Глава 1. Аксиома.

С какого момента всё началось? За три месяца до того как Андрей оказался здесь, хотя «здесь» – понятие не то, которым он пользовался все прошлые годы своей жизни. Пришлось изловчиться и вводить новые определения, когда даже «икс», «игрек», «зет» и «тау» перестали давать исчерпывающую информацию. Но если рассуждать детерминистски, началось всё с Большого Взрыва, но таким образом начинал уже, скажем, Стивенсон свой «Криптономикон», поэтому мы откажемся от затеи беззастенчиво своровать идею описания событий с самого начала.
Начнём с того момента, когда Андрей вылез из электрички с сорокакилограммовой сумкой, набитой по обычному методу всех, кто впервые покидает дом: половина вещей была совершенно не нужна, вторая половина положена родителями безо всякой оглядки на вес, и где-то между этими двумя половинами притаилась горстка совершенно необходимого.
Немногочисленные пассажиры неспешно расходились с платформы под завистливыми взглядами неуклонно нарастающей толпы на противоположной стороне путей. Там все готовились к битве за шанс пробраться в переполненные вагоны электрички, которая вот-вот должна была подойти из области. В полупустом вагоне поезда из Москвы и без того становилось жарко, несмотря на ранний час, и страшно подумать, что сейчас творилось в до отказа забитых «собаках», которые с восходом солнца выходили с дальних станций.
Оглядевшись, Андрей припомнил дорогу и не успел обдумать, как он потащит скарб на своих худых плечах, как перед ним нарисовался странного вида человек. Выглядел он совершенно нормально для того, кто привык начинать день с лосьона и заканчивать составами, рецепт которых заставил бы выучить глаза даже алхимика. Лицо, словно несколько десятков раз смятое и снова разглаженное. По такому лицу не определить возраст: может быть как двадцать пять, так и сорок. Голос, хриплый как у туберкулёзника уже написавшего завещание, но с моложавыми нотками, словно голос только переломался. Кроме подобающей одежды, а именно застиранных джинсов, вытертой на локтях ветровки и разбитых кроссовок, он носил на голове некогда тёмно-красную, а теперь выцветшую до розового кепку, какую носили лакеи в  отелях.
- Заезжаете? – гаркнул он не то вопрос не то утверждение.
Андрей попытался найти ответ, но не смог и подумал, что, пожалуй, стоит сделать вид, что он ничего не понял и просто уйти, но странный тип, уставился на него пестрящими розовыми прожилками в белках глазами и снова раскрыл рот.
- Если заезжаете, донесу вещи. Триста рублей. – И потянулся было к сумке Андрея. Тот не хотел ни заводить знакомства с местными маргиналами, ни давать денег конкретно этому забулдыге, поэтому бодро схватил сумку и попытался пройти, но понял, что устал тащить её ещё на вокзале от поезда до электрички и бессильно бросил на бетон.
- Давайте донесу. Недорого, - хрипел хмырь у него почти над ухом. – Сами не дотянете.
- Да дотяну я… Не надо же! – Попытался отбиться Андрей и начал отступать, подволакивая за собой сумку, пока не понял, что пятка его левой ноги уже свесилась с платформы.
«От него же даже перегаром не тащит! Поехавший, ей-богу, поехавший!», подумал Андрей и приготовился испробовать спиной легендарную мягкость бетонных шпал под взглядами толпы, зевающей на противоположной платформе. Они глядели с вялым интересом и, похоже, даже ленились мысленно делать ставки.
- Альфред, ёб твою! – раздался слева голос. Андрей обернулся и увидел как трое парней приближаются с дальнего конца платформы. – Ты где должен быть, паскуда?!
 Самозваный носильщик обернулся и уставился на них.
- Ты где, тварина, должен быть? – рявкнул на него тот, что шёл слева. Он был небольшого роста, небрит до той степени, чтобы ещё не стать бородатым, и презрительно глядел на Альфреда из-под прямого козырька бейсболки.
- Где? – Не отрывая взгляда, спросил Альфред, начиная пятиться к ограждению платформы. – Где быть?
- Далеко, ой, далеко, Альфредик. А то мои пиздюли тебя догонят. – Он рванулся вперёд и точно заехал Альфреду как следует, но тот неожиданно ловко увернулся, перемахнул парапет и с треском ломанулся сквозь кусты.
- Чтоб тебя здесь не видели! – заорал парень ему вслед. – Сука! Слышишь, Антон, - он повернулся ко второму, - надо сдавать его. Борзеет, сволочь.
Тот, к кому он обращался, мрачно оглядел местность и подошёл к Андрею. Тот смог его, наконец, рассмотреть: долговязый и худой, он возвышался над Андреем как сторожевая вышка, и смутно проскальзывало воспоминание, словно этого Антона он уже где-то видел.
- Живой? – спросил он, рассматривая Андрея сверху,  как энтомолог навозного жука, случайно проскользнувшего в террариум с редкими  бабочками.
Андрей кивнул. Ситуация была по меньшей мере странной. По большей – феерическим бредом. Стараясь говорить осторожно на случай, если эти трое окажутся тоже не в себе, он задал единственный нейтральный вопрос, который пришёл ему в голову.
- Он это… сумки носит?
- Носит. И что характерно, не ворует, - ответил Антон.
- Редкий тип исключительно местного производства, - подал голос третий, на лице которого было написано, что он чудовищно сильно хочет спать, и разговаривает с беззаботностью человека, уверенного, что когда он заснёт, прежний мир просто исчезнет. Он нёс в руках толстовку, которую перекладывал из руки в руку, вешал на шею и всячески не давал ей оставаться неподвижной.
- Единственный в своём роде, - сказал Антон.
- Единственная в своём роде мразь, - добавил небритый, - я его точно сдам куда надо.
- Тебя как зовут? – спросил Антон.
- Андрей.
- Антон, - и протянул худую жилистую руку с парой цветных бумажных браслетов на запястье. «Где-же, где это было?»
- Стас, Женя – представились небритый и сонный.
- Вот что, Андрей, - сказал Антон, косясь на сумку, готовую рухнуть с края платформы, - пошли с нами до общежитий, а то напорешься опять на кого-нибудь.
- Да не надо, спасибо… Я сам как-нибудь, - пробормотал Андрей. Больше всего ему хотелось остаться в одиночестве, забиться в угол и не встречать никого ещё тысячу лет.
- Без паники, - успокоил его Женя, - у нас доставка бесплатная.
- Пошли, бедолага, - сказал Стас и подхватил ручку его сумки. Андрей недолго думая вцепился в другую, и все четверо двинулись к выходу с платформы.
Адреналин начал отходить, и лёгкая послестрессовая эйфория принялась подталкивать Андрея поболтать.
- А кто это был вообще?
- А? – переспросил Антон.
- Кто этот мужик?
- Наша звезда. Альфред - король улиц, - ответил Женя.
- Местный бич, - сказал Антон. – Учился тут когда-то, ещё в девяностых, потом вылетел. За что – никто не знает. Обретается тут,  занимается чем попало, теории какие-то бешеные проповедует. Теперь вот носильщиком заделался.
- Чётко ему сказали, до середины сентября не высовывайся, не пугай молодёжь, - сказал Стас, до этого молча пыхтевший слева, - а он вылез, тварь, ещё в августе.
- Погрешности большие у Альфи. Неделей больше, неделей меньше, - сказал Женя, помахивая толстовкой в воздухе. – Или календарь собственный придумал. Ещё один. Трёхсот пятидесятидневный.
- Он правда Альфред?
- Увы, - ответил Антон.
- Фамилия-отчество каждый раз новые. Поспрашивай как-нибудь, - сказал Женя.
- Не поспрашивает он. Сдам я Альфа в ментовку. Пять лет его гоняю, по боку ему, – сказал Стас.
- Смотри, как бы он тебя потом не сдал. Он же идеальный свидетель, - сказал Женя. Стас бросил на него угрожающий взгляд,  и Женя, похоже, понял, что не всё в мире обнулится, когда он уснёт. Он отвернулся и сделал вид, что рассматривает кусты вдоль дорожки.
Тем временем они вышли из рощи, отделявшей железную дорогу от городка, но свернули не влево, к учебным корпусам, где Андрей был летом, а вправо, туда, где из-за деревьев белели стены общежитий. Воспользовавшись паузой, Андрей попытался как-то переместить разговор в русло, не приводящее его в ужас своей ежесекундно открываемой сложностью.
- А вы, парни, с какого курса?
- Со счёта сбились, - отмахнулся Женя.
- Уже ни с какого, - ответил Антон, - с этого года я замзавлаб фундаментального факультета, - поэтому со всеми вопросами касательно лабораторных обращайся ко мне. С остальными – к Стасу. Он у нас внештатный организатор.
- Организатор чего?
- Что понадобится, того и организатор, - ответил Стас.
- И швец, и жнец и на дуде тоже способный музыкант, - на этот раз толстовку Женя привязал к лямке рюкзака, и она болталась, почти задевая землю.
- А это Женя, просто Женя, особых качеств нет, - ухмыльнулся Стас.
- На самом деле Евгений – особый человек. Не обращайся к нему ни с какими вопросами, ответов не получишь, а задумаешься над чем ещё. Но раз ты на фундфаке – не минет тебя общение с Женей, - изрёк Антон.
- А теперь он спросит «Думаешь, как я понял, что ты на фундфаке?», - сказал Женя, - и перечислит десять признаков, девять из которых он бы ни за что не распознал, если бы не факультетский значок на твоей сумке, образца этого года.
Проговорив всё это на одном выдохе, Женя замолчал.
- Так, здесь я прощаюсь, - сказал Антон, едва они подошли к широкому двору между двумя жилыми корпусами. Двор был изрезан узкими асфальтированными дорожками, между которых хаотически торчали лавочки, турники и стволы деревьев, расходящиеся широкими кронами, несмотря на обрезку веток, упорно лезущими в окна. Троица бегло распрощалась, отшутила пару каких-то своих дежурных шуток, нисколько не стесняясь присутствия Андрея, и Антон ушёл влево, пожелав Андрею успехов.
В холле общежития было тихо и сумрачно. Сквозняк, дующий сквозь распахнутые двери, шуршал листками, наскоро прикреплёнными к доске объявлений. Стас остановился возле блестящего турникета и постучал в стекло кабинки слева от него. Оттуда показалось усталое лицо охранника, лет сорока. Они со Стасом пожали друг другу руки.
- Утро, Саныч. Коменда здесь? – Спросил Стас.
- Не, понедельник же. Будет в десять.
- Ну открой тогда духанку. Первокур у нас. Пусть поспит до десяти.
- А бумага есть?
- Направление тебе пришло? – Стас повернулся к Андрею.
- А, сейчас, - спохватился Андрей и вытащил из рюкзака толстую папку набитую документами, которые задавали его положение и обществе. Пока существовали они, существовал и он, как Андрей Михайлович Каменский. Без них он являл собой собой просто гору слизи, которую  по ошибке можно принять за человека. Ещё дома, сидя на полу среди разложенных рядами вещей, он сложил их в том порядке, в каком они должны были, по его представлениям, понадобиться. В этот раз он не прогадал. Направление на заселение было сверху. Саныч бросил короткий взгляд на лист, даже не читая его, и звеня связкой ключей, пошёл открывать дверь в углу холла.
- С эскортом, как президент, - ухмыляясь сказал он.
- Он на Альфреда нарвался на платформе, - пояснил Стас.
- Так вы же его выставили, - удивился Саныч. Он ворочал большим двухбородым ключом в замочной скважине.
- Выставить-то выставили, да он лезет, падла.
- Проблема зла, Фродо, в том, что оно всегда возвращается, - тихо сказал Женя.
- Смотрите, как бы он всех первокуров не распугал, - Саныч справился с замком и распахнул дверь.
- Ну всё, устраивайся, - махнул ему Стас и быстрее, чем Андрей успел поблагодарить его, скрылся на лестнице.
- О, прелестная духанка, - закатив глаза, почти пропел Женя. – Сам я когда-то приехал сюда в пять утра и умудрился продрыхнуть до вечера. Пришлось ждать следующего утра. Никто меня не разбудил. Эх… - Он повернулся и, пошатываясь, пошёл к лестнице, что-то бормоча про себя.
За дверью оказалась длинная комната с пятью двухъярусными кроватями.
- Ну всё, жди коменданта, - сказал Саныч. Андрей ответил коротким «спасибо» и остался один. Солнце косо било в окна сквозь кроны деревьев за окном и грозило к десяти утра устроить внутри банный день, поэтому Андрей выбрал кровать возле южной стены, от которой шёл приятный холод, сел и огляделся. Кроме кроватей в комнате были только штабеля стульев в дальнем конце комнаты и несколько выцветших картин абстрактного содержания под пыльными стёклами. «Как в тюрьме», подумал Андрей, и уже собрался было лечь и не думать, что ещё может случиться в этом месте, которого он уже начал бояться, но заметил среди наполненных хаотичными мазками прямоугольников чёрно-белую фотографию. Любопытство взяло верх – он подошёл к стене.
На фото было семь человек на фоне главного корпуса. Справа – парень с глубокими тёмными кругами под глазами и небрежно откинутой назад чёлкой, второй – высокий, в сером костюме, выделялся светлым пятном на фоне тёмных пиджаков остальных.  Следующий – полноватый, ухмыляющийся во все тридцать два, со слегка лысеющей головой, за ним – широкоплечий, с хмурым взглядом, волосы блестят на солнце. Пятой - девушка,  единственной девушкой среди них, с очень белым лицом, в больших очках, скромно улыбающаяся в объектив. Девушку приобнимал коренастый молодой человек с изящной эспаньолкой, больше ничем внешне не выделяющийся. На его плечо опирался локтем ещё один, с забранной назад массивной шевелюрой. В углу снимка стояла слабо различимая пометка «02.06.1977».
«До сих пор тут. Сколько же они ремонт тут не делали. И фотография вроде личная, а висит на проходном дворе». С этими мыслями Андрей скинул кроссовки и лёг на кровать поверх покрывала, которое как все покрывала во все времена изображало мешанину из цветов и листьев. На нижней стороне верхнего яруса не было ровным счётом ничего интересного. По стене от пола до потолка проходила трещина. По её краям неё виднелись слой за слоем штукатурки и краски, уходящие в темноту.
Прошумела невдалеке электричка, за дверями простучали шаги двух пар ног: шлёпанье кед и звонкий стук каблуков. Глухие голоса сверху, чей-то смех. На какой-то момент Андрей оказался в центре мира этого здания, слыша все движения его жильцов, шум воды в артериях труб, множество шорохов и шумов неясной природы, доносящихся с разных сторон сквозь стены. Вытащив наушники, он заткнул ими уши, нашёл Пинк Флойд в плейлисте и задремал. Часы на его телефоне показывали 7:31.

Глава 2. Перестановки.

Ещё три месяца назад Андрей полагал, что ему уготовано место где-то среди многочисленных факультетов и кафедр МГУ. Он мечтал, что через несколько лет будет блистать своим талантом подобно бриллианту в венце короны, и когда он будет входить в комнаты, все будут не то чтобы вставать, но готовиться слушать и почтительно склонять головы.
С двенадцати лет он начал проявлять немалые способности почти во всём, за что брался. Если бы не природная асоциальность и неспособность ужиться ни с кем, из-за которой на него ополчались все и каждый в любом коллективе, он мог бы достичь и большего. Только к шестнадцати годам он стал едва понимать, как можно идти на компромиссы в общении, и стал бы, возможно, нормальным человеком, но все последние годы школы он яростно зарывался в учёбу, каждый раз пытаясь докопаться до оснований и каждый раз впадая в бешенство от собственной неспособности объять фундамент познания.
Тем выпускным летом Андрей сидел на лавочке в одном из бесчисленных парков вокруг Университета. Пять минут назад закончилась его первая попытка курения, поэтому он тихонько отходил, по привычке уткнувшись в телефон. Копаясь на сайте физфака, он наткнулся на ссылку, которая вела на сайт Московского Института Теоретического и Прикладной Физики, о котором до того слышал краем уха и всегда считал «очередной шарашкой из Подмосковья». Побродив по сайту, он понял, что стереотипы его пошатнулись, и неудержимо тянет туда. Институт предлагал невероятную свободу и море учебных курсов, множество организаций-партнёров, представители которых, как утверждалось, спят и видят как бы получить выпускников «самого прогрессивного ВУЗа страны». Множество известных людей, так или иначе, оказались связаны с МИТПФ. Для одних он был альма-матер, другие одно время работали там, третьи всю жизнь свою от окончания школы посвятили институту.
	Через два часа Андрей уже торчал в подмосковном ==== и разглядывал стопки буклетов в приёмной комиссии. Завешанные плакатами и флагами стены, приветливые  и обходительные люди, готовые часами отвечать на любые  вопросы с полнейшим знанием дела. А такого количества громких имён, приложивших руку к созданию института, он не видел почти нигде.
Всюду витал дух исключительности и невероятной элитарности места. Поля и рощи вокруг дышали дурманящим запахом безграничных возможностей, который въелся в разум Андрея за миллионы лет, которые его предки провели в пустошах. Опьянённый открывшимися перспективами, он недолго думая оставил свои документы и уехал домой, уверенный в том, что его ждёт величайшее будущее.
	Прошло два дня с приезда Андрея в ==== и теперь он немного ошарашен. Он сидит на кровати в своей новой комнате на третьем этаже, глядя как его сосед Миша расчерчивает карандашом план размещения мебели в комнате. Третий, Артём, ушёл выписывать новые шкафы и кровати. Казалось, что на старых устроили оргию стадо африканских слонов и племя их погонщиков одновременно. Один из шкафов удалось воссоздать почти в первоначальном виде, остальное восстановлению не подлежало. На счастье, у Артёма нашли огромное шило в заднице, из-за которого он ни на секунду не мог прекратить что-то делать.
	Теперь, спустя полчаса, он ворвался в комнату в сопровождении бородатого малого, который упирался в перекладину двери, и девушки, усердно грызущей ручку, уткнувшись глазами в пустой лист перекидной тетради в руках.
	- И это вы называете «в пределах нормы»?! – Возопил Артём так, что зазвенели  стёкла. – Да тут Сталинград отыгрывали!
	- Сталинград, Сталинград… Видал я и похуже, - отмахнулся бородатый.
Девушка прошла в комнату, с сомнением поглядела на вырванные с мясом дверцы шкафа и кровати, давно потерявшие связь с дужками и теперь сложенные в углу, что-то черкнула в тетради, хотя Андрей заметил, что это просто прямая линия. Повернулась, поглядела на латунные цифры, прибитые к двери.
	- Триста двадцать се-е-емь… - протянула она, задумавшись о чём-то. – А-а-а, Болгаренко и Духовский. Последнее пристанище. Саша, Саш, ребята-то после них самых селятся.
	- А то я не заметил, - ответил бородатый, - и вообще, ничего в них не было. Это вы всё их выставить пытались. – Потом обвёл взглядом троих, хмыкнул и заявил: «Нужна мебель – тащите сами. Хватайте старьё на вынос и го за мной».
	Взвалив на себя останки шкафа, соседи потащились за Сашей, который двигался с грацией башенного крана, и отстукивал пальцами на всех попадающихся поверхностях бодрый марш. К первому этажу он начал ещё и напевать, подражая звукам трубы. Там их нагнала девушка с тетрадью и принялась записывать номера, намалёванные белым в укромнейших уголках каркасов. Распахнув неприметную дверь под лестницей, Саша картинно откинул правую руку: «Прошу! Сложите нормально только. Потом чёрт ногу сломит разбираться».
Пока Артём с Мишей ставили то, что раньше было шкафом на другой шкаф под комментарии Саши, о том, что их даже в грузчики брать не следует, не то, что в институт зачислять, Андрей сгрузил спинки кроватей к куче им подобных и огляделся.
В этом царстве готовящихся к списанию вещей Андрею показалось, будто он в хосписе. Здесь не было почти ничего, что можно было бы починить, только искалеченная мебель, две плиты, покрытые абсолютно чёрным нагаром, и грозно белеющий в углу холодильник. Дальние углы подвала были не освещены, они превращались в лабиринт колонн, стен и перегородок. Что-то медно поблёскивало в темноте.  Андрей двинулся в тёмную арку, прошёл, согнувшись в три погибели по узкому проходу, подсвечивая себе фонариком, и оказался в той части подвала, где даже не было бетона под ногами. Тут стояли нараспашку пустые железные шкафы, спутанные мотки провода валялись под ногами, напоминая змей, которые по весне вылезли погреться на солнце. Слабый свет из маленького окошка у потолка превращал комнату в камеру тюрьмы, куда на вечное неиспользование были заточены вещи. По левую руку в стене был ещё один проём, наполовину замурованный кирпичом. Андрей подобрался к нему и посветил внутрь. Там была пустая каморка с окошечком, противоположным предыдущему. Посветив направо, Андрей увидел, что вся стена исписана каракулями, совершенно нечитаемыми, выделялась только надпись, выглядящая по-гречески, намалёванная жирно поверх стёршихся неразличимых слов.

ρεντοφάεγώ

Хвосты букв до полуметра длиной, тоносы уходят чуть ли не под потолок. Чего-чего, а краски автор надписи не жалел.
- Андрей! Ты куда пропал? – Донеслось из дальнего конца подвала.
- Иду сейчас, крикнул он, и наскоро сделав мутный снимок на телефон, поспешил к выходу, по пути пару раз приложившись макушкой в низких проходах.
- Мы думали, ты заблудился там, - сказал Артём, - а ещё у тебя на башке мел.
Андрей полез наверх, стряхивая побелку с волос.
- Хотите мебель, шевелите ногами, пока не разобрали всё, - заворчал Саша.
- А зачем там такие катакомбы? – спросил его Андрей.
- Для Минотавра, зачем ещё - рассеянно ответил Саша, потом вздохнул, - много чего там хотели устроить в разное время. Всё накрылось. Только свалка и есть теперь.
Они вышли на улицу. Погода начала портиться ещё со вчерашнего дня. Ветер стал ощутимо пронизывающим, небо превратилось в сплошную серую плоскость.
- Вон ваши шкафы, - Саша показал на фуру, из которой сгружали частично разобранные, частично уложенные в коробки, предметы мебели. Рядом стояла Людмила Геннадьевна Сербина, комендант, в компании уже знакомой девушки с тетрадью и отбивалась от толпы людей, которые что-то наперебой ей втолковывали.
«Если господа студенты не позакрывают рты и не начнут вести себя нормально, они получат назад свою мебель из подвала», раздался над толпой чей-то мощный голос. Андрей поднял голову и увидел Стаса. Тот стоял под тентом фуры и помахивал завёрнутым в бумагу длинным предметом, похожим на связку ножек от стола. Когда все повернулись к нему, он добавил уже тише: «Ребята, спокойно и по одному. Подошли, уточнили номера, потащили что надо. Что как в первый раз?».
Саша подвёл троих к торцу фуры.
- Стас!
- Привет, Сань. Что у тебя? – они обменялись рукопожатиями.
- Перваки за Болгаренко и Духовского.
- У-у! Полный комплект? - вздохнул Стас.
- Полный.
- Ребята, тут в триста двадцать седьмую вне очереди, - повысил голос Стас, - ввиду бедственного положения.
Люди вокруг оживилась, послышались хохотки, кто-то смачно выругался, поднялся гул: «За болдуховщину что ли? – Они съехали, наконец? – Что значит «наконец»? – Ну всё, веселье кончилось. – Официально заявляю, Болдуховщина изжита. – Болгаренко же аспирант в МИФИ теперь. – Ждём новости о катастрофах с Каширской».
- Знали бы вы, чего мне стоило их спровадить, - проворчала Людмила Геннадьевна, - хоть вы у меня поспокойнее будьте, - обратилась он к Андрею и соседям.
- Поздно, Людмила Геннадьевна, где они жили, в каждой комнате атмосфера треша. Люди мутируют. Вон на Галицкого посмотрите.
В толпе опять зашумели: «Кстати, где Галицкий? - Приедет к пятому числу.  А где он? - В Архызе. – Творит зло в Архызе. – Чего? – Ты хотел сказать «творит зло и насилие в долинах Архыза». – А, ну да, точно».
- Ну всё, хватайте, - сказал Саша, - ваши две три кровати, три тумбочки, ещё шкаф и больше, в принципе-то, ничего. И не устраивайте болдуховщину.
Они перетащили всё в три приёма, на последней ходке Андрею не досталось груза, и н остался на улице подышать воздухом. Мебель быстро растащили, фура принялась выезжать из хитросплетений узких проездом, надрывно гудя и сигналя.
- Успел на горячее? – Раздался над ухом знакомый голос. Андрей обернулся и увидел Женю. Тот выглядел бодрым и отдохнувшим, в одной руке он держал длинную папиросу, в другой - двухлитровую бутылку воды.
- А? Привет. Да, всё успели. Кто такие Болгаренко  и Духовский, ты знаешь,?
- Пфф, да кто же не знает. Живая легенда, злые духи местного микрокосма.
- А в комнате после них почему разгром?
- А вот этого никто толком не знает. Они не признавались. Проводили свои изыскания здесь и там. Видел ямы у железной дороги? Нет? Ну увидишь ещё.
- Так что они делали? Мебель при чём  тут?
- Сие науке неизвестно. А ведомо мне, боярин, что принимали они всё подряд и чудом каким-то смогли не спалить контору. И ещё с Альфредом общались. Может, от него нахватались, но идеи у них были странные. Хорошо хоть хватило ума не лезть с ними на кафедру. Ну а в промежутках вроде нормальные были парни, способные.
- Ясно. Да, спасибо за помощь позавчера.
- А, это Стасу говори спасибо. Мне бы даже Альфред навалял бы. Если бы не перцовый баллон. Кстати, советую завести, если на север города ходить планируешь.
- Я посмотрю, - ответил Андрей. Он не планировал. – А что там такого на севере?
- Это не описать словами нашего скудного языка. Это видеть надо, чувствовать, это Пальмира и Эльдорадо в одном месте. Ну, увидишь ещё. Кстати, если ты прямо сейчас пойдёшь и поможешь вон тем юным леди, прежде чем до них доберутся вон те хищные третьекуры, то твои шансы возрастут многократно, - с этими словами он взмахнул в воздухе мундштуком с догорающим угольком и пошёл к входу в корпус.
Андрей обернулся и увидел трёх девушек, о чём-то спорящих возле огромной коробки, доверху набитой тем, что любой мужчина определит как гору ненужного хлама, а женщина – как базовый набор жизненно необходимых вещей.
Андрей быстро оглядел себя и порадовался за похолодание: он хотя бы не вспотел, пока таскал мебель наверх.
«Соберись, соберись, соберись, соберись…»
Подходя, он набрал в грудь воздуха и максимально уверенно произнёс: «Вам помочь?». Получилось не очень хорошо, но он хотя бы привлёк внимание: все три разом замолчали и повернулись к нему.
- Вам помочь? С этим, - он указал на коробку.
- Да - Нет, мы справимся - Да спасибо, - наперебой ответили они. – Нам в четыреста четырнадцатую.
Андрей без лишних слов схватил коробку за вырезы в стенках и потянул. «Да я же сейчас сломаюсь», подумал он, но не подал вида и нетвёрдой походкой зашагал в корпус. Перед лестницей он думал, что всё не так плохо. Ко второму этажу руки начали отрываться, к третьему спина взмолилась о пощаде, к четвёртому он успел умереть и вернуться в мир живых в новом теле, превозмогающем вес всего мира. Он аккуратно поставил ящик возле двери и медленно разогнулся, прислушиваясь к хрусту в спине.
- Спасибо большое, дальше мы сами, - сказала одна из девушек, отпирая комнату. Она прошла мимо Андрея, махнув ему по лицу каштановыми волосами, от запаха которых он совершенно обомлел, а когда мимо него проскочила вторая, коротко стриженая с пухлыми ярко накрашенными губами и блестящим колечком в крыле левой ноздри, он почувствовал в себе силы тащить этот ящик хоть на несуществующий двадцатый этаж.
- Да ладно, мне не трудно, - Андрей снова схватился за коробку и занёс её внутрь. Комната уже начала приобретать вид обычный для жилья студенток, заботящихся о своей женственности в атмосфере, которая превращает всех и каждого в вооружённых паяльниками бородачей. Шкафы заполнились десятками бутылочек и флаконов, кровати покрылись махровыми пледами и приютили пару плюшевых мишек и большого лохматого тигра с виноватыми стеклянными глазами.
	- Спасибо, - ещё раз сказала каштановая, - а то мы без помощников остались, пока все за мебелью охотиться ушли.
- Не за что.
	- Ань, напои хоть чаем человека, - сказала с укоризной коротко стриженая,  лукаво ухмыляясь при этом.
	- А ты чайник откопай сначала.
	- Блин, Аня, он у тебя перед глазами, - она постучала пальцем по чайнику, притаившемуся на тумбочке, потом отошла и села на кровать.
	- Давай вечером хотя бы. Дай разобраться с вещами, - она повернулась к Андрею, - как-нибудь потом, ладно?
- Заходи,  может, полочку ещё повесишь, - сказала коротко стриженая и захихикала в ладонь. Андрею стало неловко, и он подумал только, что можно как-то уже представиться.
	- Меня Андрей зовут, - сказал он.
	- Аня, - представилась каштановая, протягивая руку, - он слегка пожал её за пальцы, как по его представлениям нужно было при знакомстве жать руку девушке.
Светлана, - отозвалась с кровати коротко стриженая.
	- Кхм, - послышалось сзади. Андрей резко обернулся и увидел третью девушку, о которой совсем забыл. Всё это время она стояла сзади и терпеливо ждала, когда он уже освободит проход. Она была чуть выше его плеча; большие очки, маленькие алые губы, волосы тщательно собраны в хвост, из которого, тем не менее, вырвалось несколько толстых прядей. Она смотрела на него, как смотрят на собаку, вставшую поперёк двери: размышляя,  догадается ли животное само отойти или время дать пинка.
- Андрей, - пробормотал он.
- Нина, - резко ответила она и, отодвинув его локтем в сторону, прошла внутрь.
- Ну, я зайду ещё, - неуверенно сказал Андрей.
- Заходи, заходи, - крикнула Света, - а то мы не знаем тут пока почти никого. Хоть друзей заведём.
Когда дверь закрылась за ним, он услышал голос Ани: «Ты бы ещё трубы прочистить предложила» и заливистый смех Светы. Что-то начал говорить и третий голос, но Андрей не слышал. Он ушёл, сгорая желанием вцепиться зубами себе в локоть. Спустился на свой этаж, едва удерживаясь, чтобы не вбиться головой в стену.
Возле триста двадцать седьмой Андрей увидел картонную коробку. Заглянув в неё, разглядел стопки тетрадей и бумаг, обычные старые записи старшекурсников, остающиеся в наследство младшим. Собрался уже войти, но снова повернулся к коробке. Стопка листов, наполовину скрытая истрёпанной тетрадью была накрыта листом картона сверху и аккуратно перевязана. На картонке были пометки, которые и привлекли его внимание. Он сдвинул тетрадь увидел:

Болгаренко
1977 – 201х

Андрей обратно накрыл листы тетрадью и медленно поднялся. Ощущение было будто во сне, когда ты почти уверяешься, что всё уже наяву. Поворачивая ручку, он не отрывал взгляда от коробки. «Надо будет занести её в комнату. Обязательно».
 	Открывая дверь триста двадцать седьмой, он ждал, что Миша и Артём уже начали ставить всё на места и снова спросят, где его носило, или что-то вроде того, но никак не то, что увидел. Миша восседал на тумбочке посреди комнаты с пачкой листком, на которых Андрей различил кучи схем и эскизов, Артём нарезал круги по комнате. Они спорили о распределении места.
	Миша утверждал, что общая площадь, занимаемая мебелью, не изменяется, как её ни расставляй, поэтому предлагал оптимизировать расстановку, найдя решение, в котором будет максимальна диагональ крупнейшей из свободных площадок в комнате. Артём предлагал не заниматься хернёй, а просто расставить как будет удобней. Когда вошёл Андрей, они уставились на него, потом переглянулись.
- А может, кровати в два яруса соберём! – Выпалил Артём.
- И кто будет спать наверху? – Спросил Миша.
- Тот, кто накосячит больше всех за неделю.
- Да кто захочет меняться регулярно? Ты захочешь? Я нет. Ты, Андрей?
Андрей мотнул головой.
- Тогда потянем жребий, - предложил Артём.
- А может, вы перестанете страдать ерундой, а я просто буду спать наверху.
- А если ты поймёшь, что тебе неудобно и поменяться захочешь? – спросил Миша.
- Не захочу. Мне будет удобно. А ещё я думаю, что нам надо начать уже убираться, а то мы не до ночи не справимся. Да, и двухъярусную поставьте у окна.
- А это почему?
- Привилегия за то, что придётся залезать и слезать.
- А сказал, что будет нормально как угодно.
- Ну до какой-то границы, естественно. Вот она граница.
- А что потом она не сдвинется, чем докажешь?
- Миш, если хочешь, чтобы мы передрались из-за кроватей, то я тебя не понимаю.
- Кстати, как распределимся на уборку? – спросил Артём и Андрей увидел у Миши в глазах хищный блеск. Тот явно собирался с места в карьер начать рассчитывать трудозатраты.
- Как получится. Так и быть, пол за мной, - и вышел было, но вспомнил про коробку. – Что там за ящик снаружи?
- Без понятия. Мы собирались выкинуть, - пожал плечами Артём.
- Погодите пока. Есть у меня идея любопытная.
- Какая? – Ещё больше оживился Миша.
- Найти что-нибудь занятное. Это же история, хоть и недавняя.
Миша разочарованно выдохнул, Артём хмыкнул.
«Пусть лучше думают, что я повёрнут на старом барахле», думал Андрей, втаскивая коробку в комнату. Перед ним была тайна, и делиться ей он ни с кем не собирался.

Глава 3. Сентябрьская коммутация.

- Зачем мне история! – возмущался Артём, - Я понимаю ещё экономику какую-нибудь воткнули в расписание, но как будто я историю не знаю. Всё равно уровень не тот и он от их курса точно не поднимется. Только время занимать.
Все трое зависали в холле второго этажа, недалеко от расписания, которое постоянно возмущало Андреевых соседей. Миша сетовал на непригодность к его пикам эффективной работы, которые он тщательно  выводил в течение всего прошлого года. Артёму просто не нравились история и общая химия. Его заднепроходное шило заставило его в первые дни ломиться в деканат и учебный департамент с просьбами заменить программы, пусть хоть на какие-то со старших курсов. В департаменте недоумевали, деканат предложил ему хоть сейчас сдать по обеим дисциплинам экзамен, если он настолько самоуверен, что хочет редактировать учебный план по собственному желанию. Артём пообещал, что сдаст левой задней, даже не задумываясь. После этого его не раз уже замечали за тайной зубрёжкой первого тома Ахметова.
Сам Андрей первую неделю думал мало о чём, кроме учёбы. Она захлестнула его с головой. Хотя на доброй половине предметов он не узнавал почти ничего нового и откровенно скучал, тщеславие заставляло его делать всё полностью и предельно точно. Едва вернувшись в общежитие, он проделывал домашнюю работу от и до, разбирался в конспектах лекций, пока не мог проделать все выкладки в уме, считал и пересчитывал  первые лабораторные, пока не убеждался, что всё верно. В институте он появлялся не иначе как с полным термосом кофе, который он опустошал к концу занятий, от чего ходил всегда чуть взведённый и ошеломлённый.
Редко вспоминал он о коробке с бумагами Болгаренко и надписи из подвала, нормального перевода которой с греческого, как он обнаружил, не существовало. Не думал он и о девушках четыреста четырнадцатой комнаты, и за все дни, прошедшие с тридцатого августа, нечасто пах его посещало какое-то движение. Всё это осталось в августе, сейчас же он целиком отдался своей изначальной туманной идее о превосходстве.
- Да прекрати уже, всё равно всё придётся сдавать, - сказал Андрей, - кстати, что у нас сейчас?
- Линал, - вздохнув, ответил Артём.
- Ну хоть линал-то ты понимаешь, зачем?
- Я глядел в учебник. Первый семестр целиком аналитическая геометрия.
- Где-то тут обман кроется. Никак, масоны виноваты, - сказал Миша.
- Масоны деканата или иллюминаты учебного департамента? – Спросил Андрей, хитро косясь на Артёма. Тот только фыркнул в ответ.
- Я как-то привык всё сам планировать. Когда поступал, меня тут уверяли, что я стану здесь чуть ли элитой общества, - с досадой сказал он.
- Меня тоже. Но минимум, когда закончишь, - возразил Андрей. Сам он уже начал считать себя на ступеньку выше обычных, не имевших отношения к высшему образованию, людей. Довольно мерзко было слышать, как кто-то другой выражает такие же как твои мысли, только немного их изменяя. Поэтому он решил занять оппонирующую к своим убеждениям позицию.
- Да даже такой простой вещи, как курс скорректировать по своим интересам мне не дают, - проворчал Артём.
- Мне сказали, что это всё не важно, - пожал плечами Андрей, - и что курсу к второму-третьему почти все десять раз передумывают.
- А, что тут думать, - отмахнулся Артём.
- Надо готовым быть. Взяться за любую проблему.
- А я не хочу за любую. У меня есть вполне определённые. Ладно, химия. Но уж точно не исторические.
Миша, долго и упорно глядевший на часы, сказал, наконец: «Пошли, опоздаем».
Из коридоров давно сняли плакаты и флаги, люди перестали друг-другу улыбаться и в целом эйфория ожидания великих дел, царившая здесь всё время работы приёмной комиссии, начала сходить на нет. Они подошли к аудитории, в которую затекал поток первокурсников с азартно блестящими глазами. Внезапно,  Андрея словно что-то укололо. Он встрепенулся и оглядел толпу. Ничего странного.
Аудитория быстро набивалась народом. Несмотря на самое начало учёбы, уже началось естественное расслоение на партер и галёрку с мало заполненной серединой. Приглядывая свободное место для всех троих, Андрей снова почувствовал какой-то толчок изнутри. Взгляд его пробежал наискосок по рядам, зацепился за знакомое лицо, потом ещё одно и ещё. Да, вот они: девушки четыреста четырнадцатой. Светлана, равнодушно набирающая что-то на телефоне, Аня, болтающая с каким-то типом на ряд выше и Нина, напрягшаяся и постукивающая ручкой по столу. На ней была обтягивающая рубашка с рукавами пониже локтей, те же очки и волосы так же собраны в хвост.
«Без паники. Можно попробовать что-то исправить».
- У меня дела меня не ждите, - бросил Андрей приятелям через плечо, - и проскользнул к ряду, за которым сидели девчонки. Здесь он столкнулся с проблемой в виде дюжины человек, отделяющих его от нужного места. Все они разложили вещи по сиденьям и столешнице как будто собирались провести здесь как минимум день. Андрей принялся пробираться в середину ряда и заставил подняться их всех поочерёдно. Он цеплял рюкзаком всё, что было на столе. Чья-то ручка со звоном скатилась вниз. Приняв десяток полных ненависти и недоумения взглядов, Андрей, наконец рухнул на сиденье рядом с Ниной. Она вздрогнула и смерила его таким взглядом, что вот-вот воткнёт ему ручку в глаз.
- Привет, - сказал он, чувствуя как продукты надпочечников начинают безжалостно бичевать его миокард.  Нина не ответила, только отвернулась и стала смотреть на доску.
- О, Андрей, - Аня заметила его, - Свет, тут Андрей.
- Привет, Андрюш. Что не заходишь? Кто будет полочки вешать?
- А Ди-има? - забавно изобразив удивление, сказала Аня.
- У Ди-и-имы, - передразнила её Света, - руки кривые.
- А у Андрея так прямые!
- Андрей, - Света повернулась к нему, - у тебя руки из какого места растут?
- Из нужного, - ответил он.
- Ну вот и заходи. Аня тебе ещё чай должна.
- Я вам тут не мешаю вести светские беседы? – Резко сказала Нина, прервав своё долгое молчание. – Может, вы пересядете?
- Нина, не драматизируй, - усмехнулась Света.
Оглушающе затрезвонил звонок. Не успел он стихнуть, как в аудиторию бодро вошёл старик, седой как лунь, с плохо скрываемой зачёсом лысиной, впрочем, в  неплохом на вид костюме. Проведя обычные приветствия и написав на доске «Буркин Борис Евгеньевич», он начал громогласно вещать хорошо поставленным, наполняющим аудиторию голосом: «В этом семестре мы начнём с вами курс, именуемый традиционной Аналитическая геометрия и линейная алгебра. По сути, это несколько разные курсы, и геометрия у нас займёт до нового года только тридцать часов, то есть десять лекций, десять недель…»
- Нина, - тихо сказал Андрей, она опять не ответила, - Нина, я извиниться хотел.
- Пиши уже конспект, или ты мне мешать пришёл? – Прошипела она в ответ. Андрей заметил, что она бегло записывает план будущих лекций, который Буркин выводил на доске.
- Я не думаю, что это стоит записывать. Так или иначе, дойдём до туда, - попытался он зайти с фронта непринуждённых разговоров. Нина воззрилась на него взглядом коршуна. Пряди волос уже начали покидать её хвостик, свешиваясь на лицо.
- Что тебе надо? – Спросила она не прекращая записывать.
- А, я правда хочу извиниться за тот случай. Я… Я растерялся тогда, в прострации был полной. Прости, правда.
Она на секунду перестала писать, потом сказала только: «Извинения приняты» и продолжила как ни в чём ни бывало. Молчание длилось минут пять. За это время Буркин успел отколоть одну из своих ежегодных шуток про векторы, и исписать порядочно места на доске символическими записями координат. Взгляд Андрея, бессильно болтающийся по аудитории, наткнулся на тусклую надпись на столешнице, сообщающую классическое четверостишие о взаимодействии векторов и задних проходов лекторов,  а также об исключительном случае для Бориса Евгеньевича, которому  требовался ортонормированный базис.
- Ты что, никогда девчонок не видел? - Вдруг спросила Нина. Андрей вздрогнул от неожиданности.
- Почему?
- Это тебя надо спросить, почему.
- Да нет, с чего ты взяла?
- Ведёшь себя как мудак. И девственник. Мудацкий девственник.
Андрей опешил. Такой атаки он не ожидал. «Сколько же адреналина в этих долбаных надпочечниках», подумал он, чувствуя, как сердечная мышца снова пускается в спринт. «Ещё чуть-чуть и всей аудитории будет слышно, как оно колотится. Спокойно, Андрей, спокойно, будь мужиком, будь мужиком, у тебя никогда не было девушки, но ты мужик, мужик, мужик, для это обычное дело». Он выдохнул.
- Ну ладно, ты меня раскрыла. Что с того?
- А ничего. В комнате тогда раскрыл рот, только девчонок увидел, сразу башка отключилась.
- Ну не был я в такой ситуации, ну сплоховал, ну я же прощения попросил. А ты приняла.
- Да что с твоих извинений, ты же ничего не понял, опять накосячишь.
- Ну допустим у меня проблемы с общением. Вообще. Социофобия. Почему это тебя волнует теперь?
Нина запнулась на полуслове, сжала в руке ручку, оставляя на бумаге жирный тёмно-синий след.
- Потому что ты другим жизнь поганить начнёшь своим присутствием. Своими же проблемами. Когда у всех есть свои. И тут не клиника душевных расстройств. Вот и всё. О тебе-то я не волнуюсь, делай что хочешь.
- А вы можете потише свою драму разыгрывать? – Спросил кто-то сзади. Я слушать пытаюсь. Устроили тоже театр.
- А ты можешь язык в задницу засунуть?! – парировала нина Нина.
- Сам бы первый завалил, - прогудел на заднем ряду ещё один голос, обращаясь к первому.
- Заткнитесь нахуй все!!!
Андрей и несколько человек вокруг повернулись на голос. Там сидел здоровенный малый, которому казалось, всё вокруг было катастрофически мало. Он глядел мрачным взглядом и явно мечтал раскроить кому-то череп.
- Молодые люди в середине, - повернулся к аудитории Буркин, до этого самозабвенно рассказывавший о свойствах векторного пространства R3, - обычно гул на моих лекциях поднимается только к четвёртой-пятой неделе, но никак не на первой. Если вам неинтересно, я вас не держу, лекции посещать не принуждаю. Но я предупредил, что на экзамене вам встретятся вопросы, которых вы нигде кроме моих лекций не найдёте. Успокоились? Продолжим…
Через тридцать секунд шёпот и переговоры начали возобновляться. «Пугает. Мне сказали, что вообще всё есть в его же собственной книжке», донеслось до Андрея.
Оставшееся до перерыва время они с Ниной не обмолвились ни словом. Со звонком Андрей воспользовался поднявшимся шумом и улизнул на задние ряды. Всякое желание общаться с людьми у него пропало, векторы вызывали отвращение, о 1977-м годе он и думать забыл. Рухнув на сиденье, он уронил голову на руки и просидел так до конца лекции. Почти весь оставшийся день он пробыл в апатии, коротко отвечая на вопросы и бездумно что-то решая.
Ближе к вечеру, когда Миша с Артёмом ушли на свой факультатив, Андрей вышел на улицу. Дождь продолжал лить, улица Ленина превратилась в сплошной поток воды, ливневая канализация, пресытившись, изрыгала воду обратно. Раскрыв зонт, Андрей поплёлся в сторону общежития, глядя в землю. У входа в общежитие он едва не налетел на парочку, целующуюся под зонтом. Они проводили его взглядами и продолжили, как его и не было.
Добравшись до комнаты, Андрей включил свет, спугнув пару заплутавших тараканов. Тридцать первого августа соседи торжественно приняли «Договор о противотараканьей дисциплине», представляющий собой свод правил, которые по идее должны предотвращать визиты «пруссаков» в комнату. Порой усатые всё же заходили, но поодиночке мало что могли.
Окно было открыто, на подоконник налило воды. Андрей закрыл окно, поглядел на ставший безрадостно тусклым парк и лёг на кровать. Минут десять он лежал неподвижно, подумывая, не зарыдать ли в подушку, пока никто не видит. Потом вспомнил о коробке. Вытащил её из под кровати и принялся внимательно разбирать содержимое.
Тетрадь, лежавшая сверху, была просто тетрадью с кучей задач по гидродинамике и отправилась в кучу, которую Андрей мысленно пометил как «представляющую мало интереса». Он аккуратно извлёк стопку бумаг, повозился пару минут с узлом – резать верёвку казалось кощунством – и развернув плёнку, заглянул внутрь.
На верхнем листе было написано: «Уроды, я вышел». «Хорошая реакция на окончание института», подумал Андрей. На следующем листе было написано беглым, но красивым почерком:

Мой дорогой Конченый Ублюдок, если ты найдёшь это, знай, что я вышел и вышел окончательно, и теперь смогу жить как человек. Я не хотел, чтобы ты знал, поэтому прикинулся долбанутым на всю башку, и у меня отлично вышло не правда ли? Вот так, экспромтом, без репетиций. Отрабатывай я это всё, ты бы догадался рано или поздно. Ты так привык к тому, что у тебя уйма времени, что уже не веришь, что можно сделать всё вот так, с первого раза. Тупорылый идиот, из-за дерьма в твоей выгребной яме, которую ты по ошибке называешь головой, ты даже не понял, что это был я!
Твоей заслуги ни в чём этом нет, ты просто думаешь, что доставшийся тебе случай – судьба и ты должен продолжать. Считаешь, двигаешь этим прогресс? Твоими результатами НИКТО и НИКОГДА и НИГДЕ не сможет воспользоваться, даже ты сам.
Я вышел и мне здесь нравится. И остальные тоже выйдут, если захотят, потому что я нашёл способ передать им свои наработки. Пять лет безумия – и я вышел. Им понадобится меньше, много меньше, и они знают, они все знают и они знают, что ты хочешь продолжать. И знают, что только поэтому они всё ещё не вышли. Ты рехнулся окончательно. Виталий навсегда останется в психушке. По твоей вине, говна ты кусок.
Они убьют тебя, куда бы ты ни шёл, где бы ты ни прятался. Они выйдут, ты – нет. Они выйдут, где захотят, и смогут превратить всё твоё существование в ад, если ты не понял, что ты уже в аду. Как сделать это я тоже понял. Ты никогда не выйдешь, потому что ты мыслишь совсем в другую сторону, а если и выйдешь – никогда не сможешь снова стать собой.

Счастливо оставаться,
Всей душой желающий тебе вечных мучений
Николай

 Андрей осторожно положил лист обратно. Кто бы ни был этот Болгаренко, он был странным, очень странным человеком. И что ещё более странно, как выяснил Андрей, у Николая Болгаренко не было никаких отклонений, он не состоял на учёте у психиатра и никогда не проявлял агрессии, был крайне дружелюбен и почти всегда адекватен. Свои сумасшедшие идеи он никому не пропагандировал, занимался ими всегда только со своим соседом Виктором Духовским. Тот был действительно с изряднейшим прибабахом: замкнутым и заторможенным. Иногда его посещали просветления и тогда он придумывал вещи почти гениальные, но в остальном мало кто понимал, что он говорит и уж совсем никто – о чём он думает.
Андрей заглянул дальше в стопку и окончательно перестал что-то понимать. Вся кипа бумаги напоминала случайные выписки и вырезки из целой библиотеки, сдобренные множеством комментариев. Около пятисот листов содержали: схемы института и города, испещрённые линиями и числами, десятки страниц выкладок, от которых у Андрея глаза полезли на лоб, стихи поэтов знакомых и незнакомых, распечатки фотографий совершенно случайных вещей, целые ряды ссылок, набрать которые в строке браузера без ошибок мог бы только робот, десятки страниц чисел, чисел и чисел. Внизу был второй лист картона. На нём была изящная надпись тушью: «Осознай, что никогда так не сможешь и приходи в глубочайшее отчаяние, какое существует ;)».
Андрей быстро отснял всё, что хотел на телефон, сложил бумаги в коробку и убрал её обратно под кровать. Потом залез на свой верхний ярус и раскрыл ноутбук. Пришло время основательно погуглить.
Первый запрос: «МИТПФ 1977». Так, это уже изучено. История института. Вот же, одна строчка: «3 июня 1977. При невыясненных обстоятельствах во время пожара пропала группа студентов пятого курса ФФФ».
Запрос: «Исчезновение студентов МИТПФ 1977». Так, жёлтая пресса, инопланетяне, вот оно: хроника событий.
Едва страница загрузилась, у Андрея похолодело внутри. Сразу под заголовком было размещено фото, с которого улыбались знакомые лица. Те же, что были на стене в «духанке».
Третьего июня одна тысяча девятьсот семьдесят седьмого года в период с 15:44 до 16:05 семеро студентов вошли в помещение лаборатории СВЧ электроники. Все семеро отметились в журнале. В 20:00, когда остальные сотрудники покинули здание, эти семеро продлили проход до 8:00 следующего дня. Однако в 23:43 произошло массовое отключение электроэнергии по всему городу. В 23:55 в городскую пожарную часть поступил вызов в связи с пожаром в лабораторном корпусе. Пожаротушение началось в 00:15. В 00:40 пожар был окончательно потушен. Тела всех семерых, находившихся в момент пожара в лаборатории, не были обнаружены.
В КГБ завели уголовное дело, семерых объявили во всесоюзный розыск. Выдвигалась версия о побеге за границу с инсценировкой собственной гибели, но никто из них найден не был. История породила множество легенд и домыслов среди студентов.
Следующая ссылка:
Неофициальный форум МИТПФ.
Тема открыта 25.08.201х
«Как вы думаете, сколько перваков в этом году ударится в расследование 77-го?»
«Лол, а вдруг кто и расследует?»
«Вы мне лучше перевал Дятлова расследуйте».
«Да пусть ударяются. Главное, чтобы не головой))»
«Думаю, никто. Времена не те, измельчали люди. Лишь бы в дотан катать. Никто не то что 77-й расследовать, даже статы не могут сдать. Срамота».
«Блядь, задавайте такие вопросы в своей группе. Сраные сектанты».
«Юные детективы, можно я сообщу о пропаже! Моя девушка потеряла девственность и не признаётся, где».
«Ты не сам забрал?»
«Вот как раз в группе и есть сектанты. Там всё захвачено оккультными торчками И админ торчок».
«Я смотрю, тут дохрена остроумные собрались? А ещё студенты митфа!»
«Митф скатился. дискасс».
Дальше всё скатилось в срач с переходами на личности и обвинениями в интеллектуальной несостоятельности, которые тут , похоже, воспринимали почти как обещания перебить весь род оппонента до тринадцатого колена. Он просмотрел несколько страниц, пока не дошёл до обсуждения кого-то ему неизвестного, кого одни восхваляли, а другие обещали устроить тёмную и ему и всем его сторонникам. Ещё через несколько страниц те же люди вели светскую беседу о спектрах. Через две страницы снова поднялись бурления. Эти люди, могли любой разговор моментально превратить в перебранку, а потом так же легко сменить тему и общаться если не как друзья, то как хорошие знакомые.
Андрей был разочарован. Похоже, вопрос 77-го года волновал всех, кто поступал сюда, но они так же быстро теряли запал, сталкиваясь со скудностью информации. Похоже, Болгаренко, а может, и Духовский, был из той же категории. Только он ушёл в это так далеко, что повредился рассудком. Но кому было адресовано письмо? Не воображаемому же другу.
Оставалась ещё одна зацепка. Виталий и психбольница.
Запрос: «Студент МИТПФ сошёл с ума».
Никакого Виталия найти не удалось, но пятнадцати минут хватило, чтобы понять, что статистика печальна. С 1995 года, по меньшей мере, одиннадцать студентов переехало из этих стен в стены другие, жёлтые. Из них как минимум трое со схожими симптомами: их находили в подвале, царапающими или малюющими на стенах надписи, причём двоих в одном и том же подвале.
Андрей откинул голову и уставился в потолок. На мгновение он почувствовал себя в том подвале, в каморке среди надписей. Сейчас сзади протянется длинная костлявая рука и заткнёт ему рот. Он представил отросшие кривые ногти, впивающиеся ему в щёку. А из-под них сыплются побелка и кирпичная крошка, набившиеся туда, пока эта рука царапала на стене: ρεντοφάεγώ.
Из-за двери послышались голоса, щёлкнул замок. Миша с Артёмом ввалились в комнату, насквозь мокрые, радостно обсуждая что-то связанное с геодезической кривизной и открывании бутылок. Из первых же слов Андрей понял, что смыслят они в этом куда меньше, чем думают. В любом случае, он хотел срочно с кем-то поговорить.
- Ну как сходили? – Спросил он. – Интересней, чем физосновы фото?
- Гляньте-ка, - сказал Артём вместо ответа, - страдалец очнулся.
Андрей вздохнул и отвернулся. «Зачем напомнил?»
- Ладно, извини. Ты как? – Артём подошёл и положил Андрею руку на плечо. От него пахло пивом. – Готов узнать, почему твой фототехнический факультатив конкретно отсасывает у астрофизического?
Андрей повернулся к нему, слабо улыбаясь.
- Ну, давай. И можешь чайник поставить?