У бомжа Василия болела срака, ночью его ебали всей помойкой за пачку сигарет. Немытый, в окровавленных штанах, с белой от бомжарской кончи бородой он сидел, оперевшись на контейнер, смотря вдаль на небеса. Из штанов достал он пачку, протерев пальцем от засохшей крови, тяжело взохнул и вставил сигарету в рот. "Вот дурак ебаный, вот дурак блять!" Василий лихорадочно начал лазить по своим карманам, но спичек так и не нашел. "Пидорасы блять в сраку выебали, а спичек не дали суки!" И слабость поразила Василия, голова его уперлась тяжело в контейнер, и взгляд потерял надежду бля. Просидел так Василий полтора часа, пока знакомый, такой же бомж-петух, не подполз к нему и сочувственно протянул зажигалку. Его звали Петр, он был первоклассным петухом. Был он молод и хорош собой. Белая шевелюра до плечей, большие голубые глаза и алые, налитые соком мальчишества, обеспечивали ему хорошую цену. Еще он красил свои губы помадой с ароматом персика, дабы поцелуями усладить бомжей. Петр своим очком за ночь мог заработать на целый блок сигарет, о чем Василий даже и мечтать не смел.
- Спасибо тебе, Петр, дорогой.
- Не за что, Василь, смотрю я, тяжело ты дышишь, ночь трудная была, али гопники опять пизды вломили?
- Сракотан ломит у меня, Петруша, да какашечка с кровушкой всю одежду пропитали. За ебучую пачку сигарет всю ночь бомжи ебали! Да коли так, Петруша, да коли бля...
- Ну не расстраивайся так, дядь Василь, все впереди еще, вот вырветесь из этой помойки, так и заживете, как человек, а пока потерпите, да придет все, образуется.
- Ты парень молодой, бля, срака молодая, да не разъебанная, а я уже десять лет с бомжарами за сигареты и водку еблюсь, понимаешь, Петруша, бля? Понимаешь, бля? Уже не той мой сракотан крепости, что раньше. Уже рвется и по швам трещит от хуя большого, уже двух сразу не обслужить. А ты ебись, бля, ебись пока молод, пидорас. За сиги ебись, за водку ебись, пидрила ссаный, пока молод бля и кончаешь от хуев! Ебись за меня, за тело мое негодное, за меня, Петруха ебись, за меня.
"Совсем ебанулся, старый пидорас". Петруха с сожалением последний раз посмотрел на живое тело Василя, когда бомжи-стервятники налетели на бывшего раба своего, Петр со всех сил полз оттуда, да медленно только, потому что толпа бомжей ебла, ходить не мог. Он был в метрах ста и даже на таком расстоянии от пиршества стервов (так на бомж-жаргоне называли бомжей-падальщиков) до лица Петра долетали брызги и рванные куски кишок Василя. "Так эти пидорасы, когда его дожрут, меня опять ебать станут. Валить надо отсюда, Петр, валить в  пизду, еще толпу хуев не потянет кишка, порвется от напора страстного бомжар" - думал про себя Петруха, да полз еще медленей от этого. И настигла его орда стервов с дикими писками да криками и раздели молодую петровскую жопу, да ебать стали. Рвал Петруха землю руками, орал от боли и от экстаза одновременно, плакал и молил, но неутомимы были стервы и потерял Петруха мир во тьме.
Глава 2

Проснулся Петр на территории стервов, рядом, покосившись, сидел Василий, его живот был выеден, вместо кишок сияла красная дыра. Вокруг летал большими хлопьями снег и падальщики, снующие вокруг, хлюпали по грязи сапогами из бомжарских черепов. Стервы жили на севере надземной помойки, располагали небольшим уголком подземного бомж-града, приторговывали человечиной бомжарской секте бичесвкого Иисуса, на чем и строили весь свой доход. Ничего ценного на севере не было: ни плодородных земель, как у бомжар-древлян, на которых они выращивали бомжарские сиги, пользующиеся спросом у гопников и школьников, ни драгоценного метала, как у бомжей центральной параши, из которого вся помойка обеспечивалась заточками, ни красивых бомжих самок, как у бомжар седьмого дня ближе к югу. Из-за мороза стервы носили густые бороды и отращивали лобковые волосы, состригая которые, прихуяривали их к человеческой своей одежды из скальпов съеденных врагов. Было ли им тепло? Петр поежился от взгляда на танцующего для сугрева стерва. Стоит также отметить одну очень неприятную вещь: стервы ходили в чужой коже, и поэтому у них виднелись крупные члены и мощные сракотаны, отчего у Петра постоянно стоял хуй и ему было стыдно за эту свою особенность и жалел уже Петр о своей природной красоте, жалел о том, что был рожден быть вместилищем хуев бомжарских, что другой судьбы у него быть не может. Но жила еще надежда в юном сердце петуха, что отыщет он легендарные подземные ходы бомжей-первородцев и попадет он в лучший, новый мир.
Петр