Началось все со шпица моей матери. Рыжая, безумно дорогая, гиперактивная самка. За ней она ехала из нашего Томска в самую Москву, за что я, между прочим, сильно ее упрекал. Приехал этот шпиц щенком, очень маленьким и мог уместиться на ладони. По давней традиции, которая корнями уходит в мое маниакальное детство, я избивал всех новых животных в доме, дабы, как я мог в ту пору объяснить себе,  показать свое доминантное человеческое положение.
Первую неделю от приезда шпица я весьма успешно сдерживал свои агрессивные порывы, так как дал себе слово не распускать руки. Последняя моя попытка доминации закончилась очень глупо и неприятно: дорогая и милая на вид вислоухая кошка от хлестких ударов полотенцем испражнилась на родительской кровати, а после с диким страхом и истерией улизнула под кровать, откуда я не мог ее никак достать. По прошествии трех недель, пока родителей не было дома, она издохла. Но внутренний порыв жестокости, когда стискиваешь зубы и болят тупой болью виски, заставил меня взять в руки отцовский ремень и избить собаку в коридоре. Для этого у меня даже был мнимый предлог: шпиц перекусил все провода, которые мне лень было уже вторую неделю убрать в плинтус. Я взял трясущееся рыжеватое существо за шкирку и поднял до уровня глаз. Дыхание его, ровно как и мое, бешено участилось. Черные глаза в особом, животном, до того тупом и бессмысленном, недоумении тревожно дергались. Рот шпица был раскрыт, язык высунут. Я сильно сжал кулак на его шкирке, он сначала робко застонал, а потом во весь свой, насколько позволяло ему тело недособаки, тоненький голосок завизжал.  В моей голове наравне с суетой мелькали также и вполне приличные мысли как будто хирурга перед операцией: "На пол не кидай, она не кошка. Брось на кровать, а на кровати-то и разгуляешься!".
От волнения мелко-мелко перебирая ногами, забегаю в родительскую спальню. Остервенело бросаю шпица на подушки, в полете его пару раз перекрутило да так, что я было испугался за него. В чем смысл пытать дохленького пса? Особую сласть доставляют взвизгивания живого, маленького непонимающего щенка, а потом уже само ощущение власти, удара. Эта же самая сласть и пронизывала меня во время нашего соития с девушкой. Руку на шею и в самое последнее время, когда вот-вот, сжимаешь в кулак сильнее и сильнее, а она стонет уже, а ты давишь по-прежнему сильно, и не отпуская. Резкий удар после по подушке, завершая взрыв эмоций. Иногда, впрочем, и по голове... Запрыгиваю на кровать, ремнем нещадно, работая на грани физического срыва, хлещу шпица. Из-за нетерпеливости своей я даже не спохватился его придержать, потому он и слинял. Ощущая себя немцем, зашедшем в лес искать партизанскую ячейку, медленно и изучающе хожу по квартире. Обычно они убегают на кухню и прячутся под стол, но эта была глупее, во сто крат глупее! В коридоре сразу за дверью. Трясется, дышит мелко и прерывисто, высунув язык. Хватаю резко за шею, кидаю уже на пол. Начинает громко скулить. Очевидно, повредила лапки. Придавливаю ее тело тапком, хлещу ремнем. Визг по всей квартире. Теплая моча намочила сквозь тапок ногу. Вдыхаю аромат ее. Обычно до того не доходило, но я почувствовал напряжение полового органа. Как-то резко теряю всякий интерес к этой собаченке, и она гадко убегает под кровать.
Вторая собака, которую я избил, был крупный тибетский мастиф. Был я тогда в деревне у деда и из-за моей городской изнеженности не мог ходить по-большому в грязный вонючий, противный сортир с пауками и осиным гнездом под крышей. Поэтому имел обыкновение опорожнять кишку прямо во дворе. держась за капот дедовского уазика. Опорожнившись, засыпал каловые массы землей. Как случилось так, что я избил того мастифа? В очередной раз, когда я сидел на корточках во дворе, он стоял рядом и принюхивался. Сначала я не придал этому значения, но потом он опасно, все разнюхивая, приблизился ко мне почти вплотную. Это меня очень разозлило, но краем сознания я понимал, что в очередной раз предаваться моей позорной страсти было бы особенно тоскливо. Тем более, на тот момент мне было уже четырнадцать лет, и меня окружающие, хоть и кривясь душой, принимали за взрослого человека.
Наложив, как обычно, кучу, я прикрикнул на мастифа, дабы избежать неприятных эксцессов, и пошел за лопатой. Вернувшись с лопатой, я застал моего мастифа за обильным калопоеданием, из-за чего незамедлительно озверел. Руки крепко сжали лопату, и я начал бить мастифа по телу и по голове со странным животным остервенением. Он было хотел кинуться на меня и уже оскалился, но ему незамедлительно прямо в зубы прилетел отвесный боковой удар. Оскал его пропал, а агрессивности не стало. Спустя еще два удара, он сильно застонал и в итоге рухнул на землю. Руководствуясь желанием унизить и отомстить, я зачерпнул лопатой свежего кала и обмазал всю его шерсть. Он так и не вставал, отчего мне стало несколько даже страшно. Хоть и временами он повизгивал, мне казалось, что он уже почти мертв. Я оттащил его на огород, где был шланг для полива, и обмыл его сильной струей грязной, из колонки, воды. В голове моей пронеслась дикая и странная мысль, которую, в связи с крайней степенью возбуждения, я незамедлился исполнить. Отогнув висевший на анусе хвост, я вставил в него шланг. Напор был сильный и спустя несколько секунд вода хлынула из него коричневым тугим потоком. Пес встрепенулся и сбежал. Уже отложив шланг и прикурив сигарету, краем глаза я заметил соседскую девочку торчащую из окна дома напротив. Она должно быть все это видела.
Всего меня пронизывает волнение, выхожу из калитки к ее дому. Она задернула штору и стоит сейчас за ней. Стучусь в дверь, открывает мамаша.
- Можно Олю?
-Зачем? - спросила мамаша своим индюшьим голосом. Мерзко. Отвратная женщина.
- Погулять.
Она в дверях отходит сторону и мне открыт проход, иду вперед до того самого окна. Она там за шторой, играет в прятки, пытается как будто в домик. Обернулась шторой, я сдергиваю штору, прижимаю властно ее голову за горло к уху. Шепчу быстро.
- Пошли на улицу... ты все видела!
- Что?
Она в недоумении. Все в деревне что ли такие? Хватаю ее за руку, сильно сжимаю, в штанах приподнимается, веду к улице, мамаша все видела, уже наплевать. У той странная улыбка, хоть дочь ее и уродлива, не может быть, чтобы в этой опустевшей свиноферме с населением в тысячу рыл, я единственный, кто осмелился взять ее высерка за руку и отвести за улицу с каменным членом в штанах. О, она его видела! Это я теперь понял. От власти, не от дочери. Она дает пьянь и возбуждение и это все. Скоро узнаем, впрочем, как далеко пошло.
Вывожу ее на улицу, она замедленная, чувствую в ней определенный автоматизм, она сама не верит во все и не контролирует ничего. Я вновь прижимаю ее к себе и шепчу.
- Что видела, сука, что видела...
- Всё! Всё видела что ты делал!
В глазах страх, отстраняюсь и смотрю. Ее грудь прерывисто поднимается, она красива на своей манер уебищности. Почему бы нет? Дикая идея промелькнула, ее реализация сможет все решить. И собаку и чрезмерное возбуждение. Она стоит в исступлении, хватаю пальцами как хлыстами ее плечи, прижимаю нос ко рту, она смотрит на меня большими глазами и рот открыт, из него гнилью как черви невыносимо.
- В баню.
И дергаю за руку, бежим во двор нашего дома, резко открываю дверь в баню, там пусто и холодно, по углам пауки. Темно. Включаю свет, ложу ее на нары. Раздеваю. Красные шорты летят в угол, маленькие груди, еще должным образом не сформировавшиеся, дрожат от испуга, через белую майку легко поглаживаю, чтобы успокоить. Майку оставляю. Розовые трусы к шортам. В глазах скопились слезы. Похоти не было. Была жажда власти и половое отчуждение. Она лежит и девственна, я сажусь на нары и в миссионерской позе рву плевру. Кровь на члене и резь в уретре, я продолжаю отчужденно трахать. В унынии хватаю ее за шею, сжимаю кулак, она слабенькой ручкой берется за кисть мне, в глазах жалость, во мне самом жалость и злость мешаются с ненавистной мерзостью. На нарах справа веревка, обматываю кулак, начинаю бить ее лицо. Первый удар она не понимает. Второй удар вопль. Третий кровь из носа. Четвертый раненный зверь. Пятый лицо в кашу и приглушенное попискивание сквозь искривленный изуродованный рот. Далее веревку вокруг шеи, кулак в крови и больно. Поднимаю ее тело, она вялая, не сопротивляется. Натягиваю веревку на крюк для веников, она руками слепо водит по воздуху. Натягиваю веревку сильнее, ставлю ее на брус, который должен сгореть. Ее рука случайно находит мой хер, начинает вяло дрочить. Запекшаяся кровь на пальцах как нождачкой по коже.
- Убери руку.
Привязываю веревку к основанию нары. Подхожу к ней, критически осматриваю. Изгибы молодого тела в древесной темноте бани. Обнимаю, продолжаю. Спускаю на живот, избитый и искусанный во время оргазма. Сперма затекает в рваные раны. Выпинываю брус у нее из-под ног. Дрожь, потом рывок в низ. Задыхающиеся стоны с рычанием. Водит руками опять.
Резкий ступор в голове. Она висит минуту. Беру нож, режу веревку. Убегаю.