Я стою с хуем внутри глотки шпица моей девушки посреди ее разрушенной квартиры, в руке кровавый нож, которым я резал ее мать. И моя девушка стоит в дверях и, надрываясь, кричит чуть не до блевоты. И я посреди этого балагана краем сознания вспоминаю жизнь.
Началось все со шпица моей матери. Рыжая, безумно дорогая, гиперактивная самка. За ней она ехала из нашего Томска в самую Москву, за что я, между прочим, сильно ее упрекал. Приехал этот шпиц щенком, очень маленьким и мог уместиться на ладони. По давней традиции, которая корнями уходит в мое маниакальное детство, я избивал всех новых животных в доме, дабы, как я мог в ту пору объяснить себе,  показать свое доминантное человеческое положение.
Первую неделю от приезда шпица я весьма успешно сдерживал свои агрессивные порывы, так как дал себе слово не распускать руки. Последняя моя попытка доминации закончилась очень глупо и неприятно: дорогая и милая на вид вислоухая кошка от хлестких ударов полотенцем испражнилась на родительской кровати, а после с диким страхом и истерией улизнула под кровать, откуда я не мог ее никак достать. По прошествии трех недель, пока родителей не было дома, она издохла. Но внутренний порыв жестокости, когда стискиваешь зубы и болят тупой болью виски, заставил меня взять в руки отцовский ремень и избить собаку в коридоре. Для этого у меня даже был мнимый предлог: шпиц перекусил все провода, которые мне лень было уже вторую неделю убрать в плинтус. Я взял трясущееся рыжеватое существо за шкирку и поднял до уровня глаз. Дыхание его, ровно как и мое, бешено участилось. Черные глаза в особом, животном, до того тупом и бессмысленном, недоумении тревожно дергались. Рот шпица был раскрыт, язык высунут. Я сильно сжал кулак на его шкирке, он сначала робко застонал, а потом во весь свой, насколько позволяло ему тело недособаки, тоненький голосок завизжал.  В моей голове наравне с суетой мелькали также и вполне приличные мысли как будто хирурга перед операцией: "На пол не кидай, она не кошка. Брось на кровать, а на кровати-то и разгуляешься!".
От волнения мелко-мелко перебирая ногами, забегаю в родительскую спальню. Остервенело бросаю шпица на подушки, в полете его пару раз перекрутило да так, что я было испугался за него. В чем смысл пытать дохленького пса? Особую сласть доставляют взвизгивания живого, маленького непонимающего щенка, а потом уже само ощущение власти, удара. Эта же самая сласть и пронизывала меня во время нашего соития с девушкой. Руку на шею и в самое последнее время, когда вот-вот, сжимаешь в кулак сильнее и сильнее, а она стонет уже, а ты давишь по-прежнему сильно, и не отпуская. Резкий удар после по подушке, завершая взрыв эмоций. Иногда, впрочем, и по голове... Запрыгиваю на кровать, ремнем нещадно, работая на грани физического срыва, хлещу шпица. Из-за нетерпеливости своей я даже не спохватился его придержать, потому он и слинял. Ощущая себя немцем, зашедшем в лес искать партизанскую ячейку, медленно и изучающе хожу по квартире. Обычно они убегают на кухню и прячутся под стол, но эта была глупее, во сто крат глупее! В коридоре сразу за дверью. Трясется, дышит мелко и прерывисто, высунув язык. Хватаю резко за шею, кидаю уже на пол. Начинает громко скулить. Очевидно, повредила лапки. Придавливаю ее тело тапком, хлещу ремнем. Визг по всей квартире. Теплая моча намочила сквозь тапок ногу. Вдыхаю аромат ее. Обычно до того не доходило, но я почувствовал напряжение полового органа. Как-то резко теряю всякий интерес к этой собаченке, и она гадко убегает под кровать.
Вторая собака, которую я избил, был крупный тибетский мастиф. Был я тогда в деревне у деда и из-за моей городской изнеженности не мог ходить по-большому в грязный вонючий, противный сортир с пауками и осиным гнездом под крышей. Поэтому имел обыкновение опорожнять кишку прямо во дворе. держась за капот дедовского уазика. Опорожнившись, засыпал каловые массы землей. Как случилось так, что я избил того мастифа? В очередной раз, когда я сидел на корточках во дворе, он стоял рядом и принюхивался. Сначала я не придал этому значения, но потом он опасно, все разнюхивая, приблизился ко мне почти вплотную. Это меня очень разозлило, но краем сознания я понимал, что в очередной раз предаваться моей позорной страсти было бы особенно тоскливо. Тем более, на тот момент мне было уже четырнадцать лет, и меня окружающие, хоть и кривясь душой, принимали за взрослого человека.
Наложив, как обычно, кучу, я прикрикнул на мастифа, дабы избежать неприятных эксцессов, и пошел за лопатой. Вернувшись с лопатой, я застал моего мастифа за обильным калопоеданием, из-за чего незамедлительно озверел. Руки крепко сжали лопату, и я начал бить мастифа по телу и по голове со странным животным остервенением. Он было хотел кинуться на меня и уже оскалился, но ему незамедлительно прямо в зубы прилетел отвесный боковой удар. Оскал его пропал, а агрессивности не стало. Спустя еще два удара, он сильно застонал и в итоге рухнул на землю. Руководствуясь желанием унизить и отомстить, я зачерпнул лопатой свежего кала и обмазал всю его шерсть. Он так и не вставал, отчего мне стало несколько даже страшно. Хоть и временами он повизгивал, мне казалось, что он уже почти мертв. Я оттащил его на огород, где был шланг для полива, и обмыл его сильной струей грязной, из колонки, воды. В голове моей пронеслась дикая и странная мысль, которую, в связи с крайней степенью возбуждения, я незамедлился исполнить. Отогнув висевший на анусе хвост, я вставил в него шланг. Напор был сильный и спустя несколько секунд вода хлынула из него коричневым тугим потоком. Пес встрепенулся и сбежал. Уже отложив шланг и прикурив сигарету, краем глаза я заметил соседскую девочку торчащую из окна дома напротив. Она должно быть все это видела.