Некоторое время после ухода парня ничего не происходило. Поглядывая одним глазом на уменьшенное окно, я проверил что там мне наставили, обнаружив только переводчик и какую-то программу обмена сообщениями. На всякий случай я запусти полную проверку антивируса. Но вот наконец мне пришло сообщение, проявившее себя звуковым сигналом:
«Привет, я бабушка Анны. Это ведь ты мы видели вчера?»
Я набрал ответ, тщательно выбирая слова, и стараясь строить простые предложения чтобы переводчик минимально исказил смысл:
«Анна лечиться тут? Если да, то вы видели меня. Вы хотите поговорить?»
Я нажал кнопку ввода, глядя как сообщение перевелось на, хм, это вроде не английский. Перевод отправился по сети, и я стал ждать ответа. Вскоре он пришел:
«Да, я хотеть разговор с тобой о жизни и том как живешь ты будучи такой и как люди говорят о тебе. Для меня великий праздник что тот кто так живет уже появился сейчас, завтра я поездка домой, и я волнение сильнее чем было».
Я стал набирать ответ:
«Прошу вас: менее сложные фразы. Если предложение длинное, то смысл путается. Переводчик не идеален. Вы уезжаете домой? Завтра? Хотите узнать как мне живется после того как я изменился?»
«Простите. Да, я хочу знать, как ваши дела. Я волнуюсь за Анна. То кем она стала, она стала излечение, но я волнуюсь. Я приняла ее такой, но люди могут сказать плохо».
Знакомое беспокойство, и в целом обоснованное. Я стал набирать ответ:
«Люди – глупы. Они скажут плохо о всем новом. Не слушайте их, если они осудят вас. Как Анна стала воспринимать мир? Как прогрессирует ее рассудок?»
«Спасибо. Она стала живой. Она первый раз за долгое время стала так любопытной. Она стала как тот ребенок что был первый. Снова учиться и запоминать. Но я испытываю страх за нее. Скажите, как люди приняли вас?»
Я вздохнул. Эта женщина, она ищет у меня помощи, ищет поддержки. Ей придется взять на себя тяжкое бремя, и неизвестно что будет тяжелее, то что она уже пережила, воспитывая дауна, или то что ей предстоит, уча ее заново под осуждающими взглядами людей. А что я могу сказать ей? Могу ли я помочь ей а не испугать? Что я могу сказать ей? Как противостоять всему миру, стоя под прицелами осуждающих взглядов, и улыбаясь им? Как постоянно быть в центре внимания, любопытствующего, испуганного, презирающего и ненавидящего внимания. Люди часто называют кого-нибудь моральным уродом, сволочью, мразью словно выставляя себя противоположностью этим понятиям, но большинство из них увидев кого-нибудь не такого, иного, будь то урод или сумасшедший, сами проявляют все то свойства что считают низменными.
«Большинство людей принимают меня так, как я поставлю себя. Буду честен с вами. Это тяжело. Необходимо научится манипулировать людьми, их реакцией на себя. Она сильно разнится, но всегда есть важный момент. Это момент между первым впечатлением, когда человек понимает, что он видит невероятное. И вторым впечатлением, когда человек осознает истину, и пытается принять ее. Возможно это прозвучит жестоко, но вам наверное знакомо это. Только теперь будет немного по-другому. Сложнее, потому что у людей не будет готовых сценариев реакции. Менее предсказуемо. Но в то же время и проще. Потому что можно внушить им свое мнение, в пустоту предрассудков которых нет. А еще у вас будет высшая ценность, полноценный разум».
Я перечитал сказанное перед отправкой. Надеюсь, она поймет меня. Я не имею права успокаивать их, ведь жизнь снесет иллюзии. Нужно готовиться к худшему, всегда.
«Простите. Я плохо понимаю. Как люди отнесутся к моей внучке? Они отвергнут ее? Не примут?»
«Я скажу жестокие слова. Простите меня, но мне нужно чтобы вы поняли все. Как люди относились к ней, видя умственную неполноценность? Жалость? Презрение? У них есть готовый сценарий. Готовое мнение. Кто-то уже презирает даунов, считая их отбросом. Вы наверняка видели таких жестоких людей. Кто-то жалеет их. Все что общее в этом – они знают что такое даун. О вашей девочке они не знают ничего. Они могут назвать ее животным. Могут оскорбить, выразить презрение и страх. Презирайте их в ответ. Прошу вас, приложите все силы чтобы научить вашу внучку всему на свете. И прошу, займитесь ее физической формой. Это важно. Она должна выглядеть сильной, уверенной, возможно немного надменной. Много жестоких людей тогда удержат злые слова, потому что жестокие люди ищут только слабых. Научите ее видеть в оскорблениях зависть. Зависть тому что она стала совершеннее. Научите ее гордости за себя. Может я не прав, но мне помогло то, что я увидел свое физическое совершенство. Это стало моей опорой. Возможно вам придется искать свой путь. Но пусть вас утешит то, что есть и добрые люди. Они поймут вас, восхитятся вашей силой и решимостью идти первой по этому пути. Когда-то человек впервые поднялся в небо. Жестокие люди говорили что он дурак. Что он зря рискует жизнью. Что это дерзость. Добрые люди сказали что он смельчак. Что он пошел к своей мечте, и достиг ее. В этом споре есть единственный судья – время. Оно расставило все по своим местам. Правда оказалась в словах добрых людей. Теперь мы все летаем на самолетах. Вы пошли по тяжелому пути. По новому пути. Вы пошли по нему чтобы помочь своей внучке, и я восхищен вами. Пусть вас утешит то, что вы несете факел который даст свет всем тем кто страдает как и вы. Вы дадите им надежду, пусть странную и непривычную. Но пройдут годы, и генетическая модификация станет столь же обычна как и хирургическое вмешательство. Жестокие люди говорили что прививка это зло и безумие. Миллионы спасенных прививками жизней плюют в лица тех жестоких людей. Но есть другие люди. Их больше чем добрых и жестоких. В них нет ни добра, ни зла. Они серые. И они примут за правду то, что вы им покажите. Если ваша внучка будет бояться, будет принимать внутрь себя слова жестоких людей, серые люди то же презрят ее. Если она будет восхитительным чудом науки и медицины, если она будет уверенной и доброй, они восхитятся ей. Вам придется пройти это. Я прошел. Я скажу вам что это трудно. Но я скажу что это возможно. Пусть это утешит вас».
***
Мне тяжело было отправить сообщение. Ведь ее путь будет много труднее. Эта Анна, ее рассудок чист. Она почти дитя. Сможет ли она выдержать все то, что обрушиться на нее? Все эти взгляды, перешептывания. Все эти мнения. Я, буду честен, я пошел по пути злобы. Я не добр, о нет. Я слишком циничен и эгоистичен, но мир вокруг не лучше меня. Я лишь его зеркало, и таким я стал затем, чтобы выжить. Кто-то может и осудит меня, но нет иных судей кроме времени, которое единственное покажет, кто выжил, а кто ушел в прошлое без следа, со всеми своими идеалами и принципами. А она? Сумеет ли она уподобиться мне, хладнокровно и взвешенно расценивать каждый шаг? Рассматривать людей как объекты воздействия и манипуляции, придерживаться своих интересов, и идти на сделки только лишь за выгодную цену? А сумеет ли она поставить свою жизнь превыше жизни тех кто решить что ее не должно быть? Каковы вообще судьбы других модификантов? Я же практически ничего о них не знаю. Только едва вытянутая из Мартина недомолвка о том, что не все из них выжили. А сколько было убито толпой? Мои размышления оборвал ответ:
«Я боюсь. Я не боялась раньше. Ни когда эта комната куда меня пускали редко. Когда она лежала там лицо в слезы, привязанная к и испуганная. Я верю что так лучше. Потом когда она менялась. Она плакала, испытывала боль. Я плакала с ней. Но она менялась хорошо в том числе. Когда она очнулась после комы она стала другой. У нее пропало то незнание. Она стала как ребенок до черты. Она перешла ее, и переходит теперь. Это утешает меня. Это делает меня верить. Но теперь я боюсь. Потому что тут существуют добрые люди которые понимают. Дома существуют добрые люди но они могут непонимание. Библия говорит что человек подобен богу. А что если я правонарушение это? Я много думать об этом. Что если теперь ее не примут люди и небо?»
Проклятье. Опять жертва этой мозгомойки. Но как, как мне сломать эти предрассудки не сломав ее волю? Как мне дать ей силы перенести то, что ее ждет? Ее, и ее внучку.
«Если бог есть, то у него нет цвета кожи, глаз, формы лица. Может тут будут проблемы перевода. Если кто-то говорит что человек подобен богу в значении внешности, не слушайте его. Это слова дурака. Единственное что отличает человека – разум. И это подобие бога вернулось вашей внучке. Все остальное вторично. Если жестокие люди скажут что вы сделали преступление, скажите им что преступники они. Такие как они говорили что не тот цвет кожи – повод убивать. Такие как они принесли только зло. Презирайте таких людей. Вы не совершили преступления. Вы совершили подвиг. Подвиг что даст надежду тем кому тяжело как вам. И никогда не бойтесь бить в ответ. Не подставляйте левую щеку, идите в полицию и говорите что жестокий человек сказал плохую вещь. Нельзя потворствовать такому злу. Если жестокий человек скажет что ваша дочь недостойна жизни, вспомните о том горе что принесли такие жестокие люди. Вспомните, и ответьте на зло силой. Не своей силой. Покажите зло людям которым дана сила законом. Если же вы сомневаетесь, то что сделали с Анной невероятно сложно. Неужели это могло получиться просто так? Никогда не уступайте. И научите Анну всегда улыбаться людям».
Я ли отправил это? Но могу ли я обрушивать на нее еще и свои убеждения? О нет, вера никогда не была слабостью, глупостью? Да. Невежеством? Да. Злом? Да. Добром? Да. Вера – слепой инструмент. Штырь на который опирается разум. Неважно во что. Величайшее зло, и величайшая сила. Вера вела нацистов в истреблении «унтерменшей». Вера вела японцев в их жестокости, ярко проявившейся в отряде 731. Вера вела крестоносцев в истреблении целых городов. Нет ничего такого что способно смести с человека человечность в хорошем значении этого слова столь же сильно как и вера. Нет ничего что может возвеличить человека в его доброте как она. Мертвая прошивка разума. Его деградация и сила. Вера в собственное превосходство укрепляет и меня, смывая остатки человечности, что прогнутся и сломаются под давлением моей участи.
Нет. Ну конечно нет. Разум выше веры. Он гибок, адаптивен. Инстинкт самосохранения достаточный стержень для него. Во мне нет того фанатизма что толкает людей на самые чудовищные преступления. Только холодный расчет, разбавляемый пламенем инстинктов. Я лучше их всех. Со мной можно договориться, прийти к компромиссу выгодному всем. Возможно, я порой бываю жесток, но эта жестокость животного, действующая против опасности, и исчезающая без следа, когда она минует. Забавно. Если во мне и есть что-то от животного, то кроме внешности это то, чего не хватает людям чтобы быть терпимее друг к другу. А если я только и делаю что обманываю себя, мелькнула холодная мысль. Нет. Я честен с собой. Просто я тростник, что изгибается под ветром, но не ломается. Просто амплитуда раскачиваний охватывает многое. В конце концов, я ведь даже недостаточно смел чтобы навредить кому-либо. Разве что если меня в угол загонят. А так, при опасности я удираю с такой скоростью, что только пятки сверкают.
«Ты говоришь о людях. Но я не знаю. Я все равно боюсь. Это все не так. Почему нельзя было сделать не так? Они говорят, что все слишком сложно. Сложнее не менять. Я грешна. Я должна благодарить этих людей. Они помогли Анне. Помогли как могли. Но иногда я виню их. Я лгу на них что они сделали плохо. Простите. Я старая женщина. Мои мысли путаются».
«Вы знаете где я живу? Сможете прийти?»
«Да. Анна еще спит».
«Жду».
Я стремительно пересел на кресло, подлетел к двери и опер ее, затем вернулся, прихватил ноут и подъехав к окну поставил его на подоконник. Теперь пододвинуть стул рядом. Чат это одно. Спокойно. Успокоиться. Все мои размышления и нахлынувшие сомнения есть лишь только работа зеркальный нейронов. Эмпатия, ничего более. Я ставлю себя на ее место, пытаюсь пережить то, что переживает она. Говорят, психопаты лишены этого. Я наделен вполне, остро чувствую страх людей, их неуверенность, чутко понимаю их эмоции. А зачем я вообще трачусь на нее? Переживаю, волнуюсь. Пытаюсь как-то помочь.
Потому что это мне выгодно, мелькнула холодная мысль. Пока я один, я уязвим. Сейчас я пользуюсь преимуществом малоизвестности, но со временем моя одинокость даст возможность для любого рода спекуляций и провокаций. Можно обозвать меня чудовищем, плодом безумного эксперимента, недочеловеком, животным. Как угодно, пока не будут сотни тысяч таких как я, которые утопят посмевшего в таком тоне открыть пасть, в целой лавине заявлений и судебных разбирательств. Как бы не обстояли дела на самом деле, какую бы сторону я со временем не принял, это мне выгодно. Мне необходимо поддержать ее, хотя бы просто добрым словом.
Я посмотрел в окно. Парк выглядит вполне уютно, и солнце светит ярко. Распахнув окно настежь, я вдохнул горячий, ароматный воздух, и прошелся по голове и руками пальцами, вздыбливая мех. Если смотреть из глубины помещения, то на фоне солнечного света кончики моих шерстинок будут блестеть, и это создаст иллюзию некой ауры света окутывающей меня. А вот ноутбук поставить на подоконник, и немного прикрыть занавеской, чтобы экран не бликовал. Так, писать текст в переводчик буду на ее глазах, так более понятно. Я замер, глядя в окно и держа на лице легкую полуулыбку.
***
Стук в дверь. Я откликнулся, скорее тоном, чем словами выражая приглашение. Дверь открылась, и внутрь заглянула та самая пожилая женщина, которую я видел с измененной. Легкий оборот головы, улыбка, плавный, приглашающий взмах руки. Я должен выглядеть великолепно, потрясающе. Должен запомниться ей как пример что поможет в минуту слабости. Она замерла глядя на меня. Так, кажется нужный эффект первого взгляда достигнут. Но вот она подошла ближе, и я жестом предложил ей сесть рядом, сказав заодно вслух:
- Садитесь.
Она что-то сказала, но подчинилась. Я рассмотрел ее более внимательно. Волосы темные, но это краска, видны седые основания. Лицо покрыто морщинами, и кажется мне сильнее чем должно быть. Глаза печальны, чуть покрасневшие. Плакала? Да, видимо страх перед предстоящим возвращением все сильнее по мере приближения этого времени. Старушка села на предложенный стул, и я неожиданно для нее положил ей левую руку на шею, приобнимая, и указав правой за окно, сказал чуть мурлычащим голосом:
- Посмотрите туда.
Она повиновалась жесту, и я убрал правую руку, коснувшись ей клавиатуры ноутбука. Кончики когтей заплясали по клавишам в такт тому что я говорил, стараясь говорить как можно более мягко, доверительно и нежно. Она не понимает слов, важен только тон. Да и говорит надо плавно, чтобы успевать набирать текст, тем более одной рукой. Хотя бы сжато.
- Посмотрите на эти растения, эти деревья. Посмотрите на небо, эти облака. Взгляните на свет этого солнца. Осознайте насколько это прекрасно.
Блин, а это очень тяжело на самом деле, говорить и печатать. Мне пришлось смотреть на клавиатуру, пользуясь тем что женщина была отвлечена видом из окна.
- Ваша внучка, она была лишена именно этого, возможности осознать. И эти люди, они дали ей эту драгоценность. Да, пусть такой ценой, но дали. Вам будет трудно. И ей будет трудно. Но теперь в ее руках весь мир, желчный, грязный, ненавидящий и презирающий, но мир в котором есть и красота, счастье и любовь. Она обрела возможность осознать его, и себя. Она обрела шанс выйти из детства, и стать взрослой. Это нелегко, но утешьтесь тем, что жизнь для нее будет много ценнее, ибо она в муках обрела то что другим достается бесплатно. Ей предстоит стать мудрее многих людей, и пронести крест много более тяжкий. Поддержите ее. Научите ее гордости и любви. Научите ее быть прекрасной, быть идеалом. Научите ее улыбаться, чтобы не случилось. Улыбаться в ответ на насмешки и испуг, в ответ на презрение и назойливое любопытство. Научите ее быть святой.
Я умолк, полностью сосредоточившись на наборе текста. Женщина смотрела в пустоту, почти убаюканная моим голосом. Я же продолжал стрекотать когтями по клавишам, стараясь не нарушить ее созерцание. Но вот наконец текст набран, но несколько слов подчеркнулись как ошибочные. Так, блин. Нельзя упускать время, нужно быстро исправить. Я вновь застрекотал клавишами, затянув неясную песню без слов, лишь бы продолжать поддерживать это гипнотическое состояние. Наконец вроде все правильно, и я нажал клавишу ввода.
Легкий шорох ноутбука, когда я пододвинул его, нарушил оцепенение старушки. Она обернулась ко мне, натыкаясь на мою улыбку, я кивнул на экран, продолжая все так же тихо, утробно урчать на грани слышимости. Ойкнув, она достала из нагрудного кармана очки, одела их и уставилась в монитор. Я почувствовал, как она задрожала под моей рукой. На ее глазах проступили слезы, она смахнула их, дочитывая текст, и совершенно неожиданно разрыдалась, упав мне на грудь. Придержав ноутбук, чтобы он не свалился, я обнял ее уже двумя руками, и поглаживая женщину по спине, стал шептать на ухо малосвязанные, но теплые по тональности слова. Вновь осязательное ощущение от вибрисс прижатых ее головой вызвало странное желание цапнуть ее зубами.
Наконец она отстранилась, и что-то жарко заговорила мне, дыша прямо в лицо не самым приятным запахом, пусть и замаскированным мятным ароматом то ли жвачки, то ли пасты, то ли какого-нибудь медицинского препарата, если белизна и ровность ее зубов объясняются искусственность челюсти. Я слушал ее, клятвы? Благодарности? Улыбался, поправил ей очки, и чуть наклонив голову, чтобы при речи не слишком мелькали зубы, сказал все тем же мягким тоном:
- У вас все получиться.
Она вновь заговорила, отстранилась, снова повторила какие-то непонятные мне фразы. Несомненно они несут положительный мотив. Нет вопросительных интонаций, речь поставлена восклицаниями. Она улыбается в ответ. Кажется я сумел выполнить задачу, вопрос только в том, насколько долгим будет эффект. Она отошла к двери, почти пятясь. Открыла ее, обернулась и вновь заговорила. Я смотрел на нее, продолжая улыбаться и чувствуя как прокаляется мой мех на солнце. Мне уже достаточно жарко, но сейчас мне нельзя терять лицо. Я должен запомниться ей таким, окруженным сияющим ореолом.
Но вот она наконец договорила. Я кивнул ей, и она вышла, закрыв дверь и дав мне возможность закрыть, и занавесить окно, взять ноутбук и откатиться к кровати. Фух, а под солнцем тут и правда жарко, когда оно такое яркое. Да, похоже, кондиционер меня просто спасает. А ведь той измененной вроде не жарко. Но и шерсть у нее короче. Может своего рода летнее одеяние? Эх, интересно, что с ее матерью? Сбросила дочку на попечение бабушки? Скорее всего. А ведь ей нелегко. Нести такую ношу, а теперь и еще большую. Может я все-таки помог чем-нибудь? Не знаю. Лично у меня было такое чувство, что я изнасиловал ее прямиком в мозг. Надеюсь оно того стоило.