уже вполне нормально. Сконцентрировавшись на моем хребте, негр не дал себе труда, как следует обработать ребра и легкие. Если бы он только знал что бил по одному из прочнейших образований в моем теле.
Он решительно поднялся, пошел мне навстречу. Поднял руки в уже знакомом приглашении. Рывок, его реакция? Теперь он готов ко всем попыткам обхода, снизу и сверху. Остается прямой удар. Куда направить? В ноги. Тяжелые ботинки с металлической вставкой если и не закончат бой один ударом, то заставят его хромать. А с этим не побоксуешь. Проскользнуть под рукой, схватившись за нее.
Я бросился вперед. План сорвался ровно в тот момент, когда вместо встречного удара, который должен был предохранить именно от того что я замыслил, мужчина широко выставил руки принимая меня в объятия. Они оказались недолгими. Планируемый удар лишь скользнул где-то по его ногам, а он, схватив меня за плечи, с силой перебросил через себя, направив загривком вниз. Удар захватил и затылок, очень крепко захватил, мигом наполнив голову болью, и секундой темноты. Когда же тьма отступила, я почувствовал чудовищную, рвущую боль в плече. В поле зрения попала рука негра, моя шкура, сграбастанная словно загривок котенка, а потом кулак летящей в лицо. Мыло смылось, мелькнула холодная мысль, отозвавшаяся болью между глаз, и я дернул головой.
Кулак прошелся мимо носа, удар превратился в касательный, основательно продрав мне губу. Тут же последовал второй, в защищенный шлемом лоб. Тем не менее, вспышка боли тут же метнулась к затылку вместе с моей головой. Третий удар влетел в основание верхней челюсти, а четвертого не было, потому что в инстинктивной попытке вырваться, я ткнул пальцами в глаза врага.
Если бы на мне не было перчаток, все бы кончилось этим. Но тупые вставки в пальцах лишь осыпали глаза негра болью, заставив отпустить меня, и отшатнутся, схватившись за лицо. Я упал, чувствуя, как желудок собирается излить свое содержимое на землю. Боль наполнила голову, точно слизь, мотаясь внутри, словно тряпка в пустом ведре. В ушах звенело, а трава перед глазами перекашивалась. Я вдруг остро ощутил, как непривычно много всякого дерьма лезет в поле зрения. Приподнять голову. Я увидел этого сучьего нигру, держащего руки перед лицом, и растерянно моргающего. Встать.
Я не мог, все слишком кружилось, слишком плыло. Громила уставился на меня с ненавистью, он был буквально в двух шагах, а я лежал головой к нему. И тогда, точно раскаленный штырь прямо в лоб, мою голову пронзила ледяная мысль.
«Оптимальное время».
Я мотнул головой. Опора на левую руку, правая лишь делает вид что опирается. Он видит перед собой легкую мишень, моя голова открыта как футбольный мяч, и пока я трясу ей, трясу, мучая себя новой волной боли, изображая ошеломление, он делает первый шаг разбега. Я вновь фокусирую взгляд на мутной фигуре, наблюдая второй шаг. Правая нога, он сейчас опирается на левую. И тогда я выбросил себя на пару десятков сантиметров вперед, вогнав в движение и ноги, и левую руку, и даже хвост. А локоть правой, он пошел навстречу голени, собрав в себе весь мой вес.
Руку захлестнуло что-то мягкое, затем кроссовок врезался в еще целую левую губу, ободрав и ее. Враг шагнул назад, и упал, едва успев смягчить падение руками. В ушах била кровь, заглушая все звуки. Вызванная резким движением боль, зачем то прошла сквозь лоб, и ушла куда то в морду, чуть не выстрелив из ноздрей. Мои внутренности вздрогнули точно от рева того гиганта, и смесь воды, чая и кислоты плеснулись в пасть. Я поднялся на четвереньки, сплевывая едкую жидкость в траву. Вибриссы куда-то ушли, и если им верить, то мои руки над головой. Трава никак не хотела остановиться, она плыла и плыла, странным образом двигаясь в одну сторону, чтобы рывком оказаться в другой. Где-то кто-то кричал, вбивая в мои уши ржавые гвозди, и я попытался прижать их.
Встать, вот теперь мне надо встать. Ноги словно чужие, их не чувствуешь, только можно видеть. И то они плывут. Встать, мне надо играть на публику. Я перенес вес на одно колено, оттолкнулся руками, и пошатнулся. Стоять. Вот так. Замерев на колене, я опирался на левую руку, медленно пошевелив пальцами правой. Кажется целая. Смутная черномазая тень уже тоже приподнялась, с детским изумлением разглядывая новый сустав между коленом и лодыжкой. На тварь черножопая, жри сука. Встать. Кто-то подхватил меня, помогая подняться.
Земля шаталась. Ее не было, как и ног. Я наклонил голову набок, изогнул мучительнейшим образом, так чтобы в поле зрения оказались мои ноги, и поковылял к е…учему уголовнику, отмахнувшись от помощника. Это помогало, следя за своими ногами я не слишком сильно шатался, лишь заваливался в сторону, и в результате шел как-то полубоком. Винсенти что-то возмущенно говорил, я не понимал что. За спиной выл тот ублюдок, видимо врачи пытаются переложить его на носилки, или еще что. Выл сквозь зубы. А я улыбался, чувствуя странный вкус собственной крови, приятный и кислый. Но тошнота не проходила, и вкус не принимался.
- Вак ва всю, - выдохнул я, поняв что у меня чем-то набит рот. Я сплюнул помеху, и повторил:
- Как я посмотрю, ваш боец не в силах драться.
Винсенти уставился на меня тяжелым взглядом, ублюдок словно сидел на карусели, и катался на ней передо мной. Кто-то сбоку заговорил, наверное переводя. Я продолжил:
- А у меня еще достаточно сил чтобы перегрызть глотку. Так что я победил. Где мой приз?
Винсенти выслушивал переводчика, и все катался и катался на гребанной карусели, поворачиваясь и рывком возвращаясь обратно. Желудок опять спазматически сжался, и я сплюнул на землю кровь, в смеси с тем не многим что он отверг. Этот шалтай-болтай наконец что-то ответил, ему что-то возразили. Мне было сложно стоять, земля видимо находилась на соосном с ним валу, только через коническую передачу. Бл…дь, я таким определением экзамен завалю. Не шататься, смотреть краем глаза на ноги.
А девка то смотрит на меня. Я улыбнулся и ей, ее передернуло, и она отвернулась. Вот спорщики наконец заткнули свои штырьевые пасти, и один из лакеев лысого п…дора протянул что-то. Это что-то взял Мартин, воплотившийся где-то сбоку.
148***
- Фенк ю, - хмыкнул я, и добавил:
- Марти, провдите нас с леди в номера.
- Да, туда, пошли.
Донеслось наконец на русском, в этой куче забугорных языков. Передо мной кто-то шел, я шел следом, пошатываясь, и смотря себе на ноги. Шея затекала, а в голове теперь тлела пропитанная селитрой вата, скопившись за лобовой костью, и активно прокуривая теплонесущими газами радиаторные пластины висков. Желудок по крайней мере прекратил возмущаться, вместо него решили повозникать глаза, добыв неизвестно откуда целый сноп электрических дух сварочных аппаратов.
- Мистер Соломин, позвольте помочь.
О, а вот и бриташка. Бриташка-таракашка. Я неуклюже взмахнул рукой, все равно в перчатке, ни чей живот не пострадает. Шаг, шаг, еще один шаг. Женский голос за спиной, напуганный. Я так и не понял что сказала.
- Марти, я же просл, даму в номерра. Сэр Виккрс, вы не прводите к блнице? – Язык тоже огрубел, а сварка солнечных бликов на шерстинках совсем ослепили. К тому же еще я почувствовал и отработанное масло, которое сливалось прямо из рабочего двигателя на мою шкуру. Градусов семьдесят наверное. Я дернулся в собачей попытке отряхнутся, и вновь возник голос британца:
- Мистер Соломин, позвольте помочь.
- Потом, эти ушли?
- Да, уже не долго.
Проклятая жара, надо раздеться. Непослушная рука скользнула по шкуре. Ах, да. Раздеться не выйдет. Меня вновь шатнула эта дерганная земля, я почувствовал что меня кто-то подхватил. Я замер, держась рукой за человека, и глядя вниз, в попытке понять, как мой нос уплывает снизу куда-то вбок.
- Мистер Соломин, позвольте помочь.
Заладил.
- Эти, зрители не видят?
- Мы уже ушли оттуда.
- Тогда норм. Куда идти?
С опорой стало легче. Хотя я тоже на карусель опирался, но она была синхронизирована с каруселью под ногами. Проклятая жара.
- Вам следовало отказаться от этой драки, он вас покалечить пытался.
- А я оршк крепк. Не по збам.
Играть. Боль пройдет, играть. Зачем я на сушилку залез? Жара то какая.
- Тем не менее, вы серьезно пострадали. Кто та женщина?
- Дура. Ее Винсент поставил. Типа мой прз за побду. Ее Марти увл?
- Давно.
- Вы ее таам спрчте. Я как прлчу, мамке ее сдм, чтоб та ее выдрала. Чтоб не лазла по нкектем.
- Я вас с трудом понимаю.
- Угу. Выбр он такой. Прой и нет.
Что то впереди метнулось в сторону, меня завели куда-то, и я, наконец свалился. А потом к моему облегчению мою морду накрыли мокрой тряпкой. Восхитительно холодной, мокрой тряпкой, накрывшей и глаза.
Сомнений не было, у меня сотрясение мозга. Значит, есть чему трястись. Кровать не стояла на месте, она кружилась без остановки, лишь рывками возвращаясь в нужное положение. Я сосал мокрую тряпку на башке, в попытке утолить жажду, пока кто-то не поднял меня за морду, и не пихнул под разбитые губы горловину бутылки с ледяной водой. А затем вновь карусель головной боли, на которой я кружился с кем-то еще.
Холод добавился и иного рода, укутанный в пакеты лег по телу. Потом кто-то стал мять мне спину, прислушиваясь к моему шипению. Стучали колеса, пока меня везли, да к моему недовольству сняли мокрые тряпки, заменив их ремнем. Гул, стрекотание, стуки обрушились на меня тугой лавной, я попытался пошевелить головой, но мне кто-то сказал, что не надо, и еще был на ней ремень, и я пошевелил ушами.
Потом опять стучали колеса, зато восхитительная тряпка вернулась на свое законное место. Правда потом желудку надоела выпитая вода, и я проблевался в подставленный кем-то таз. Я кое как выпросил кусочек льда, и зажав его в пасти так и замер, оказавшись наконец в темноте равномерной карусели, без всех этих перемен.