II

С такими мыслями Гросери ступил в коридор, так же плохо освещённый, как и его комната, поскольку все светильники, коих и впрямь было большое количество, располагались высоко вверху и освещали по большей части лишь сходившийся, казалось, потолок, оставляя стены и пол с лежавшей на нём дорожкой в дымчатой полутьме. В ней сноровисто сновали одетые в серые ливреи пони, то и дело вжимаясь в стену, так как коридор был до неприличия узок и едва позволял разойтись двоим. Около вставшего Гросери тотчас образовался затор, который обещал превратиться, если судить по возмущённым голосам, количество которых множилось с огромной скоростью, в настоящую плотину, и Гросери торопливо отступил в комнату, позволяя недовольным служителям замка пройти. Очевидно, здесь не терпели долгих раздумий и нерешительности, требовалось выбрать направление и двигаться по нему; Гросери решил свернуть направо и вторично выбрался в коридор.  В этот раз не мешкая, он пошёл, почти побежал по ковровой дорожке, каждый шаг по которой вздымал облачко пыли; она попадала в глаза и ещё больше дезориентировала, к тому же в коридоре стояла духота, и после нескольких минут в такой обстановке Гросери почувствовал недомогание. Поток не ослабевал, напротив, из многочисленных боковых ответвлений в него вливались новые и новые пони; в какой-то миг голова Гросери закружилась, он ощутил слабость в ногах и резко свернул к первой попавшейся двери, ведущей, как оказалось, в другой коридор, столь же заполненный толпой, как и предыдущий. Оставалось удивительным, как Гросери не слышал громкого топота в своей комнате, что, впрочем, вполне можно было объяснить качественной звукоизоляцией.

Первоначальное желание исследовать замок и, возможно, выйти наружу, чтобы немного подышать свежим воздухом, сменилось стремлением уйти подальше от толпы, и Гросери суматошно вбегал в первые же попавшиеся двери, оказывался в однотипных забитых ходах и едва сдерживался от того, чтобы упасть в обморок. Нечего было и говорить о том, чтобы остановить кого-нибудь и спросить, как вернуться в свои покои или отыскать выход, спешащие пони лишь отфыркивались и негодующе отмахивались, нередко ударяя соседа, если Гросери пытался придержать их.

В последнюю дверь Гросери буквально ввалился, настолько силён был напор шедших сзади, но, как ни странно, за ним никто не последовал, и он оказался в одиночестве посреди просторного, коридора; белоснежные стены украшали аквамариновые вставки с золотыми ободками, мраморные плиты пола сверкали, отражая свет хрустальных люстр, в вышине затерялись открытые окна, от которых вниз шла прохлада. Гросери утёр вспотевший лоб и сделал несколько глубоких вдохов, желая избавиться от последствий расстройства, напоминавшего морскую болезнь. Ему казалось, что помещение слегка качается в такт дыханию, из-за двери слышен рёв кипящих волн, а сам он то приподнимается, то опускается. Гросери постоял минуту, кое-как пригладил гриву, воспользовавшись гигантским зеркалом, тянувшимся по стене вглубь коридора футов на десять, и двинулся вперёд. Эта часть замка казалась необитаемой, и тем удивительнее было то, что если бы Гросери повернул назад, то вновь попал бы в бурное течение замковых служителей. Мрамор сменился паркетом, который гулко отражал шаги, и благодаря этому обстоятельству Гросери услышал, что впереди, за поворотом, кто-то есть. Он убыстрился, завернул за угол и едва не столкнулся с молочного цвета единорожкой примерно его лет, одетой в идеально сидящий на ней чёрный  сюртук; из петлицы выглядывала ярко-красная роза, чуть увядшая, но  всё равно эффектно выделяющаяся на чёрном и белом.

Кобылка подняла глаза, оказавшиеся сапфировыми, от пола и взглянула на Гросери; её мордочка выразила искреннее недоумение, и единорожка отпрянула. Гросери смешался, чувствуя стыд за то, что побеспокоил её и — более того! — чуть в неё не врезался, и сказал:

— Прошу меня простить, госпожа… — Гросери сделал паузу, но кобылка никак не отреагировала, и он продолжил: — Меня зовут Гросери Мерчант. Я вышёл из своей комнаты, а в коридоре была такая толчея, что я не знал, куда себя девать, — лез во все двери и случайно попал к вам. Видите ли, я сам здесь с сегодняшнего утра, какая-то Канцелярия решила, что я должен быть здесь, но я, признаться, понятия не имею, где я и что вообще происходит. Я знаком только с господином Спайком, но он не ввёл меня в курс дела, — вернее, ввёл очень по-своему, ничего толком не объяснив, а только запутав. Быть может, вы проводите меня к крылу для гостей или хотя бы объясните, как туда попасть? Я ведь ровным счётом пока ничего не знаю. — Неожиданно Гросери пришло в голову, что это единорожка могла быть одним из тех кандидатов, о которых вскользь упоминал господин Спайк; разумеется, выглядела она куда более презентабельной, чем Гросери, и этот коридор наводил на мысль о куда более высоком её положении, но ведь не зря господин Спайк отмечал уникальность Гросери, неопределённость его статуса, которая сейчас изучается Канцелярией и в дальнейшем должна, безусловно, исчезнуть. А до тех пор не ясно, за что Гросери поместили в замок, потому давать ему покои, которые предназначены для тех, кто удостоился награды, было бы столь же рискованно, как и помещать его в темницу. — Ещё раз прошу простить меня, но как вас зовут и как вы…

На протяжении речи Гросери единорожка смотрела на него с насмешливой, чего-то ждущей улыбкой, которая под конец переменилась. Кобылка сделала несколько шагов назад, на её мордочке появилось брезгливое удивление сродни тому, которое испытывает хорошая хозяйка, увидев на своей кухне таракана. Кобылка поджала губы и прикрыла глаза, словно её мутило от вида Гросери; она так явственно источала отвращение и пренебрежение, что Гросери невольно отпрянул.

— Если вы… — начал он дрожащим голосом. — Если вам так неприятно моё общество…

Единорожка окаменела; омерзение её достигло такой высоты, что буквально парализовало её. Вдалеке послышался крик:

— Что?!. Что вы… Что вы делаете?!

К ним со всех ног бежал господин Спайк, придерживая длинные полы сюртука, чтобы не запнуться. Он влетел в Гросери и принялся отталкивать его от единорожки, вкладывая в толчки столько силы, не ожидаемой от его маленького тельца, что Гросери едва не упал.

— Убирайтесь отсюда! Вон, вон! — закричал господин Спайк, и Гросери, пребывая в крайнем смятении, повернул прочь, не попрощавшись со странной кобылкой. Краем уха он слышал сбивчивые извинения господина Спайка, а чуть позже его нагнал сам дракончик, вымотанный настолько, что отпустил полы сюртука, в которых тотчас начал путаться.

— Как вы вообще попали сюда?! Как вы посмели заявиться к одной из Советниц и заговорить с ней? Вы понимаете, что вы только что нарушили целый сонм правил и законов, по-хорошему вас следовало бы засунуть в тюрьму, ведь вы самый настоящий преступник, отпетый преступник! Ваша наглость не знает границ, вы нарушили мой приказ и вышли из комнаты, но вам мало, — вы вынудили своей бессмысленной болтовнёй тревожиться госпожу Советницу! Знаете, как они чувствительны?! Ох, если она сегодня не заснёт, в том будет только ваша вина, вы, негодный ребёнок, вы, варвар!

— Позвольте, — сказал Гросери, — если я и побеспокоил госпожу Советницу, то я всё равно не пойму степень своей вины, поскольку я ничего не знаю о здешней жизни. А вы, вместо того чтобы помочь мне обустроиться здесь, убежали, отдав мне на прощанье нелепейший приказ сидеть в своей комнате, — будто собаке в конуре. Вы прекрасно знаете, что у вас нет никаких оснований задерживать меня на одном месте, так как я не преступник, а единственной ограничивающей стороной указа является необходимость постоянно пребывать в замке, что я и выполняю. Обо всём остальном и речи быть не может, и если я и нарушил какой-то закон или, подозреваю даже, традицию, то это от незнания, которое вы всеми силами стараетесь во мне подпитывать!

Господин Спайк всплеснул руками.

— И что прикажете с вами делать? Вы не обладаете даже зачатками такта, необходимыми для проживания здесь! А я, а я меж тем старался для вас, добился двух личных служанок, — и ради чего? Ради того кинжала в сердце, что вы вонзили сейчас? Заклинаю, проявите благоразумие и следуйте советам — заметьте, не приказам! — что я вам даю, не лезьте в тонко отлаженный механизм замка своими небрежными копытами.

Гросери смутился; он-то думал, что господину Спайку нет дела до очередного пони, попавшего в замок, а дракончик в этом время, как выяснилось, старался ради того, чтобы обеспечить ему наиболее комфортные условия!

Они достигли той двери, за которой ранее протекал бесчисленный поток пони. Но, когда они вышли, Гросери с удивлением отметил, что от недавнего буйства не осталось и следа, разве что мелькали иногда одиночные слуги. Господин Спайк пошёл впереди, и Гросери не оставалось ничего иного, кроме как последовать за ним, держа дистанцию, на случай если господин Спайк вдруг остановится.

— Я радостью подчинюсь вашим рекомендациям, — сказал Гросери. — Но мне будет проще находиться в рамках, если вы расскажете мне о здешнем устройстве и правилах. К примеру, кто такие госпожи Советницы, которых ни в коем случае нельзя беспокоить?

По выпрямившейся, напрягшейся спине господина Спайка было видно, что он не хотел говорить об этом, но тем не менее он сказал:

— Госпожи Советницы — чиновники, которые по рангу приближаются к доверенным лица принцессы Твайлайт Спарк; они составляют административный круг, который управляет деятельностью местного сектора Канцелярии и который регулирует жизнь всего замка. Теперь вы понимаете, как невоспитанно было ваше поведение? Как глупо было требовать ответа от госпожи Рэрити? Да, именно так зовут ту, чей покой, столь редкий в последнее время из-за навалившейся бумажной работы, связанной с обновлением каталогизации переписки между секторами, вы нарушили. Естественно, она не стала разговаривать с вами, вы просто не имели права услышать от неё хоть одно слово! Было бы безумием предположение, что она, один из высших чиновников, ответит вам. Немыслимое безумие уже то, что вы увидели её… Я надеюсь, она не потеряет аппетит от такого зрелища!

Господин Спайк остановился около одной из дверей, и Гросери осознал, что они пришли. Как ни странно, несмотря на то что они не торопились, по ощущениям времени прошло куда меньше, чем когда Гросери в одиночку изучал замок. Должно быть, это было связано с тем, что господин Спайк куда лучше знал его схему, да и личное восприятие сыграло свою роль, ведь тогда Гросери нездоровилось, а при наличии недомогания всегда кажется, что время идёт медленнее.