Кефирку?

Кефирку?

Я никогда не был в Питербурге. И, возможно, меня туда бы и не занесло, если бы не ПитрГУ, где мне надлежало сдать творческий экзамен для поступления на факультет журналистики. Я сошёл с поезда Тюмень – Питербург и теперь стоял на перроне, озираясь кругом и высматривая чувака, который должен был встретить меня и показать город.
- Э, - окликнул меня кто-то сзади и ткнул пальцем в плечо.
Я оглянулся и увидел высокого парня в мятой толстовке, с синяками под глазами и рваной раной на лбу, криво залепленной пластырем.
- Здаров, - гаркнул он, глядя на меня сверху вниз.
Я посторонился от бугая, решив, что это местный гопник. Сделав десяток непринуждённых шагов в сторону, я оглянулся, и увидел, что бугай следует за мной. Нагнав меня, он ткнул меня в спину сильнее.
- Ты – Гена Чесноков? – прогремел бугай.
- Ага.
- А хули тогда убегаешь?
- Думал, ты бабки мои хочешь отжать.
Он рассмеялся.
Мы сели в его тачку, и он спросил:
- Когда там у тебя твои обоссанные экзамены?
- Завтра.
- Заебок! Поедем тогда, с корешами тебя познакомлю. Заодно кефирку хуйнём за приезд.
Судя по интонации, с которой он сказал это, у меня не было выбора. Да и время мне всё равно нужно было скоротать, так что я согласился.
- Кефирку? – спросил я, - Как насчёт чего-нибудь взрослого?
Бугай стал цвета тучи перед грозой. Он нахмурил брови и смотрел на меня так, словно я на его глазах задушил котёнка.
- Пить – здоровью вредить, - промычал он.
Правая бровь моя поднялась вверх, как бы говоря: «Попустись, братишка».
- Пьянство – слабость. Трезвость – выбор сильных, - уже тише сказал он, наклонившись ближе.
- Да ладно, ладно, я не...
- Русский – значит трезвый! – выпалил он, да так, что стёкла задребезжали.
- Всё, всё, поехали.
Мы остановились у какого-то архаичного здания. Вывеска над дверью, переливавшаяся мерцанием разноцветных лампочек, гласила: «Местецо Олега Насваева Ь». Мягкий знак в конце был пририсован краской. У дверей «Местеца» толпились бритоголовые парни в чёрных обтягивающих майках с надписями.
- Щас я приду, - сказал бугай и скрылся в дверях. Каждому из стоявших на входе парней он пожал руку.
По прошествии получаса он так и не появился. Решив, что настало время уйти по-английски, я вылез из тачки и увидел, как парни у входа хищно уставились на меня. Было жутковато. Потом, смекнув, что они глядят куда-то сквозь меня, я обернулся и увидел курчавого и упитанного паренька с банкой «Нивского». Он лакал это на мой вкус премерзкое поило, не обращая внимания на то, как банда чёрномаечников из «Местеца» двигалась в его сторону. Дальше всё было быстро. Они набросились на курчавого толстяка, повалили его на тротуар и стали бить его головой о поребрик. Кто-то прыгал по банке «Нивского», втаптывая её в асфальт, а кто-то прыгал по толстяку. Когда тот перестал дёргаться и кричать, один из бритоголовых достал из штанов ствол и десять раз сделал БАХ-БАХ-БАХ по пареньку, а потом ещё два БАХ-БАХа в воздух.
- Козёл.
- Сука.
- Животное.
- Ты чё, чё, ты чё! – галдела одичавшая бритоголовая толпа.
Я прыгнул обратно в машину, завёл мотор и газанул прочь. Движение там было не оживлённым, ничто не предвещало аварийной ситуации, но я всё равно въехал в столб, ударился головой об руль и потерял память. Выбравшись из искорёженной тачки и забрав с заднего сиденья сумку с вещами, я огляделся по сторонам и направился в сторону центра города.
День сменился вечером, а я так и не появился в общежитии и не снял себе комнату на время экзаменов. Это значило, что теперь мне придётся ночевать на улице. Я зашёл в парк, чтобы поискать подходящую для ночлега скамейку. Как назло, все места были заняты. Так что я отправился в бар, в котором неторопливо сосал дешёвый шотландский виски до полуночи. В двенадцать ко мне подсела девушка. Мы пили с ней ещё около тридцати минут, в ходе которых я рассказал ей, как прошёл мой день, и что мне негде заночевать. У неё была комната в коммуналке, и она позвала меня к себе. Я был не против.