Говно, моча и тепловые трубы

«Трава просыпалась на ковер – нужно скурить ковер»
Вот сидишь ты ночью на кухне, да? Старые обои, хуёвая газовая плита, табуретки крашенные, ну ты понимаешь. А ты накуренный в говно, да еще и перед этим всем делом выпил пол бутылки водки с объебком каким-то левым. Так вот, сидишь ты со спицами в руках и пряжей, да? И понимаешь, что не вяжется нихуя. И так всю ебаную жизнь.
Кто бы что не говорил, а место рождения человека накладывает, наверное, самый глубокий отпечаток на мировосприятие человека. Вот, к примеру, родился человек родился в горах, в маленькой деревушке. Рядом лес, речка, воздух чистый. Все ебла, проскакивающие мимо тебя в течении дня тебе хорошо знакомы, куча родственников, братья всякие блять, сестры. Все детство провел в условном говне, картошка, помидорчики там всякие окучивал. Душа. Живи и наслаждайся жизнью.
Но вдруг судьба, по средствам блядской железной дороги, доставляет тебя в степи северного Донбасса. Выходишь ты часов в 5 утра на заёбанной жизнью железнодорожной станции и видишь. Именно видишь, потому что легкие все еще в диком ахуе от состава здешней атмосферы, черную угольную паутину, которая тонкими капиллярами пронизывает весь воздух. Горизонт уже закрыт не горными хребтами, или полями с тонкими лесополосами.  Слева, например, силикатный карьер, огромный, метров пятьсот или шестьсот в высоту. Именно в высоту, потому что гениальные советские ландшафтные дизайнеры, закончившие девять классов на всех, и бесспорно уникальным чувством прекрасного, решили, что если город с севера будет ограждать слоистая каменная стена, то у рабочих, которые возвращаются домой со сталелитейных заводов, будет повышаться настроение и возникать желание жить.  Но как-то не сложилось.
Сзади тебя, и почти на половину всего горизонта стоят мертвые памятники счастливого социалистического прошлого. Огромные, темно-красные, разных форм и конфигураций, ржавые и заброшенные металлоконструкции метров по тридцать в высоту. Если попытаться абстрагироваться от всего этого блядства вокруг, то можно провести некоторые параллели со Стоунхенджем. Из этой хуйни, к слову, рано утром начинает валить красновато-серый дым. Выглядит весьма романтично, приезжие даже принимают это причудливое явление развитого индустриализма за рассвет. Ну а люди местные, а в особенности те, кто имеют хоть какое-то отношение к такому производству, на ночь закрывают окна, даже в самые жаркие летние дни. Если кто-то рискнет вывесить сушить белье за балкон на ночь, утром обнаружит на нем тонкий слой черной маслянистой пыли. Хотя люди и приспособились к такому положению вещей морально, их бренные тела не доживают в большинстве случае даже до пятидесяти.
Так, о чем это я? Человек, лицезреющий это в первые придет либо в восторг от этого трэша, идеально вписывающегося в музыкальную волну Сиэтла конца восьмидесятых или Берлина конца девяностых, либо впадет в глубочайшую эмоциональную кому.