С задней стороны дома есть проход в подсобные помещения. Оттуда есть выход внутрь стен. Между ними есть пространство, достаточное чтобы туда поместился человек. Если вы думаете, что стены которые вас окружают заполнены бетоном или кирпичом, то вы ошибаетесь. Обычно там ползают пауки и крысы, но совсем недавно, увлекшись Блаватской, там начал ползать я. Мне казалось, что наблюдение за людьми связывает меня с абсолютом, знаки которого косвенно давались мне в их жестах, их поведении, их взаимодействии. Когда человек ощущает рядом инородное присутствие, через него говорит сам Бог.
У меня была длинная твердая игла диаметром миллиметр. Этого хватало, чтобы глаз видел сквозь стену. Подползая к их коробкам, я делал в стенах дырки. В прихожей, в спальне, в ванной, на кухне. Ничто не ускользало. Люди, ощущая разлад в привычном окружении, почти безошибочно поглядывали на отверстия, но увидеть меня им мешало опьянение городом.
Я и они совершенно разной онтологии паразиты. Они паразитируют на своем теле, я паразитирую на домах их тел. Они тратят энергию, что пытаются восстановить ночью. Я высасываю то, что они добывают душой с неба ночи. Я воистину высший организм на этой планете. Те примитивные черви не имеют души и едят кал своих носителей, прилипши к кишке. Я прилипаю изнутри домов к их телу наружу. Истощить тонкость ауры вокруг темечка не дано червю - их удел быть людьми. Беспомощный Бог смотрит на медленное убийство своих ходячих храмов через лик своих  икон.

А когда червя обнаружат? Что они делают? Убивают его безблагодатными таблетками. А есть ли таблетка от паразитов духа?

//важно когда пишешь от первого лица соединиться с персонажем его мысли твои мысли делая оберцию сам становишься оберацией но не петух тот дятел//


Каждую семью я разрабатывал примерно месяц. Этого времени хватало чтобы полностью изучить и истощить их волю. Нуклеарная семья из трех человек слаба, истощить их не проблема. У них нет связи с традицией. Когда они ложатся спать, сам абсолют отторгает их души. В этом причина их постоянных апатий и слабости. Разрушая тела бюрократией, разрушают душу. Ночами небольшой стук за стеной будит их беспокойных. Шепоты им снятся. Мыши за стенами. Шорохи.
Спят они поверхностно, не хотят верить в сон. Забыли Бога, забыли сон.




Сейчас я закончил свою деятельность по причинам высшего порядка и не могу к ней вернуться. Последняя семья, к которой я прилип, внесла некий разлад в само мое существование и продолжать дальше я не мог.
Семья жила в небольшой коробочке. Жила не богато, чем по большей части и был обусловлен мой выбор. Тогда мне казалось, что бедные поддаются изучению легче из-за своего невежества и поверхностности, но это лишь иллюзия. Чем беднее семьи, тем ближе они к земле, тем прочнее их связь с традицией, несмотря на то, что внешне все было уничтожено самим вектором современного мира, где-то внутри, в закромах души, у бедняков томится та самая примордиальность.  Как последнее сословие, сохранившее связь, им даруются артефакты, жертвой которых я стал. Но об этом позднее.
Их было пятеро. Отец, мать, дочь, сын старший, сын младший. Обычная семья.
Отец - грузный мужчина пятидесяти лет. Его защита была слаба, его душа сосалась легче всего. Задавлен миром, сдоминирован женой, казнен детьми. Пиво спасало остатки его жалкой души, помогая перед телевизором входить в своего рода глубочайшее аутогенное состояние.
Мать - худая женщина, чье тело было убито модой, лишенная первородной красоты. Ее жизнь была еще страшнее, чем жизнь мужа. Ей казалось, что в своей семье она построила образцовый матриархат, но на самом деле правил всем желудок. Отдушиной ее были дешевые торты и кошки.
Дочь редко появлялась дома. Одурманенное дитя мегаполисов. Лет восемнадцати. Ходила по квартирам за разные подарки, ночевала там. Современность окультурила проституцию и включила ее в свой фундамент. Она единственная, чью энергию я не смог взять, хотя и следил за ней, путешествовал следом по многочисленным сходкам.
Старший сын всецело посвятил себя компьютеру. Компьютерные игры завладели его разумом. Огромные всплески энергии, ярости, гнева, дикий хохот, бессмысленные разговоры, бесцельно потраченное время - все это подпитывало меня. Имелась в нем некоторая искра сумасшествия, которую я почти моментально запретил и решил постепенно развивать. Сумасшествие его было постоянным, вынесено на фон личности, наиболее ярко раскрывалось во время игры, но и в повседневности часто выглядывало из-под его маски, в которую он действительно успешно прятался. Родственники его не могли разглядеть то скрытое безумие, что впоследствии породило отторжение и слезы.
Младший сын был психически болен. Не настолько, чтобы потерять самостоятельность. Своего рода аутизм. Пребывал в постоянном созерцании, поиске, попытке ухватиться за некую истину, понятную только ему. Часто читал книги, очевидно, не понимая в них абсолютно ничего. Бессмысленное тупое созерцание текста, которое возможно и дало ему силу.  В круг его чтения входили учебники по машиностроению, инженерной графике, прикладной физике - все то, что старший брат или отец тащили домой. Художественная литература его не привлекала. Было ощущение, что он не мог представить события, описываемые автором, не мог сопереживать персонажам, и, просто пролистывал страницы.

Через неприметную дверь с задней стороны дома проникал в подвальные помещения. Бродив некоторое время во тьме, включал свет. Помещение было длинным, но узким. Выкрашенно в зеленый цвет. Стены грязные, в пятнах. Запах мусора, мочи, спирта и кала. Вдалеке по углам сидели бомжи. Они не обратили на меня внимание, даже после того как я включил свет.
Очень странно, но во всех домах, в которых я побывал во время моей деятельности, есть такая дверь. Она ведет промеж стен. Полость как раз для человека моей комплекции. Имелась там даже небольшая лестница, разветвления в разные стороны, спуски и подъемы. При помощи этих тоннелей я мог свободно двигаться по всему дому.
Когда поднимаешься вверх на двадцать ступеней, достигаешь уровня первого этажа. можешь слышать разговоры за стеной. Не отчетливо, с небольшим приглушением. В дальнейшем, делая дырки, я увеличивал звуковую проводимость моих тоннелей.
Гвоздь, который я использовал для прокалывания стен, имел небольшой диаметр, достаточный для того, чтобы видеть, но не быть увиденным. Достаточно было несильного удара, и, почти незаметно, отверстие было готово. Лишь изредка люди поворачивали голову на тихий удар.
Та семья, про которую хочу рассказать, жила на пятом этаже. Лезешь строго вверх, поворот направо и ты достигаешь прихожей. В ней стоял обшарпанный шкаф, в который они снимали обувь и вешали одежду, табуретка, на которой одевались и коврик. Света в прихожей было мало, много теней. Прихожая длинная и узкая.
Кухня располагалась чуть впереди, в нее вел коридор, поворачивающий вправо. Газовая плита, шумящий холодильник, окрашенный в пожелтевшую краску, стол и 5 табуреток вокруг него. Над столом висел телевизор. На кухне часто сидел отец.