Гражданин Джеймс

Князь стоял у окна и смотрел в ночь. Школьный коридор освещался только в конце: единственная лампочка тускло мерцала у кабинета черчения. Стены зеленели лаком и, приближаясь к князю, все больше теряли в цвете. Князь грустил.
- Бедная, бедная… Кто же с тобой такое сотворил? Как ты там одна без помощи и ласкового слова? – произнес он тихо, вглядываясь в небо.
Справа от окна, со стороны учительской, послышались глухие шаги. Они стучали громко, эхом раскатывался по пустой школе их грохот. Что-то приближалось к князю, но он не замечал, продолжая свой неведомо к кому обращенный монолог.
Наконец, в темноте показались два сверкающих глаза. Маленькие огоньки медленно подплыли к князю, и вдруг на лицо неизвестного упал свет звезды. Это был Мишка «Брынза». Он лузгал семечки, крупные, оглушительно трещавшие меж его ослепительно белых зубов.
- Слышь, а-ри-сто-крат, ты кого «бедненькой» назвал? – спросил Мишка лениво растягивая слова.
Князь дернулся как от удара, посмотрел на Мишку свысока, удерживая прямо стальной стан, и невозмутимо произнес:
- Я не понимаю о чем вы говорите, юноша.
Мишка, будто услышав незнакомое слово, остановил руку с зажатой семечкой на полпути и задумался. Через минуты две он вдруг озверел, хлопнул князя по спине и закричал:
- Ты кого «юношей» назвал, князь рогатый?! Я тебе сейчас моргалы вырву за такой гнилой базар!
- Сам дурак! – огрызнулся князь и необычайно ловко отпрыгнул от окна на пару метров.
Потом, медленно переставляя ноги, побежал к другому концу коридора, как в замедленном кино, будто пробиваясь через застывший кисель.
Мишка достал метровую рогатку и натянул на ней горсть крупной смородины.  Одна за другой ягоды бомбили княжескую спину. С громкими хлопками они лопались, весь мундир князя превратился в бесформенное, темно-фиолетовое месиво.
Князь ускорился и успел скрыться за углом.
- Сбежал, - произнес в тишине Мишка «Брынза» и испугался собственного голоса.
Шла глухая ночь.
***
- Так, значит, ваш муж сбежал, миссис Фукакис?
- Да, мистер Довачовски, он сбежал, и я не знаю где его искать! – миссис Фукакис расплакалась.
- Ну же, не раскисайте, все будет хорошо.
Не знаю, кто дал этой ягодке мой телефон, но он мне оказал медвежью услугу.
Я как всегда сидел в конуре, которую называю своим «кабинетом», пил виски и курил дрянные сигареты «Молтис». Раздумывая о своей никчемной жизни, я предавался воспоминаниям: о хороших деньках, о дорогом виски, о бывших делах. Много воды утекло с тех пор.
Каково было мое удивление, когда пришла миссис Фукакис. О, боже, как она хороша! Гладкие линии, фигура, сочные формы и благородные черно-зеленые цвета. У меня совсем вскружило голову. Кроме того, она – арбуз.
- Прошу, миссис Фукакис, скажите, давно пропал ваш муж?
- Последний раз его видели в школе, что на бульваре имени Бульдога, - ответил арбуз.
- Да, но когда?
- В зеленом мундире.
Это будет долгий день.
- Мистер Довачовски, вы найдете его? –миссис Фукакис с надеждой посмотрела мне в глаза.
- Называйте меня просто Джеймс.
- Джеймс… вы найдете моего мужа?
Я встал со старого кресла - оно скрипнуло зловеще -, закурил и тяжелым, самым безнадежным и скорбным взглядом, посмотрел на миссис Фукакис. Надежду давать нельзя.
- Когда змея ищет добычу, она боится ей навредить?
- Я не понимаю вас, Джеймс.
Я провел ладонью по ее гладкому полосатому боку и приблизился к ней.
- Сделаю, что смогу, миссис Фукакис.
Потом я подошел к окну, за которым раскинулась поляна, залитая теплым солнечным светом. Закурил еще одну сигарету и обернулся.
- Что это за фамилия – «Фукакис»?
- Это родовая фамилии древней княжеской семьи. Мой муж – грек.
Сколько же еще этих недобитых дворян пропадет? Никто не знает.
- До свидания, миссис Фукакис, - произнес я и прыгнул в окно.
***
Лес шумел, убаюкивал меня. Ветер носил между березами и осинами далекие звуки, еле различимые шепотки. Каждый его порыв раскатывался по поляне шелестом тысячи листьев.
Тепло. Мягкий летний свет грел мою макушку через старую фетровую шляпу. Высокая трава словно нежно поглаживала мои ноги в ботинках, как делала массаж старая и верная подруга.
Вспыхивали в голове давно стертые временем родные образы, детские воспоминания. По склону вниз вела прямая тропинка. Она заканчивалась далеко отсюда, у широкой реки, берега которой скрывались за густым лесом. Сама река виднелась на горизонте, возвышаясь над раскидистыми кронами, блестела на солнце и едва заметно для глаза переливалась мелкими волнами.
Я пошел по поляне тропинкой. Попав под тень теснившихся друг к другу берез, втянул воздух. Пахло совершенно по-особенному: мягко и свежо. Я нашел широкий пенек посреди четырех молодых осинок, присел и снял пиджак.
Люблю этот лес. Хорошо здесь. Забываешь суету, все дела и начинаешь размышлять о том, о сем. Жалко, что я здесь по работе…
Я прислушался. Птицы, никогда не прекращали здесь своего суетливого переклика, как и сейчас.  Лесные звуки были наполнены их голосами.
- Кар!! Каррр! – прокаркал я и застучал по пеньку костяшками пальцев, как дятел.
Теперь нужно ждать.
Через полчаса сзади треснула ветка. Привычка отозвалась быстрее, чем гуляющее в впотьмах сознание, и я отпрыгнул, на лету хватаясь за пистолет.
- Так ты встречаешь старых друзей?
Я успокоился, опустил свой верный кольт в кобуру и достал сигарету.
- Тамбовский волк тебе «друзей».
Ко мне подошел Абрамченко – мой информатор. Старая, дряхлая скотина.
- Ты нисколько не изменился, - сказал я, раскуривая.
- А ты все такой же параноик.
Абрамченко покачал грустной мордой, кривые рога размашисто качнулись в стороны.
- Что это ты на себя нацепил, дружище? – я посмотрел на его странный наряд. Чёрное пальто, края его доходили до копыт. На косматой голове красовалась широкополая шляпа.
- Для конспирации, - сказал Абрамченко и присел на задние копыта, - сам знаешь, сейчас время неспокойное.
- Понимаю, - сказал я и присел на пенек. -  Как дети?
Абрамченко печально опустил морду, поскреб копытом листья будто в раздумье, потом произнес:
- Много времени прошло. Жена ушла, детей с собой забрала. Теперь мне видеться с ними нельзя, - разозлившись он с силой выпустил воздух из широких ноздрей ,- да не было у меня с той оленихой ничего! Рога даю на отсечение! Это все жена придумала! Это просто повод! Нашла себе какого-то медведя и укатила в рощу за рекой. И я теперь должен алименты платить! Содержать не только ее, но еще и чёртового копатыча! Где справедливость?
Он выглядел как лось, убитый горем. Я бы даже пожалел его, если бы не знал все его делишки на стороне. Кроме того, его любовь к деньгам известна по всему лесу. Давит на жалость, хочет выклянчать с меня больше. Старый скряга удавится за пару долларов.
- Да, брат, не повезло тебе, - отвечал я, стараясь фразой одновременной и выразить участие, и закрыть тему. – Есть у меня проблема. Надо найти некоего князя Фукакиса. Знаешь такого?
Абрамченко тут же принял таинственный вид. Сдвинул шляпу на глаза и шепотом произнес:
- Да кто же князя тут не знает? Слышал.
Потом он встал и отряхнулся. Посмотрел за спину и продолжил:
- Только эта тема скользкая, друг мой. У деревьев есть уши. Подойди ко мне ближе.
Я подошел.
- Толкуют, что он затеял какое-то гиблое дело. Я не знаю точно, но… - тут он снова оглянулся, - говорят, князь Фукакис решил убрать президента.
- Погоди, ведь он же просто пропал, как… - воскликнул я было, но Абрамченко сделал: «тшшшш…», и прошипел:
- Тише ты!
- Ладно, - я зашептал, - но где он, ты знаешь?
- Говорят, он будет в баре «Нуар» сегодня вечером…
Я решил не терять больше времени. Его и так не хватало. Надел пиджак и пошел в сторону поляны. Оглянувшись на ходу, сказал:
- Спасибо, за мной не заржавеет.
- Погоди! Можешь мне подкинуть на пару долларов больше в этот раз? У меня трудные времена настали.
Я уже почти вышел из леса, но сделал ему ручкой и крикнул:
- Конечно, пришлю чек!
***
«Нуар». Грязное местечко. Пристанище головорезов и душегубов всех мастей. У меня много плохих воспоминаний связано с этим местом. И лишь парочка хороших: виски и продажные женщины.
Я остановился у неоновой вывески, приветливо мерцающей в ночных сумерках. Одинокие мотыльки летят на свет и обжигаются в своих надеждах. Так и я, такой же покинутый путник.
Вокруг сновали сомнительные личности, пьяные рожи, и витал дух распущенного веселья.
Что ты тут забыл, Фукакис?
Я закурил и вошел внутрь.
В светлой, широкой аудитории несколько студентов сидели за партами и, сгорбившись над листочками, что-то писали.
У доски стоял молодой мужчина в глаженной синей рубашке, в черных брюках и смотрел на меня. На умном, но строгом лице росла аккуратная бородка. Она ему шла, несмотря на молодость. Я смотрел на него минуту, ожидая пока он начнет говорить.
- Что вы стоите? Проходите, тяните билет, - произнес он бодро и указал ладонью на стол.
Давно я не сдавал экзаменов.
Стараясь не мешкать, чтоб не привлечь к себе внимания, я подошел к билетам и взял один.
- Так, так, так, покажите, что у вас там? – мужчина заглянул мне через плечо, - ага, мироощущение поэтов романтизма 19 века. Хороший билет.
Я сел за парту в конце аудитории. Оглядел ее всю цепким взглядом. Почему-то лица и фигуры студентов смазывались, становились блеклыми пятнами, когда я смотрел на них в упор. Так что я не смог разглядеть ни одного из них детально. Возможно, последний стакан выски был лишним
В билете было написано: «Романтизм начала 19 века». Никогда не любил романтизм. Слюнявые нытики и рабы чувств. И будто романтики 19 века лучше сегодняшних? Сомневаюсь, сейчас слюнтяи в костюмах, а тогда были в сюртуках и нелепых париках.
Тут мое внимание привлекла фамилия преподавателя – «Абрамченко». Опять она.
- Простите, вы не родственник лося Абрамченко? - спросил я у экзаменатора.
Он задумался, посмотрел куда-то в сторону и вниз, скрестил руки на груди, а правой ладонью подпер подбородок. Он постоял так несколько секунд и сказал:
- Ммм, нет, наверное, однофамилец.
Потом он подмигнул мне.
Он явно что-то знал.
Пораздумав некоторое время над ситуацией, я решил не ждать Фукакиса. По всей видимости, он не придет. Не знаю, почему эта мысль взбрела мне в голову. Возможно, Абрамченко что-то знал о Фукакисе, но для начала мне нужно было сдать ему экзамен. Ну, что же…
- Я без подготовки, если разрешите.
- Конечно, конечно, - Абрамченко энергично кивнул головой и пригласил присесть напротив.
Я сел за парту, достал сигарету и закурил.
- Спрашивайте, что хотите.
Абрамченко отогнал дым от себя и сложил руки на столе.
- Так, расскажите про двойственное мироощущение романтиков 19 века…
- Это я не знаю. По мне так если с утра голова на месте, то это однозначно сносное мироощущение. Что там романтики себе надумали? Все от безделья.
Я затянулся и посмотрел Абрамченко в глаза.
- Хорошо. Тогда скажите, какой идеал девушки проповедовали романтики в своем творчестве?
Идеал, идеал. Меня захлестнули воспоминания.
- Знаете, - я начал медленно, задумавшись на мгновение, - я не знаю, что там романтики проповедовали. Романтики ваши – нытики и стоноты. Стихи пишут, ковром стелятся перед бабой, да чего они не делают только?.. Тряпки, к черту их. Но есть у меня одна история.
Была одна… один идеал. Горячая, знойная женщина. Бомба. Называйте, как хотите.  Мы с ней служили в полиции, она была моей напарницей. Не было места, где бы мы не побывали, где не ходили под пулями, где не пили бы виски. Она стала моей Афиной, моей валькирией.
Один раз… Началась перестрелка. Банк грабили в три утра. Мы первые на вызове. Стреляли… Шальная пуля пресекла ее жизнь, отобрала ее у меня.
Я остановился перевести дух. Выпустил колечко дыма в белый потолок. Он медленно долетел и разбился об него, рассеявшись в воздухе. Абрамченко смотрел на меня сочувственно, понимающе и ждал продолжения. Студенты, хоть я и не видел их лиц, тоже внимательно слушали.
- И что же? – продолжил я, - разве я плачу? Разве распускаю сопли? Хоть я и не был счастлив после моей Афины и обречен на жалкое существование среди людей, которым на меня плевать, я разве хоть слово против судьбы сказал? Нет. Она не услышит меня, не внемлет моим молитвам, не убаюкает руками фортуны.  Все мы будем там. А романтизм – чепуха, его придумали, чтоб у людей был повод тратить деньги на цветы, открытки и прочую дребедень.
Абрамченко был сам не свой. Глаза помокрели, видно, что мой рассказ тронул его.
- Давайте зачетку, - сказал он дрогнувшим голосом, отвел глаза, и как-то суетливо встал.
- У меня её нет, мистер Абрамченко. Напишите на пачке, это – моя зачетка.
Он поставил на корешке «Молтис» отметку «отлично» и протянул ее мне.
- Мистер Абрамченко, вы не знаете где князь Фукакис? – спросил я, засовывая сигареты в карман.
- Так вот же он сидит.
Я обернулся и увидел князя. Он сидел за партой и писал. Его невозможно было узнать. На его голове был старенький английский цилиндр, под носом – пышные накладные усы, а большие печальные глаза окружали толстые оправы черных очков. Черт меня подери!
- Попался, Фукакис! – крикнул я, сходу входя в горячку погони.
Он подпрыгнул, дикими глазами посмотрел на меня и, поняв все за секунду, побежал в конец аудитории.
- Фукакис! Князь! – крикнул я снова, но тот не слушал. Он забрался на подоконник, открыл окно и сиганул прямо вниз, на твердый асфальт, отправился в смертельный полет с первого этажа.
Я в несколько прыжков оказался у окна, но Фукакиса и след простыл.
- Сбежал, сволочь, - сказал я и достал сигарету.
Тут кто-то пнул меня по заднице. Я обернулся. Фукакис!
- Сам дурак! – сказал он и убежал за дверь, в коридор университета.
Я за ним. Рванул на себя дверь, но путь уже преградил табун лошадей, несущихся со скоростью света. Копыта стучали по железному полу оглушительно, сливаясь в единый громовой рокот.
Я выглянул. Фукакис скакал на одной из лошадей, что в белых яблоках, залихвацки махая рукой над головой. Мне машет, скотина.
Когда последний конь проскакал мимо, я ринулся в погоню. В хотл я спросил у торговца овощами, куда скрылся князь:
- Убег, с лошадками-то, вон туды, - сказал старичок, указав пальцем на выход.
- Сбежал, сволочь, - сказал я, закуривая сигарету, и на всякий случай обернулся, помня прошлый случай. Князя не было.
- Са-а-ам ду-ура-а-ак! – донеслось вдруг откуда-то издалека.
***
Князь Фукакис грустил. Он сидел под раскидистым дубом, широким и необъятным, как Каспийское море, и пил разливное пиво из баклашечки.
Небо заволокли темные, серые тучи. Гроза собиралась грянуть. Ветер гулял по холмам вокруг, приминая к земле траву и полевые цветы. Фукакис не обращал внимания. Он сидел, прислонившись спиной к шершавой коре, и делал небольшие глотки из бутылки.
- Эх, что же ты, милая, как мне тебе помочь… - произнес он тихо, еле слышно, и покачал головой.
- Все силы мира против меня, всё стремится меня остановить, помешать мне. Как же быть?
Земля перед князем взбугрилась. Она поднималась и опускалась подобно пульсации вены. Вдруг из под травы показалась рука, потом вторая. Короткие, толстые пальцы разрывали землю снизу. Дыра все расширялась и расширялась, вдруг появилась голова, идеально круглая. Седые волосы были коротко стрижены. Лицо выражало натужное усилие, щеки краснели на фоне полевой зелени. Вскоре показалась грудь, а потом и ноги. Низенький, коренастый мужичок наконец вылез совсем; пытаясь подняться на свои коротенькие ножки, он покачнулся и чуть не упал, но устоял. Начал тщательно отряхивать от земли свою бордовую тогу. После этого он выпрямился окончательно, принял торжественный, даже величественный вид и четко сказал:
- Аве Фукакис.
Князь глянул только раз на него и сказал:
 - А, это ты, Сибелиус. Присаживайся, позволь предложить тебе выпить со мной.
Сибелиус взял баклашечку и присел рядом с князем. Отпил немного и сказхал:
- Грустяти зачемиус?
- Грущу, дорогой Сибелиус, потому что нет справедливости. У меня есть неосуществимая, невозможная мечта. Я стараюсь изо всех сил, но судьба каждый раз бросает меня оземь, разбивая все мои начинания. Я несчастный человек.
- Пюри баклантиус, Фукакис, - покачал головой Сибелиус
- Ой, не говори.
Они молчали, изредка передавая друг другу баклашечку с пивом.
Ветер тем временем набирал обороты. Он носился по холмам, как угарелый, качал ветки дуба, сотнями слетали с него листья. Облака угрожающе клубились, между серыми глыбами сверкнула первая молния, осветив сумерки. Упали первые тяжелые капли.
На горизонте появилась маленькая черная точка. Она приближалась, увеличивалась быстро в размерах, и через какое-то время в ней можно было распознать фигуру человека. Он бежал, что-то кричал и махал сидящим у дуба.
Это был Джеймс Довачовски. Ветер бил прямо ему в лицо и в грудь, поэтому он перешел на шаг и тяжело переставлял ноги. Бушующая стихия срывала с него шляпу, он придерживал ее рукой. Черный плащ развивался на нем, пиджак натянулся и еле держался на пуговицах. Лицо искажено злой гримасой; детектив силился перекричать ветер:
- Стой… тина…
Сибелиус покачал головой, ткнул Фукакиса в бок и указал на Джеймса.
- Искатиус бабенкос, - сказал он и презрительно плюнул.
Князь, увидел сыщика, вскочил и стал натягивать мундир. Но вдруг он услышал крик:
- Стой, я всё прощу!
Фукакис остановился.
- Да, к черту! – крикнул он в сердцах. – Сибелиус, больше не побегу. Пусть меня повяжут, волки позорные.
С этими словами он сел и стал ждать, пока Джеймс повяжет его.
Джеймс шел тяжело, постоянно падал. Шляпа все таки слетела с него, стремительно унеслась за холмы вместе с листьями и пылью, несколько раз хлопнувшись об землю. Он достал запасную, но надевать побоялся.
Превозмогая стихию, сыщик наконец добрался. Буря уже переросла в бедствие, вдалеке закручивался, медленно разрастаясь, кривой смерч. Он извивался, беспокоился и приближался к дубу.
Джеймс выхватил у князя из рук баклашечку, отпил немного, прочищая горло, и закричал прямо в лицо князю, пытаясь заглушить рев ветра:
- Что же ты, сволочь, бегаешь, а?!
Фукакис завопил в ответ:
- Вы меня убить хотите, сударь! Вот я, делайте, что хотите. Я не боюсь смерти, я смотрю ей спокойно в глаза!
- К черту эту патетику! – прокричал Джеймс, доставая сигарету. Зажигалка не хотела выдавать огонек. – Кто вас убивать собирался?! Ваша жена вас ищет! Зачем вы от нее-то бегаете? Поймите, я хочу вам помочь!
Смерч приближался. Он вырос в несколько раз, высокая трава закручивалась, вырывалась вместе с землей, врываясь в смертельный круговорот. Серые клубни туч тоже вращались над воронкой. Весь столб трижды поразила молния, разгоняя сумерки в свете электрического всполоха.
- Как же вы не поймете, что мне все помешают, если найдут меня! Я это понимаю, Сибелиус это понимает…
- Понимантикус яснонти! - крикнул Сибелиусь, соглашаясь.
-… да и вы это понимаете! Конец моей миссии! Я так больше не могу! Никогда вы меня не оставите, гадюки! – надрывно вопил князь, у которого исказилось лицо в иступленной ненависти, все мокрое от дождя и слез.
- Я вам помогу! - крикнул вдруг Джеймс. – Я пришел помочь, мистер Фукакис! Скажите только, что вы хотите сделать!
Фукакис не поверил свои ушам. Он смотрел изумленным взором на Джеймска, который улыбался ему сквозь кашель. Не до конца веря словам сыщика, он с трудом встал и с надеждой спросил:
- Поможете? Честно?
- Помогу, чертяка!
Князь в порыве радости подпрыгнул. Потом обнял Джеймса, восхищенно сказал:
- Вы – великий человек!
- Ладно вам, говорите! – крикнул детектив, хлопая его по спине.
Смерч был совсем близко. Ветки дуба склонились в его сторону, рывками колыхаясь. Само древо, верхушка его, накренились, и многовековой дуб затрещал.
- Я… хочу…- пытаясь перекрыть рёв, завопил Фукакис, но не успел договорить.
С оглушительным треском дуб переломился у основания. Его унесло в чернеющий круговорот, а вместе с ним и прятавшихся за дубом Джеймса и Фукакиса. Сибелиус успел прыгнуть в дыру.
Только еле-еле послышался крик из глубины воронки:
- Спастиииии лунуууууу!
***
Кто мог подумать, что этот смешной человек намерен ни много, ни мало – спасти от позора спутник земли? Этот загадочный светящий в ночи круглешок, представлялся князю как непорочная дева, опозоренная всенощной наготой, стыдливо прячущая себя в одни ночи, а в о время полнолуния сгорающая от чувства покорного, вынужденного оголения. Звучит безумно, так бы я подумал в другой раз, но сейчас, дав слово Фукакису, у меня не было другого выхода: князь должен попасть на Луну. Я ему помогу.
Буря вынесла нас в заброшенный город посреди пустыни. Был жаркий день, солнце краснело в безоблачном небе, как переспелый грейпфрут.
Пустынные, залитые белым светом, улицы выглядели угнетающе. Вокруг ни души. Аккуратные пятиэтажки, величественные высотки, старые, дряхлые домики, разбитые покореженные машины, пустые лавочки – все казалось заброшенным. У меня начиналась паранойя, мне виделись блеклые тени на периферии зрения. Надо держать себя в руках.
- Князь, - сказал я, - если мы хотим осуществить ваш план, то нужно найти людей.
- Совершенно с вами согласен.
Мы пошли вдоль электрических линий, надеясь, что они приведут нас, в конце концов, куда-нибудь, где еще теплится жизнь.
Мы шли пару часов. Я успел выкурить полпачки и сильно кашлял. Князь и я обливались потом под палящими радиоактивными лучами проклятой звезды.
Когда стало совсем невыносимо, вы вдруг увидели, что целый квартал огражден высоким забором, возведенным явно недавно: каменные плиты были чистые и ослепительно белоснежные.
Мы обошли забор по периметру. Не меньше получаса нам пришлось потратить, пока не показались стальные ворота.
Вдруг одна створка медленно, со скрипом приоткрылась, и вышел мужичок. Небольшого роста, с похожим на спелый арбуз голым пузом. Он был в широких белых штанах, подвернутых снизу; лысина блестела, а мужичок раскуривал папиросу.
Мы обрадовались и тут же подошли к нему с приветствием. Он посмотрел на меня и князя без удивления, будто заблудшие путники в этом городе призраков – обычное дело, и сказал:
- Здарова, хлопци. Откедова тут такие?
- Мое имя Фукакис, вот этот джентельмен в шляпе – Джеймс, - начал князь, - у нас очень важное дело, не терпящее отлагательств.
- Нам на Луну, папаша, - закончил я, предлагая мужичку сигарету.
Он взял одну, закинул ловким, точным броском за ухо и прищурил маленькие глазки, глядя на нас.
- На Луну, грите? – спросил он, потом добавил: - Эт можна, хлопци. Эт лехко. За мной падите.
Он бросил окурок на асфальт, придавил его сандалией и ушел за ворота. Мы последовали за ним.
За воротами мы увидели множество домов. Они были наполовину, на четверть или на треть разобраны, разломаны или демонтированы. Торчала кирпичная кладка, арматурина, водопроводные трубы. Через окна проглядывалось небо и одинокие птицы. Кирпичи, стальные лесы, техника, всякая строительная мелочь валялись вокруг кучками, штабелями или рядками.
Мужичок крикнул:
- Робяты, айда сюды!
Из домика поближе к нам стали выскакивать один за другим молодые, коротко стриженные пареньки. Они были как на подбор: все в синих комбинезонах, сухие, худощавые, ловкие и умелые с виду, к тому же – все на одно лицо.
Вышло их не меньше полусотни. Они выстроились в ряд и стояли, ожидая пока мужичок даст указания.
- Робятки, этим хлопцам надыть на Луну. Так шо бехом арш делать лесницу. Хоп!
Они разбежались в разные стороны. Через пару минут возвратились, кто с  инструментами, кто с досками, кто с гвоздями. Пареньки начали строить лестницу, в метров сто длинной, по самым скромным прикидкам.
Удивительное зрелище. Работали они быстро, умело и самое главное – организованно. Каждый знал свое место, свое дело, никто друг другу не мешал.
- Папаша, - обратился я к мужичку, - вы кто такие?
- Деконструктивисты мы, - ответил он отчетливо, - а когда надо и конструктивисты.
Князь беспокоился, ходил вдоль лестницы, проверял, хорошо ли приколочены доски. Слишком много стояло для него на кону. Но все было идеально.
Когда работа закончилась, парнишки поднатужились, подняли всю эту конструкцию и прислонили к высокому зданию, для опоры. После этого они выстроились в ряд и стали ждать нового указания от своего дядьки.
- Добре! – крикнул мужичок. – Отдых!
Ряд рассыпался и все разбежались.
- Ну, хлопци, вот вам лесница, - сказал он нам.
Князь подошел к дядьке и пожал руку. Потом достал из нагрудного кармана старинные золотые часы инкрустированные малахитовыми камнями и попробовал вручить их мужчику. Тот не взял:
- Што ты! – рявкнул он.  - Обиду хочит!
Тогда князь обнял его, тронутый словами деконструктивиста-прораба, и похлопал его по спине.
- Добре, - ответил дядька, потом позвал: - Сашко! Подь сюды!
С недостроенной девятиэтажки прямо по лесам спустился, как обезьяна, один из пареньков.
- Чаво, дядь? – спросил он, широко улыбаясь.
- Мешок хвати, да хлопцам подсоби!
- Есть!
Сашко сбегал куда-то и вернулся с наплечным мешком, набитым доверху дощечками. Карман его комбинезона был наполнен длинными гвоздями, шляпки торчали как цветки кустарника, а в руках Сашко держал молоток.
- Гуляйте! – сказал дядька и пошел курить за ворота.
И мы полезли. Сашко был первым. Он строил лестницу прямо на ходу, удлиняя ее припасенным стройматериалом. Мы с князем, воодушевленные мыслью, что скоро достигнем луны, лезли легко. На душе было радостно.
***
Из космоса все выглядело странно. Звезды светили ярче, Земля была угрожающе громадной, а Луна всегда яркая и печальная. Солнце пекло сильнее, нам с князем пришлось даже раздеться по пояс. Плащ, пиджак, рубашка,  галстук вместе с мундиром Фукакиса полетели в сторону Туманности Андромеды, величественно вращаясь вокруг своей оси.
Какой-нибудь астероид или метеорит станет их последним пристанищем, а может их обнаружат инопланетяне и будут изучать как артефакт неведомой межгалактической культуры.
Свою любимую шляпу я оставил, она была дорога мне как память.
Мы с Фукакисом курили сигареты и лезли все выше. Хотя, слово «выше» в невесомости уже теряет свое значение, становясь неким направлением в системе координат, где за основу взяты наши тела. Впрочем, не будь занудой, Джеймс.
Сашко, казалось, выйдя за пределы последнего слоя атмосферы, попал в свою стихию. Будто сила притяжения – единственная преграда, что сдерживала его внутреннюю силу. Он строил быстрее, деревяшки трещали в работе, молоток стучал громче, а сам паренек был как заведенный.
Наконец, когда до блеклого бледного шара осталось совсем немного, Сашко крикнул:
- Усе, робяты! Нема гвоздей! Прыгать надыть!
Мы сердечно попрощались с ним, обнялись напоследок, и он начал путь «вниз».
- Ну, что, князь, кажись приехали, - сказал я, раскуривая очередную сигарету.
 Князь во все глаза смотрел на Луну, мечтательно схватившись за сердце. Губы его дрожали, весь был как герой сказки, добравшийся до своей принцессы в башне.
- На «раз, два, три», князь, - я похлопал его по плечу. Мы приготовились.
- Раз, два, три!
Полетели. Звезды вокруг двигались, уплывали куда-то назад, а Луна стремительно расширялась перед нашими глазами. Были видны уже даже камушки, рытвинки, овражки, не только большие кратеры. Мы развернулись на ходу, ногами «вниз».
От мягкого приземления мы, тем не менее, покачнулись. Князь упал на лунный песок, распластался, как морская звезда, и стал целовать Луну.
- Дорогая, - шептал он, - наконец, наконец, я здесь! Теперь все будет хорошо. Теперь все наладится! Мы спасем тебя!
Я дам ему немного времени, потом спросил:
- Что теперь, князь?
Фукакис посмотрел на меня каким-то странным, безумным взглядом, будто не понял, о чём я говорю. Потом, видимо, узнав меня, сел и сказал:
- Не знаю.
Я присел рядом с ним.
- Посмотри, - произнес я через минуту, - как безмятежна Земля, как красив космос отсюда. Я никогда не глядел так широко, как смотрю сейчас. Обычно мой мир ограничивался дном бутылки, а кругозор – её стенками. А теперь я  сижу на Луне и разглядываю эти океаны, материки. Смешно подумать, насколько маленькие человечки там сейчас суетятся.
Я повернулся к Фукакису, но это был уже не Фукакис. Передо мной сидел серый человечек с огромной головой. Чёрные глаза смотрели на меня грустно.
- Что с вами стало, князь?!
- Все со мной хорошо, Джеймс, - ответил он.
- Но… вы же пришелец!
- По-моему, в этом нет проблемы. Вас это смущает?
- Совсем нет, - ответил я, подумав, что, действительно, какая разница, - у меня нет смущения, просто я совсем не понимаю, как вы стали пришельцем…
- Всегда был, просто вы не замечали.
И точно. Я слишком много пью и не всегда могу вспомнить вечером, с какой ноги я встал утром. Но все таки удивительно, как я не заметил?
- С какой же вы планеты?
- С Плутона, дорогой Джеймс.
- А зачем вам Луна? – спросил я, недоумевая.
- Несколько миллионов лет назад наш спутник украли цыгане. Я здесь с миссией: вернуть нашу мать.
- Так Луна – ваша мать?! – я ахнул.
- Это так. Меня прислали, чтобы найти вас. Мне нужно было уговорить вас и проверить на профессиональную пригодность. Мне нужно было знать, что вы  - настоящий Джеймс. Тот самый легендарный Джеймс. Поэтому я бегал от вас. Поэтому заставил побегать и вас.
Все встало на свои места. Жители Плутона потеряли свою мать-спутник, и теперь я должен был искупить грех своих однопланетцев – цыган-лунокрадов.
- Но ваша жена – арбуз!
- Это тоже был я, вы просто не заметили, - ответил Фукакис.
Князь встал, посмотрел куда-то в сторону. Он обрадовался:
- Мои, мои летят!
На горизонте показался корабль. Круглый, похожий на стальную юлу, он  медленно вращался, приближаясь к нам.
Когда он оказался прямо над нами, с его дня ударил столб света. Он все расширялся и расширялся в диаметре, охватил всю поверхность Луны. Появился звук, похожий на рой пчел, он все усиливался. Мои уши заложил этот вой, я почти ничего не слышал.
- Теперь самое главное, Джеймс, - прокричал где-то князь, - вы должны сказать кое-что! Я не знаю что! Тут я вам не помогу! Вы должны заглянуть внутрь своей души, найти эти слова в самом себе! Это поможет нам улететь! Это даст нам сил, чтобы увести отсюда Луну! Наш народ будет вам благодарен! Мы поставим вам памятник! Будем славить вас вечно как своего героя! Три слова, Джеймс, только три слова и мы спасем нашу мать!
Только три… Три самых главных слова. Кто мог подумать, что судьба целый планеты зависит от дрянного сыщика, спившегося бродяги, путника без дома, семьи и надежды. Ирония, насмешка. Что я мог дать этим плутоновцам? Какие слова навсегда определят их судьбу и, возможно, моих однопланетцев?
- Этот. Город. Погряз.
***
Я стремительно летел «вниз» к моей родной планете. Фукакис улетел со своими друзьями, взяв Луну на буксир.
Они оставили имитацию. Лже-Луна будет светить так же, даже ярче старой, по прежнему будет волновать чувства поэтов, умы ученых. Она ничем не отличается от их реликвии, ритуальной матери плутоновцев.
Никто, никогда из землян не узнает о моем подвиге.
Я свалился в свой кабинет, пробив десять этажей, и оказался в старом, скрипучем кресле. Тут же закурил.
Передо мной уже сидела сногсшибательная брюнетка в кроваво-красном платье. Она сказала грубым, мужским голосом:
- Мистер Довачовски… Джеймс. Мой голос подменили, вы должны мне помочь.
Я встал, подошел к минибару, налил стакан виски. Потом посмотрел в окно, на загадочный, серебристый круглешок. Не настоящий, но все же исправно отгоняющий ночную тьму и кошмары.
- Детка, расскажи-ка мне, когда это случилось?