Её контейнер не отличался от тысяч других: облезлая пятнистая окраска, ручка и две ременных петли для переноски, заедающий рычаг принудительной фиксации, аккумуляторный отсек и красная кнопка с надписью “СИГНАЛ”. Также к нему прилагался “портсигар” аптечки с четырьмя шприц-тюбиками, щётка и рулон мягких салфеток. Сбоку была приклёпана алюминиевая табличка с серийным номером. Имени ей не полагалось. Но, как и на тысячах других, оно было выцарапано гвоздём на верхней крышке, хоть это и рассматривалось как преднамеренная порча воинского имущества и строго наказывалось.
Её звали Звёздочка, хоть она и не знала об этом.

Её мир был мал, тесен и неизменен. По большей части в нём царила темнота, рассеиваемая только слабым светом контрольной лампочки. В этом свете она могла видеть переднюю стенку мира и две своих передних ноги в фиксирующих захватах. Периодически эта стенка исчезала, и извне мира появлялась еда. Еда всегда была одинаковая - гелеобразный кирпичик неопределённого вкуса. Иногда она думала, может ли еда быть другой, но быстро утомлялась и переставала думать. Иногда сверху раздавался щелчок, и это значило, что сейчас исчезнет верхняя стенка мира, всё вокруг заполнится ярким светом, и можно будет краем глаза посмотреть туда, наверх. Поднять голову по-настоящему мешало устройство мира, но однажды она подняла голову слишком резко и увидела что-то бесконечно прекрасное, глубоко-синее и невыразимо притягивающее. Правда, уже в следующий момент непреодолимая сила мира заставила её опустить голову и принять привычное положение, но этот момент она запомнила навсегда. Верхняя стенка мира никогда не исчезала надолго, но зато когда это случалось, по её телу начинало гулять что-то жёсткое и немного царапающее, и это было даже немного приятно.
Но гораздо чаще случалось так, что мир начинал раскачиваться, дёргаться и трястись. Устройство мира не давало ей удариться о стенки, но она каждый раз испуганно сжималась, насколько оно позволяло ей. Часто, когда такое происходило, извне мира приходили пугающие звуки, резкие звуки, громкие звуки, это ей не нравилось, но, в сущности, это всё было неважно. Единственное, что имело значение (кроме того, яркого, синего…) - это была контрольная лампочка. Если она сменяла тусклое жёлтое свечение на свирепое ярко-красное, значит, наступал момент, ради которого была создана она и её мир. Нужно было наклонить голову вперёд (это устройство мира позволяло сделать с лёгкостью) и вспомнить, что там, за пределами мира - враг, который хочет уничтожить её, убить. Тогда её переполняло странное, горькое чувство, которое собиралось на кончике рога и срывалось с него ярко-алым лучом. Она знала, что какое-то время после луча будет лежать, обессиленно обвиснув, но лампочка могла моргнуть снова, и тогда она должна снова вспомнить про врага. Иногда лампочка моргала слишком часто - обычно это случалось, когда извне мира доносилось особенно много шума, а сам он раскачивался сильнее обычного. Тогда через какое-то время у неё переставал получаться луч, а в роге накапливалось болезненное жжение. Если не сделать луч два раза подряд после красной лампочки, где-то в задней части её тела несильно кольнёт, и после этого её всю затрясёт, а луч станет делать особенно легко. Но потом рог будет невыносимо жечь и болеть, и будет ужасно хотеться спать, а однажды, когда её покормили незадолго до того, еда вышла не назад, а вперёд, и это было ужасно противно.
Мир снова затрясся. Она прикрыла глаза, но даже сквозь веки увидела яростный красный свет. Нагнула голову и уже приготовилась вспомнить о враге, но лампа вдруг погасла - не сменила свет на привычный тускло-жёлтый, а погасла совсем, и мир окутала темнота, и он рухнул куда-то вниз, ударился обо что-то, отскочил, снова повернулся несколько раз (она старалась держаться, насколько позволяли хирургически ослабленные ноги), затем сотрясся особенно сильно, и сверху раздался щелчок, после которого верхняя стенка мира обычно исчезала, и стенка исчезла, и когда мир остановился, она долго-долго смотрела вверх, в небо, и даже увидела птичку.