Итак, она меня от меня сбежала. Нда. Или бросила. Не, ну конечно, можно наверное сказать, что я ушёл... Да что тут какие-то слова придумывать, всё и так ясно. Н-да. Такой уж, видно, у меня характер. Неуживчивый. Ну и вот я сижу теперь здесь, надираюсь. Не, ну а что ещё прикажете делать в такой ситуации?.. И ведь завтра ещё на работу. Хе, что-то скажет наш редактор, увидев меня с бодунища... Да ладно, хрен с ним, с редактором, у меня там где-то был какой-то матерьялец.. Компромат, таксть. На этого, как его... Директора рыбзавода или кто он теперь... Бред тот ещё. Всуну редактору, пусть радуется.

Сижу вот, дую виски и тупо пялюсь в бесконечность.

В бар решительным шагом вошёл человек, прошёл прямо к стойке и сел на свободное место рядом со мной.

— Двойной скотч, — гаркнул он — и большой стейк, с чёрным перцем!

Я машинально глянул в свой стакан. Он был почти пуст.

— Ещё двойной виски со льдом.

Бармен угрюмо поглядел на меня, налил виски и вручил почему-то большой свежий огурец. Я отпил глоток, откусил кусок огурца и пришёл в какое-то приподнято-апатичное настроение. Всё мне стало нипочём. Я стал разглядывать нового своего соседа. Колоритный персонаж, ничего не скажешь. Невысокий, смуглый, лицо обветренное, челюсть квадратная, волосы тёмно-рыжие с проступающей сединой. Что-то среднее между бандитом с большой дороги и Лондоновским волком Ларсеном. И почему-то вызывает ассоциацию с неандертальцем.

Неандерталец заметил, что я его разглядываю, причём сидя с половиной огурца в одной руке и стаканом виски в другой. Отвлёкся от тарелки, криво ухмыльнулся в зубы:

— Что, голодного человека первый раз увидел?

— Да нет... Извините, я просто уже порядочно навеселе.

— Да ладно, понятно... Часто тут бываешь?

— Первый раз пришёл. Брёл куда глаза глядят и пришёл.

— Ясно, то-то я тебя здесь не видел.

Я почему-то счёл нужным представиться. Протянул руку:

— Рэд Шухарт.

— Что, тот самый? — он опять ухмыльнулся.

— Что?.. а.. Да нет, просто совпадение. — ...вечно меня этим подкалывают, начитаются Стругацких... — Отец — здешний немец.

Он понимающе кивнул и пожал протянутую пятерню:

— Каин.

Я опять тупо уставился на него. Немного придя в себя, ухмыляюсь и спрашиваю:

— Что, тот самый?

— Да, тот самый.

Тут я залип надолго.

— Я думал, это легенда какая-то дурная...

— Вот тебе и легенда. — крякнул и отпил из своего стакана. Скотч пьёт, как горячий чай.

— То есть это... который брато... это...?

— Вот, привязалось ведь прозвище. Ну, долбанул я его тогда камнем по башке. Ну и что? Молодой же был дурак, сильный... Я медведя голыми руками тогда давил, понял?

— И что же, ты бессмертный что ли?

— Типа того.

— Ну?

— Вот тебе и ну.

Он заказал себе ещё скотча и ещё какой-то снеди и опять углубился в тарелку. Я, редко моргая, глядел куда-то сквозь него, пил виски маленькими глотками и жевал огурец. Ничего я уже не соображаю и не чувствую. Зря я так набрался. Хотя, может и не зря... Может так и надо. Кто ж знает, как оно надо-то. Только как я завтра работать-то буду? Работа, подумал я. Тут меня осенило.

— Слушай, хочешь человеку помочь?

— Чего?

— Я журналист. А у меня творческий кризис. И кризис среднего возраста. И ещё у меня жена ушла. Вот.

— Сочувствую, но я-то тут причём?

— Как — причём? Можешь мне чего-нибудь рассказать? Ну, о себе, о жизни... Тебе — час времени, а мне — сенсация, слава и всё такое. А. Ну, хочешь, выпивка за мой счёт?

Он заржал. Ну натурально, бандит. Отсмеялся, говорит:

— Я богат, если хочешь знать. И вообще. Знаешь, сколько я раз уже это всё рассказывал?

Я задумался, но ничего не придумал.

— Сколько?

— Много! Кто б считал.

— И что?

— А ничего. Хоть бы хны.

Я попытался вспомнить какие-нибудь известные «интервью с Каином». Нет, ничего. Нет, ну то есть что-то где-то вроде было, но это ж жёлтая пресса всякая, бред... Там что только не напишут, НЛО у них из принтера вылезло, понимаешь ли.

Он чуть не заржал, глядя на мою погружённую в раздумья физиономию.

— Ну а что ты хотел? Ну публиковал кто-то мои воспоминания, так ведь это ж бред. В парашу шло. Веке в шестнадцатом один попытался аж мемуары мои издать — так сожгли, скажи спасибо что книги, а не самого. Или вон, в конце восемнадцатого случился какой-то буйнопомешанный тоже, обчитался каких-то апокрифов, пол-Европы объездил, опрашивал народ, дескать не встречал ли кто меня. И ведь как-то вычислил, что я в его родном Зальцбурге в тот момент жил. Нашёл и давай расспрашивать... Статью большущую в какой-то газете напечатал потом. Интервью, дескать, с порождением Сатаны, не больше не меньше. Я как прочёл — не знал, плакать или смеяться. Веришь-нет, даже с собой вырезку таскал, вот в этом кармане, лет двадцать назад посеял где-то... Последний раз недавно совсем, в Англии, на твоего брата-журналиста напоролся. Тот такого напечатал потом, погоди, сейчас покажу... так, куда я её сунул? Вот тут же газета у меня была... ну вот, и эту посеял.

Я дожевал огурец, и у меня случилось некоторое прояснение.

— Так, погоди. Ты же вроде древний еврей должен быть? Чего ж ты на русском говоришь? Там это... Иврит какой-нибудь...

Он опять заржал.

— Какой, етить, еврей! Еврейскому народу всего-то пять тыщ лет, если хошь знать. Я постарше буду. Русский выучил где-то в начале двадцатого века, в Польше. После всяких венгерских не особо и сложный.

— Хм. Интересно. Какой же тогда у тебя родной-то?

— Да никакой. Я ж первый человек, откуда у меня родной язык?

— В смысле — первый? А эти? Адам там всякий, Ева...

— А они не люди были, родители мои, по современным понятиям. Так, питекантропы какие-нибудь. Уникальное сочетание генов какое-то случилось на них, видать.

— Погоди, так это сколько ж тебе лет, выходит?..

— А хрен его знает. Тыщ двести где-то, наверное. Я считать-то ведь ой не сразу научился, тысячелетия тем более. А потом у них такая свистопляска с календарями пошла, что без бутылки не разберёшься. Бармен, ещё двойной скотч!

— А откуда ж тогда знаешь, что двести тысяч?

— А я и не знаю. Учёные вон говорят, что хомо сапиенсы двести тыщ лет назад появились. Если не врут — видно, мне столько и есть.

У меня начинала болеть голова, и параллельно с этим одолевал профессиональный зуд. Врёт он или нет — какая там разница, подумал я. Журналист я или нет. Сопьюсь, а матерьялец сделаю. Я заказал ещё двойной виски со льдом и огурец, достал из кармана какой-то мятый блокнот и карандаш и стал пытаться там чего-то записать. Всё-таки был я основательно уже пьян, и образовывались в блокноте какие-то неопределённые каракули. Ладно, разберу как-нибудь. Каин усмехался, глядя на мои труды. Я пошёл в атаку.

— Так. Расскажи чего-нибудь про это самое... гм.. событие. Как оно там всё-таки было? Прямо как в Библии, что ли? Убиенный брат-земледелец и это... сторож ли я брату своему?..

— Да ну тебя, с шуточками твоими. Ну ты сам подумай, откуда в то время могло взяться земледелие? Охотились мы. Ну и братец завалил какую-то лань, что ли. А мне, понимаешь, завидно стало. Ну и я это его, того... Камнем, значит, по башке. Вот и вся история. А все эти голоса там с небес — бред это, Моисей там нафантазировал чего хотел.

— Моисей, значит... Ладно. А что ж тогда с бессмертием?

— Да ничего. Я вот, лет десять назад, сразу как геном человека расшифровали, в один институт обратился, анонимно естественно, на счёт проверьте мол меня, чего со мной такое. Ну они там меня потыкали иголками, микроскопом посмотрели — ахнули. Говорят, у меня клетки сами теломеры производят. Какая-то такая штука, которая у обычных людей сама заканчивается, и из-за этого клетки делиться дальше не могут. А у меня, значит, не заканчивается. Главный их как узнал, сразу кинулся статью писать про меня. Пришлось с него прям подписку взять. Врачебная тайна там и всё такое. После моей смерти, говорю, публикуйте что хотите...

— Теломеры... Погодь, где-то я что-то такое слышал вроде... хромосомы там всякие, гены, теломеры... Хм. Гены. Кстати, а дети у тебя есть? Раз гены, им же должно было передаться?

— Смеёшься? Какие дети? Да со мной ни одна баба дольше года не выдерживает. Характер такой, видно.

Я внимательно посмотрел на него. Издевается? Да нет, откуда ему знать... Достал откуда-то газету и сидит читает. Гены. Я стал придумывать следующий вопрос, но ничего не придумывалось. Голова как в тумане. Я взял к следующему стакану виски большой стейк и накинулся на него. Оказывается, я успел проголодаться.

Где-то на половине стейка до меня дошло, что можно попытаться вспомнить, что там дальше было по Библии. Я аж зажмурился, пытаясь что-нибудь вспомнить. И ушёл он на Восток. И родил он сына, и дал ему имя: Енох. И построил город, и назвал его как сына: Енох. Как-то так.

— Слушай, это что, про детей твоих тоже Моисей навыдумывал? Енох там какой-то?..

Он оторвался от газеты и посмотрел на меня.

— Да перепутали, видно, просто. Енохом брата моего звали. Он где-то на год Авеля моложе был.

— Ясно... Ну а вообще, что скажешь — Библия всё выдумка? Или как?

— Да нет, почему выдумка... Ну то есть, где-то и выдумка, конечно. А так — сборник народных сказок. Моисей писал, что от стариков слышал. Ну, в основном. Пророки вот всякие — там просто бред по большей части. Накурятся ладана какого-нибудь до глюков и пишут что видят...

— Нда. Ну если Библия бред, то уж всякие там апокрифы — тем более?

— Да тоже ведь по-разному. В основном, конечно, выдумки папских епископов. А где-то тоже народные сказания всякие.

Апокрифы, значит. Ладно. Тут я вспомнил про ещё одного легендарного товарища.

— А про Агасфера — тоже бред?

— Этого я сам знал. Свела судьба в Иерусалиме. Ну жид и жид...

— Вечный?

— Похоже, да. Я его потом ещё несколько раз встречал. Последний раз веке в девятнадцатом, в Баварии. А перед этим — где-то в в Италии, веке в тринадцатом...

Я попытался сосредоточиться. Зал плыл у меня перед глазами, скакали мысли, и скакал вместе с ними по временам рассказ моего собеседника. Вот например, почему сразу Агасфер? Там же и более известные персоны были...

— Ну а этот? Которого он ударил? Иисус? Бог?

— Да какой он бог. Хотя кто его знает, конечно. Царь, блин, всея Израиля.

— Во. Я как-то никак не мог понять, помнится, почему его царём-то называли всё время? Сын плотника же вроде...

— Так он царь и был.

— В смысле!?

— Ну не царь, а этот... Наследник престола. С этой семейкой всё время какие-нибудь истории случались...

— Рассказывай. — я наставил на него карандаш. Он усмехнулся.

— Ладно, рассказываю. Помнишь такого кадра — Давид?

— Это который с Голиафом сражался, чтоли?

— Он самый. Долбанул он, значит, Голиафа камнем по башке, — мой собеседник грустно усмехнулся и покачал головой, — долбанул и стал царём Израиля. Сын его, Соломон, тоже, соответственно, царь был. Основал, выходит, Давид династию. Да только сразу после Соломона началась там котовасия. Брат, значит, на брата. Кому царём быть. В результате царём оказался один такой — Экклезиастом потом прозвали.

— Погоди. Это ж вроде из другой серии. Пророк какой-то... Всё суета сует?

— Он самый и есть. Процарствовал он недолго, там дворцовый переворот случился. Ему пришлось из дворца бежать и из города, чтоб самого не укокошили. Сбежал в чём был и рванул куда глаза глядят. Потом по всей Малой Азии ходил, проповедовал. Посмотрите, мол, на лилии... Всё это, мол, суета — сегодня ты царь, а завтра бродяга.

— Интересно. А дальше?

— Ну а дальше в этой династии никогда спокойно не было. Они ж многодетные все. Ветвей у династии больше чем надо. И все царствовать хотят. Так что всяких переворотов там было... Но заметь — все цари после Давида были его прямыми потомками. А цари они были так себе — то-то всё время алкоголика Соломона как святого почитали. Ну и один очередной пророк однажды накурился чего-то покрепче и предрёк: приидет, мол, Мошиах, царь иудейский, из рода Давидова, и будет это царь так царь, всем царям царь. Ну и все стали ждать этого Мошиаха. Долго ждать пришлось, лет триста-четыреста где-то. И дождались вместо нормального царя — Хасмонеев. Ну, это очередная ветвь рода Давида. И тут приходят к Иерусалиму римляне. И предлагают, по своему обыкновению — сдавайтесь, а то силой возьмём. Так-то у евреев не в обычаях просто так сдаваться, но Хасмонеи... трусы они были, в общем. Сдали город без боя. Ну и страну, соответственно.

— Про такое я что-то не слышал...

— А евреи никогда и не рекламировали эту историю. Стыдно было, значит, за Хасмонеев. Их, конечно, сразу в предатели записали. Там аж целая история была — мирные жители попытались прогнать римлян, да их Хасмонейская же гвардия под руководством римлян того... присмирила быстро. Ну вот. Хасмонеев, конечно, римляне из дворца выперли, те вынуждены были из города сбежать куда подальше — а то бы их посреди Иерусалима свои же бывшие подданные и распяли. Бежали аж до самого Назарета. Назарет тогда недалеко от границы с Египтом был, и жила там всякая шваль. На всю округу поговорка тогда была такая — «может ли быть что доброго из Назарета?». Ну а когда там предатели-Хасмонеи поселились, поговорка стала на всю Иудею известна. Ну и им там несладко жилось, конечно — дошло до того, что сын последнего царя работал плотником, чтоб семью прокормить.

— Это Иосиф-то?

— Он самый. А жена у него из местных была. Набожная как я не знаю что. Ну, надо сказать, у Хасмонеев все женщины были немного повёрнутые в эту сторону. И многие из них, конечно, мечтали родить того самого Мошиаха. А у этой проблемы какие-то были по этой части. Ну или может у Иосифа, я не знаю. В общем, не было у них детей долго.

— А потом — непорочное зачатие, что ли?

— Ну кто ж его знает. Но я не думаю, что так. Бесплодие же чаще всего из-за какой-нибудь болезни, ну вот прошла болезнь — прошло и бесплодие. А тут ещё в небе звезда новая появилась. Я слышал, учёные уже высчитали, какая там сверхновая взорвалась. А Мария как поняла, что беременна, да ещё звезду увидела — такой кипеш развела, всем раструбила, что мол рожу я царя — всем царям царя. Иосиф её как мог успокаивал, сторонние люди — так у виска пальцем крутили. Но шуму она столько устроила, что это до Ирода дошло.

— И он устроил избиение младенцев?

— А вот и нет. Только пригрозил. Но Марии и Иосифу этого хватило, ведь на них ещё и местные взъелись — схватили что смогли унести и сбежали в Вифлием. А тут ещё, как специально, новую звезду увидели эти... волхвы. Жрецы-отшельники, или что-то такое... Ну они тоже наслышаны были про пророчество, и как увидели звезду — сразу за ней двинули. На восток. И пришли прямиком в Вифлием где-то через пару дней после того, как Мария родила, ну и сообщили ей, что это мол Мошиах. Жрецы же они на то и жрецы, что на своих пророках сдвинутые. Мария того только и ждала будто.

— Погоди, а это... Ангел там во сне являющийся и всё такое?

— Ну Мария всем про этого ангела рассказывала, только ей даже Иосиф не верил. А эта помешанная в итоге сына всё время воспитывала в том духе, что он мол Мошиах, царь и спаситель. А потом... кто его знает. Может, двинулся он от такого воспитания окончательно, а может наоборот, от неё сбежать решил. Услышал от какого-то торговца на рынке про китайских монахов и двинул прямиком к ним.

— Иисус-то? Это ж сколько ему было?

— Ну лет тринадцать, самый тот возраст, чтоб из дома сбежать. В общем, кое-как добрался он до какого-то монастыря в Тибете и лет десять там проучился в итоге. Чему-то там, видно научился — судя по всему, йоге. А потом домой вернулся, в Иудею. И давай проповедовать.

— Про подставь другую щёку?

— Да про всё на свете. Его же мать воспитала как царя и спасителя, а потом ещё буддизм сверху. Ну вот и вышло у него что-то наподобие буддизма, только с еврейским акцентом.

— И что, его воспринимали, как пророка? Или там как сына божьего?

— Ну кто-то воспринимал, кто слушал. Кто-то его узнал, кто его в детстве ещё знал — те, понятно, не слушали.

— Ладно. И много народу его слушало? А то одни пишут, что только эти двенадцать и было, а другие — что за ним пол-Иудеи ходило...

— Двенадцать — это была шайка его личная, так сказать. Охранники. Но и ходило за ним некоторое количество народу, действительно. Собственно, обыкновенная секта — иудеи и сейчас христиан сектой считают.

— Ну а чудеса, чудеса-то были? Воду там в вино или мёртвого оживить...

— Тут я тебе зуб не дам, что там было. Чудес сам не видел, только от очевидцев слышал. Они говорили, что, натурально, превращалось и оживали. Только уж больно восторженно они это рассказывали... Я думаю — фокусы всё это. Та же история с вином была в доме его старых знакомых. Что стоило ему бочку вина заранее притащить?

— И воскресение? Хотя не, погоди, давай по очереди...

Я оторвался от блокнота и посмотрел на Каина. Тот с любопытством и каким-то сожалением меня рассматривал. Изучал что-то. Я стал вспоминать, что там было дальше.

— А потом, значит, это... "Распни его". Хотя неделей раньше встречали всем городом с пальмовыми ветвями. Вот это я тоже никак понять не мог, чего это они вдруг?

— Ну, встречали-то представители его же секты. Которые просто немного раньше до города добрались. Остальной город к тому времени только слышал, что ходит мол по Иудее очередной, проповедует там бредятину какую-то. И плевали они на этого пророка, встречать его ещё...

Тут я обнаружил, что мой собеседник пьёт уже не скотч, а самый обыкновенный чай, с какими-то ватрушками. Тогда я попытался разобрать, что у меня написано в блокноте, ничего не разобрал и заказал себе тоже чаю.

— Ну, это можно ещё понять. Но тогда почему вдруг потом распяли-то сразу? Или это всё Иуда устроил?

Каин поперхнулся чаем и неприятно заржал.

— Иуда... ну придумают же... чтобы этот слабоумный что-то там устроил... Это правда уродец какой-то был, ты б его видел. Не знаю, может недоношенный, может в детстве чем переболел — к тому времени ему лет-то было где-то двадцать, а выглядел он как старик — лысый, маленький, худой, кривой какой-то весь... Иисуса своего, натурально, обожал.

— И всё-таки продал? За тридцать сребренников?

— Ну за сколько именно — не поручусь, но получается что продал. По глупости своей.

— Это как?

— Ну как. Первосвященник видит, что по городу ходит какой-то, проповедует ересь всякую. Надо бы его того... изолировать, значит. Связать бы и выпереть из города куда подальше. Но, ходит этот пророк всё время в окружении толпы, на улице его взять трудно — шуму много будет. Тогда видит первосвященник, что рядом с пророком ходит какой-то явно слабоумный. Приглашает его к себе и просит по-хорошему — скажи мне мол, где вы своей компанией собираетесь... А я тебя накормлю и денег дам ещё...

— Ну понятно. А это... «Один из вас предаст меня» — выходит, он как-то знал?

— Я думаю — догадывался.

— Ладно. Так всё-таки, чего его распяли-то? За ересь?

— Так к тому времени его узнали в городе — слухи за ним дошли, кто он такой. Что он Хасмонейское отродье. Я ж говорю, Хасмонеев предателями считали. А тут ещё этот из семейства предателей что-то проповедовать пытается, представляешь? Подставь, мол, правую щёку. Так что когда прокуратор, соблюдая местную традицию, спросил у толпы, что с ним делать — выгнать из города или только плетью побить — толпа и заорала «распни его». Vox populi — vox Dei, понимаешь.

— И распял?

— Натурально, распял. Отпустили вместо него разбойника какого-то.

— Ну так всё-таки, а воскресение? Тоже фокус?

— Я думаю да. Я в толпе был там, на Голгофе. Как-то очень быстро он скис. Это ведь только потом его стали изображать как этакого дохлика, а был он вполне себе здоровый мужик, в самом расцвете сил, таксть. На кресте висеть конечно несладко, но весь цимес казни в том, чтобы казнённый весь день на кресте промучался. Там какой-то разбойник рядом с ним висел, так он только на следующий день издох. А этот часа через три уже затих.

— Там ещё история была какая-то, мол он попросил воды, а ему уксуса сунули...

— Ну вот это просто кто-то из толпы не понял, что там происходит. Это процедура такая была — если казнённый вроде как всё, то ему под нос тряпку с уксусом совали. Ну, вроде как сейчас нашатыря нюхнуть дают. Если не реагирует — значит, действительно, всё. Медицины-то тогда не было как таковой.

— Ну и?

— Ну и вот. Сунули уксус — не реагирует. На всякий случай ещё копьём ткнули — тоже нет реакции. Ну всё, помер значит, finita la comedia. Тут ещё какие-то девки его знакомые образовались — снимите, говорят, с креста-то, раз всё уже... Ну и сняли. Тогда уж эти, апостолы которые, подошли и уволокли его в пещеру какую-то.

— А наутро пещера пустая.

— Ну типа того. Я тогда-то тоже всё удивлялся, только потом понял, когда меня самого в Тибет занесло. Этим йогам минут на десять дыхание задержать или сердце там остановить — раз плюнуть. Современный врач конечно определит, живой он или мёртвый — ну да откуда на Голгофе врач, тем более современный.

— Ясно. А потом он им является и раны пощупать даёт.

— Ну да.

Тут Каин впервые за всё время посмотрел на часы. Большие такие часы, "командирские", как раньше у нас говорили. Я инстинктивно посмотрел на свои и увидел, что набрался так, что не могу понять, чего они мне там показывают.

— Ладно, — сказал Каин, — засиделись мы что-то. Пора и честь знать. Давай брат, бывай.

Сунул бармену пару бумажек, встал и вышел. Я даже попрощаться не успел. Вот кадр, думаю. Интересно, он это всё на ходу придумал или как? Впрочем, нет, не интересно.

...



...

Наутро я проснулся от звука перфоратора. С похмелья, да ещё перфоратором... Но всё-таки понял, что на работу я проспал. Наскоро умылся, позвонил редактору — сказал, что опоздаю. Готовя себе яишницу, я вспоминал, что же вчера-то было. Что-то я, помнится, записывать пытался. Полез в карманы куртки — вот, блокнот, и ещё газета какая-то тут... Нда. В блокноте — каракули, ничего не разобрать. Вроде как разговаривал я с кем-то. Что-то там про Библию. Воспоминания были крайне расплывчаты, непонятно было — был ли тот разговор, или приснился он мне... А вот Людка ушла наяву — напоминал о вчерашнем бардак в платяном шкафу. Я оделся и пошёл в редакцию.

По дороге я обнаружил в кармане куртки какую-то газету. Интересно, откуда бы она тут. Наверное, вчера где-то подобрал. Я развернул газету: это оказался почему-то прошлогодний номер Daily Mail. Газета открылась на заголовке: «Was Jesus Christ a son of God or of Satan? An interview with Cain». На рисованной иллюстрации был изображён силуэт, казавшийся смутно знакомым. Над силуэтом парила летающая тарелка. Я тихо выругался, бросил газету в ближайшую урну и свернул к редакции.