Оставалось ещё «разное». Этот пункт повестки, который Яблонская всегда оглашала с особой томностью в голосе, мог содержать в себе что угодно – от нераскрытой пропажи десяти пачек бумаги или чьих-нибудь фотографий ню в сети до предложений о дополнительной эмиссии акций. В этот раз обсудить надлежало «ситуацию, сложившуюся в службах бухглалтерии ввиду чрезвычайного происшествия»; ограничившись этим расплывчатым эвфемизмом, госпожа корпоративный секретарь передала слово докладчику:
	- Светлана Павловна, прошу вас, - и острый нос, повернувшись флюгером, кончиком указал на Дмитриевскую.
	Ни о каком «чрезвычайном происшествии» Вельтман не знал, так как весь день провел вне стен офиса, и потому с нетерпением ждал, когда главный бухгалтер соберется, наконец, с мыслями. Ждать пришлось довольно долго – вид у Дмитриевской был совершенно отсутствующий.
	- Я… случилось… в общем…  -  слова, казалось, просто не приклеивались к её языку, - в общем, у нас произошла трагедия. Погибла наша сотрудница в одной из расчетных групп. Сегодня, во время обеденного перерыва… Мы начали…
	- Светлана Павловна, - оборвал её Погодин, - давайте к делу уже.
	- Она покончила с собой, - с силой выдохнула Дмитриевская, - повесилась в туалетной кабинке. Её нашли только через полчаса.
	Общее молчание длилось долго, или же Вельтману так показалось, но прервалось оно несколькими голосами разом:
	- Ужас какой… - это, кажется, была Плахтина.
	- Кошмар…. – Деггер говорила каким-то непривычным сопрано, но её нельзя было не узнать.
	- Светлана Павловна, я поверить не могу, - а этот голос принадлежал Смирновой.
	- Мои соболезнования, - с каменным лицом произнес Фокин.
	Погодин ещё раз обвел взглядом собравшихся, убеждаясь, что всё положенные сопли высморканы, и кивнул Мельникову. Тот нацепил на нос очки, и во время речи постоянно сверялся с записями в блокноте:	- Так, имеем вот что. Копылова, Ольга Викторовна, восемьдесят четвертого года рождения, образование средне-специальное. Не замужем, детей нет, проживала с матерью-пенсионеркой. Работала в компании с две тысячи пятого года, на Дементьевском заводе на первичке, с января две тысячи шестого – в головном офисе, в группе по сырью и материалам. Светлана Павловна, я ничего не путаю?
	- Нет, всё верно.
	- Хорошо. Так, дальше. Три месяца назад из-за ошибки, допущенной Копыловой в расчетах, компания понесла убытки в размере четыреста восемьдесят семь тысяч триста сорок рублей.  Мы провели с ней работу, возложили на неё обязательство возместить ущерб из зарплаты, и выплатить штраф в сорок тысяч размером.	 Три платежа она провела исправно. Видимых намерений к самоубийству не имела: ни с кем не вела подобных разговоров, не делилась планами. Предсмертной записки не оставила.
	- Я готовлю сообщение для президента, - под испепеляющим взглядом Плахтиной Погодин прервался, и продолжил лишь, посмотрев на операционного директора так внимательно, что та отвернулась, - надо подготовить предложения, чтобы так больше не было.
	«Дуэль на глазах» не была, конечно, случайной – тот, кто приходит с докладом, приносит и предлождения, тот, кому одобряют предложения, получает бюджет. Строго говоря, это была компетенция именно Плахтиной – но она, редактируя предложения, могла напороть горячки, а Погодин был для того и поставлен президентом на свое место, чтобы её контролировать. Поэтому решение было для Вельтмана предсказуемым, как и то, что саму весьма сомнительную честь разговаривать с президентом о проблемах председатель правления на кого-нибудь переложит, а за собой оставит только редактуру доклада.
	Между тем за столом вспыхнула неожиданно оживленная дискуссия.
	- А какого х*я, - кричал Погодин на Мельникова, - ваши не смотрят? Вы труп, бл*дь, через полчаса нашли!
	- Она была в туалетной кабинке…
	- Ты сколько денег на камеры просрал? Что, не можешь в толчке одну повесить?
	Все женщины за столом дружно покраснели.
	- Василий Евгеньевич, - робко вмешался Кузнецов, - может, не в камерах дело? Надо было психологов задействовать, знакомых, если человек к такому готовился…
	- Я не с тобой разговариваю! – Погодин выхохнул, и, видя, как технический директор вжался в свое кресло, продолжил уже спокойнее, - какие психологи, если признаков не было, вроде как. Светлана Павловна, это к вам вопрос, у вас там что, девки совсем слепые?
	- У меня там все внимательные, - Дмитриевская навалилась грудью на стол, словно давая понять, что поносить бухгалтерию и теперь не позволит, - и все нормально.
	- Ну, видимо, не очень нормально, - подала голос Кавелина, - если люди вешаются.
	По переговорной прокатился нервический, приглушенный смешок. Вельтман хотел было посмотреть, кого это прорвало, но под взглядом Кавелиной отвлекся. Поворот головы, прочитанная в глазах поддержка, улыбка, и снова всё возвращается на круги своя, и только сладковатое сосание под ложечкой остается напоминанием…
	- А ты, Маркович, что думаешь? – Погодин, видимо, уже успел пропесочить всех, имевших касание к вопросу, и теперь перешел к его решению по существу.
	- Для начала, - для начала следовало выкинуть Кавелину из головы, и собраться с мыслями, - я думаю, что понятие штрафа российскому трудовому праву незнакомо.
	И он поймал себя в момент, когда их взгляды с Софьей Александровной опять пересеклись – взаимная привычка была слишком сильна, чтобы одним волевым решением её изжить.
	- Ты это к чему? – голос Погодина звучал где-то за спиной.
	- Я это к тому, что когда правоохранительные органы, милиция, то бишь, будут проводить проверку, будут разрешать и вопрос о доведении до самоубийства – есть у нас такой состав преступления. Так вот, «штраф» будет аргументом в пользу.
	- И будет уголовное дело?
	- Скорее всего, нет, - Вельтман и хотел бы ответить иначе, но едва ли его вранье уберегло бы руководство компании от повторения подобного, - но нервы будут трепать, тем кто принимал решения о взыскании.
	- Ты там уж напряги своих, чтобы они как надо все отработали, проконтролируй.
	Предсказывать действия Погодина было потому и интересно, что Николаю Марковичу это удавалось не всегда, и было особенно приятно, когда они оправдывались. И сейчас был как раз тот случай – председатель правления действительно занимался поиском стрелочника. И Вельтман почему-то – одной лишь интуицией – предположил, что это будет он. Может быть, разум выдавал желаемое за действительное, и сработала пресловутая сила мысли, а может, это и правда был самый логичный выбор – но Погодин произнес:
	- Да, и президенту все объяснишь. Вот, у безопасников  материалы возьмешь.
	Последняя фраза была произнесена в сторону, между делом, но сидевший на другом конце стола Мельников отлично её слышал. Вспышка гнева на мгновение разлилась краснотой по лицу, и бескровные губы стали алыми. Это выглядело весьма забавно, но внезапно свалившийся повод к очень нужной ему аудиенции радовал Вельтмана гораздо сильнее, и с заседания он уходил в хорошем настроении, и почти не стесняясь того повода, по которому оно возникло.
Но глядеть на лица присутствующих в этот момент было интереснее: по ним можно было определить, кто в курсе произошедшего, а кто – нет, и, следовательно, как быстро расходятся по зданию даже такие чрезвычайные во всех смыслах новости. Результат наблюдений его озадачил даже больше, чем само событие, о котором он пока слишком мало знал.
Погибшую нашли за полтора часа до собрания. То, что о ситуации знали Погодин, Мельников и сама Дмитриевская, было не удивительно. Кузнецов кивал с кислой миной, и, скорее всего, тоже был извещен – непонятно, впрочем, кем. Фокин соболезнования выразил, но никаких эмоций на его лице не было, а следовательно, в курсе был и он. Гораздо удивительнее было, что ни о чем не знали Плахтина и особенно Деггер – сообщения о трагедии мгновенно должны были разойтись по внутреннему чату, и ей бы непременно доложили, но этого почему-то не произошло. Причина могла быть только в блокировке узлов бухгалтерии, и выходило, что Деггер этого не контролирует – видимо, всё ушло под Мельникова. Хороша информационная безопасность, нечего сказать.