Перелом.

Я не очень верил в происходящее ровно до того момента, когда понял, что не могу подняться. Голове сильно досталось, последняя ступенька ударила внезапно и теперь я чувствовал наростающую боль в затылке. Пришлось сосредоточиться на этом ощущении, хотелось запереть пульсацию внутри, оградить, облегчить. Я подумал о том, как приятно может пахнуть свежевымытый пол и стало чуть легче. Потом осторожно коснулся скулы и слегка помассировал. Думалось о запахе, о том, что чистящие средства бывают весьма действенными, если усиленно полировать поверхность и не жалеть воды. Обеими ладонями я сжал свою голову и ощутил кровь ровно там, где пол и гравитация сыграли свое джанго-банго с моим затылком. Это объясняло тяжесть моих мыслей и сверкающие образы, то и дело мелькавшие перед закрытыми глазами. Например, мне ясно представлялось, как швабра уборщика драит бетонную лестницу, сам уборщик одет в комбинезон, а его руки, перчатки, методично вершат свою работу пятью этажами выше.
Во всяком случае, он не жалел воды и за это стоит отдать ему должно. Раньше, если бы мне довелось лечь на лестничный пролет и вперить взгляд в стену, я бы увидел разводы от плевков, пепел, дохлых мушек и пролитый алкоголь, а запах стоял бы ветшалый и прохлады не ощущалось бы вовсе. Мне нравилось лежать теперь и понимать, что лесной аромат химикатов и свежесть вытеснили собой чей-то плевок, сохранив мою щеку в чистоте.
Теперь боль вернулась в затылок с прежней силой и я шумно выдохнул. Образ исчез, пришел бой барабана и задал ритм моим редким мыслям. Больно. Упал. Больно. Встать.
Открывать глаза страшно, но деваться некуда. Первым делом стоило оценить ущерб и поглядеть на пол, давший мне пару минут забвения. Некоторое время назад этот засранец вырубил меня, а теперь я испытываю к нему неподдельную благодарность за временное спасение от пульсации в голове. В ту секунду я хотел открыть глаза и увидеть вместо себя бетон, понять, что я и есть пол, и стоит мне захотеть, как наступит долгожданное ничто, ведь пол не живой, пол не чувствует боли, хренов застывший цемент настолько выше всего мирсокого, что просто отсутствует сознанием в этом несправедливом отполированном Настоящем.
Синяя стена, угол, окно и солнце разочаровали меня, о чем я поспешил сообщить, коротко выругнувшись. Я решил (подсознание заставило) снова попробовать запереть пульсацию в клетку, но не вышло ничего хорошего. Очевидно, что невозможно погасить сильные колебания, выставив смешную преграду, конечно же, чем я раньше думал. Я открыл клетку, давящее чувство уперлось в стенку, затем выплеснулось на меня и я поспешил оседлать его, прокатиться на его волнах. Вверх и вниз, выше и ниже, больно и больно. А потом меня начало тошнить и я почувствовал слюну, стекающую на влажный чистый пол.
Но мой трюк подействовал и океан, ритмичный, забитый целым флотом барабанщиков начал успокаиваться. Стихия устроила жатву, забрала причитающееся (я бы сразу отдал, все отдал) и перестала метать, мять и швырять.
Снова пришел образ, на этот раз лестницы. Я подумал (подсознание сказало), что надо прокрутить момент падения, оценить возможный урон, пока не пришла паника. И я снова открыл глаза, ища коварного ступенчатого предателя. Я не взялся за перила, просто перепрыгнул через две ступеньки, и тогда-то у меня и соскользнула нога. Меня испугала резкая боль в ступне и я поджал ногу, позволив грядущему показать причину и следствие глупых, инстинктивных поступков. Поджав ушибленную ногу, я не остановил свой ход, просто не успел, по инерции оттолкнулся целой и перевернулся в полете, подставляя свою спину и затылок блядской лестнице, которую попирали ногами, оплёвывали, обливали мочой, пивом, на которую харкали и материли, поднимаясь вверх, нещадно топтали, направляясь вниз. Я повернулся спиной и рухнул спиной и головой, такой беззащитной и хрупкой.
За секунду до того, как пришла паника, я подумал об уборщике, что этажами выше тер тряпкой пол. Мне хотелось, что бы он услышал, как я его ненавижу, как это плохо, когда твои кеды в союзе с силой трения. Но у меня лишь получилось застонать, словно я поросенок, и перед тем, как пульсация вновь вернулась, до меня дошло (подсознание мрачно констатировало): я лежу ногами на лестнице и этим частям тела не больно.
Когда я снова очнулся, образов стало меньше, ушел звон, но пришел уборщик и тупая боль в теле. Руках, ребрах, шее, плечах. Но не ногах.
-Что там? - спросил я у сидящего на корточках уборщика.
Он взволнованно озирал меня, глаза его бегали и я заметил, что на нем нет перчаток, какие я представлял раньше.
-Ты упал. - ответил он. -Я вызвал скорую. Тебе нельзя шевелиться.
-Конечно, блядь, нельзя, тупой ты кретин, самодовольный хуй, сидячий, а не лежащий, дрянь, сволочь -сказало подсознание.
-Что там? - повторил я, хотя ужас уже подступил и окружил. Он не вмещался в меня целиком и вываливался через глаза, принимая форму слов, страшных и древних.
-Ты молчи, я скорую вызвал. Я позову жильцов. Не шевелись.
-Трус, сукин сын, ты ПОЙДЕШЬ и позовешь жильцов, ногами пойдешь - кричало подсознание.
Не обращая внимания на наказ заботливого и трудолюбивого работяги, я изогнул голову и уставился на свои ноги, лежащие на лестнице. Одна ступня была вывернута под немыслимым углом, но я ничего не чувствовал. Ни боли в одной ноге,  ни ее отсутствия в другой.
Тогда ужас принял форму слова ПОЗВОНОЧНИК и вошел в меня.
Я закричал.