Уазик

Уазик — машина хорошая. Мне нравится. Но об этом потом.

Как-то так вышло, что меня отправили сюда, на остров. Что за остров — не понятно. Название какое-то греческое, то-ли Хорос, то-ли Херос. Прибыли ночью, на десантных кораблях, все как на учениях — высадка войск, вплавь на верхом на БТРах до берега, потом быстро в разведку, дислокация-передислокация. Приехали командиры на уазиках, потолковали с нашими командирами, нас быстро построили и марш-броском до города. Город небольшой, тысяч на двадцать, но на вид приличный, сразу видно — Европа. Саму заваруху я не застал, гремело здесь дня три назад, когда наши как раз высаживались на острова.

Тут надо сказать сразу, что с самого начала ничего ясно не было. Раньше наши с америкосами сотрудничали. По вопросам миротворческих миссий в какой-то новой республике — Черноземия вроде, или как-то так. Да и вообще везде у них шли какие-то контакты, по каким-то вопросам, в том числе и по этому вот острову. Нам командир много раз объяснял вместе с замполитом, что отстаиваются политические интересы родины. Замполит добавлял, что надо всегда высказывать твердую позицию, потому что запад понимает только язык силы. Во время этих полит-инструктажей мы все жрать хотели жутко, потому что они были как раз перед обедом. Никто и не думал, что все не просто так.

Короче говоря, был Блюфор — это НАТО, и был Редфор — это наши. В какой-то момент чей-то самолет залетел, чьи-то танки заехали, и получилось скверно. С тех пор американцы были нам как бы и не друзья, но и не совсем враги. Конечно, постреливали бывало. Из за гор долетает эхо. Парни, которые тут до меня были, рассказывали, что блюфоры высадились первыми и начали захватывать остров, а хвать — тут уже наши стоят на БТРах! Провокации всякие были, то с одной стороны постреляют, то с другой. Но вроде без покойников. Сейчас вопрос как бы решается на верхах — кто, кому, и что отдаст. Командиры бегают между палатками и ездят между городами. Готовятся. А наша рота стоит тут: все еще действует вчерашний приказ "разойтись", потому что новых так и не отдали. Приказ "разойтись" однако, не касался командирского отделения, в которое входили: я, Салбатонов и сержант Смирнов. Потому что мы вместе с капитаном Красевым, который из штаба (нас к нему приставили), целыми днями нарезали по острову круги на уазике, слоняясь от одного командира к другому.

Полевой штаб у нас был в деревне Сослас — на южной стороне острова, а передовой — тут, в населенном пункте под названием Карапос. Рядом город Велада, туда все наши с округи ходят китайской тропой. До штаба отсюда десять километров если напрямую. По дороге выходит километров двадцать — горы везде. Хоть и не высокие, но дороги по ним вьются серпантином. И этот маршрут у нас был далеко не единственным. Постоянно ездили на дислокации — аж удивительно, сколько всего пригнали сюда: и десантура, и морпехи с танками, и артиллерия, и мотострелки и вертолеты, и кого только нет. В общем, съездить есть куда. А поскольку нам в смену никого не выделили — все на острове стояли по пятнадцатиминутной готовности, чтобы, в случае чего быстро выписать блюфору на орехи (так надо говорить: блюфор, а не пиндосы. Потенциальный противник у нас называется блюфор — сказал замполит, — и чтоб никаких мне америкосов!), — то спать нам приходилось стоя, пока Карасев бегал по палаткам.

Я сам из Поволжья, из села. Смирнов из Мурманска, а Салбатонов — откуда-то из Сибири. На морду вылитый монгол. Глазенки узкие. Он сейчас спал, уткнувшись в руль. Я сидел рядом, справа, курил в открытую дверь. Смирнов возился со своим калашом. Скручивал изолентой два рожка, так, мол, удобнее.

Сейчас надо будет куда-то ехать: Карасев уже долго в палатке, скоро должен выйти. Перекур почти кончился. Я с удовольствием смаковал последние затяжки. На улице смеркалось, шесть сорок две вечера. В этих краях солнце жаркое. Салбатонов и Смирнов носили на головах камуфляжные банданы. Я почему-то всегда ходил в каске. Наверное, в учебке так вдолбили.

Из палатки показался Карасев. Я быстро растолкал Салбатонова, выпрямился, ладонь к голове.

— Поехали! — Скомандовал Карасев, запрыгивая в уазик на заднее место, — до штаба, но сначала в город заедем по-быстрому.

В этом-то и заключался плюс работы с Карасевым. В городе мы с ним бывали постоянно. Лейтенант частенько покупал тут что-нибудь — типа трофеи, а мы — жратвы какой или вина. Денег у нас, конечно, не было, но братская помощь союзному государству от Редфора — это ведь тоже считается? Вино греческое, Асиртико, такого у нас на Волге не найдешь. Я себе уже три бутылки заимел, домой привезу.

Смирнов залез назад, рядом с Карасевым, Салбатонов завел мотор. От меня во время поездки почти ничего не требовалось, так что если ехать далеко, можно вздремнуть одним глазом. Потому я принял свою привычную позу — откинувшись на спинку сиденья, калаш между коленок.

Уазик затарахтел и медленно пошел по гравию. Салбатонов выруливал на дорогу. Здесь они почти везде асфальтовые, не то, что у нас. Хотя, страна-то эта небольшая, всего один остров, можно хоть весь подчистую заасфальтировать.

— Ну че там, тащ капитан? — спросил Смирнов.

— Да пока все по старому. Вроде пиндосы... ой, блюфоры то есть, это самое, во Франции с нашими собираются. Будут че-то решать по нашему вопросу.  Только нихера они не решат, это я вам сразу скажу.

В салоне резко запахло перегаром. Я переглянулся с Салбатоновым — тот, видимо, тоже почуял.

— Так вроде пока не стреляем…

— Пока-пока… Это, сержант, все пока. С этим островом скверно все выходит, понимаешь? Тут все обосрались. Понимаешь? Все. Сначала наши обосрались, когда эти… блюфоры, чуть ополчение отсюда не выдавили, а потом сами блюфоры уже обосрались, когда красная армия наша им… то есть это, редфор наш им вот так вот сделал…

Капитан похлопал ладонью об кулак, показывая, что именно сделал редфор с блюфором.

— Вот тогда и у них из порток жидкое потекло. Подобосрались, побежали самиты-хуямиты собирать...

Капитан, судя по всему, хлебнул сильно лишнего. Я давно научился понимать состояния его опьянения.  На разговоры о политике тащ капитан переходит обычно только тогда, когда отметка «хватит» осталась далеко позади. Он, в принципе, мужик умный, но когда речь доходит до блюфора, то говорит он много и в выражениях не стесняется. Хотя и видно, что говорит от чистого сердца, не как замполит. Да и как еще можно говорить, когда в тебе водки полпузыря?

— Вот вы как думаете, — продолжал Карасев, — зачем все части по острову по пятнадцатиминутной готовности стоят, и снаряды лежат расчехленные? Потому что приказ могут в любой момент спустить, а у всех командиров уже конверты за пазухой, что кому и когда делать. Это знать надо!

Наступило молчание. С пьяным человеком, особенно с офицером, надо быть вдвойне осторожным. Под раздачу попадать никто не хотел.

— Че-то не весло сидим, — заметил капитан. — Ну ка, ребяты, давай тормози. По сто грамм хлопнем.

Салбатонов затормозил. Поглядел на меня. Я пожал плечами — мол, я-то что могу? Карасев тем временем уже вылез из машины. Делать было нечего. Да и сопротивляться в принципе не сильно хотелось. Обычно за появление в пьяном виде грозила губа. Но сейчас почему-то казалось, что все пройдет без происшествий.  Капитан уже расставлял на капоте наши снаряды: два пузыря по поллитра, два стакана на двести грамм. Сержант уже занял стакан, так что я взял на себя честь пить с горла — не отбирать же стакан у капитана.

— А ты чего? — буркнул он Салбатонову. — Рыжий чтоль? Давай!

Салбатонов нерешительно взял бутылку.

— Ну, за редфор!

Выпили. Я приложился к бутылке. Водка приятно обжигала. Последний раз я пил в военкомате — друган тайком передал пузырь. Распили на троих с еще одним приятелем. Его потом в Читу отправили, в танковые, а меня сюда вот занесло.

— Там я в портфеле закусь припас, — Карасев показал куда-то в уазик. — Салбатонов, сгоняй.

Салбатонов сгонял за закусью — оливки в банках, маринованные. Закусили.

— Тащ Капитан, а не опоздаем? — спросил Смирнов.

— Херня. Мне в штаб только пакет отдать, а потом назад к десяти и на боковую. В город только не забыть заехать… Ну, чего стоишь, наливай!

Налили.

— За красную ар…

Командир прервался на полуслове. Говорить «красная армия» у нас как бы не положено.  А за Редфор уже пили. Дилемма.

— За мирное небо над головой! — нашелся Смирнов.

— О! За небо!

Чокнулись, выпили. Опасения быть схваченным в пьяном виде потихоньку отступали. От водки заметно похорошело. Я чувствовал себя слегка пьяным.

— Курим! — объявил Карасев. Мы закурили. Стали созерцать дивный пейзаж нашего райского острова. Хорошо все-таки тут. Тепло. На деревьях вон птицы какие-то, чирикают себе. Душевно.

— Ну, хорош курить. Наливай! — потребовал тащ капитан почти сразу, даже до половины докурить не успели.

Налили.

— За ррродину-мать!

Снова выпили. Салбатонов уже не стеснялся, хлестал во всю вместе со всеми. Потом еще раз и еще. Я уже начинал понимать, что опьянел не на шутку — давно практики не было, подрастерял навык.

— Ну-ка, накапай еще! — проревел капитан, — че-то не берет…

Накапали. Как раз обе бутылки до дна. Пустая тара полетела под обочину.

— Все, поехали! Салбатонов заводи! И радио включи.

Все вчетвером, уже заметно пьяные, мы полезли в уазик. Салбатонов не с первого раза включил радио — на местной волне играл какой-то рок-н-ролл.

— О! — оценил Капитан, — прям под настроение музычка! Погромче давай! И в город!

Уазик зарычал мотором, Салбатонов вдавил газ. Музыка ему, видимо, тоже пришлась под настроение.

Постепенно алкоголь начинал действовать все сильнее. Меня развозило, да и остальных тоже. Капитан сначала пытался подпевать, причем, судя по тем словам, что удалось разобрать, пел совсем другую песню, но после что-то замолк.

— Уснул, — сказал Смирнов.

— Ниче, разбудим…

Солнце клонилось к закату, в глазах у меня начинало двоиться. На дорогу я смотрел как сквозь мутное стекло. Вдалеке медленно ползли горы, рядом — посадки, которые постепенно начали сменяться домиками.

— Это че за деревня? — спросил Смирнов заплетающимся языком.

Я пригляделся к указателю на выезде — деревню мы уже почти пролетели.

— Ма-ла-вос, — прочитал я по слогам. В голове что-то не складывалось. По пути у нас деревень не было. Да и поворот не такой какой-то…

— Че-то не туда едем, Салбатонов…

В поворот мы на уазике влетели почти на полной скорости, Салбатонов мастерски выкрутил руль и выправил нас на дорогу. Мутным взглядом я различил впереди две машины. На нас по дороге ехали два американских хамви. Салбатонов, до того не особо разговорчивый, на этот раз отреагировал первым.

— БЛЯААААТЬ!

Салбатонов со всей силы крутанул руль. Уазик резко дернул вправо, передний хамви пролетел мимо, слева. Второй резко свернул направо.

— БЛЯТЬ!

Уазик теперь резко пошел влево и чудом избежал столкновения. Второй хамви прошел совсем рядом, ушел под обочину. Я, точно в замедленной съемке, проводил его взглядом. Хамви летел прямо на уровне нашей кабины, медленно-медленно, а мимо меня пролетали капельки слюней из раскрытой в реве пасти Салбатонова. Под обочиной блюфорская машина повернула, на полной скорости въехала в насыпь на двух правых колесах, перелетела через дорогу по дуге, перевернулась в полете вверх тормашками и грохнулась под другую обочину.

— А-а-а-а, блять!

— Блять!

От резких маневров уазик затаскало по дороге, несколько секунд мы ехали на правых колесах, потом упали на все четыре и снова пошли юзом.

— Руль не крути, руль не крути!

— Блять! Блять!

— Тормози, блять!

Салбатонов и так тормозил как мог. Уазик занесло и он наконец остановился поперек дороги.

— Из машины! — проорал Смирнов. — Бегом, блять! Бегом!

Все повыпрыгивали из уазика. Я сидел справа, так что хорошо видел первый хамви, который торчал задом из-за насыпи на повороте, и второй, который валялся вверх колесами по правую сторону от дороги. Несколько человек американцев в цифровом камуфляже выползали из разбитой машины.

И тут с их стороны послышалась стрельба.

— А, БЛЯТЬ!

— Блять!

Я схватил свой калаш, оббежал наш уазик и спрятался за него. Смирнов и Салбатонов были уже тут. Оба стреляли и орали наперебой.

— БЛЯ-А-АТЬ!

— БЛЯТЬ!

Я тоже высунулся и начал палить, стараясь отсекать как учили по два-три выстрела (выходило не очень) и приправляя все это дело аналогичными междометиями.

— Блять!

— А, блять! Бля-а-ать!

— Гранаты кидай, блять!

— А, БЛЯТЬ!

Все трое достали из подсумок гранаты — РГД-5, наступательные, — поведергивали кольца, и что было сил метнули в сторону американских машин.

Конечно, докинуть куда надо никому не удалось. Гранаты грохнули где-то на полпути между нашим уазиком и поворотом. Я расстрелял уже второй рожок, осталось еще два.

— Мочи их блять! Мочи, блять!

Едкий дым взрывов и черные выхлопы калашей сильно затрудняли видимость. Честно говоря, мы уже почти не видели, куда стреляли. Когда автомат щелкнул впустую, обозначая, что опустел третий рожок, я зарядил последний, но стрельнуть не успел.

— Стоп! Тихо! — скомандовал Смирнов. — Не стрелять.

Несколько мгновений мы втроем, привалившись спинами к уазику, привыкали к мерзкому писку в ушах — от стрельбы и взрывов нас слегка приглушило.

— Слышите?

Мы как могли попытались прислушаться. Я различил какие-то оры по ту сторону уазика.

— Брешут чего-то.

— Посмотри-ка, что там.

Я осторожно высунул голову над капотом. Вроде ничего. Тишина. Только американцы где-то орут. И оры, кажется, удаляются.

— Убегают, кажись.

— Бля-ать…

Салбатонов и Смирнов тоже выглянули через разбитые пулями стекла.

— Кажись да, убегают.

Мы встали с колен, прошлись вокруг уазика. Поглядели на правую его сторону - вся в дырках от пуль.

— Ну все, блять… — проговорил Салбатонов.

Из салона машины тоскливо пищало подстреленное радио - играла песня  Джимми Гендрикса «All along the watchtower».

И словно вопреки ей, с задних сидений доносилось бодрое командирское:

ЙЕХАЛИ ТАНКИ-И-ИСТЫ
БЕРЕЖКОМ ХАЛМИ-И-ИСТЫМ
НА НАЧЕВКУ В БЛИЖНЕЕ СЕЛО-О-О-О!

— Поехали, — бросил Смирнов. — На ночевку, блять…

Мы с Салбатоновым кивнули и полезли в расстрелянный уазик. Каким-то чудом двигатель уцелел, и мы поспешно дернулись с места. Только тормознули на повороте. Я вышел посмотреть, что там с блюфором. Людских потерь в рядах противника, похоже, не было. Ну и слава богу. Я снова забрался на свое переднее место и мы помчали домой.

Посоветовавшись, мы решили, что расстрелянный борт уазика вызовет подозрения. И не ошиблись. Нас тормознули на первом же блокпосту, и поскольку оправдывающую речь мы не заготовили (а как тут, извините меня, оправдываться?!), все моментально оказались отконвоированы в полевой штаб. Я, Салбатонов, Смирнов и пьяный в доску Карасев. И если мы-то вроде как могли сойти за трезвых — все заметно протрезвели в пылу недавних событий, — то наш тащ капитан в любом случае огребал по полной.

Я пока еще не знал, что нам всем за это будет, но предчувствие ясно давало понять: эта пьянка запомнится надолго. Сначала нас повезли в полевой штаб.

— Пизда вам, — сочувственно проговорил водятел, когда нас грузили в буханку. По дороге не болтали особо. Все, в том числе и я, пытались понять, как сильно мы залетели. В полевом штабе нас всех повели к полковнику. По дороге как раз не к месту проснулся тащ капитан и принялся горланить свою песню про танкистов. Нам с Салбатоновым едва удалось уговорить его замолчать, мол, тащ капитан, мы в штабе, к полковнику идем!

Я лихорадочно пытался сообразить, что скажу в палатке полковника, как буду отмазываться, но Карасев пустил все мои мозговые усилия коту под хвост.

— Тащпалковник, у мня пакет… В уазике остался…

— Какой нахуй, блять, пакет, долбоеб ебаный?! Ты понимаешь, че вы блять наделали? Вы все, блять. А, долбоебы?! Вы блять понимаете?!

Я понимал пока еще не в полной мере, но понимание постепенно приходило. Мы стояли, опустив морды в пол, не смея вставить слова.

— Почему, блять, мне звонят пиндо… блюфоры, говорят что, блять, ТАНКОВАЯ АТАКА, ПОЛНОМАСШТАБНОЕ ВТОРЖЕНИЕ НАХУЙ, ДИВИЗИИ МОТОПЕХОТЫ, ПРИ ПОДДЕРЖКЕ КРУПНОКАЛИБЕРНОЙ АРТИЛЛЕРИИ БЛЯТЬ И АВИАЦИИ…

При этих словах я вдруг понял, что сильно ошибся с масштабами нашего попадалова. Дай бог, если из-за нас не началась война…

— Кто будет объяснять это, блять?! Кто может, блять, мне хоть что-нибудь объяснить?! А, долбоебушки?! Я вас блять к стенке щас могу всех нахуй поставить и с чистым сердцем расстрелять, нахуй…

Масштабы нашего попадалова росли в геометрической прогрессии. Я с горечью осознавал, как сильно ошибался, думая что нам грозит губа за испорченный уазик. И поражался степени собственного идиотизма. За уазик боялся, ага…

— Вы нахуй по америко… по блюфорам, блять, стреляли, вы мне объясните? Заехали блять хуй знает куда, так еще и…

— Тащ полковник, это не…

— МОЛЧАТЬ НАХУЙ!...

Полковник, оборвав меня на полуслове, разразился новой порцией оглушительной брани. Я уже почти не верил, что мне удастся дожить до похмелья от этой пьянки. К счастью, полковника оторвал от ругани звонок телефона. Не спуская с нас взгляда - «Я с вами, долбоебами, еще не закончил» - он схватил трубку и приложил к уху. Что там ему говорили, я разобрать никак не мог, но от того, как менялось выражение лица полковника, у меня по яйцам пробежали мурашки.

Полковник наконец положил трубку. Несколько секунд молчал. Потом продолжил спокойным тоном:

— Вы нахуя их машины отогнали к Малавосу?

Я посмотрел на Салбатонова. По его осоловевшему взгляду я понял, что он тоже понятия не имеет, о чем речь. Никакие машины мы никуда не отгоняли.   Но попробуй объясни это полковнику!

— Тащ полковник, не понял…

— Че ты тут не понял?! — переспросил полковник уже громче, но без озверения в голосе, — Два американ… блюфорских блять хавми под обочиной на повороте у Малавоса. Долбоебы пьяные блять… Нахуя туда отогнали? Покататься захотелось, пьянь ебаная, да?

Я дико не понимал, о чем речь. Катались мы только на своем уазике, да и то, не просто же катались - ехали по делу, до штаба. Ну пьяные, да, это правда. Но блюфорские хамви мы никуда не отгоняли. Как они валялись там, так, думаю, и валяются. Я посмотрел на Салбатонова, на Смирнова. Ни тот, ни другой, похоже, не собирались принимать огонь на себя. Делать было нечего.

— Тащ полковник, извините, но…

— Че блять но?! Вы, мало того, что стрельбу там устроили, так еще и машины угнали! Две блюфорские машины угнали, идиоты. Пиздец. Я с вас живьем…

Полковника снова прервал звонок телефона. Он уже настороженно снял трубку. Что говорили, я опять не слышал, но взгляд тащ полковника менялся еще стремительнее, чем в прошлый раз: от замешательства к удивлению а потом — к полному изумлению.

— Так… — полковник положил трубку. — Пока посидите у меня на губе, дебилы. Уведите.

Бойцы подтолкнули нас за плечи и вывели из палатки. Я, честно говоря, совсем не понимал, что за чертовщина тут творится. Последнюю адресованную нам фразу полковник сказал хоть и жестко, но практически беззлобно. Так говорят, когда никакого зла уже не хватает — человек дошел до белого каления и перегорел. Труба нам. Хотя, с другой стороны, было ясно, что он тоже не совсем догоняет, в чем тут дело.

К палатке за нашими спинами подъехал уазик. Такой же, как наш. В него вместе с парой офицеров запрыгнул полковник. Уазик быстро умчался куда-то по дороге к границе с блюфором.

На губе мы сидели с полчаса. Салбатонов молча смотрел в пол - наверное размышлял о своей невезучей судьбе. Смирнов сначала тоже молчал, но потом начал ныть - пизда нам, ребята. Попили блять водки… Если б знал, ни грамма бы…

Я молчал. Сигареты, слава богу, не отобрали, и я почти всю пачку скурил. Волнение куда-то ушло. Я чувствовал, что дело непростое. Но никак не мог понять, почему мне совсем не хочется кручиниться и скулить…

Единственным в нашей компании, кто не только не унывал, но и откровенно бодрился, был Карасев. Он сквозь сон продолжал бурчать что-то на мотив - МАЛАДЫХ ТАНКИ-И-ИСТОВ ДЕВУШКА ВСТРЕЧА-А-АЛА, и никаких симптомов хоть малейшего понимания ситуации не демонстрировал.

Вскоре после того, как пачка сигарет у меня совсем опустела, зашли караульные.

— К полковнику. Все.

Мы не сопротивлялись. Только Карасева приходилось тащить под руки.

В палатке нас ждал полковник. Он сидел за своим столом, курил. Перед столом стояли четыре табуретки.

— Садитесь.

Вот это да… Я, честно говоря, думал что садиться нам уже поздно - пора вставать к стенке. В недоумении мы сели и усадили тащ капитана. Только бы опять петь не начал.

— Рассказывайте все, как было.

Я взглянул на Салбатонова. На Смирнова. Оба прятали глаза. Ну, снявши голову…

— Тащ полковник, — начал я, — мы на уазике выехали…

— Ладно, ладно, это я знаю, ты по делу рассказывай!

— Ну, мы хотели в штаб, но по дороге остановились осмотреть наш уазик. Потому что плохо работал мотор…

— Ага, и в процессе осмотра нахуярились как скоты, — полковник кивнул на Карасева.

— Давай без пиздежа, боец. Я может на вид-то и добрый, но могу и разозлиться…

— Виноват, тащ полковник… — Я решил от греха больше не врать. По взгляду тащ полковника было ясно, что лучше не надо…

— Так вот, мы значит остановились. Пока стояли, ну, квакнули слегка… — Я продемонстрировал жестом опрокидывание стакана.

— Потом поехали дальше, до штаба. По дороге мы немного заплутали на местности…

— Заплутали они, блять… — буркнул полковник себе под нос, — ну, дальше что было?

— Дальше мы по ошибке заехали на территорию пинд… блюфоров,  и неподалеку от населенного пункта Малавос повстречали э-э… блюфорские автомашины, которые ехали нам навстречу. Мы с ними разминулись. Тащ рядовой Салбатонов умело справился с управлением и остановил наш уазик на дороге. Тащ сержант Смирнов в соответствии с инструкцией приказал нам покинуть автомобиль. Потом завязалась перестрелка между нами и блюфорами… В результате которой силы блюфора отступили. Людских потерь ни с нашей стороны, ни с неприятельской я не обнаружил…

Полковник несколько мгновений молчал, глядя мне куда-то между глаз, как будто целился, а потом расхохотался громким командирским гоготом.

— Идиоты, — он пожал плечами, — ну просто идиоты…

— Виноваты, тащ полковник… — только и ответил я.

— Что виноваты-то, боец, блять? Малавос - наша тер-ри-то-ри-я! Наша, понимаешь?!

— Как это, наша?.. — сказать, что я опешил — ничего не сказать. Сквозь треск умственных шестеренок, вращающих пласты догадок в моей голове, я начинал чувствовать, что все не так плохо.

— Веришь-нет, — продолжал полковник, — у меня вот в соседней палатке сидят восемь человек пинд… блюфоров то есть. Наши их повязали в лесу. Все пьяные в дупу, нихуя двух слов связать не могут. Говорят, что ехали в патруль границы и на них напал русский спецназ на танках и с поддержкой авиации - еле ноги унесли. Отступали, говорят, на свою территорию, как попали на нашу - не могут объяснить. Русский спецназ на танках и самолетах, это у нас, получается, вы и есть.

Я начинал смекать. Аж под сердцем закололо. Я только потом понял, что это было от подсознательного облегчения. Подсознательного потому, что обреченное сознание не верило в спасение и не пускало в мозг никакие мысли кроме плохих.

— То есть… это как же получается… — промямлил я, — это значит, не мы, а они…

— Тащ полковник! — в палатку вбежал боец, — тащ генерал прибыл.

— Уже иду! — отозвался полковник. — Так, вы четверо. За мной.

Со стульев мы поднялись совсем машинально, точно зомби. В то, что рассказывал полковник, верилось с трудом. Да что там, вообще не верилось. Мы-то уж приготовились к вышке за измену родине…

У палатки стояли два БТРа и уазик между ними. Из уазика вылез тучный мужик в генеральских звездах. Полковник и мы четверо (даже, каким-то чудом, Карасев) сразу же отдали честь.

— Здравжлатащнерал!

— Вольно, вольно. Полковник, докладывай.

— Тащ генерал, вот наши герои.

Полковник указал в нашу сторону.

— С честью и мужеством охраняли пограничную зону. Вдвое уступая в численности, отважно вступили в бой с неприятельскими диверсантами и своими силами взяли всех в плен.

— Ха-ра-шо, — проговорил генерал, — очень ха-ра-шо. Молодцы, товарищи. Объявляю благодарность от лица всей дивизии.

— СЛУЖУ СОВЕТСКОМУ… РЕДФОРУ! — проорали мы в четыре глотки.

— Родина награждает вас медалями за заслуги перед отечеством третьей степени.

— УРРРААА! УРРРААА! УРРРААА!

Генерал остался доволен нашей реакцией. Кивнув в знак признания, он отвернулся и стал разглядывать небо над горами на севере.

— Так-с… А это вон наши блюфорские гости летят?

— Так точно, тащ генерал! — отчеканил полковник. Где-то на горизонте, с севера, с негромким тарахтением приближалась черная точка - вертолет. Краем глаза я заметил, как из соседней палатки караульные выводят наших горе-блюфоровцев. Похоже, пленных решили вернуть.

Шли бравые бойцы блюфора по двое, повиснув друг на друге. Напились все, видимо, посильнее чем мы, потому что двигались исключительно по приборам, то и дело спотыкаясь и падая на конвойных, которые потом их поднимали.  Как они только машины вели? Хотя, нам бы тоже следовало задать себе этот вопрос.

— А вы че стоите, — в полголоса прорычал полковник, между делом повернувшись к нам, — пиздуйте отсюда, хуилы. Забирайте свой уазик блять и чтоб я вас тут не видел! Завтра за медалями придете…

У нас не было никаких причин не повиноваться этому приказу. Мы быстро попрыгали в уазик и как можно незаметнее скрылись из расположения полевого штаба назад в роту.

— Чтоб я еще раз на службе пил… — пробормотал Смирнов.

— А я в жизни больше за руль не сяду, — согласился Салбатонов.

— ОРДЕН КРАСНАЗВЕЗНАЙ НА ГРУДИИИИ, — подпевал совсем разомлевший капитан Карасев.

Я ограничился тем, что снял каску с головы. Это получается, я в ней все это время ходил?

На следующее утро все произошедшее казалось диким кошмаром. О реальности случившегося нам напомнил приказ явиться в ставку передового командования. Там нас ждал полковник и четыре красных бархатных коробочки с медалями. Сразу после вручения полковник сообщил, что за успехи в службе, родина переводит нас в другие части. Видимо, родина беспокоилась, как бы мы не натворили еще какого-нибудь безобразия, из-за которого уже на самом деле начнется война. Улетели уже вечером. Сначала до Ростова. Оттуда Салбатонова поездом в Сибирь, Смирнова тоже поездом до Мурманска, капитана Карасева — не знаю куда. А меня - до Нижнего, там я и дослужил свои пять месяцев, щеголяя медалью на груди. Про историю, правда, особо не рассказывал — говорил, что совсекретно, и меня за раскрытие тайны к стенке поставят. Там я и встретил весть о том, что Редфор с Блюфором наконец-то договорились на счет нашего острова. Войска оттуда убрали, оставив небольшое, но гордое государство в покое. Слава богу, стрелять не начали.

Когда дембельнулся, домой мне добираться из Нижнего было всего ничего. Сел на автобус.

— Сына приехал! — встречала меня мамка, — отец, иди смотри! Герой наш домой вернулся!

Отец отчего-то выглядел очень довольным. Когда я спросил его, в чем дело, тот удивился.

— Как не знаешь? Вон иди в сарае посмотри!

Я прошелся по двору, пинками откидывая курей с дороги. Открыл двери сарая. Лучше бы не открывал.

— За верную и мужественную службу Советской Родине, — послышался деловитый голос отца за спиной, — награждается личным автомобилем марки УАЗ-469. Молодца, сын! Не ошибся я в тебе! Мужика вырастил! В хозяйстве нам машина пригодится.

— И соседи все обзавидовались! — вторила мать.

Да уж. Во дела.

Я прошел вокруг уазика. Встал около правого борта. Поскреб ногтем по двери. Кусок шпатлевки провалился внутрь, обнажая дыру от американской, то есть, блюфоровской конечно же, пули.

Нравятся мне уазики. А этот – больше всех.